Мертвые не молчат

Глава 17

Квартира Рега. Когда мы туда шли, я тайком от Клэр заглотил последнюю капсулу «бориса». Она способна поддерживать тебя во взведенном состоянии до десяти часов подряд. Наркотик входит в кровь постепенно, так чтобы твой мозговой ЦП не зажарился сразу, и ты просто как бы плывешь на его волне, и тебе не нужно подзаряжаться, нюхая «дурь» каждый раз, когда тебе хочется встряхнуться. Довольно эффективное средство, но контролировать ты его не можешь. Мне кажется, его разработали для «водителей-дальнобойщиков». Если, заглотив такую капсулу, нюхнуть еще и порошка, то можно запросто, как говорится, улететь на околоземную орбиту. Я приберегал эту капсулу для какой-нибудь крутой ночки с Федором у «Звездных сучек», когда вся эта бодяга с шпионом Дженсеном наконец закончится. Но мне было как-то стремно отправляться на встречу с мартин-мартинистами на квартире Рега без дополнительной химической поддержки, поэтому я и решил принять ее сейчас. Вообще-то считается, что нельзя мешать их с обычным порошком, но тогда мне казалось, что в моем организме уже столько всего понамешано, что такая малость роли не играет.

Я почти не замечаю, как мы идем к Регу. У меня такое ощущение, что я нахожусь внутри огромного пузыря и этот самый пузырь все смягчает — твердые камни у меня под ногами, воздух, которым я дышу. Все становится мягким. Мягким.

И вдруг оказывается, что мы уже на месте. Я вхожу в комнату, Клэр становится у двери и вроде как мягко подталкивает меня сзади, широко улыбаясь. Каждый раз, когда она на меня смотрит, мне кажется, что я слышу, как она говорит: «Не волнуйся, все в порядке». Изнутри квартира Рега выглядит по-другому. Я стараюсь не смотреть на окно, через которое меня чуть не поймали той ночью. Но я не могу удержаться и несколько секунд пялюсь на него, и голова у меня в это время пустая-пустая, а рот открыт, будто я ловлю им мух. В общем, чувствую, что заряжен я «дурью» круто, что называется, по-взрослому.

Кроме Рега в комнате сидит его преданная паства. Я вспоминаю тот момент, когда я разглядывал в окно уютную гостиную Рега, наполненную бомбистами и сигаретным дымом. Теперь я вижу трех курильщиков, держащих свои сигаретки этаким интеллигентским способом — между большим и указательным пальцами. Я буквально кожей чувствую, как они напрягаются при виде меня. Они бросают встревоженные и вопрошающие взгляды на Клэр, одновременно пропитанные и подозрением и ревностью. Они, наверное, считают меня каким-то грубым ублюдком, который долбит бедную Клэр сзади, а потом кончает ей на лицо и переходит к другой, как какой-то актер в порношоу. Но они не правы. Никакого «кончания» не было. Мы просто спали вместе, обнявшись, как два кутенка. Короче, я думаю, что сами они похожи на каких-то гребаных альфонсов со своими сигаретками.

В комнате становится тихо. Мое появление вызвало паузу в разговорах. В их глазах я похож на огромный ходячий вопросительный знак, и они ждут ответа от Рега. Я тем временем напоминаю сам себе, что я — Норфолк, бродяга из Норфолка, угнетенный и вновь обращенный последователь Мартин Мартинизма, а не Дженсен Перехватчик, крутой правительственный шпион. Две пожилые высохшие дамочки мартин-мартинистки, сидящие тут же в комнате, внимательно смотрят на Рега поверх своих очков. Рег бросает взгляд в мою сторону, улыбается по-товарищески и говорит, обращаясь ко мне и Клэр: «Садитесь, если найдете место. Ха-ха-ха!» И потом спрашивает, не хотим ли мы чаю или еще чего.

Но чаю мы не хотим. Мы хотим сразу приступить к делу.

— Привет всем! — говорит Рег, садясь на стул и возвышаясь над всеми нами. Теперь мне становится ясно, что главный здесь он. А мы здесь, чтобы у него учиться. Он объяснит нам, что к чему в этом мире. Курящая троица тушит свои сигаретки. Две старые ящерицы перестают подозрительно пялиться на меня поверх своих очков и сосредотачивают все свое внимание на Реге. Мы с Клэр сидим на полу — рядышком и как бы вместе. Еще два мужика вообще не обращают на меня никакого внимания, кажется, я им совсем по барабану. Они, скорее всего, выполняют роль «мускулов» этой банды мартин-мартинистов. Три альфонса и две ящерицы — это интеллектуалы. Я только не понимаю, какую же роль здесь играет Клэр. Ее здесь просто не должно быть, она сюда никак не вписывается. Как говорится, она попала не туда, хотя сама уверена, что ей здесь самое место. Что касается меня, то я как раз на своем месте, потому что выполняю работу. Я — профессионал, так ведь? Но здесь не должно быть приличных членов нашего общества. Это очевидно. А Рег? Кто он? Он — лидер. Вожак. Бомбист. Кровопийца.

— Вы, наверное, недоумеваете, кто наш новый друг, — говорит Рег. Он имеет в виду меня.

— Его зовут Норфолк, — продолжает Рег. — Норфолк появился у нас благодаря Клэр. Он сбежал с продовольственных фабрик в Восточной Англии и приехал сюда, в Лондон.

Он смотрит на меня теплым взглядом.

— Так ведь, Норфолк? — спрашивает он меня.

— С продовольственных фабрик, точно. По переработке сахарной свеклы и подобного дерьма, — говорю я, вспоминая то шоу, которое я когда-то видел, — то самое, которое и навело меня на мысль сказать Клэр, что я из Норфолка, то самое, в котором причитала пара беззубых стариков. Я помню, что они работали на продовольственной фабрике. Кажется, в Норфолке абсолютно все работают на таких фабриках. Там больше и делать-то нечего. В том шоу рассказывалось о том, какие разные люди живут в нашей стране, как они все вносят свой вклад в общее дело, и о том, как Норфолк производит огромное количество сахарной свеклы, как из этой свеклы на больших фабриках делают сахар, как этот сахар потом отправляется во все концы света и оказывается в чашках чаю, тортах и конфетах — повсюду от Лондона до Сингапура, от Москвы до Кабула и от Токио до Могадишо.

— В нашей борьбе, — говорит Рег, теперь обращаясь уже ко всей группе и отвлекая меня от моих воспоминаний об этом шоу про продовольственную фабрику в Норфолке (которое, кстати, оказалось совершенно офигенно скучным, и смотрел я его не больше трех минут, прежде чем переключил канал, причем две минуты пятьдесят секунд из этого времени мне пришлось смотреть его лишь потому, что я никак не мог найти пульт ДУ, крича во все горло: «Блин! Блин! Где же этот гребаный пульт!» Странные вещи мы иногда помним!), — мы стараемся сосредоточиться на том, что происходит здесь, в Лондоне. У нас здесь, в наших городах, тоже много проблем, Норфолк. Лишь несколько дней назад с крыши этого самого дома мы согнали какого-то парня. Одного из местных. Они обворовывают квартиры, чтобы покупать наркотики. Мы здесь становимся свидетелями культурного апартеида, который насильно навязывается народу. Мы видим, как растет пропасть между имущими и неимущими и как в этом процессе обвиняются именно те люди, которые больше всех от него страдают. И это происходит во всех наших, когда-то великих, городах.

Рег говорит и говорит о том, как эти самые сельскохозяйственные фабрики в провинции превратились в своего рода огромные машины, которые пережевывают людей, а потом выплевывают их, как семечки арбуза, и как рабочие обязаны жить на этих фабриках в огромных общежитиях с земляными полами и без всякого отопления. Они начинают работать с рассветом и работают до темноты под слепящим светом огромных прожекторов. Люди быстро умирают из-за такой тяжелой жизни, особенно в Норфолке, потому что именно там выращивают всю сахарную свеклу, а уборка урожая свеклы приходится на зиму, когда особенно тяжело на полях, покрытых снегом и продуваемых холодными ветрами, дующими с востока.

Потом я чувствую, как чья-то рука ложится мне на плечо. Я оглядываюсь. Это один из альфонсов-курильщиков.

Он сочувственно говорит мне:

— Бедняга.

А я отвечаю:

— Да, черт возьми, бедняга!

Потом я опять поворачиваюсь к Регу и, глядя на него, стараюсь как можно шире раскрыть глаза, чтобы не задремать и не окунуться в самый что ни на есть полномасштабный «приход» после капсулы с «борисом», пока Рег продолжает бубнить свое:

— Норфолк знает, на какое зло способно это правительство. Он страдал. Теперь он с нами, и он хочет присоединиться к нам и научиться. Это так, Норфолк?

— Рег… — говорит Клэр тем же голосом, которым она отчитывала меня, когда я сказал той девчушке Роуз, что я никогда не играл в эти гребаные классики, и запретила мне ругаться в присутствии детей.

— Да, Рег, я очень хочу научиться, — говорю я, а сам думаю, к чему все это приведет.

Рег снова мне улыбается. У меня во рту сухо, как в пустыне из-за этой гребаной капсулы, а веки мои становятся все тяжелее и тяжелее.

— Сегодня, — продолжает Рег, обращаясь ко всей группе, а не только ко мне, — мы сделаем все немного по-другому. Мы побеседуем по душам попозже, но сначала, думаю, мне нужно повторить то, о чем я говорил раньше. И не только для Норфолка, но и для всех нас. Нам всем нужно напомнить себе, почему мы делаем то, что делаем, и кто тот человек, который поддерживает нас во всех наших усилиях. Кто наш лидер, наш спаситель.

— Ox, Рег… — говорит Клэр.

Я не могу понять, то ли она очень заинтересована, то ли, наоборот, разочарована.

— Кто это, Рег? — спрашиваю я, перебивая ее.

Рег смотрит на меня и снова улыбается, и он произносит имя, которое, как я уже знаю, он сейчас произнесет:

— Его зовут Мартин Мартин. Его царство не в этом мире. Его царство — из другого мира. Он родился, чтобы объявить всю правду, и все, кто на стороне правды, хотят его слушать. А ты на стороне правды, Норфолк?

Я оглядываю комнату. Все они не отрываясь смотрят на Рега, будто их мозги закоротило и они способны лишь на глупые улыбки. Очень похоже на то, как иногда по телевизору вдруг замирает изображение, и на пару секунд лица всех участников шоу выглядят как лица настоящих сумасшедших.

— Норфолк, тебе совсем не обязательно… — начинает было Клэр. Но я же хочу казаться тем, кто на нужной стороне, так ведь?

— Да, Рег, я на стороне правды! — восклицаю я с энтузиазмом.

Рег улыбается. Когда он говорит о Мартине Мартине, в его глазах вспыхивает какой-то огонек. Из-за этого он становится похож на робота из мультиков, а его голос вдруг становится глубоким и каким-то сочным, что ли.

— Рег, — говорит Клэр, — может быть сейчас не самое лучшее время обсуждать это?

— Мартин Мартин, Норфолк, был простым человеком. Как ты и я, — говорит Рег, не обращая внимания на Клэр и вновь глядя прямо на меня. Но, судя по выражению его лица и выражению лиц всех остальных членов его кружка, говорит он для всех присутствующих. И даже не только для всех присутствующих в этой комнате, но для всех жителей Лондона или всей Англии. Или, может, даже для всех людей во всем мире. — Но он был проповедником правды для всего человечества. За это его преследовало правительство, и в конце концов оно убило его. Его убило правительство, которому правда не нужна, правительство, чья власть зиждется на лжи и дезинформации.

— Рег, кто такой Мартин Мартин? — спрашиваю я. Этот вопрос сам собой слетает с моих губ.

Рег не отвечает мне. Он встает и кладет руку мне на голову. Такое ощущение, что он замыкает электрическую цепь. Он смотрит в потолок.

— Мартин Мартин, — говорит Рег опять громким и зычным голосом, будто он обращается к целому миру или, но крайней мере, будто он выступает с трибуны. — Мартин Мартин, — повторяет он, — мы заклинаем тебя, мы твои слуги. Мы сделаем все, что ты велишь. Пожалуйста, приди к нам.

Вдруг я чувствую холод, будто кто-то открыл окно в комнате. От этого меня бросает в дрожь, и я оборачиваюсь. Окно закрыто, но мне все равно ужасно холодно. В окне никого нет. Конечно нет. Только я здесь шпионю за всеми. Поэтому я закрываю глаза и начинаю думать о Мартине Мартине. Я мало что о нем знаю. Все, что мне известно, написано на тех листках бумаги.

Мои глаза закрыты, a Рег снова и снова пытается вызвать Мартина Мартина («Пожалуйста, приди к нам, укажи нам путь, научи нас, как обрести этот человеческий дар… и так далее и тому подобное…»). И тут у меня начинается настоящий «приход». Я чувствую, что засыпаю. В комнате горит всего одна или две лампочки, поэтому здесь почти темно. Причитания Рега и теплая рука Клэр, которая крепко держит мою, меня вроде как успокаивают. Голова начинает кружиться из-за принятой капсулы «бориса». Но тут я чувствую, что, закрыв глаза, уже не могу их открыть. И у меня появляется такое ощущение, что я вроде уже даже вижу слова Рега, кружащиеся вокруг, как полоски светящейся дымки, кружащиеся по комнате все быстрее и быстрее, а потом собирающиеся вместе и превращающиеся в офигенно здоровый шар, шар из светящихся слов вокруг моей головы. Голос Рега превращается в какой-то отдаленный пульсирующий гул, а шар из слов становится все плотнее и плотнее и тоже начинает пульсировать в такт звукам голоса Рега. Очень похоже на гребаную шишку на моей голове от всех этих ударов бутылкой и об стол в кафе — она тоже пульсирует в такт с ударами моего сердца, переполняясь кровью, которая стремится вырваться наружу. Я чувствую себя так, будто мои мозги хотят выплеснуться из головы, как какой-то гребаный вулкан, доверху переполненный офигенно горячей лавой. Мне хочется сдавить голову, сдавить крепко-крепко, чтобы ее внутренности разорвали череп и залили собой всю комнату, сняв наконец это ужасное давление там, внутри. Я хватаюсь за голову и начинаю ее сжимать и, кажется, стонать, причитая что-то типа: «Ох! Ох!»

А потом начинается что-то, блин, совершенно непонятное и неестественное, как какой-то гребаный сеанс Вуду. Я вдруг понимаю, что вижу Мартина Мартина! Я вижу ММ прямо здесь, в комнате. Будто он ниже меня и в то же время прямо передо мной. Будто я парю над его головой! И то, что я вижу, не похоже на изображение на экране — это как полномасштабная цветная объемная проекция. Типа голограммы. У меня такое ощущение, что я вылетел из этого мира и влетел в мир ММ, и теперь вижу его и даже чувствую его запахи и, кажется, осязаю. Моя пульсирующая от боли голова вся горит, а глаза наполовину закрыты. Все это очень похоже на утренние ощущения, когда только-только начинаешь приходить в себя после самой сумасшедшей ночи у «Звездных сучек», полной «дури» и самого жесткого секса. В общем — когда в мозгах полная неразбериха и ты совсем ни хрена не соображаешь.

Дальше написано, как все это было. Офигенно круто, между прочим. Так что, на хрен, советую прочитать повнимательнее!