Мертвые не молчат

Глава 6

После последнего дня занятий на курсах я встретился с Федором, чтобы вместе пойти на шоу Баммера Раймза. Я не видел представлений Баммера Раймза с его самого первого сольного выступления, состоявшегося после того, как распалась их группа «Тринити Раймз». И вокруг его теперешнего выступления поднялся страшный шум. Все думали и гадали, каково оно будет, потому что это было офигенно важное турне для Баммера. Пошли слухи, что Баммер уже совсем не тот, что он выдохся. Говорили, что он уже выжил из ума, что он уже не тот великий философ, каким был раньше. Мы с Федором считали, что они ни фига не понимают, что Баммер еще всем покажет. Просто все, кто его критикуют, делают это нарочно, чтобы заработать себе имя. Козлы. Мы с Федором были совершенно уверены, что Баммер стал только лучше.

Перед концертным залом, где должно было проходить шоу, шумела огромная толпа. Тут собралось примерно двадцать тысяч человек, и все они скандировали его имя. Полиция безостановочно вытаскивала из толпы потерявших сознание молодых девчонок. Стоило одной потерять сознание, как вокруг нее еще целая толпа девиц грохалась без чувств. Через некоторое время в обморок стали падать и пацаны. Эти подростки просто обожают терять сознание. Это как какая-то дурацкая мода. На эту тему даже есть один специальный ежемесячный журнал. Они голодают и почти не пьют воду, поэтому такие слабые и немощные. И когда случается что-нибудь из ряда вон, как, например, сегодня, и они перевозбуждаются, то сразу начинают валиться с ног. И эти обмороки распространяются, как пожар в сухом лесу. Обалдеть от смеха можно, когда это начинается, потому что вдруг одновременно целых три тысячи тинейджеров начинают падать в обморок, а копы носятся кругами, пытаясь их всех собрать.

Мы с Федором проходим в зал и заряжаемся солидной порцией «бориса», чтобы войти в нужное настроение, так сказать. Федор решает добавить к своему «борису» новую жидкую дрянь, которую он притащил с собой. Я тоже пробую эту штуку. Она не так уж и плоха, будто доводит «бориса» до более крутого ощущения. Но в ней есть еще и ментоловый привкус, поэтому голова по-настоящему просветляется, и дышится очень легко.

К тому времени, как Баммер выходит на сцену, весь зал уже так набит, что, кажется, его вот-вот разорвет на куски, будто весь этот шум и вся эта скопившаяся здесь энергетика подбросит крышу, и она взлетит в небо, как пробка от шампанского у «Звездных сучек». Я и сам чувствую себя страшно возбужденным, потому что еще проглотил свои капсулы «звездной пыли», пока Федор смотрел в другую сторону, и они заставляют меня хохотать и хохотать, и я не могу остановиться.

— Вы готовы? — раздается громоподобный голос, и толпа, все как один, выкрикивает в ответ лозунг Баммера: «Блин, да!» Затем звучит ритмичная музыка, а все продолжают орать в такт с ней свое «Блин, да!». И потом выходит Баммер, и выглядит он совершенно потрясно в своем новом прикиде в виде кольчуги. Он исполняет три номера из программы, которая у него была сразу после распада «Тринити Раймз», — все хиты. Потом он добирается до самого большого хита — «Твоя любовь, крошка, для меня», а на огромных экранах показывают кадры выступлений «Тринити Раймз», когда они были еще в самом расцвете. Вот «Тринити Раймз» прибывают в Шанхай и их встречает император-премьер, вот они играют вживую на Рок-Айленде. А потом идут кадры, которые еще никто никогда не видел: Джеркин Раймз попал в серьезную катастрофу, ту самую, когда его самолет вдруг загорелся в аэропорту имени Кеннеди, и он лежит в больнице весь в бинтах, а Споттер Раймз и Баммер Раймз дежурят по очереди у его кровати, пока ему не становится лучше. Когда с него снимают повязки, Джеркин выглядит довольно страшновато — лицо его сильно обгорело в том самолете. После этого Баммер ушел из группы и начал сольную карьеру.

Баммер — самый настоящий гений и по-прежнему не растерял своего таланта. Зал затих, когда он начал говорить свои философские речи. Это было просто потрясающе.

— Знаете, — сказал он, а его голос при этом скакал из огромных динамиков по всему залу, — люди говорят мне: «Баммер, почему ты такой гениальный?» Я смеюсь и опускаю глаза, потом говорю им, что дело не в том, кто гениальный, а кто нет. Не это самое важное. В мире полно важных проблем, понятно? Именно о них мы и должны думать. Мы можем помочь решить эти проблемы. Это наше дело: именно мы можем это сделать. А если мы ничего не будем предпринимать, то ничего и не произойдет. Но если мы объединимся и будем работать вместе как команда, как самая большая команда в целом гребаном мире, тогда мы сможем достичь успеха. Но мы обязательно должны быть вместе, вместе, как одна команда. Это очень важно. Только посмотрите вокруг, посмотрите на себя и на всех, собравшихся в этом зале. Вы — прекрасны. Здесь, мы все вместе, так? Что за прекрасная команда! Можем мы объединиться? Можем мы собраться в одно целое? Можем?

И все отвечают: «Блин, да!»

А Баммер просто смотрит вокруг и просто кивает — ему не нужно ничего говорить. Он просто потрясающий. Обалденно! Толпа начинает сходить с ума — визжит, кричит и топает ногами. Стоит ужасный шум. Я вижу, что у Федора в глазах даже появляются слезы. Настолько мощные эмоции идут со сцены и из зала.

После концерта мы идем к «Звездным сучкам» в Гайд-парке. Мы пробыли там всего каких-то десять минут. Только-только уселись и начали разговор о том, каким классным было шоу Баммера, когда у главного входа вдруг начинается какая-то возня и движение. Мы смотрим туда и видим, что там стоит чертов Баммер все еще в своей кольчуге. Выглядит он совершенно круто. И вокруг него его помощники и обожатели. Они все улыбаются и раздают посетителям маленькие сумочки фирменного «бориса» Баммера с его логотипом. Я знаю, что эти сумочки будут очень цениться у коллекционеров, поэтому прячу свою подальше. А Федор свою тут же открывает и, не думая, заглатывает ее содержимое. Поэтому я делаю то же самое. Но все-таки я не открывал свою дольше, поэтому я выиграл. В общем, вечер проходит просто офигенно.

На следующее утро чувствовал я себя довольно паршиво. Концерт Баммера взвинтил меня на полную катушку, особенно все эти его разговоры про то, что мы должны объединиться, стать настоящей командой и делать все вместе. Это напомнило о моем СП и о том, как я собирался помочь сделать этот мир чище. Уже не терпелось этим заняться, но я до сих пор не получал никаких приказов. Мне не нужно было больше ходить в свой департамент, поэтому, собственно, и нечего было делать, кроме как ждать приказа. Я надумал создать себе, так сказать, фору. Сделать кое-какую предварительную работу. Показать начальству свое усердие. Мне не терпелось приступить к выполнению задания. Поэтому я решил попробовать выследить Рега.

Начать поиски следует с того адреса, который дал мне Рег, когда отвечал на вопросы ФГ в Ислингтоне. Мне до чертиков не хотелось ехать на север. Но когда ты работаешь на Департамент безопасности, приходится ездить туда, куда нужно ездить. Даже если для этого приходится ехать по линии «Джубили» до Лондон-Бридж, а затем пересаживаться на гребаную «Северную» линию и ехать аж до станции «Энджел». Но, невзирая на опасности, поджидающие меня к северу от реки, я все равно отправился туда в этой грохочущей подземке. У меня было классное ощущение — я ведь находился на самом настоящем задании по специальному секретному проекту, чувствуя, что помогаю общему делу, именно так, как говорил Баммер. И когда я смотрел на пассажиров поезда, я чувствовал обалденное превосходство, потому что я занимался совершенно крутым, серьезным и важным делом, а они бесцельно растрачивали свою жизнь, занимаясь своим скучным повседневным дерьмом.

Выйдя на станции «Энджел», я направился по адресу Рега. По дороге я все осматривался. Грязный, старый район. На всех без исключения домах слишком мало окон или каких-либо отражающих свет поверхностей и украшений. Там, где живу я, все сияет. Поэтому все выглядит новым. И на самом деле так и есть. Когда идет дождь в районе, где я живу, все эти отражения дрожат и переливаются в воде. И на тротуарах все выглядит также ярко и свежо, как и наверху. А здесь земля не отражает ничего, и падающий дождь просто превращается в грязные ручьи. И здесь нет камер наблюдения. Их ставят там, где начинаются приличные районы, дальше к югу. Эти камеры больше предназначены для того, чтобы отпугивать «нежелательные элементы», когда они все-таки забредают в наши районы. И здесь нет освещения под тротуарами, как у нас. Вот почему так опасно в районах Г и Д. Ни камер, ни освещения, и люди здесь могут шмыгать как крысы — скрытно и незаметно. Там, где живу я, лица людей видно отчетливо. Они все постоянно освещены и выглядят как в телешоу, посвященном моде, — красивыми и здоровыми. Но в таких районах нет никакого смысла устраивать какие-либо приличные приспособления для удобства. Они их все равно не оценят и только переломают. И дело еще в том, что они просто ни фига этого всего не заслуживают. У них ничего нет, потому что они, блин, совершенно ленивые, понятно? Например, когда я захотел установить в своей квартире «дерма-душ», я вложил работу. Ну, я имею в виду, что я вложу работу. Вам разрешается добавлять еще пять лет к своей активной рабочей жизни, чтобы оплачивать всякие дополнительные прибамбасы, которые вам нравятся. Кредит, одним словом! Я подписал бумаги, и вот пожалуйста — у Дженсена теперь есть «дерма-душ», и я от этого просто тащусь. Я усердно работаю и за это получаю всякие красивые и умные штуки. Поэтому тот, у кого их нет, просто ленивый балбес.

Но, знаете ли, хотя вся эта мрачная и серая обстановка угнетает и напоминает о том, как некоторые люди просто не хотят объединяться и работать на благо Проекта, она (эта обстановка, я имею в виду!) очень даже способствует работе шпиона/защитника. Здесь полно мест, где можно спрятаться правительственному шпиону высшего класса, который лишь несколько дней назад, повесив на лацкан пиджака крутую бирку Департамента безопасности, общался с такими серьезными мужиками, как Брок и Мыскин, будто мы все настоящие товарищи и занимаемся одним делом — приглядываем за людьми. Охренеть!

Я немного прошел по улице, указанной в адресе, носком ботинка откидывая с дороги старые газеты и пустые жестяные банки и стараясь сдерживать приступы тошноты от царящего здесь запаха. Это запах гниения — так воняют, например, испортившиеся овощи. И еще запах пота, который идет от всех без исключения жителей этих мест. В общем, очень даже противно. У каждого дома небольшая каменная лестница, ведущая ко входной двери, и из щелей между кирпичами и из трещин в бетоне растут всякие сорняки. А под такими лестницами видны маленькие окна, из которых пробивается слабый желтый свет. И там, оказывается, живут люди — почти под землей, в подвале, будто какие-то пещерные жители. Похожий на обезьяну папаша в жилетке с торчащими во все стороны волосами на голове, его сонливые отпрыски, бегающие вокруг него и кричащие «Папа, папа!», а он орет на них: «Отвяжитесь, грязные недоноски!», своей жене он говорит: «Ты, уродливая старая сука».

Я прокрался в укромное местечко за одной из таких лестниц и стал следить за дверью дома, где живет Рег.

Клево! Как настоящий шпион!

Время от времени мимо меня проходили разные люди, шаркая ногами во всем этом мусоре. И все они были сумасшедшими и разговаривали сами с собой, бормоча себя под нос какие-то глупости. А иногда попадались и совершенно дикие — те лупили кулаками по воображаемым врагам и кричали «Ублюдок!». Ну не смешно? Такое ощущение, что они все пьяные в стельку, только вместо того, чтобы напиться один раз, они пьют постоянно, и у них в голове от этого остаются одни опилки. Поэтому, даже когда они на самом деле не пьют, все равно ведут себя как пьяные. Постоянно пьяные, одним словом. В выпивке нет ничего хорошего. Это совсем не «борис». «Борис» фокусирует твои мозги, делает все окружающее четким и ясным. Ты чувствуешь, как твой мозг будто включает форсаж и воспринимает все с удвоенной ясностью. А выпивка — это совершенно другое. Выпивка плещется внутри тебя, разъедая твои мозги, как едкая кислота, и от нее растет живот и выкатываются глаза. И зачем люди с собой такое делают?

Глядя на всех этих пьяных ублюдков, я решил подкрепиться «борисом», чтобы еще больше увеличить пропасть между мной и ими. Зарядив себе полный нос, я сразу почувствовал себя намного лучше и даже стал получать удовольствие от теплого воздуха, выходящего из моей глотки и попадающего в холодный воздух улицы, где он тут же превращался в облачка, которые подхватывал налетающий ветер. Обалденное зрелище, особенно когда я выдыхал через ноздри и через рот одновременно и получал что-то вроде тройного выхлопа: по маленькому облачку из каждой ноздри и одно большое — из глотки.

Я развлекался этим самым тройным выхлопом уже несколько минут, когда вдруг увидел какую-то девушку, идущую к двери Рега. Симпатичная. Даже очень. И такая сексуальная. И тут я понял, что все это время я не следил как следует за дверью Рега. Из-за этого своего тройного выхлопа, из-за этих визжащих волосатиков в подвальной квартире и из-за принятого «бориса» я совсем забыл, зачем я сюда пришел. Получалось, я там просто вроде как торчал и совсем даже не шпионил.

Девушка, направлявшаяся к двери Рега, втянула плечи и, видно, очень торопилась. И выглядела она очень даже подозрительно. Если бы ее качало из стороны в сторону и она бормотала бы всякие сумасшедшие глупости себе под нос, то она бы прекрасно вписывалась в окружающую обстановку. Но в ней было что-то особенное, и поэтому она сильно отличалась от всех неудачников на этой улице. Она выглядела… ну, вроде как порядочная и очень организованная. Не сумасшедшая и не похожая на человека, который смирился со своей пустой жизнью и перестал бороться. У нее был такой вид, будто она идет по какому-то конкретному делу, будто у нее есть чем заняться. А это значило, что она была не каким-то там хламом или мусором, который просто пихают ногами по полу, а настоящим человеком. Я видел, что она за собой следит — ее одежда выглядит аккуратно и есть в ней какая-то идея, какой-тот смысл. Туфли старенькие, пальто довольно поношенное, но сразу видно, что ей важно, что скажут о ней люди. В отличие от всех остальных в этом районе и от семьи неудачников в подвальной пещере у моих ног.

Теперь я по-настоящему сконцентрировался и стал внимательно следить за улицей. Не хотелось подвести Брока и Мыскина. Я вспомнил о своем обучении на курсах, твердо решил заняться делом и прекратить глупо улыбаться, наблюдая за своим тройным выхлопом. «На это нет времени, Дженсен, — сказал я себе, — теперь ты занимаешься настоящим делом, в котором играешь очень даже важную роль, защищая, наблюдая и все остальное».

Привлекательная девчонка в поношенном пальто исчезла. Вот черт! Я не заметил, как она входила в этот дом, потому что был занят воспоминаниями о Броке и Мыскине, о всех этих крутых штуках в здании Департамента безопасности, о своей бирке на лацкане пиджака. Но теперь, когда я выглянул на улицу, то увидел еще несколько человек, которые, кажется, тоже шли к дому Рега. Они старались делать всякие отвлекающие маневры, прикидываться беспечными и не смотреть друг на друга. Один из них — мужик в длинном плаще и шляпе, закрывающей его глаза, даже сделал вид, что его интересует совершенно другой дом и он идет именно туда. Он устроил целый спектакль: посмотрел на часы, покачал головой, будто подумав: «О нет, я собирался туда зайти, но еще рано. Поэтому я просто еще прогуляюсь и приду сюда попозже». Но потом он вдруг взбежал по ступенькам дома Рега, дверь открылась, и он проскользнул внутрь. В общем, вел он себя довольно странно и подозрительно. И я понял, что в доме Рега что-то происходит. Все эти придурки из разрядов Г и Д с их дилетантскими шпионскими замашками, старающиеся выглядеть незаметно! И все это время за ними наблюдает настоящий шпион, расположившийся буквально в двух шагах и фиксирующий все их передвижения! Я чувствовал себя как настоящий профессионал!

Всего, по моим подсчетам, в дом Рега вошло восемь человек. Каждый раз дверь приоткрывалась ровно настолько, чтобы человек мог проскользнуть внутрь. Я подождал еще примерно десять минут, стараясь не отвлекаться на свои тройные выхлопы, а потом у меня родился план.

Напротив берлоги Рега, на другой стороне улицы, был небольшой магазинчик, сейчас закрытый. В нем продавалась всякая подержанная ерунда, которую я бы лично выбросил на помойку еще пять лет назад. В основном там была старая одежда, совершенно вышедшая из моды, которую, судя по всему, до этого носили чуть ли не сто лет. Между этим магазинчиком и соседним зданием находился темный переулок, в котором стояли вонючие мусорные баки. Рядом с этими баками на внешней стене магазина было что-то вроде конструкции из водосточных труб. Небольшие водосточные трубы, выходящие из-под маленьких окошек в стене, соединялись с одной толстой трубой. Я решил, что смогу залезть на один из мусорных баков, а уже оттуда незаметно забраться по этой водосточной трубе до уровня окна Рега и хорошенько рассмотреть, что же там происходит. Залезать придется довольно высоко, что меня немного даже пугало, но чего не сделаешь, когда ты правительственный шпион. Конечно, это немного выходило за рамки моих первоначальных планов по проведению небольшой подготовительной работы для моего СП, но мне уж очень хотелось отличиться. Мне хотелось все сделать как можно лучше, понятно, о чем я?

С бьющимся громко сердцем, так громко, как партия ударников во время танцев у «Звездных сучек» — бах-бум, бах-бум, бах-бум, я вышел из своего укрытия над пещерой этих волосатиков и направился по тротуару к переулку у магазинчика. Я даже хихикал немного, пока шел, и коленки у меня, честно говоря, подрагивали, а под ложечкой сосало, будто там пылесос, и в ушах не прекращались эти самые бах-бумы. Но «борис» все держал под контролем, я буквально чувствовал, что мое тело становится наэлектризованным, и мне хотелось дрожать и орать от удовольствия. Думаю, пока я туда шел, подергиваясь и покачиваясь, не переставая хихикать от нервного возбуждения, я ничем не отличался от грязных алкашей, на которых я насмотрелся в этом районе. Когда я это понял, то даже начал вроде как сам себе подыгрывать, вскидывая руки и ни с того ни с сего выкрикивая что-то вроде «Гра!». Я даже стал чувствовать себя лучше и увереннее, потому что мне казалось, что так я всех обману. Все подумают, что я просто еще один псих из их района, хотя это мое представление было лишь эффектом «бориса». В общем, просто охренеть!

Добравшись до этого темного переулка, больше похожего на какой-то гребаный грот, я оглянулся, но никого не увидел. Подойдя к вонючему мусорному баку и не прекращая хихикать, как идиот, я взглянул на эту дурацкую конструкцию из водосточных труб, по которой мне предстояло взобраться наверх, и меня даже затрясло немного от страха. Но, как говорится, была не была! Я забрался на бак и схватился за трубу. Она тоже воняла и к тому же оказалась ржавой, а старая зеленая краска, которой она когда-то была выкрашена, стала отслаиваться противными острыми кусками, резавшими мне руки. Тогда я пожалел, что не прихватил с собой перчатки. Всем известно, что шпиону просто необходимы перчатки, но когда я одевался перед выходом из дома, мне это и в голову не пришло. Вероятно, я тогда слишком уж много думал о себе, о Мыскине и Броке и о романтике своей новой профессии. О том, как можно проснуться однажды утром, и все вроде обычно, а потом, после пары встреч и прогулки по зданию Департамента безопасности с биркой на лацкане, твоя жизнь вдруг переворачивается с ног на голову. И в твоей башке даже мысли нет ни о каких перчатках.

Как бы там ни было, уперев одну ногу в стену и ухватившись обеими руками за скрипучую водосточную трубу, я начал свой подъем. Мне казалось пустяковым делом забраться на уровень окна квартиры Рега, чтобы увидеть его и его банду. Несколько усилий, несколько подтягиваний — и я там. Но даже не представляю, как мне это удалось. Думаю, когда ты начинаешь лезть вверх, в тебе оживает твой предок — обезьяна — и все получается почти само собой. Такое ощущение, что ты знаешь, куда ставить ноги и сколько силы вкладывать в руки, чтобы забраться туда, куда тебе хочется.

Когда я глянул в окно первого этажа, то увидел какую-то старуху, сидящую в старом вонючем кресле, таком, в котором, кажется, скопилась тысяча самых противных запахов. Она разговаривала с птичкой в клетке, восклицая «Ку-ии, ку-ии!» и «Кто тут у нас такой красивый мальчик!». А птица просто вертела головой и скакала по жердочке, не издавая ни звука и поглядывая на старуху с таким видом, будто та чокнулась. Старуха понятия не имела, что в этот момент за ней наблюдает правительственный шпион/защитник. Думаю, она бы не заметила меня, даже если бы посмотрела в окно, потому что в моем переулке было довольно темно, да и она, скорее всего, уже наполовину ослепла. Они все слепые, разве нет? Старики, я имею в виду. Особенно нищие старики.

Итак, квартира Рега была этажом выше, то есть моя экспедиция становилось уже опаснее. Глянув вниз, на переулок подо мной, я увидел, что оттуда меня никто не заметит, да там никого и не было. Поэтому я решил немного передохнуть и еще раз подкрепиться «борисом», чтобы набраться сил для будущего подъема. Затем я вновь ухватился за водосточную трубу и полез дальше. На меня стала сыпаться всякая дрянь, типа кусков паутины и кирпичной крошки, а скрип, издаваемый трубой, стал еще громче. Каждый раз, когда я подтягивался на несколько сантиметров, труба стонала и чуть-чуть раскачивалась. А потом на меня обрушилась буквально лавина всякого дерьма. Мне пришлось зажмурить глаза и посильнее дунуть из носа и изо рта, чтобы все это не проглотить.

В общем, мой подъем становился уже по-настоящему сложным делом.

Подняться выше оказалось куда как тяжелее, чем до уровня первого этажа. Может быть, ты просто становишься тяжелее, когда отрываешься от земли? Мне показалось, что ушло целых сто лет, чтобы добраться до уровня второго этажа. В уголках глаз у меня сновали какие-то невообразимые пятна и яркие блики — наверное, из-за всей той «дури», которую я успел принять за этот вечер. Мое сердце колотилось уже не от нервного возбуждения, а от физического напряжения. Несмотря на то что было довольно холодно, я буквально обливался потом, который катился у меня по лицу и по спине. А всякая дрянь, сыпавшаяся сверху, прилипала ко мне и как пеплом засыпала голову. Тут сверху полетел очень уж большой кусок старой зеленой краски, трепыхаясь в воздухе, как осенний лист, и в конце концов прилип к моей щеке. А я не мог убрать руки с трубы, чтобы стереть с себя всю эту гадость, потому что ноги мне было поставить собственно некуда. Одна нога едва-едва цеплялась за крохотный выступ в стене, другая — просто обвилась вокруг трубы, а руки вцепились в трубу так, будто я хочу ее придушить.

С этой высокой точки, где подо мной лишь твердый-твердый бетон тротуара, который и прервет мое падение, если я вдруг сорвусь, я смог увидеть то, что хотел: Рега и его банду в квартире. Ковер в комнате когда-то был украшен цветами, а теперь весь вытоптан, а от двери до кресла от него вообще остались одни грязные нитки основы, будто там пролегла лесная тропинка. Стекла на окне все треснуты. Со своего места на трубе я мог видеть Рега и эту симпатичную девушку. Она сидела прямо напротив окна на полу, прижав колени к груди. Поношенное пальто она сняла, я видел, что на ней надета кокетливая маленькая юбочка лилового цвета. Это было просто офигенно, потому что я разглядел ее трусики. Будто в «Порно Диско», но намного лучше, потому что я был вроде как секретный шпион, она — вроде как вероятный «подрывной элемент». Но в то же время я вроде как ее защищал, спасая от Рега и его клуба сумасшедших, или что там это было. И она мне так благодарна, а я такой весь крутой и надежный и настоящий шпион, а потом она влюбляется в меня и мы… В «Порно Диско» все как ненастоящее, ты просто смотришь и не принимаешь никакого участия. А здесь все было куда как лучше, даже несмотря на то, что видно мне было гораздо меньше, чем в этих шоу по телику.

Трусики этой девчонки очень меня отвлекали, но я знал, что мне нужно сконцентрироваться на Реге и все запомнить, чтобы во время своего первого отчета я смог рассказать начальству все, что там происходило, что бы там ни происходило.

Рег что-то горячо говорил, размахивая руками, ударяя кулаком по ладони, а потом разводя руки, будто взвешивает арбузы. А все восемь человек сидели вокруг него. Потом эта симпатичная девица стала тоже что-то говорить, глядя на другого члена этой тайной организации. После нее начал говорить этот мужик, на которого она смотрела. Потом они замолчали, и Рег заговорил снова, но больше руками не размахивал. Все смотрели на него, как будто они смотрят на Баммера Раймза в том самом шоу, где все девчонки вдруг сошли с ума и где Баммер выступает в роли врача и ходит вокруг и лечит девиц и спасает их от смерти. Девчонки это обожают. Они все обожают Баммера. Если бы они только знали, что Баммер творит у «Звездных сучек», они бы вряд ли уже мечтали о том, чтобы он стал их лечащим врачом. Ха-ха. Старый добрый Баммер. Он крут. В любом случае эта симпатичная девушка в квартире Рега вряд ли знает о пристрастиях Баммера. Если хорошенько подумать, то она, скорее всего, вообще не знает, кто такой Баммер Раймз. Ее Баммер Раймз — это Рег. Когда ты не смотришь шоу и не можешь себе позволить покупать все эти классные журналы с фотографиями всяких знаменитостей, ты вроде как отрываешься от настоящей жизни, и тогда твоими кумирами становятся люди типа Рега, и ты начинаешь боготворить их, как все боготворят Баммера Раймза. По мне, так это все выглядит очень даже печально. Будто Рег такой же крутой, как Баммер Раймз. Но на самом деле Рег нищий и даже не знает, что такое «Джизз Фактор» или «Порплоиды»! Как она может им восхищаться? Гребаный Рег.

Я не слышу, что они там говорят, могу только видеть. А то, что я могу видеть, — недостаточно для того, чтобы похвастать своими достижениями при следующей встрече с Броком или Мыскиным. Если я не услышу, что они планируют или какую такую гадость собираются сотворить, то все эти мои альпинистские трюки на водосточной трубе окажутся просто пустой тратой времени.

Чувствуя себя очень даже смелым, я решаю подобраться к этой банде поближе. Я спрыгиваю со своей водосточной трубы сначала на мусорный бак, а затем на землю. Но делаю это тихо-тихо, как настоящий шпион. Потом иду через улицу к дому, где живет Рег, и соображаю, где там расположена такая же водосточная труба. Я выступаю в роли заправского эксперта по этим чертовым водосточным трубам, поэтому, дойдя до дома, я уже вычислил, как добраться до окна Рега.

Я обеими руками хватаюсь за трубу как можно выше, упираюсь ногами в стену, а потом начинаю потихоньку карабкаться вверх, подошвы ботинок шуршат по кирпичам стены, и вся нагрузка ложится на руки. Лезть по этой гребаной трубе намного сложнее, чем по той, у магазина. А ведь и там я не по стремянке поднимался. Зажмурив глаза от напряжения, я увидел ярко-красные круги, а в ушах раздался такой шум, будто турбина ревет. Я продолжаю медленно карабкаться наверх, и мне кажется, что мои руки вот-вот выскочат из плечевых суставов и я грохнусь на землю, а руки так и останутся болтаться на этой чертовой трубе. Извиваясь, как змея, и даже потихоньку постанывая от страшного усилия, я пытаюсь думать о чем-нибудь приятном, чтобы легче было взбираться наверх. Я думаю о всех тех классных штуках, которые смогу купить, когда получу повышение, и как все будут считать меня таким совершенно крутым асом-шпионом. С каждым рывком наверх я восклицаю «Да!» и «Блин, ура!», будто каждый раз, когда мне удается перехватить руками еще несколько сантиметров этой треклятой трубы, я добиваюсь какого-то супер-успеха. Я прямо весь проникся этим положительным настроем, но боль в плечах становится все сильнее, а ярко-красные круги перед крепко зажмуренными веками постепенно темнеют, превращаясь в какие-то грязно-коричневые пузыри. Я все восклицаю «Да! Да! Да!» так ритмично и энергично, как солдаты, преодолевающие полосу препятствий.

Когда я наконец осмеливаюсь открыть глаза, мне кажется, что я уже лезу наверх целых сто лет. Нужно увидеть кусок трубы, который отходит под прямым углом от основной части, по которой я и карабкаюсь. Хорошо бы подтянуться и встать на него, чтобы немного передохнуть, отдышаться и начать свое тайное наблюдение.

Но я не получаю никакого шанса расслабиться, потому что вдруг слышу дребезжащий звук — звук открываемой деревянной оконной рамы. Я смотрю вверх — надо мной как раз окно Рега — и вижу, как оттуда высовываются три головы. Среди них нет ни головы самого Рега, ни головы той девушки — это головы трех мужиков, которых я видел у него в комнате.

— Эй! — кричит один. — Что это ты там делаешь, а?

— Блин! — говорю я. — Я, гм… Я… — бормочу я что-то невнятное, пытаясь придумать хоть какую-нибудь подходящую причину, почему это я сижу на этой трубе снаружи этого дома, но в голову ничего не приходит — мой мозг вроде как перегружен всей этой гребаной новой информацией.

У меня два пути: или я побыстрее спускаюсь с этой гадской трубы, просто отпустив руки и шлепнувшись на твердый-претвердый асфальт, сломав, скорее всего, ноги да еще попав на глаза Регу, или пытаюсь подняться наверх еще около метра, залезаю на крышу, а оттуда уже пробую смыться.

Все это проносится у меня в голове за какую-то секунду и даже меньше. И прежде чем я понимаю, что делаю, я рву наверх. Мои ноги сами находят нужные выступы в стене, и я, как какая-нибудь мартышка на шесте, проскакиваю мимо этих трех голов.

— Эй! Ты! Стой! — кричат мне головы. Но я, конечно, ни фига не обращаю на них внимания и рву наверх изо всех сил. Я луплю ногами по рукам, которые пытаются схватить меня за лодыжки, и у них ни черта не получается. Мое желание смыться в миллион раз больше, чем их желание меня поймать. В конце концов, чтобы они стали делать, если бы им все-таки удалось схватить меня за ноги? Сдернули бы меня с трубы, чтобы я шлепнулся на землю, расколов череп и заляпав мозгами тротуар? Этого они, понятно, не хотели. Это было бы самым настоящим убийством. На фига им такое?

Я слышу, как Рег в комнате кричит: «Что там происходит?» Кричит очень громко, но я до пояса уже на крыше. Сточный желоб вдоль крыши, полный гниющей листвы и дождевой воды, врезается мне в живот, я весь намокаю, но мои руки уже ухватились за черепицы, а ноги продолжают отталкиваться от стены дома. И вот я уже целиком на крыше. Она не очень сильно покатая, и я даже могу встать на ноги. Поэтому я бегу по ней, стараясь ступать как можно легче. Я добегаю до самого верха, проношусь мимо дымохода и потом уже бегу вниз по другой стороне.

С крыши я мог видеть луну и другие крыши, блестящие в ее свете. Я мог видеть весь Лондон, вплоть до цивилизованных районов, где я живу, где все здания высокие-превысокие и освещены как настоящие скульптуры, какими они мне и кажутся. Я бегу по крышам дальше, и у меня такое ощущение, что я могу летать. Будто если я раскину руки, то поднимусь в воздух, воспарю, так сказать, в небо, где я смогу дышать чистым холодным воздухом, пить его и насыщать им свою кровь, чтобы она стала алая-алая, и откуда смогу смотреть вниз на улицы и видеть все, что там происходит. Я был таким счастливым, чувствовал такое возбуждение после своего удачного побега и еще был совершенно очумевшим после «бориса». Это было самое лучшее ощущение в моей жизни.