Мертвые не молчат

Глава 5

Обучение, которое я прошел, чтобы получить сертификат владения основными навыками (защита), было, в принципе, ничего себе. Ну, по большей части. Мне обязательно нужно было получить этот сертификат, чтобы отправиться выполнять свой СП и защищать Рега. Поэтому выбора у меня не было. Конечно, будь моя воля, я бы лучше сразу приступил к делу, отправился в его район и начал за ним приглядывать. Но правительственная система квот и Международная инициативная программа обучения означали, что учиться нужно было почти всем гражданам, чем бы они ни занимались. «В любом случае, — говорил я себе, без всякого желания тащась на первый день занятий в Центр обучения 1200, — эти курсы продлятся всего четыре дня».

В первый день я просто сидел в классе примерно с еще шестью курсантами, слушая вступительную ерунду о здоровье и технике безопасности и лучших методах их поддержания и соблюдения. Все курсанты скучные, тупые и бестолковые, за исключением, может быть, одного мужика по имени Гибсон, который офигенно веселый и постоянно отмачивает всякие шуточки. Я уже наслушался всего этого дерьма по поводу здоровья и техники безопасности, когда учился в Центре обучения номер 16. Тогда я, в общем-то, лекции совсем не слушал и большую часть времени глазел в окно. Но здесь они заставили меня приложить больше усилий, чем когда я сдавал выпускные экзамены. Тогда курс длился целых два года и все инструкторы помогали тебе, изо всех сил стараясь, чтобы ты сдал экзамены. Только полные тупицы тогда провалились, и их обычно выгоняли из Центра обучения задолго до экзаменов. Их помещали в специализированные центры, где они или оставались навсегда, или выходили оттуда через несколько лет, становясь «грязными», и потом всю жизнь чистили нужники в общественных зданиях или по ночам мыли улицы из брандспойтов.

В конце первого дня нам всем пришлось сдавать письменный тест на тему, что мы изучили в течение этого дня. Это было что-то типа экзамена, где нужно выбирать правильный ответ из нескольких предложенных. Поэтому я справился с ним совсем неплохо. Получил шестьдесят процентов. Но потом я понял, что мне нужно побольше стараться в оставшиеся дни курсов, если я хочу начать работать в специальном проекте и получить повышение и привилегии. Дело в том, что после того, как Мыскин рассказал мне о жизни сотрудников Департамента безопасности, я почему-то сразу стал думать, что уже получил звание дипломированного защитника. В мечтах мне уже виделась жизнь таких людей. Я думал о том, как рано выплачу свой ДЖ, и о том, какой я такой крутой, какой у меня высокий статус и тому подобное. Поэтому я решил очень постараться закончить эти курсы с хорошими результатами — очень уж хотел всего этого.

На второй день учиться стало куда как веселее и интереснее. Когда я вошел в класс, то буквально спал на ходу, потому что совершенно не выспался. От запаха, стоявшего в этой комнате, — запаха деревянных полов, смешанного со вчерашней вонью от курсантов, — мне захотелось спать еще больше. Я пытался взбодриться, заставляя себя, блин, сконцентрироваться на предстоящих занятиях, когда ко мне с хитрым видом подвалил этот Гибсон.

— Здорово, Дженсен Перехватчик! — говорит он. — Хочешь дернуть?

И протягивает мне какой-то пакет.

— Что это? — спрашиваю я Гибсона.

— Офигенная дурь — взбодрит сразу. Целый пакет «Бодрости». Хочу ее испытать, посмотреть, действительно ли она меня подстегнет.

Я слышал об этой самой «Бодрости», но никогда раньше ее не пробовал. Кажется, во всех Центрах обучения от нее просто тащились — она делала студентов более восприимчивыми к знаниям, после нее, так сказать, их мозги заглатывали выдаваемую инструкторами информацию, как жирные свиньи заглатывают свой корм в кормушках.

— Ну ладно, давай попробуем! — соглашаюсь я.

Потом сую в пакет ложку и втягиваю порошок носом. Гибсон делает то же самое. Он смотрит на меня, а я — на него. Оба шмыгаем носом и ждем, когда эта дурь сделает что-то особенное с нашими мозгами. Но ничего не происходит. Я пожимаю плечами.

— Может быть, ничего и не будет, — говорю я.

Вид у этого Гибсона разочарованный.

— Чертово барахло, — возмущается он. — Давай тогда прикончим его.

Мы так и делаем: ложку за ложкой отправляем порошок в нос, пока он не кончился.

Все-таки кажется, что толк от этой дури был, и благодаря Гибсону я выучил, как составлять отчеты для старших офицеров департамента, что именно в них писать и какими словами, как часто нужно докладывать и о чем именно. Я узнал, что, выходя на задание, нужно проявлять инициативу и творчески подходить к своему делу, как смешиваться с толпой и притворяться самым обычным человеком. Инструктор рассказывает нам, как работает безопасное общество, как все следят за всеми, как это становится самоподдерживающейся системой безопасности, как отсутствие доверия приводит к полному доверию. Он обсуждает взаимосвязь паранойи и безопасности и показывает, как они действуют вместе, в гармонии, так сказать. «Безопасность без паранойи, — говорит он, — не безопасность. Это неосведомленность, и хотя неосведомленность отдельных граждан — это нормально, общество в целом не может себе позволить неосведомленности». Он, блин, совершенно прав.

Инструктор рассказывает нам, как работает самый сложный тип защиты, тот, которым ты начинаешь заниматься через год или два, когда у тебя уже целая группа подопечных. Все дело в незаметности, в тонкости подхода. Он называет это «подчеркивание своей банальности». Но, по его словам, все мы, кто только начинает выходить на задания, будем делать более простую работу с явными объектами, с которыми разделительная линия между защитником и его подзащитным видна четко и ясно. «Эта линия, — говорит он, — становится расплывчатой, чем глубже вы погружаетесь, чем больше узнаете о профессии защитника. Но для овладения основными навыками этого вам изучать пока не нужно». Поэтому я и не изучаю.

Но я очень хорошо усвоил все то, что нам нужно для овладения основными навыками. И я намного лучше сдаю экзамен в конце второго дня. Я получаю девяносто два процента. Офигеть! Это в среднем дает мне семьдесят шесть процентов.

Третий день оказывается самым лучшим днем, потому что мы занимаемся не в классе, а на симуляторе окружающей обстановки. Именно здесь мы учимся, как прятаться за углом, как делать все эти по-настоящему хитрые шпионские штучки, как не выделяться среди людей, как становиться невидимым.

Это очень весело — ходить за голограммами людей, держась от них на расстоянии и прячась в подворотнях и подъездах, когда они останавливаются или оборачиваются. Я смог следить за своей целью все двадцать минут обучающей программы — от магазина до другого здания. И по пути я запомнил все отличительные особенности своего объекта. Одежду, в которую он был одет, марку сигареты, которую он, остановившись, закурил, номера домов, у которых он останавливался, название магазина, из которого он вышел. И инструктор сказал, что мое описание здания было «идеальным».

Гибсон же на этом занятии оказался совершенно бестолковым. Он не относился к нему серьезно и просто валял дурака, веселя всех остальных. Наш инструктор не особенно сердился, потому что знал, что Гибсону нужна только «галочка» в отчете, подтверждающая, что он действительно посещал курсы. Поэтому он позволил ему вести себя как идиоту и смешить всех остальных курсантов. Гибсон сделал столько ошибок, что показал нам, чего именно нельзя делать, выполняя подобную работу. То, что у нас на курсах оказался подобный придурок, до некоторой степени помогало, потому что все остальные курсанты стали считать себя серьезнее и даже умнее, чем этот бестолковый Гибсон. В один момент он подошел прямо к голографическому мужику и, обняв его за плечи, спросил, как пройти в школу шпионов! Это было почти в самом конце его занятий на симуляторе. Мы чуть животы не надорвали от смеха. Ну и веселый же этот чувак Гибсон.

К концу дня мы все стали себя чувствовать чуть ли не профессионалами (за исключением Гибсона, конечно). И в этот день не было экзамена — инструктор просто выставил нам оценки за работу на симуляторе. Я получил аж девяносто четыре процента! И мой средний балл вырос до восьмидесяти двух процентов. Я даже пожалел, что не старался в первый день, потому что тогда бы я мог получить средний балл в девяносто процентов. А тогда бы я окончил курсы с отличием. Я был рад, что благодаря Гибсону стал относиться к занятиям намного серьезнее и заниматься усерднее. Без него и без его пакета с дурью я мог бы даже и провалить обучение.

Но потом наступил последний день — день повторения пройденного. А я даже как-то о нем и забыл. Нам, конечно, говорили об этом дне, и мне показалось, что на четвертый день можно сильно не напрягаться, потому что он не влияет на результаты трех предыдущих дней. Поэтому я и расслабился. Ну, это можно и так назвать. На самом деле расслабиться по-настоящему у меня и не получилось. Все было совершенно даже отвратительно.

И виноват в этом был Гибсон.

Дело было так. Утром последнего дня я стою в туалете, причесываюсь и, в общем, навожу марафет, чтобы выглядеть покруче. И тут заваливает Гибсон. Он выглядит совершенно хреново, будто всю ночь накачивался крэком или еще какой другой «дурью» у «Звездных сучек».

— А, блин, Дженсен! — восклицает он, когда замечает меня. Он подходит ко мне, становится рядом и смотрит на себя в зеркало. Я весь такой с иголочки и выгляжу офигенно круто, а он — как грязный старый бомж, и в уголках рта у него даже будто бы пена запеклась. Волосы взлохмачены, в уголках глаз засохший гной, а под ногтями черно, как у паршивого землекопа.

— Ты, грязный раздолбай! — говорю я Гибсону. — Посмотри, на кого ты похож!

— Ох, не начинай, Дженсен, — просит он. Но видно, что он чуть ли не гордится тем, как дерьмово выглядит, потому что это вроде как доказательство его ночных приключений. Видно, что он так и ждет, когда я спрошу его, что же случилось.

— Ну хорошо, вонючий бродяга, — говорю я, а он уже скалит зубы. Хотя надо сказать, что зубы у него тоже грязные и между ними застряли остатки всякой еды. — И где же ты был?

Как я и думал, он провел экстремальную ночку у «Звездных сучек». Слишком много гребаного «бориса», слишком много всякой дури для секса, слишком много крэка. Он даже достукался до того, что его выкинули из заведения, что вообще-то сделать офигенно трудно, и кончил тем, что провел ночь на скамейке в каком-то парке. И в этом парке он встретил какого-то бродягу, самого настоящего гребаного бродягу (я его не спрашивал, где же именно вся эта ерунда с ним приключилась), и этот бродяга поделился с Гибсоном своей выпивкой. И остаток ночи эта парочка придурков коротала тем, что дула эту отвратительную выпивку — настоящий самогон, который варят в железных бочках где-нибудь в гребаном сарае. Короче, ту самую выпивку, которая превращает тебя в придурка навсегда, на веки вечные, если выпить ее достаточное количество, или от которой ты слепнешь на фиг. А они квасили эту гадость и горланили песни. Ну не козел?

И пока он мне это все рассказывает, он умывается. Он снимает свою рубаху и стоит в туалете наполовину голый и моет у себя под мышками. Потом он спускает штаны и начинает мыть свои причиндалы. И все это время он смотрит на меня в зеркало и рассказывает мне о своей сумасшедшей ночи и о том, как погано он себя чувствует.

— Но не страшно, — говорит он, снова одевшись. — У меня с собой есть эта штука…

Гребаный Гибсон — он даже меня перещеголял в своих экспериментах со всякой фармацевтической дрянью. На столик перед зеркалом он кладет два пакета. Один пакет доверху набит каким-то коричневатым порошком, а в другом лежит примерно восемь ампул с какой-то прозрачной жидкостью.

— Это, — говорит он, показывая на порошок, — «чистый туман», а это, — говорит он, показывая на ампулы, — катализатор «чистого тумана».

Я с интересом киваю.

— Ты начинаешь с порошка. А потом, если тебе захочется форсировать свой движок… понимаешь, о чем я?.. Ты берешь ампулу, пьешь ее содержимое, и оно реагирует с порошком и вроде как в два раза усиливает его «приход».

— И что в результате получается? — спрашиваю я.

— Ты начинаешь видеть все чище и отчетливее. Чище с большой буквы. Ха-ха! — говорит Гибсон. — Это самая крутая химия для озарения и прочищения мозгов. Как раз это нам сегодня и понадобится во время этого гребаного обзорного урока. Так ведь? Ты со мной согласен?

И пока он все это мне объясняет, сам уже насыпает две жирные дорожки «чистого тумана». Потом кивает мне на одну из них.

— Ну, давай, погнали! В атаку! — говорит он.

И я втягиваю этот порошок. Надо сказать, освежает — я аж искры увидал вокруг лампочек на потолке. И все вдруг стало видеться отчетливее. В моем левом ухе вдруг раздается резкий свист, который медленно переходит в правое ухо. Гибсон нагибается и всасывает порошок носом, издавая громкое противное хрюканье. Потом выпрямляется и смотрит на себя в зеркало, широко раскрыв глаза.

— Класс! — говорит он, достает пару ампул с прозрачной жидкостью и одну из них протягивает мне.

Он отламывает кончик ампулы и высасывает жидкость. Я делаю то же самое. И как только эта жидкость начинает течь по моей глотке, я ощущаю ее действие. Будто кто-то врубил внутри меня офигенно мощную турбину. Я даже чувствую, как изо рта вырывается что-то вроде выхлопа, будто из глушителя мощного грузовика. Потом я начинаю задыхаться.

— Держись, Дженсен! — смеется Гибсон и исчезает за дверью туалета. Звук захлопнувшейся двери отдается в моем мозгу страшным грохотом, будто в закрытом ангаре разорвалась авиабомба. Я хватаюсь за раковину, потому что мне кажется, что пол выскакивает у меня из-под ног. Но это не помогает. Я будто на корабле в шторм — меня кидает от стены к стене. Я смотрю в зеркало, и мое лицо становится все больше и больше. Мои глаза — как глаза сумасшедшего, как две горящие точки в черном кругу. Я потею и вижу, как капли пота сбегают по моему лбу.

— «Блин!» — думаю я про себя, наблюдая за тем, как мое лицо в зеркале то расширяется, то сжимается, пока я цепляюсь за раковину, пытаясь устоять на ногах. — Гребаный Гибсон меня поимел! Все мне испортил! Добрался до меня! — Я пытаюсь крикнуть: «Гибсон! Ты — сволочь!» — но из глотки не выходит ни одного звука.

Пока комната кувыркается вокруг меня, как ящик, сброшенный с горы, через мой мозг проносятся всякие яркие картинки. Гибсон, валяющий дурака, проваливающий экзамены… Но ему-то на это наплевать! Потом я вижу инструктора, которому тоже наплевать, будто все это было устроено специально, чтобы надуть меня, будто это какой-то заранее спланированный идиотский розыгрыш. Я пытаюсь сообразить, зачем кому-то это делать, зачем кому-то мне так гадить, как вдруг мое лицо вырастает прямо на глазах… Ну, я хочу сказать, в зеркале, конечно. Потом раздается треск и звон, мне страшно больно. Потом на меня обрушивается что-то белое и холодное, как снежная лавина. А потом — темнота.

Когда я очухиваюсь, то вижу, что надо мной склонился главный инструктор. А я лежу на спине в этом гребаном нужнике. За плечом инструктора я вижу Гибсона. У него очень обеспокоенный вид.

— Извини, — лепечет он, пожимая плечами, будто хочет сказать: «Я и понятия не имел, что эта хрень так подействует».

Я трогаю свое лицо, на нем кровь.

— Дженсен, — говорит инструктор, — кажется, ты ударил головой зеркало. На это была какая-то особенная причина?

— Наверное, я поскользнулся, — отвечаю я, соображая быстро-быстро, несмотря на боль и шок. — На куске мыла. Гибсон мылся как раз перед тем, как это произошло.

— Да, это так и есть. Серьезно, — говорит Гибсон. — Извини, приятель.

Я поднимаюсь на ноги при помощи инструктора, который поддерживает меня за руку.

— Как себя чувствуете? — спрашивает он.

— Нормально, — отвечаю я, чувствуя себя совершенно глупо.

— Похоже, рана совсем не серьезная. Идите-ка в медпункт, пусть медсестра вас перебинтует.

Поэтому остаток дня я провожу с повязкой на башке, морщась от боли каждый раз, когда двигаю шеей. Я раздумываю над тем, специально ли Гибсон меня так подставил. Но он так извиняется, так клянется, что сам не знал… Скоро я начинаю ему верить. Просто мне попалась хреновая «дурь», вот и все. Иногда после наркотиков чувствуешь себя нормально, иногда — нет. Иногда один и тот же наркотик вырубает твоего приятеля, а ты сам чувствуешь себя великолепно. Странное и непонятное это дерьмо — наркотики. Но с ними всегда так.

В общем, так я стал квалифицированным агентом первого разряда Департамента безопасности. Меня ждал мой первый СП, а моя башка была разбита об зеркало и страшно болела.

Просто охренеть!