Между небом и землей. Через Дух Андрэ Луиса

35 НРАВСТВЕННЫЙ ПОДЪЁМ

Согласно намеченной программе, на следующий день мы вернулись, остановившись сначала у Зульмиры, чьё органическое состояние было более тяжёлым. Бедная женщина выглядела ещё более бледной и угнетённой.

Врач окружил её дорогими лекарствами, но бедное существо оставалось в глубокой депрессии.

Амаро и Эвелина озабоченно суетились, но измученная мать потихоньку умирала.

Перед нашим очевидным непониманием Министр просто заявил:

— Подождём. В рамках группы улучшение состояния одного спутника может помочь улучшению состояния другого. Как мне кажется, выздоровление Сильвы повлияет на нашу подругу в её обороне против смерти.

И он не медля приступил к магнетическому вмешательству.

Не теряя времени, мы отправились к дому санитара, где нашли его в перевозбуждённом состоянии, как и накануне, но ему самоотверженно помогали преданные сестры, которые продолжали молиться.

Развоплощённые монашенки приняли нас с нежностью, рассказав, что больной всё ещё в полном отчаянии.

Но Кларенсио с оптимизмом заверил их, что Марио отправится с нами, и после короткого разговора вернётся к ним в лучшей форме.

Затем он подошёл к больному и, коснувшись его лба правой рукой, скромно прочёл молитву.

Словно при переливании ценных флюидных сил, Сильва успокоился как по волшебству.

Он уже выглядел более спокойным, хоть и довольно грустным.

Выражение его лица, которое указывало на его очень низкий уровень внутреннего подъёма, преобразовалось в болезненное спокойствие.

Ориентер провёл несколько пассов поддержки и объявил:

— Самое важное для Сильвы — это слышать слова Антонины, но он всё ещё в нерешительности. Он внутренне охвачен стыдом. Он считает себя ответственным за смерть ребёнка и боится контакта с духовным благородством нашей сестры, хоть и чувствует, что его тянет к ней. Мы постараемся помочь им сблизиться.

Гладя лоб молодого человека, он уточнил:

— Если они выскажут всё, что у них на душе, это облегчит их ментальную атмосферу и сделает возможным облегчение и приём обновляющих элементов.

Затем наставник сжал его в своих объятиях, окутав его вниманием, полным любви. Это долгое чувственное объятие показалось нам призывом, адресованным к скрытым энергиям молодого человека, который немедленно встал и оделся.

Не зная, как объяснить своё внезапное решение, которое он принял в движении, он вышел на улицу, сопровождаемый нашим вниманием, и взял машину, которая отвезла бы его к дому симпатичной семьи, так тепло принявшей его позавчера.

Антонина и её дети приняли его с распростёртыми объятиями, полные радости. Маленькая Лизбела в восторге отпустила его шею только после трогательного поцелуя.

Она ещё чувствовала себя больной, но уже выздоравливала и была счастлива.

Словно давно зная Марио, хозяйка дома смотрела на него с опасением. Озабоченная, она отметила его угнетённое состояние, он же, казалось, молча молил её о помощи и понимании.

Ощущая скрытую тревогу, молодая вдова предложила ему поговорить наедине, в углу комнаты, где она занималась с детьми молитвой.

Санитар попросил у неё прощения за очень личную тему, которой он хотел коснуться, и, начав с оправдания своего отсутствия накануне, вошёл, фраза за фразой, в болезненную область своей души, доверившись ей…

Он вспоминал, что здесь, рядом с этой женщиной, он получил наставления самого высокого значения для него, и поэтому, не колеблясь, раскрыл ей свой угнетённый дух, моля о сочувствии и помощи.

Стараясь утешить его, собеседница дослушала его рассказ до конца.

Марио ссылался на свою юность, комментировал психологические проблемы, которыми был окружён с самого детства, он описывал ту любовь, которую питал к молодой женщине, оставившей его в самый расцвет его мечтаний, он рассказывал об испытаниях, которые нанесли поражение его самолюбию мальчика, он подчёркивал те усилия, которые приложил, чтобы восстановиться, и, наконец, чрезвычайно взволнованный, затронул встречу с бывшей невестой и бывшим соперником у постели умирающего малыша. Он воскресил в памяти необъяснимую ненависть, которую почувствовал к умирающему ангелочку, в своей душе охваченной пламенем возмущения и горечи, поверяя ей свою уверенность в том, что поспособствовал смерти малыша, которого возненавидел с первого взгляда.

У него было впечатление, будто он спустился в нравственный ад.

Антонина испытывала к нему жалость, полную любви, ту жалость, с которой матери готовятся к духовному подъёму страждущих детей, и просила его успокоиться.

Однако Сильва, сотрясаемый конвульсивными рыданиями, был болен, и ему требовалось более обширное вмешательство.

Неудержимо влекомая к нему, благородная подруга отбросила формальности слова «господин» и, став ближе от этого, признала с нежностью:

— Марио, при падении мы должны подниматься вновь, чтобы машина жизни в своём непрерывном движении не раздавила нас. Всего два дня, как мы знакомы, а я чувствую, что нас соединяют глубокие узы братства. Не думаю, что мы оказались здесь вместе случайно. Без сомнений, силы, управляющие нашими существованиями, подталкивают нас к свидетельству чувств в этот момент. Вытрите свои слёзы, чтобы мы могли видеть путь… Я понимаю вашу драму человека на пути жёстких испытаний в горниле жизни. Однако если я и могу попросить у вас о чём-либо, так это быть мужественным.

Глядя на него с глубокой нежностью, она продолжила после короткой паузы:

— Мне также пришлось много бороться и страдать. Я вышла замуж по любви, но у меня отняли все мои самые большие надежды. Прежде, чем найти смерть, мой муж оставил меня в крайней нищете. Когда наша семейная драма достигла своего апогея, у меня умер ребёнок из-за мучительных испытаний, осаждавших наш дом… И поэтому, слава Богу, я признаю, что без помощи боли мы оставались бы нищими невеждами. Страдание — это нечто вроде невидимого огня, моделирующего наш характер. Не давайте себя вот так сразить. Вы молоды, и ваши дела в этом мире могут быть очень возвышены.

— Но я убеждён, что я убийца!… - уныло рыдал санитар.

— Кто может это подтвердить? — с нежностью в голосе воскликнула Антонина. — Нам необходимо помнить лишь о вашей профессии, вы заняты лишь малым дополнением, данным, чтобы преодолеть воспаление гортани. К вашему приходу малыш Хулио уже дышал с трудом, под крыльями смерти.

— Но, как же впечатление? А угрызения совести? Я побеждён, угнетён… Я сам себя боюсь…

Благородная женщина посмотрела на своего гостя с восхитительной уверенностью и твёрдо сказала:

— Марио, верите ли вы в перевоплощение души?

И поскольку её собеседник смотрел на неё с удивлением, продолжила, не дожидаясь ответа:

— Мы все путники на великом пути вечности. Тело из плоти — это мастерская, в которой трудится душа, создавая нити собственной судьбы. Мы приходим издалека, переживая из глубины веков, как растения, прорастающие из глубокой почвы. Естественно, вы, Амаро, Зульмира и Хулио снова начинаете трагедию, которая приходит издалека в пространстве и времени, но живущая в ваших сердцах. И перед нежностью вашей добровольной профессии я не сомневаюсь в своём участии в одном из актов, который породил теперешние события. Любовь и ненависть не случайны. Они исходят из наших духовных построений в течение тысячелетий. Возможно, существует ответственность, которая принадлежит мне, за труды, в выполнении которых задействованы и вы. Наше быстрое доверие друг к другу, разделение этой темы без малейшей предварительной основы, братская симпатия, с которой вы пришли ко мне, и интерес, с которым я слушаю ваши слова, позволяют мне допустить, что настоящее отражает прошлое. И в силу этого я предлагаю себя в помощь вашим усилиям, какими бы они ни были.

— Помощь? — оборвал растерянный Марио. — Это невозможно… Малыш мёртв.

Окутанная излучениями Кларенсио, Антонина с добротой спросила:

— А кто нам сказал, что Хулио не может вернуться на Землю? Кто посчитал нас неспособными сделать что-нибудь на пользу ушедшего малыша?

— Как? Как? — повторял свой вопрос несчастный.

— Послушайте, Марио. Эгоизм проявляется не только в нашей радости. Он так же часто появляется, удушающий и ужасный, в нашей боли. Это наблюдается, когда в своей боли мы думаем лишь о себе. Вы заявляете, что вы преступник, вы растревожены, побеждены, как если бы вы были героем, кого грубо сбросили вниз с алтаря публичного восхищения в пыль неуважения. Я считаю, что обращать чрезмерное внимание на воображаемую вину — это просто тщеславие, заключающее нас в пустые тревоги. Пока мы сожалеем о нашем несовершенстве, мы пропускаем момент, который лучше было бы использовать для нашего собственного улучшения.

И, изменив тон голоса, ставший твёрже, добавила:

— Вы задумывались над страданиями родителей, ранимых разделением? Думали ли вы о разорванных на части материнских мечтах? Почему бы не протянуть братские руки родителям, которые находятся в тени несчастья? Я верю в бессмертие души и в искупление наших ошибок, я думаю, что обновление дня — это символ милости Господа, всегда повторяющаяся на нашем пути, чтобы мы могли использовать его сокровище благословения в своём росте или обновлении. Почему бы вам не нанести визит к своим несчастным друзьям в тот момент, когда им так нужны нежность и солидарность? Возможно, Божественная Доброта там приготовила работу для вашего собственного вознесения. Как знать? Возвращение Хулио может произойти. Но для этого необходимо будет обрести материнское мужество.

Переход я от энергии советницы к мягкости сестры, она нежно произнесла:

— Неужто вы оставили бы другим привилегию подобного труда?

— Мне не хватает мужества! — пожаловался, плача, молодой человек.

— Нет, Марио! В случае, подобном этому, нам не хватает не мужества, а смирения. Наша гордыня в этом мире, непоследовательная и напрасная, крайняя и обволакивающая. Мы не можем освободить священную личность от клея нашего чрезмерного самолюбия. Наконец, мы заключаем своё сердце в мрачную крепость тщеславия и не умеем уступать.

Цепляясь за нравственную помощь, брошенную ему, санитар взмолился:

— Антонина, я верю в нашу дружбу и возвышенное понимание, которое исходит из ваших слов. Помогите мне! Я пришёл, чтобы просить вашей поддержки и понимания. Скажите, что я должен делать. Дайте мне план. Простите меня, что я такой, я был человеком без веры. У меня нет авторитетов, у меня нет друзей, к кому я мог бы обратиться. Мы знакомы всего несколько дней, но я нашёл в вашем сердце и в вашем доме что-то новое для моего бедного духа. Поддержите меня и защитите меня, во имя Божьей любви, в том провидении, в которое вы верите с такой искренностью!…

Молодая вдова, чувствуя воистину себя его сестрой, погладила его руки, словно они были старыми приятелями, и со слезами волнения и признательности пригласила его в следующий вечер нанести визит страдающей супружеской паре.

Она доверит Энрике и Аизбелу заботам своей родственницы, и они пойдут к Амаро в компании с Гарольдо. Она желала помочь ему, Марио, в правильном восстановлении, и рассудила, что для этой цели было бы наиболее полезным сопроводить его к ним.

Молодой человек, переполненный радостью, принял этот жест дружбы.

Он был убеждён, что рядом с Антониной он найдёт верное решение.

Улыбка утешения возникла на его устах, и таким образом, мы оставили измученного санитара зарождению новой и благословенной надежды.