Майская Гроза

5 июня 1940 года Кремль

На этот раз пришли к Андрею намного раньше. Ему, уже привыкшему к ночному образу жизни, дневной визит показался странным. Все эти недели его каждый вечер доставляли к Сталину, где они с вождем обсуждали, порой до утра, все, что Андрей знал о грядущей войне. Сталин требовал всех подробностей, какие мог вспомнить Андрей, въедливо выяснял технические характеристики танков и самолетов, тактику действий наших и немецких войск, стратегию немецкого командования в начальный период войны.

Особо его интересовали взаимоотношения советского правительства с американским президентом Рузвельтом и премьером Англии Черчиллем. Причины возникающих разногласий в начале и конце войны. Послевоенной холодной войны они, после краткого экскурса Андрея, старались не касаться, как маловероятного варианта развития событий. Пришлось Андрею рассказать об атомной бомбе, истории еe создания и применения. Вначале он хотел промолчать, но, вспомнив, что работы над подобным оружием велись в США с 1939 года, решил сообщить все, что он знал. Выслушав рассказ, Сталин только кивнул и перешел к другой теме. Настаивать Андрей не стал, уяснив за эти недели, что вождь ничего не забывает, но и не торопится принимать решение, пока не обдумает ситуацию. Рассказал Андрей и о создании космических ракет и полетах в космос, но Сталин и с этой информацией пока не торопился, хотя уже знал о ракетных работах в Германии.

Заметив входящего лейтенанта, Андрей двинулся, было, к выходу, но тот остановил его и протянул сверток, упакованный в прочную коричневую бумагу. Андрей удивился, но сверток взял.

— Прошу вас ознакомиться с содержимым, и ждать дальнейших указаний. — Сказал лейтенант.

Вернувшись в свою комнату, все же это была комната, а не камера, ибо еe никто не замыкал, да и охраны под дверями после первого разговора со Сталиным не стало, Андрей вскрыл сверток и обнаружил в нем новенькую форму. Вместе с формой лежали документы на батальонного комиссара Банева Андрея Николаевича. Андрей осмотрел форму, две шпалы в петлицах и звездочка на рукаве подтвердили содержимое удостоверения. Развесив форму на спинке одного из стульев, ибо одевать еe без сапог было бы несусветной глупостью, Андрей улегся на кровать и взял гитару. Тихонько перебирая струны, он пытался подобрать аккорды к вспомнившейся мелодии. Когда-то он был неплохим гитаристом, одним из лучших в их классе музыкальной школы, которую ему избежать не удалось, как и многим мальчикам из интеллигентных и полуинтеллигентных семей. Впрочем, его миновала самая тяжелая форма "музыкалки" — по классу скрипки.

Большая поклонница классической музыки мать Андрея решила, что еe сын должен непременно стать скрипачом. Мнения отца, а тем более самого сына она спрашивать не собиралась. В один не очень прекрасный день, оторвав любимое чадо от веселой беготни со сверстниками во дворе, она отвела его в музыкальную школу. Пытавшийся возражать отец получил жесткую отповедь, что мол "старшего сына она отдала на откуп ему, целыми днями с железками и деревяшками возиться, так хоть из младшего воспитает культурного человека". Но в самой школе ему несказанно повезло, ибо педагог по классу скрипки Вениамин Иосифович был твердо убежден, что гениальные скрипачи получаются только из его народа. Осмотрев голубоглазого и светловолосого мальчика, пощупав его пальцы, Вениамин Иосифович только вздохнул и отвел Андрея в другой класс. "Василий, это твой", — сказал он и оставил несостоявшегося скрипача в классе гитаристов, за что Андрей был ему благодарен всю жизнь, и каждый раз, встречая Вениамина Иосифовича, искренне здоровался с ним. Мать Андрея удовлетворилась объяснением, что еe сын уже слишком взрослый для обучения игре на скрипке, а сам Андрей получил в руки инструмент, который ему действительно нравился. Он с удовольствием играл и классические этюды, и дворовые песни, пел в школьном ансамбле вторым голосом. Василий Егорович, педагог гитаристов, уговаривал его учиться дальше, но у Андрея появилось новое увлечение, и на этом его обучение музыке закончилось. Но играть Андрей не бросал ни в школе, ни в армии, ни позднее во время службы по контракту в Чечне.

Когда мелодия все же вспомнилась, Андрей начал играть громче, прикрыв глаза, как всегда делал, музицируя в одиночестве. Заканчивая мелодию, он услышал, как в комнату кто-то входит, и открыл глаза. И в ту же секунду вскочил с кровати. В дверях стоял сержант, проводивший его арест на аэродроме, впрочем, уже не сержант, а младший лейтенант госбезопасности. В одной руке он держал сапоги, а в другой фуражку. Лейтенант встретился с Андреем взглядом и кивнул.

— Ну, здравствуй лейтенант, — ответил на приветствие Андрей, — давай знакомиться заново. Банев Андрей, кто по статусу пока определить не могу.

— Егорцев Александр, — представился лейтенант, кивнул на форму Андрея и добавил, — личный охранник и адъютант при батальонном комиссаре Баневе, который, как мне известно, является представителем товарища Сталина при каком-то институте.

Андрей даже присвистнул от такой новости. Вспомнилось, что Сталин выяснял у него гражданскую специальность, а, узнав, что Андрей радиоинженер, только кивнул каким-то своим мыслям. Кажется, его решили использовать во всех его ипостасях, подумал Андрей.

— Спасибо, что поверил мне, — сказал он лейтенанту.

— Тебе тоже спасибо, что не забыл про меня, — ответил Егорцев, — одевайся, нам скоро идти.

Андрей быстро надел форму и сапоги, даже портянки намотал правильно, все вспоминалось само собой, как будто только вчера пришел из армии. Вот только с портупеей пришлось повозиться, сам он еe никогда не носил, а как она выглядела на офицерах, вспомнить не мог. Ему на помощь пришел лейтенант, показал, что и куда надо продевать, и на этом процесс преображения гражданского человека в военного завершился. Андрей осмотрел себя в зеркало, разгладил немногочисленные складки, поправил фуражку. Лейтенант одобрительно кивнул, спросил:

— В армии служил?

— Два года солдатом по призыву, и полтора сверхсрочной по контракту. — Ответил Андрей. — А шинели и остальное, что положено по довольствию, нам дадут?

— Зачем тебе шинель летом? — удивился Егорцев, — тем более сегодня они нам не нужны, сегодня мы должны прибыть на совещание генерального штаба, которое будет проводиться здесь, в Кремле.

— И в каком качестве мы должны там быть? — удивился Андрей.

— Товарищ батальонный комиссар, я же не бог, и не начальник генерального штаба, — усмехнулся лейтенант, — откуда мне знать? Дан приказ явиться. А зачем начальство знает, для того у него звезды в петлицах.

— Да ты, лейтенант, философ, — удивился Андрей.

— Два курса политехнического закончил, до того как призвали, — ответил Егорцев.

Андрей с удивлением посмотрел на своего охранника. А лейтенант то оказывается — не так прост! Не из выслужившихся костоломов, а из призванной интеллигенции. И образование не рядовое для энкавэдэшника. Промелькнули в голове у Андрея подобные мысли, но тут же всплыли другие. А почему он решил, что в НКВД работали только тупые громилы?

Из воспоминаний творческой интеллигенции, которая активно и старательно стучала в этот самый НКВД друг на друга, писала доносы километрами, преданно озвучивала любое желание власть предержащих. А чаще всего даже не желания, а прозрачные намеки, которые в устах этой интеллигенции приобретали законченность и стройность. А под старость у них вдруг проснулась совесть и им захотелось поговорить об этом. Но вместо того, чтобы покаяться в своих грехах, настоящий интеллигент всегда найдет виноватых в том, что он совершил подлость. Вот и оказались работники НКВД, все поголовно, кровожадными бессердечными чудовищами.

Андрей не любил интеллигентов, хотя сам и был им, то ли в пятом, то ли в шестом поколении. Жизненный опыт научил его, а война в Чечне подтвердила, что из интеллигентов получаются хорошие собеседники, но хреновые друзья. На второй год этой бессмысленной войны он однажды набил морду одному из своих шапочных знакомых, оказавшемуся в их части в качестве корреспондента какого-то "демократического" листка, за что и был досрочно, до окончания контракта, уволен. Этот мудак с чувством превосходства, хорошо поставленным голосом поучал вернувшихся из рейда пацанов, что их служба является уголовным преступлением, что самое лучшее для них немедленно перебежать на сторону врага. Пацаны, притащившие из рейда двух раненых товарищей, скрипели зубами, но под строгим взглядом замполита, которому хотелось перебраться подальше от этих опасных мест, молчали. Случайно забредший на эту лекцию, Андрей узнал в корреспонденте дальнего родственника своей матери, радостно поприветствовал его и тут же получил отповедь "о недопустимости интеллигентному человеку опускаться до уровня "тупой боевой гориллы". Вещал все это корреспондент с пафосом, с презрительным взглядом осматривая погоны прапорщика на плечах Андрея. За что и получил немедленно в морду, да не один раз. Кинувшийся на помощь московскому гостю замполит "случайно" зацепился за чей-то сапог и растянулся на полу, также "случайно" на него упала пара стульев. К тому времени, когда он сумел придти на помощь, высокий московский гость, представитель новой российской демократии, уже щеголял побитой мордой, наливающимися синевой синяками под глазами и почему-то имел на заднице несколько отпечатков от подошв, хотя Андрей ногам волю не давал. Вой по этому поводу в демократической прессе продолжался несколько дней. С каждым новым репортажем увеличивалось количество "негодяев, избивавших представителя демократической прессы", для каждого телешоу старательно подрисовывали, сошедшие к тому времени синяки. После каждого такого представления благодарные офицеры их части, и не только их, поили Андрея водкой, "за храбрость и решительность при защите товарищей от врагов нашей Родины". Фраза была взята из официального наградного листа, выданного Андрею после этого случая командиром их бригады. Конечно, официально награждение было дано за боестолкновение с бандитами, произошедшее на три дня раньше, но все в бригаде, до последнего кашевара, знали об истинной причине благодарности. Жаль только, что полковники в армии оказались гораздо порядочнее генералов. Получив от полковника орден, приказом вышестоящего генерала прапорщик Банев был уволен в запас.

"А жизнь, оказывается намного сложнее, чем мы еe себе придумали!" — Думал Андрей двигаясь вслед за лейтенантом сопровождения по коридору. — "Вот и еще одно подтверждение, в лице лейтенанта Егорцева, ошибочности представлений позднего времени об карательных органах". Позади него шел Егорцев с интересом осматривая кремлевские коридоры, в которых он оказался впервые. Их провели в большой зал, показали места в последнем ряду. "Все правильно", — подумал Андрей, — "такая мелкая сошка и должна сидеть последней, странно, что вообще сюда запустили". Они с Егорцевым с интересом вертели головами. Андрей узнал Жукова, Шапошникова, Ворошилова и Буденного, догадался о личностях еще некоторых генералов, портреты которых он когда-то видел. Труднее было с несколькими гражданскими, которых он не знал, за исключением Молотова и Калинина. Егорцев, наклонившись к нему, стал объяснять кто есть кто, но и ему были известны только высокопоставленные партийные деятели.

Вскоре приоткрылась дверь, все встали, в зал вошел Сталин с неизменной трубкой в правой руке, левую наполовину парализованную он прижимал к телу. Когда он сел на свое место, была дана команда садиться. Генералы и маршалы расселись вокруг стола, во главе которого был Сталин, сопровождающие их офицеры обосновались во втором ряду стульев. Андрей с Сашкой, как и еще несколько человек с петлицами попроще, в третьем, но как они успели заметить младше их по званию никого не было. Андрей пытался понять, зачем Сталину понадобилось его присутствие на столь представительном собрании. В голову ничего не приходило и он бросил придумывать объяснение и приготовился слушать.

Докладчиком был Шапошников. Он рассказывал о проведенных в первом полугодии сорокового года реформах в Красной Армии, принятии на вооружение новых типов вооружений. Обрисовал проблему формирования новых частей. Сталин только кивал, выслушивая вновь назначенного на эту должность, на другой день после первого разговора с Андреем, начальника Генерального штаба. Спокойно выслушал он и Жукова, который в своей обычной напористо-агрессивной манере докладывал о положении дел в Киевском Особом военном округе. Доклад командующего Западным Особым военным округом генерал-полковника Павлова вызвал у него уже не такую благожелательную реакцию, пару раз он бросил на него недовольный взгляд. Генералы насторожились, хотя Сталин пока молчал. Докладывали также командующие Одесского, Закавказского и Дальневосточного военных округов. Внутренние и другие приграничные округа о состоянии дел на своей территории на этот раз не докладывали.

— А как у нас с введением новых образцов вооружений, товарищ Кулик? — после непродолжительной паузы, позже окончания последнего доклада, спросил Сталин.

— Каких именно, товарищ Сталин? — подскочил со своего места маршал Кулик, курировавший внедрение новых образцов вооружения.

— Нас интересует производство новых танков КВ и Т-34. — Ответил Сталин. — Что предпринято для начала их массового производства.

— Товарищ Сталин, отзывы об этих танках, особенно Т-34, поступившие в наркомат обороны, не очень благоприятные. — Осторожно начал маршал. — Отмечены плохой обзор, теснота в башне, есть и другие недостатки. Поэтому с производством танка Т-34 наркомат решил повременить.

— Товарищ Кулик, почему-то решил, что он может принимать решения за Политбюро. — Сталин раздраженно посмотрел на него, окинул взглядом генералитет, все затихли, ожидая дальнейшего развития событий. — Если у боевой техники есть недостатки, их надо устранять, а не запрещать производство самой техники. Скажите нам, товарищ Кулик, что вы предприняли для устранения названных недостатков?

Маршал Кулик вытянулся по стойке смирно, не сводил взгляда со Сталина, который поднялся со своего места и начал ходить вдоль стола. Генералы напряженно ждали продолжения его слов.

— Товарищ Кулик молчит, потому что он ничего не сделал для исправления недостатков. Товарищ Кулик решил, что проще запретить производство новой техники. Почему до сих пор не начато массовое производство пистолетов-пулеметов? Что вы хотите сказать, товарищ Кулик? Что пистолет-пулемет Дегтярева сложен в производстве? Значит надо разработать новый, который будет больше подходить для массового производства.

— Подобную работу можно будет выполнить только к концу этого года, товарищ Сталин. — Ответил маршал Кулик.

— А кто вам сказал, товарищ Кулик, что мы можем ждать? — Сталин остановился напротив него, посмотрел внимательно ему в глаза. — А если завтра начнется война? Чем мы будем воевать, товарищ Кулик? Вашими отчетами и отзывами? Современная война очень быстрая, времени на раскачивание у нас не будет. Готовиться к ней нужно уже сейчас, а не когда она начнется.

Сталин прошелся вдоль стола, раскурил заново погасшую за это время трубку, подошел к своему месту. Окинув взглядом сидящих генералов он продолжил:

— Если мы не хотим проиграть войну, начинать к ней готовиться нужно уже сейчас. Первое. Нужно начать массовое производство танков Т-34. Даю вам, товарищ Кулик, месяц на развертывание работ. Танк пока выпускать таким, какой есть, но сразу начинать работы по устранению недостатков. Подключить к его производству все заводы, которые могут это делать. Не только Харьковский, но и Сталинградский и Челябинский тракторные заводы. К началу мая следующего года должно быть изготовлено не меньше двух тысяч танков. Увеличить также и производство тяжелого танка КВ. Второе. Мы поторопились с расформированием танковых корпусов. Как показывает опыт войны в Европе, такие корпуса необходимы. Но нужны и механизированные части. Поэтому, танковые корпуса нам придется создавать заново. Для их формирования использовать танки новых моделей. К тому же сроку необходимо создать не менее десяти танковых корпусов, по три танковых и одной механизированной бригаде в каждом корпусе. У кого-нибудь есть возражения?

За столом стояла мертвая тишина, желающих возражать вождю не нашлось. Наоборот лица сидящих за столом генералов светлели от радости, наконец-таки Сталин перестал слушать Кулика, от которого вреда для перевооружения армии было намного больше, чем пользы.

— Третье. — Продолжал Сталин. — Начать массовый выпуск пистолетов-пулеметов. Пока выпускать автомат Дегтярева, но немедленно начать разработку других образцов. Привлечь к разработке всех конструкторов. Обращать внимание не только на боевые качества оружия, но и технологичность производства. В течение трех месяцев завершить испытания, устранить все недостатки и приступать к налаживанию производства. Для этого занимать все подходящие заводы, имеющие соответствующее оборудование. К тому же сроку изготовить не менее полумиллиона пистолетов-пулеметов. Четвертое. Нашей пехоте нужно много противотанковых средств. Поручить нашим оружейникам разработать простое в производстве и мощное противотанковое ружье большого калибра. Работы завершить за те же три месяца, а осенью приступать к выпуску. К маю нужно изготовить не менее пятидесяти тысяч противотанковых ружей.

На лице Кулика стало появляться удивленное выражение, наконец он решился возразить:

— Товарищ Сталин, уложиться в такие сроки будет трудно.

— Товарищ Кулик, партия ставила вас на этот пост, потому что надеялась, что вы не побоитесь никаких трудностей. — Сталин опять остановился напротив него. — Но если вы не можете преодолеть эти трудности, партия найдет вам замену. Садитесь товарищ Кулик. Мы подумаем о вашем новом назначении.

Побледневший Кулик сел на свое место. Сталин окинул взглядом молчавших генералов и продолжил:

— В связи с тревожной обстановкой на Западной и Дальневосточной границе необходимо работу с перевооружением Красной Армии сосредоточить в одних руках. Для этого политбюро предлагает создать наркомат вооружений. Есть мнение назначить на этот пост товарища Устинова.

Сидящий в третьем ряду Устинов немедленно подскочил. Все оглянулись на него, новоназначенный нарком был самым молодым, тридцатидвухлетним, наркомом в правительстве. Заметив удивленные взгляды, Сталин пояснил:

— Мы надеемся, что молодость товарища Устинова не будет недостатком, а поможет ему преодолеть трудности, которые другим товарищам кажутся непреодолимыми.

Андрей начинал понимать причины своего присутствия на этом собрании. Сталин решил показать ему выводы, сделанные из рассказов Андрея. Больше всего радовало то, что вождь все-таки решился заменить Кулика, хотя он и давал старому соратнику возможность исправиться, но тот сделать правильных выводов из его слов не сумел. Не стал Сталин придумывать и новых путей решения проблем, а повторил те, которые выбрал в 1941 году его времени. Не зря Андрей так подробно описывал все, что было сделано в то время для увеличения производства новых видов вооружения. Не решился пока вождь только на создание танковых заводов в Нижнем Тагиле и Омске, но Андрей был уверен, что дойдет дело и до этого. Создание оборонного комплекса на Урале и в Сибири было стратегически выгодным и создавать его все равно придется, не сейчас, так позднее.

Сталин тем временем перешел к проблемам авиации.

— Пятое. Большая часть наших самолетов уступает по характеристикам самолетам вероятного противника. — Генералы начали переглядываться. Сталин впервые с 1939 года почти открыто назвал главным противником Германию. — Необходимо увеличить производство современных самолетов, а выпуск устаревших моделей прекратить. Армии прежде всего необходимы истребители Як-1, не менее двух тысяч штук, как наиболее подходящие для воздушных боев с Мессершмиттами. Также нужны штурмовики Ил-2. Нужны как воздух, как хлеб. — Повторил Сталин свое выражение другого времени, о котором ему говорил Андрей. — Их также нужно изготовить не менее двух тысяч, и даже больше. Кроме того увеличить производство бомбардировщиков всех новых типов. Чем больше мы их выпустим, тем лучше. Шестое. Нам понадобится сильная противотанковая артиллерия. Нужно модернизировать наши противотанковые 45-миллимитровые пушки, чтобы они могли пробивать броню не менее 50 миллиметров с полукилометрового расстояния. Ускорить работу над модернизированной 76-милиимитровой дивизионной пушкой, работы над которой ведутся в конструкторском бюро товарища Грабина. А также 57-миллимитровой противотанковой пушкой, того же КБ. Седьмое. Нашей армии нужна реактивная артиллерия. Что за непонятные процессы, происходят вокруг их разработки? Товарищ Берия, разберитесь с этим вопросом. К концу года принять все меры к началу серийного выпуска реактивных минометов. Но нужны и обычные минометы. Как я вижу опыт финской войны мало чему научил наших генералов и оружейников. Надо увеличить производство батальонных 82-миллимитровых и полковых 120-миллимитровых минометов. Дать поручение конструкторским бюро ускорить работы над 160-миллимитровым минометом. Восьмое. Необходимо создание самоходной артиллерии. Пора уже переходить от экспериментов к делу. С тридцать пятого года проводите эксперименты, а самоходные установки в войсках до сих пор не появились. Для ускорения работ приказываю использовать для самоходных орудий серийные танки, на которые ставить серийные орудия. На базе КВ создать тяжелые самоходные установки с орудиями калибром 122 и 152 миллиметра. На базе Т-34 среднюю противотанковую самоходку с пушкой калибром 85 миллиметров. Также нужно создать самоходное орудие с 76-миллимитровой пушкой на базе легкого танка для поддержки стрелковых подразделений. К проектированию приступить немедленно. Начать выпуск данной техники не позднее января.

Сталин прошел вдоль стола, подошел к своему месту, положил погасшую трубку.

— Конечно, для этой техники понадобятся люди. Поэтому нужно уже сейчас начинать переподготовку специалистов. Командующие округами должны через неделю предоставить в Наркомат обороны планы перевооружения и создания новых частей. Организовать переподготовку танкистов и летчиков, обучение бойцов использованию новых видов вооружений по мере их поступления в войска. За проведение данных мероприятий командующие округами будут нести личную ответственность.

— Товарищ Сталин, — поднялся со своего места Берия, — все эти мероприятия будет трудно скрыть.

— За секретность, товарищ Берия, будете отвечать вы, лично. — Сталин остановился перед верным соратником, пристально посмотрел на него и добавил. — И если вы не уверены, что сможете еe обеспечить, скажите об этом сейчас. Я думаю, что партия сможет найти вам замену.

Берия сел, не решившись больше ничего сказать Сталину. Тот опять прошелся вдоль стола, взял свою трубку, раскурил еe заново. Повернулся к генералам и добавил:

— Конечно, я сказал не все. Задача нашего Генерального штаба, — он посмотрел в сторону Шапошникова и его заместителя Василевского, — составить подробный план действий, в котором указать и то, о чем я забыл упомянуть. Кроме того, каждый командующий округом должен подумать, что необходимо сделать для усиления боеспособности войск его округа, но не за счет других округов. Гражданским товарищам, — он посмотрел в сторону партийных и хозяйственных деятелей, присутствовавших на заседании, — также необходимо подумать о том, что они могут сделать для усиления обороноспособности нашей Родины.

Сталин вернулся на свое место, сел, посмотрел на присутствующих и добавил:

— Мы думаем, что гражданские товарищи и некоторые приглашенные военные могут быть свободны.

Все гражданские, в том числе и Молотов с Калининым, немедленно поднялись и пошли к выходу. Встал со своего места и Андрей, понимая, что упоминание приглашенных военных товарищей, относилось к нему. Вслед за ним двинулся Егорцев. В коридоре их уже ждал лейтенант сопровождения, чтобы отвести в комнату Андрея.

Через некоторое время они сидели за столом и пили чай, принесенный по их просьбе. Егорцев с интересом посматривал на Андрея, но задавать вопросы пока не торопился. Наконец, он отставил стакан в сторону и спросил:

— А скажите мне, товарищ батальонный комиссар, зачем вы попросили куратором именно меня?

— Затем, чтобы тебя не расстреляли. — Андрей решил отбросить дипломатию и с самого начала выработать между ними откровенный стиль общения. — К тому же мне будет намного легче работать с тобой. Один раз ты уже решился мне поверить, значит и дальше будет проще тебя убедить.

— Убеждать нужно не меня, — усмехнулся Егорцев, — а вышестоящих товарищей.

— Вот ты мне и нужен для убеждения этих товарищей. — Сказал Андрей. — Мало знать о том, что будет. Нужно еще заставить поверить в это других, причем преподнести это не как готовое знание, а заставить их самих до этого додуматься. А для этого нужно знать много такого, о чем я понятия не имею.

— А что именно?

— Да хотя бы то, как принято обращаться к начальникам разных уровней? Где можно приказать, а где просить нужно? Что известно всем, а что является божьим откровением? И информацию нужно передавать стилем этого времени. — Начал свои объяснения Андрей. — К тому же раз ты у нас в политехническом учился, значит и физику должен знать?

— Учить приходилось, — ответил Сашка, — но, по отзывам преподавателей, больших высот в ней не достиг.

— Ничего, если партия поручит выучить, то куда ты денешься.

— А зачем физику учить? — уже серьезно спросил Егорцев.

— Нам с тобой придется в срочном порядке сделать несколько открытий. — Пояснил Андрей. — Но современного научного языка я не знаю. Твоей задачей будет все это сформулировать так, чтобы ни у кого не вызвало сомнений, что это открытие какого-то гения, безвестно сгинувшего в лагерях НКВД.

— Это сделать будет не сложно, ну а дальше? Ведь все это нужно будет защищать от нападок других ученых. Ты не представляешь какой "гадюшник" представляют собой все эти научно-исследовательские институты?

— Почему не представляю, — усмехнулся Андрей, — в наше время нравы в них не намного лучше. Разве что возможности повесить на оппонента ярлык врага народа не получится, и отправить его лес валить, как это принято сейчас. Подожди, скоро товарищ Сталин начнет воздавать по заслугам всем нашим академикам.

— А что они не так сделали? — поинтересовался Егорцев.

— А что они могли сделать? Отправили самых талантливых и способных в лагеря. Хорошо, если им там дают возможность работать, хотя бы в "научной шарашке". А то ведь первые годы попросту расстреливали. Но к этой теме мы еще вернемся, и очень скоро, как мне кажется.

Андрей посмотрел на часы. Времени до возможного вызова к Сталину оставалось еще много. Он достал тетрадку и карандаш, который ему принесли на второй день по его просьбе. Перо Андрей просить не решился, понимая, что, привыкнув к шариковой ручке, писать им вряд ли сможет. Он уже сделал наброски некоторых вопросов, "открытие" которых требовалось в первую очередь. К таким он отнес радиолокацию, жизненно необходимую для борьбы с авиацией противника. Вторым номером у него стояло открытие полупроводникового диода и транзистора. Третьим номером значилось начало работ над электронной вычислительной техникой. Ничего сверхъестественного для данного времени в этих открытиях не было, все необходимое уже было, оставалось только подтолкнуть научную мысль в нужном направлении, или убрать с еe дороги некоторые препятствия, активно мешающие движению.

Здесь же он записал и все сведения, известные ему о создании атомной бомбы и ракетной техники. Но здесь требовались Курчатов и Королев. Андрей уже говорил о них Сталину, но пока никакой реакции от него не последовало. Но сдаваться он не собирался и обязательно собирался повторить свои пожелания вождю.

— Возьми, почитай пока, — он протянул тетрадь Егорцеву, — и подумай как это все преподнести нынешним ученым, чтобы они за идею ухватились и стали еe реализовывать, а не отмахнулись, как от собачьей чуши. Я думаю, что лучше всего поручить это молодежи, еще не нахватавшейся научной спеси и зазнайства.

Егорцев согласно кивнул, взял тетрадь и начал чтение.

Ближе к полуночи Андрея вызвали к Сталину. Он прошел по коридорам уже привычным путем, вошел в приемную. Поскребышев, привыкший за эти дни к его визитам, только молча указал на дверь. На его лице не отражалось никаких чувств, Андрею даже стало интересно, способен ли он удивляться хоть чему-либо. Но подумав, сам пришел к выводу, что способность удивляться на этой должности смертельно опасна.

Сталин читал один из отчетов Андрея. На второй встрече они решили выработать новый стиль работы, когда Андрей писал общий отчет об интересующей вождя теме, а затем Сталин задавал уточняющие вопросы. Работать стало намного легче. За эти недели они обработали такой объем информации, который не осилить при обычном рассказе.

Сталин указал Андрею на один из стульев справа от него. Андрей сел и стал ждать, когда вождь дочитает его отчет. Наконец Сталин отложил последний листок, затянулся трубкой, немного помолчал и спросил:

— Товарищ Банев, а американцы действительно уже ведут работы по атомной бомбе?

— Да, товарищ Сталин, и не только они. Немцы также активно вели разработки этой темы, но с самого начала пошли по неверному пути. А может просто не успели. В Америке же работы ведутся с тридцать девятого года, а за год можно успеть очень много.

— Вы утверждаете, что эти работы стоят очень дорого. Можем ли мы позволить себе такие траты перед началом войны?

— Товарищ Сталин, нам необходимо это сделать. Если мы не начнем сейчас, то потом, догоняя, мы потратим намного больше сил и средств. — Андрей понял, что Сталин уже принял решение, но желает еще раз выслушать его доказательства. — К тому же в начальный период теоретической разработки больших вложений средств не понадобится. Пусть Курчатов вначале разработает основные принципы работы, а затем уже принимается за практическую часть.

— Почему вы, товарищ Банев, так настойчиво называете именно фамилию Курчатова? — Сталин с интересом посмотрел на Андрея. — По моим сведениям, данными вопросами занимается также товарищ Ландау из института товарища Капицы.

— Я постараюсь объяснить причины выбора, товарищ Сталин. Но, поймите меня правильно, это не мой выбор, а ваш. — Андрей вздохнул, он ожидал этого вопроса, но к его радости их преподаватель физики в институте хорошо знал историю закулисных интриг в науке предвоенного времени, и не считал нужным скрывать свое отношение к некоторым ученым. — Да, товарищ Ландау занимался работой над теорией ядерного взрыва и пришел к очень интересному выводу о его невозможности. После чего все работы по этой теме в нашей стране были свернуты. Пока не понадобилось делать бомбу, ибо разведка донесла, что американцы уже близки к еe созданию. Из-за этого Советский Союз отстал в создании ядерного оружия на несколько лет. Вот и пришлось Курчатову в 1943 году в спешном порядке начинать заново то, что было прервано за три года до этого.

— А что же товарищ Ландау? — спросил Сталин.

— Ландау теоретик. Он придумает десять дурацких теорий, но не сможет найти практическое применение ни одному самому простейшему физическому закону. Когда понадобилось создавать бомбу, все наши гении теоретической физики бросились в разные стороны, стали придумывать какие-то моральные препятствия к участию в этом проекте, искать защиты у своих покровителей, лишь бы не показать свою несостоятельность.

— И какое они понесли наказание за нежелание делать эту работу? — Сталин пристально посмотрел на Андрея.

— Никакого, товарищ Сталин. — Андрей усмехнулся и продолжил. — Попрятались по разным углам, а потом еще гордились тем, что "мол не участвовали в создании бесчеловечного оружия".

— Значит Курчатов, — повторил Сталин, встал, прошелся вдоль стола и спросил, — а что с ракетами?

— Ракеты, товарищ Сталин необходимы как средство доставки атомных зарядов. А в перспективе и вывода в космос беспилотных спутников и пилотируемых кораблей.

— А какое назначение у космических аппаратов?

— Их можно применять для самых разных задач, товарищ Сталин. — Андрей подумал как лучше сформулировать, чтобы заинтересовать Сталина, и продолжил. — Военная разведка прежде всего, из космоса можно увидеть многое из того, что невозможно на земле. Космическая связь, предсказание погоды, геологическая разведка и много другого, о чем я просто не знаю.

— Насколько я понимаю, это тоже очень дорого. — Сказал Сталин.

— Если делать не торопясь, то затраты выйдут вполне приемлемыми. Но если нам придется догонять, то цена вырастет многократно. — Ответил Андрей.

— И здесь тоже только одна кандидатура?

— Да товарищ Сталин, Сергей Павлович Королев не просто главный конструктор вначале боевых, а затем космических ракет, но и великий конструктор. На его ракетах еще пятьдесят лет летали, а такой срок много значит. К тому же, я даже не слышал, занимался ли еще кто-нибудь этими вопросами кроме Королева.

— Атомные заряды можно доставлять только ракетами? — спросил Сталин.

— Нет товарищ Сталин. — Андрей вытащил из папки новые листки, написанные утром, и положил на столе. — Здесь отчет о развитии средств доставки атомных боеголовок и бомб за весь послевоенный срок. Естественно, то что я знаю и помню. Поначалу для доставки атомных бомб использовали самолеты. Первые бомбы были очень большие и тяжелые, поэтому требовали больших самолетов с бомбовой нагрузкой не меньше пяти тонн на дальности доставки в несколько тысяч километров. Но сейчас ни у нас, ни у американцев такого аппарата нет. В США создали такой бомбардировщик только к середине войны, и то бомбу он мог взять на борт только предельно облегченный, со снятым вооружением и некоторым оборудованием. А полноценный носитель они сделали только через несколько лет после войны. У нас первый самолет способный это делать тоже появился после войны в КБ Мясищева.

— То есть средств доставки сейчас ни у кого нет? — спросил Сталин.

— Да товарищ Сталин, полноценных средств доставки не было ни у кого еще долго. Иначе американцы немедленно начали бы войну против Советского Союза. Они, начиная с 1945 года, после смерти президента Рузвельта и прихода к власти Трумэна, каждый год составляли план такой войны. Вот только техническая сторона вопроса еще не была доведена до нужного состояния. А когда возможность доставить бомбу появилась, то и у нас уже были и бомбы, и возможность отправить их в ответ на нападение. Это американцев и образумило. Одно дело ударить дубиной по голове безоружного человека, и совсем другое нападать, рискуя получить в лоб такой же дубиной. Атомная бомба сама по себе представляет великолепный аргумент сдерживания противника, нападать, рискуя превратить свои собственные города в радиоактивные пустыни, могут только полные идиоты. А такие болваны среди правителей государств все-таки редкость.

— Если не считать Гитлера. — Дополнил ответ Андрея Сталин. Вождь подумал и, наконец, задал вопрос, который Андрей ожидал от него все эти дни. — Скажите, товарищ Банев, почему Гитлер все же решился напасть на Советский Союз? Немцы старательно избегали войны на два фронта, заключили с нами договор, более выгодный нам, чем им. Отдали нам Западную Украину и Западную Белоруссию, а это треть территории бывшего Польского государства. Поддержали наши требования к Финляндии, да и Румынии, дав нам возможность вернуть территории, принадлежавшие России до революции. Поставляли нам образцы своих самолетов и танков, оборудование нужное для военных заводов. И вдруг, как вы утверждаете, напали, оставив в тылу еще одного, совсем не слабого противника. Вам не кажется, что это нелогично?

— Я думаю, товарищ Сталин, что поступки Гитлера надо анализировать психиатрам, а не военным. — Ответил Андрей. — Но все же здесь скрыта какая-то тайна. С одной стороны, Гитлер всегда демонстрировал маниакальную уверенность в правильности всего, что он делал. С другой стороны, никогда не забывал подстраховаться. Некоторые историки объясняли действия Гитлера тем, что проведя две молниеносные войны с потрясающими успехами, он окончательно потерял чувство реальности. А в следующем году к ним прибавится и третья. Югославию вермахт разгромил за шесть дней. Как тут не почувствовать себя богом?

— Но Франция пока держится. И Англию, по вашим словам, они не разгромили и даже не сумели нанести большой урон еe экономике. — Сталин сел на свое место, выбил пепел из погасшей трубки, открыл пачку с папиросами и начал набивать трубку табаком.

— Франция держится последние дни. Я думаю, товарищ Сталин, что Гитлер был уверен в том, что Англия не нанесет удар ему в спину, пока он будет расправляться с нами.

— Это только ваше мнение, товарищ Банев?

— Никаких документов о договоренностях Германии и Англии после войны не всплывало. Может их не было вообще, а может они были уничтожены в последние дни войны. Основные немецкие архивы были захвачены американцами, а они, естественно, не могли опубликовать документы компрометирующие Англию. Но, попавший им в руки секретный протокол договора тридцать девятого года между СССР и Германией, они опубликовали немедленно. Хотя по договору между союзниками делать этого не имели права.

Сталин кивнул, раскурил трубку, и продолжил следующим вопросом:

— Товарищ Банев, в первый день вы сказали, что мы должны ударить первыми, это единственный вариант выгодного нам развития событий?

— Я все-таки не профессиональный военный, товарищ Сталин, и не могу дать исчерпывающий ответ. Я знаю, что подобный вариант рассматривали в Генштабе, но дальнейшего развития он не получил. Но его активно использовали после войны те, кто хотел переложить ответственность за начало войны на Советский Союз. Они утверждали, что Гитлер нанес СССР упреждающий удар, правда никаких доказательств, кроме собственной фантазии, предоставить не смогли. — Андрей уже говорил с вождем об этом, но сейчас решил повторить, понимая, что Сталин уже принял какое-то решение, но ему нужно подтвердить свои выводы его словами. Конечно, это рискованно и если что-то пойдет не так, то основным виноватым быть ему, но сказав "А" нужно говорить и "Б". — Но в войну, товарищ Сталин, с наибольшим успехом наша армия проводила наступательные операции, основанные на предварительном изматывании противника в обороне. Так было во всех крупных операциях первых лет войны, то есть пока немцы еще рисковали проводить крупные наступательные операции. Да и в дальнейшем, если удавалось узнать точные данные о наступлении противника, этот прием с успехом применялся. Надо добавить, что и крупнейшее поражение сорок второго года наша армия понесла, проиграв наступательную операцию на Харьков. То есть в наступлении немцы, да и мы тоже, более уязвимы, чем в обороне, если, конечно, наши генералы сумеют воспользоваться этой слабостью противника.

Сталин встал и опять начал ходить вдоль стола. Андрей молча следил за его передвижениями. Мешать Сталину размышлять было также опасно, как дразнить сытую кобру. Может быть она и не заметит тебя, а может немедленно вцепится. С равной вероятностью могут произойти оба события. Наконец Сталин остановился напротив него.

— Есть мнение назначить вас, товарищ Банев, представителем ЦК при вновь образованном институте радиотехники. А что думаете вы по этому поводу?

— Товарищ Сталин, я готов быть там, где принесу стране наибольшую пользу.

— Это правильный ответ, товарищ Банев, мы все должны приносить пользу нашей стране. — Сказал Сталин, другого ответа, по-видимому, он не ожидал. — Формирование института уже начато, но вы можете включить в его штаты всех, кого посчитаете нужным для интересов дела. Хоть всю академию наук.

— Товарищ Сталин, мне кажется, что для академиков я не буду авторитетным руководителем. И большая часть моего времени будет уходить на разбор их доносов на меня.

Сталин усмехнулся, покачал головой, но недовольства не высказал. И Андрей продолжил:

— Лучше создавать институт из молодых, но уже имеющих опыт работы инженеров и студентов, заканчивающих обучение. И еще… Мне могут начать задавать вопросы о том, откуда я такой умный взялся, и каким образом до всего этого додумался.

— Нежелательные вопросы пусть вас не волнуют. Мы можем вас представить как эмигранта, решившего вернуться на родину. Тем более, что вас уже считают испанцем.

Андрей с удивлением посмотрел на вождя.

— Вы так хорошо играете испанские мелодии, что все, кто их слышал, посчитали вас испанским интернационалистом.

Андрей кивнул, он, действительно, получив гитару, в первые дни играл в основном испанские мелодии, чтобы восстановить навыки. Но по-испански знал всего лишь пару слов. Придется взять разговорник и подучить язык, чтобы понимать его хотя бы как те, кто там воевал. А то наткнешься на кого-нибудь из военных бывших там, и вся легенда коту под хвост. А легенда неплохая, не хуже, чем была бы французская или американская.

— Завтра можете приступать к своим обязанностям, товарищ Банев. Квартиру вам предоставят неподалеку от института. Обживайтесь, входите в курс дела. Но мы с вами не прощаемся. Вас будут вызывать, когда возникнет необходимость в ваших консультациях.

Андрей понял, что на сегодня беседа закончена, встал и пошел к выходу.