Мессия

Глава 16

Седьмого июля 1202 года, в Рим из посольства вернулся король Чехии и Польши Филипп I Фальконбридж. Его возвращения ожидали. Распутицу Принц-Бастард пережидал в Тоболе[48], а оттуда уже можно было послать по эстафете весточку почтовым голубем. Сеть почтовых голубятен покрывала уже весь Принципат, станции располагались у дорог, на примерно равном расстоянии в сорок-пятьдесят лиг, которые голубь пролетал за два с половиной – три часа, поэтому до Рима новость о возвращении посла добралась раньше, чем просохла в степь, и он смог продолжить путь.

В Магнитогорске[49] Филиппа со свитой и посольство Орды встретил герцог Ратибор Пильник. Старый знакомый и соратник ещё по Третьему крестовому походу. За Уралом[50] начинались уже его владения, и Ратибор посчитал своим долгом проводить Принца-Бастарда до Дона, западной границы герцогства, а заодно развлечь его в дороге, рассказав последние новости.

Главной новостью была смута в Хорезмшахстве. Вернее, перманентная смута там была вполне обычным состоянием, а теперь началась настоящая война, которая затронула уже и соседей – королевство Эдессы, герцогства Багдада и Басры, куда стали просачиваться банды дезертиров и обычных грабителей. Король Ливана, Хомса и Хамы, лорд-канцлер Святой земли, Ги I Дампьер, объявил мобилизацию и выставил Хорезмшаху ультиматум, с требованием немедленно навести порядок в своих владениях, иначе его наведёт крестоносное войско, а это уже обернётся для мусульман территориальными потерями. Мухаммед Ала ад-Дин, без сомнений, навести порядок хотел и сам, но не мог, в охваченной мятежом стране, он контролировал только свою столицу Ургенч, Бухару и Самарканд, из-за чего прибывал в крайне нервном состоянии и на ультиматум ответил откровенно по-хамски.

Казус белли был получен. Герцог Басры и восточного берега Аравии, Андрей Айюбид, немедленно занял левобережную, мусульманскую часть города, а сенешаль Багдадского герцогства, Матье де Каву, точно так же поступил в Багдаде. И всё это произошло за те две недели, пока Филипп с Ордынским посольством добирался от Тобола до Магнитогорска.

Четвёртый крестовый поход был объявлен ещё три с половиной года назад, когда королевство Русов начало расширение на восток, поэтому Спящему Леопарду, как командующему, имеющему все полномочия, пришлось принимать командование кампанией. Сам он уже отбыл в Дербент, а Ратибора оставил на «хозяйстве», стеречь южную границу от Каспийского моря до озера Балхаш.

А что там стеречь-то, пустые степи? В Тоболе мощная крепость, её даже регулярной армией взять непросто, не то, что бандами, да и подкрепление из Омска подойти успеет. По Оби-Иртышу-Тоболу ходил немалый флот, в междуречье Оби и Иртыша укрепились Татары, так что Ратибор отправил дозоры, а сам решил проводить Филиппа. Вдруг, да какая-нибудь шальная банда прорвётся за Урал…

Прикаспийские степи между Волгой и Уралом использовались в основном под выпас скота, но не кочевниками, а оседлыми плебеями, которые селились деревнями по пятьдесят-сто домов и имели пастбища и покосы с чётко обозначенными границами, а землю распахивали только под огороды. Многочисленные солончаки не способствовали развитию земледелия, зато скотина чувствовала себя здесь как в своём скотском раю. Таких крупных овец Филиппу видеть ещё не приходилось, как и монголам, которые рассматривая пасущиеся отары только восторженно цокали языками.

За Волгой уже началась настоящая цивилизация. Вернее, началась она с огромного парома, который переправил их всех, через широченную реку, в три приёма, за один день. Дорога от Волги к Дону проходила через Белую Вежу[51], столицу герцогства, а по обе стороны от неё, до самого горизонта, виднелись возделанные поля. Здесь, в деревнях, встречались уже не только саманные, но и каменные строения, причём не только церкви, почтовые станции и трактиры, но даже дома обычных крестьян.

В Белой Веже поменяли лошадей. Верные и неприхотливые степные лошадки были не подкованы, а за Доном начиналась мощёная дорога. Да и не пристало посольству великой Орды передвигаться по Европе на таких неказистых животных, тем более что в средствах они стеснены не были. Там-же оставили юрты и прочий ненужный в цивилизации груз, в том числе доспехи и луки со стрелами, оставив только сабли, отмылись в бане, подстриглись, побрились и переоделись. Причём безропотно, видимо, получили от великого хана однозначный приказ – не смешить своей дикостью Европу.

Филипп бы вообще предпочёл пересесть в устье Дона на корабль и спокойно дойти на нём до самого Рима, однако посол Джэлмэ попросил продолжить путь по земле. Продолжили. На прощание Ратибор подарил послу и сыновьям Чингисхана по соболиной шубе с горностаевой оторочкой, в Риме тоже случаются холода и меховые шубы там не редкость. Вернее, редкость, но не диковина, иногда встречаются. Понятно, в каких кругах.

За Доном началась настоящая Европа, с мощёными дорогами, городками с постоялыми дворами и ресторанами, через каждые десять лиг. Свежими (относительно) газетами и альманахами, и всем возможным сервисом – от ремонта лошадей, до полного непотребства, которое, конечно, грех, но для воинов не такой уж тяжкий, не монахи, всё-таки. А монголы то пока и вовсе язычники, им все грехи отпустятся в момент крещения. Главное, что всё было чисто, кочевая жизнь Филиппу уже изрядно надоела. А грехи? Свечкой в церкви тут не отделаешься, король всё-таки, придётся построить храм, или даже кафедральный собор. Не беда, не разорится. Да и не кому-то это строение отойдёт, а Святому престолу, для него не жалко, в конце концов, одно ведь дело делаем. Дело. Именно ради дела, после Сталино[52], Филиппу пришлось отказаться от мысли пройти через Прагу, а сразу взять курс на Буду, через Запорожье. В Сталино он получил известие, что отец уже в курсе, и тоже возвращается в Рим, чтобы узнать подробности посольства Принца-Бастарда.

На пару дней задержались только в Буде. Как бы не торопился король Чехии и Польши, отказать себе в удовольствии пображничать с лучшим другом он не мог. Да и Генрих такого бы не простил. Подумаешь, посольство каких-то кочевников, пара дней тут ничего не изменит. Генрих Вельф изменился внешне, в уголках глаз пролегли глубокие морщины, а виски тронула седина, но совсем не изменился внутренне, это был всё такой-же безалаберный баламут. Хорошо встретились, хорошо отметили встречу. Две родственные души, настоящие братья.

Генрих всё ещё мечтал о Саксонском троне, но уже не так страстно. После подавления мятежа, Роберт де Бомон выгреб из Саксонии всё – и людей и деньги, теперь это было самое нищее королевство Европы, а у короля Баварии, Австрии и Венгрии вполне хватало своих забот в причерноморской Дакии[53]. Вот потом, когда Саксония восстановится, к этому вопросу можно будет и вернуться, а пока пёс с ней. Пусть дурачок Вильгельм сам всё расхлёбывает и восстанавливает. Всё равно, наследников у него, скорее всего, не будет. Младший братик делил ложе со своими придворными, играя в этих содомитских забавах роль женщины. Мерзость и позор Вельфов, с этим уже даже Оттон согласен, но всё равно лучше не торопиться. Пусть сначала пустующие земли заселят плебеи, на вакантные феоды посадят достойных рыцарей, тогда они сами попросят Генриха взять их под свою руку и избавить от власти глупого содомита. Нет, убивать его Генрих не хотел. Для таких, как он, есть специальные монастыри, целых два. Один на острове Гренландия, а второй где-то в центре экваториальной Африки, вот пусть сам и выбирает, где ему будет комфортнее отмаливать грехи.

Изменился друг. Стал гораздо мудрее, видимо, этому поспособствовало появление наследника. А может быть возраст. Это не важно. Главное – Генрих остался настоящим братом, не просто по записям в церковных книгах, а духовно. Ближе него у Филиппа родственников не было. Отец? Он небожитель, сравни античным богам. Он достоин поклонения, но настоящей близости между ними никогда не будет. Другое поколение. Ричарду близки те демоны войны, которые вмести с ним начинали, например, не к ночи будет помянутым, Роберт де Бомон, или Спящий Леопард. Вот вроде и родственник, Сир Кеннет Маккинли, а всё равно чувствуется, что он стоит на пару ступенек выше и в общении снисходит, чтобы поучать. Не явно, конечно, не вызывающе, но всё равно ощутимо. Генрих же был своим по образу мышления, он был тем, с кем хотелось биться спина к спине.

Послу и сыновьям великого хана, король Баварии, Австрии и Венгрии подарил коней. Не жеребцов, конечно, холощёных, такую кровь на сторону никто не отдаёт, но зато это были настоящие произведения коневодческого искусства, таких красавцев даже в Риме, насчитывалось едва с полсотни. В Венеции тоже не отделались без подарков. Хотя сам Фараон путешествовал где-то по краю земли, магистрат не ударил в грязь лицом, одарив всех новомодными шпагами, кинжалами[54] и роскошными перевязями для них. В Болонье[55] все получили роскошные плащи из очень плотного шёлка, ярко синего цвета, с вышитым золотом на правом плече небольшим крестом. И вот, наконец, Рим.

Оставив посольство великой Орды развлекаться в гостинице, близ терм Диоклетиана, Филипп первым делом направился в Ватикан. Папа обнял его, как собственного сына.

– Очень рад, Филипп, мы все за тебя переживали. Желаешь исповедоваться, или сразу пообедаем?

– Исповедь моя, если начну, будет длинной, но все грехи настолько мелкие, что вряд ли заслуживают вашего внимания, Ваше Святейшество. Свечи, во искупление, я ставил во всех храмах, попадающихся по дороге, когда моя миссия закончится, начну строить кафедральный собор в Праге, или Фальконбридже. Давайте лучше пообедаем, но сначала ответьте мне – скоро ли прибудет отец?

– У нас теперь принято общаться на ты и без титулований, когда мы наедине, или в кругу своих, так что будь любезен, называй меня Робером. А на твой вопрос ответа у меня нет. Море – стихия непредсказуемая, это я тебе как бывший адмирал говорю, Филипп. Может быть, он прибудет через пару дней, а может, через две недели. Скоро ли это – решай сам, у каждого из нас своё отношение со временем. У меня сегодня на обед дары моря. Желаешь что-нибудь заказать дополнительно?

– Нет. Это лучшее, что можно желать. Баранины и конины я наелся лет на пять вперёд. Хочу морепродуктов, овощей и фруктов. И молодого вина.

– Откуда же взяться молодому в июле, Филипп? – усмехнулся Робер де Сабле – С прошлого урожая минул почти год, он давно разлит в бочки. А следующий дозреет только через пару месяцев. Совсем ты там одичал…

– Одичал, это точно. Эти кочевники пьют брагу из кобыльего молока[56]. Редкостная дрянь… Вино на ваш вкус, Ваше…, то есть Робер.

Двадцать четвёртого июля 1202 года Ричард вернулся в Рим. В Ливерпуле он, как и планировал, провёл целый месяц и провёл его не зря. Самый секретный город (а это уже был настоящий город) Принципата, не отмеченный ни на одной общедоступной карте, достойно развил традиции, заложенные ещё в западном «Тамплиерском» форте Большого Яффе. Если «Тамплиерский» форт был аналогом научно-производственного объединения, то Ливерпуль аналогов в другой истории не имел. Там тоже были закрытые города, но они в производстве были узко специализированными, каждый город под конкретное изделие, в Ливерпуле же производил все новинки, а исследования велись во всех областях науки. Здесь же готовили и кадры. В этом мире первым университетом стал Ливерпульский, хотя о нём, за пределами города, мало кто знал. Отбор студентов производился орденом Святого престола, который был ответственен за обучение отроков на местах. Учили теперь всех желающих и при этом бесплатно, подавляющее большинство только чтению-письму на двух языках[57], да четырём арифметическим действиям. Немного, но на фоне почти всеобщей безграмотности, даже такое образование обеспечивало соискателя неплохим рабочим местом. Тех же, кто демонстрировал тягу к дальнейшим знаниям, отправляли в Ливерпуль. Не сразу в университет, сначала в среднюю школу, где преподавались алгебра, геометрия, основы физики и химии, природоведение, латынь и греческий. Три четверти выпускников средней школы дальше попадали в профессионально-технические (фельдшерские, ветеринарные) училища, а четверть зачислялась в университет.

Программу обучения Ричард составлял сам, как и критерии оценки знаний. Никакой средневековщины, с её свободным посещением лекций (иногда всего по паре часов в неделю) и двадцатилетним обучением, в университете Ливерпуля не было. Система потогонная, с производственными практиками и привычными нам экзаменами после каждого семестра, кто хочет – тот добьётся, кто не хочет – тот и с уже освоенными знаниями сможет принести немалую пользу. Не всем же быть учёными. Нужны расчётчики, техники, инженеры, преподаватели в ПТУ, наконец. В общем, до степени магистра наук, в университете доучиться имел шанс один из сотни, но поскольку каждый поток уже состоял из пятисот студентов, и такой малый выход обещал принести неплохие плоды.

Научно-исследовательские институты Ричард не пока организовывал, но их предтечи уже возникли из кружков, увлечённых общей темой, студентов – металлургический, химический, механический (двигатели паровые и внутреннего сгорания), электротехнический, кораблестроительный, огнестрельный (оружейный) и даже воздухоплавательный. Оказывается, очень многих впечатлил перелёт Раймунда Тулузского из Рима в Ливию, хотя он изначально и планировал лететь совсем в другую сторону. Словом, наука была на подъёме. Через год, когда состоится первый выпуск, и все магистры будут причислены к патрицианскому сословию с выплатой ценза за счёт Принципата, а инженеры к сословию всадников, очень мощный стимул к обучению получат младшие курсы и их последователи. Возможность попасть, буквально, из грязи в князи, а девять десятых студентов набирались из плебейского сословия, сильно подстегнёт талантливых, но ленивых, которые пока не видели разницы в итогах оценки их обучения. К «сохе» они ведь уже в любом случае не вернутся, а значит жизнь удалась. Скоро поймут, что у кого-то она удалась ещё лучше.

Ле Брюн, которого Ричард забрал с собой, весь месяц не вылезал с верфей, а Изабелла с Констанцией посещали некоторые лекции и планировали постройку нового здания для университета. Новые технологии их даже не впечатлили, а потрясли. Оказывается, уже можно строить башни высотой в четыреста футов[58]. Замах, конечно, далеко не Вавилонский, но и цели ходить в гости к Богу, они перед собой не ставили, им хотелось удивить людей и (а кто из нас без греха?) попасть в историю, поэтому строительство университета планировали с большой фантазией, но без оглядки на реальные нужды и финансовые затраты. Пусть. Чем бы дети не тешились…

На ревизию производства у Ричарда времени почти не осталось, заложить правильную систему образования ему было гораздо важнее. Гонки технологий пока не возникло, и в скором будущем не возникнет, а образование – это фундамент, как его заложишь, так вся система и будет стоять. Однако, кругом-бегом, наиболее перспективные разработки он посмотреть успел. Проводной телеграф можно было начинать внедрять хоть завтра, но зачем? Нет пока таких срочных донесений, с доставкой которых не справляются голуби. Проводной телеграф – это медь на столбах, на его охрану не хватит даже шести дивизий Принципата. Каждая буква, переданная по такому телеграфу, получится даже не золотой, а бриллиантовой. Тем более, что беспроводная версия уже активно разрабатывалась кружком студентов-электротехников. Понятие о распространении электромагнитных волн они уже имели, магнитные катушки и проволоку для антенн тоже, вот и пусть занимаются экспериментами. Для связи азбукой Морзе (точка-тире) не требуются сложные изделия (относительно сложные) вроде полупроводников, всё можно построить на уже доступных технологиях. В пределах двух соседних зданий, устойчивую связь беспроводного телеграфа наладить уже удалось, дело осталось за малым – увеличить дальность, а это легко достигалось увеличением мощности сигнала и длиной антенны. Но подсказывать Принцепс ничего не стал, пусть сами додумаются. И не к спеху, и делу больше пользы.

Двигатели внутреннего сгорания пока упёрлись в своём развитии в металлообработку. Низкооборотистый двигатель на спирте, с калильным зажиганием, ещё, худо-бедно, работал на подшипниках скольжения, как и первые электрогенераторы и моторы, но для массового использования они не годились. Это на два корабля круиз-эскадры Принцепса можно было набрать специалистов для их ремонта и обслуживания, но это были практически все доступные в данный момент специалисты. Без хороших, долговечных подшипников качения, эта отрасль развиваться не будет, поэтому больше всех пинков получили станкостроители. Подшипник качения – это даже не механизм, а деталь, в которой нет ничего сложного, кроме точности обработки.

Верфи Ричард посетил в последнюю очередь, их и без того донимал неугомонный адмирал. Первая серия винджаммеров со стальной обшивкой корпуса уже достраивалась, и до конца этого года будет спущена на воду, их Ле Брюн и поведёт в Лузиньянию, после сессии сената. Строился и первый пароход. Даже по самым оптимистичным оценкам он не разовьёт скорость больше восьми узлов[59], да и то при оптимальной форме движущих винтов. А откуда ей с первого раза взяться оптимальной? Ричард в гидродинамике ничего не понимал, оставался метод проб и ошибок, исправления выявленных ошибок и новых проб. Торопиться пароходам некуда, только на организацию угольных станций уйдёт лет пять, и это ещё оптимистичный прогноз, а до того они будут привязаны к Ливерпулю и Кардиффу. Ловить рыбу в двухстах милях от берега, готовить экипажи и выявлять «детские» болезни конструкций. Парус ещё как минимум десяток лет будет главным двигателем, даже для военных кораблей.