5 мая 1940 года Москва

Белесый туман, неизвестно откуда появившийся вокруг самолета, был очень странным. Он не был похож на водянистую муть обычных облаков, да и не было облаков, когда Андрей взлетал. Видимость была, как говорят летчики, "миллион на миллион". А тут вдруг мгновенное головокружение и белая стена, возникающая чуть дальше крыла самолета. Полное ощущение неподвижности, хотя пропеллер старательно молотит воздух, вытягивая Як вперед. Вот только непонятно действительно ли это так — ибо отказали вдруг все приборы. Молчала и рация на всех доступных диапазонах. И даже наручные часы, старая, добрая еще советских времен "Ракета" замерла всеми своими стрелками на месте. Исчезло ощущение времени. Сколько он так висит? Пять минут? А может пять часов? Хотя это вряд ли, у него горючки всего на час было.

Андрей старательно оглядывал туман, выискивая хоть какой-нибудь просвет. Была мысль рвануть вниз к земле, но альтиметр остановил свою стрелку на полусотне метров. И неясно было — действительно ли это так, или просто ноль неправильно отградуирован. Наконец левее туман отодвинулся чуть дальше и Андрей повернул туда. Еще несколько минут, а может и секунд, и в сплошной белой стене возникло яркое пятно ослепительно голубого неба.

Як стремительно вывалился из странного облака. Мгновенно ожили приборы, дернулась секундная стрелка на часах, и даже рация начала что-то хрипеть. Но Андрея больше всего интересовала стрелка расхода топлива, которая неумолимо стремилась к нулю. Нужно было садиться куда-нибудь и как можно быстрее. Вот только пейзаж под крылом был абсолютно незнаком. И куда-то исчез радиомаяк аэроклуба. Исчезло и облако, из которого он только что вывернулся. Вот оно было позади хвоста, а вот где-то в необозримой дали засверкала водная гладь какого-то озера.

Андрей угадывал причудливые извивы двух речушек, где-то восточнее впадавших в Москву. Но куда делась широкая лента пересекавшего их шоссе? На месте были и холмы пролегавшие водоразделом между этими речками. Но где находившийся на них дачный поселок? И что за лес протянулся далее? Если ему не изменяет память никаких лесов в этих местах нет годов с шестидесятых. Но нужное направление угадать можно и Андрей развернул машину в сторону аэроклуба.

Мотор уже чихал, когда он наконец-таки нашел аэродром и с ходу пошел на посадку. Коснулся полосы и пробежал первые два десятка метров, когда он зачихал вновь и вскоре замолчал, являя взгляду лопасти винта, вместо привычного круга разрезающего воздух пропеллера. Андрей облегченно втянул воздух полной грудью, он почти не дышал все это время. Пробежал по инерции остаток полосы и подкатил к своему ангару.

Вот только ангара на месте не было! А стоял какой-то бревенчатый сарай с покосившимися воротами.

Андрей начал вертеть головой по сторонам, удивляясь все больше и больше. Пока он шел на посадку, видел перед собой только взлетную полосу и ничего больше. А тут вдруг обнаружилось очень много необычайно интересного. Неподалеку от него стояло штук пять неплохих реплик У-2. Встретить один подобный аппарат вполне возможно. Киношники любят их снимать. Но пять штук сразу? Кто-то очень не жадный решил вложиться в очередную "историческую оперу". Вот только на их аэродроме никаких съемок не планировалось. Борька бы обязательно просветил. Да и стоящие вдали здания на офис аэроклуба не похожи.

Кажется он все-таки лажанулся и сел в какое-то другое место. Уж не на Мосфильме ли? Но в последние годы таких масштабных съемок, для которых надо целый аэропорт арендовать, не было. Или, по крайней мере, он о них не слышал. Может Голливуд что-то свое решил на натуре отснять? У тех денег вполне хватит. Вот только представления о том, как эта натура на самом деле выглядит, не хватит. Да и не нужно америкосам это! Шапку-ушанку на героя одел и любой янки сразу поймет что это Россия, даже если вокруг калифорнийские пальмы.

На Андрея уже удивленно посматривали. Ну еще бы! Сел на площадку съемки исторического фильма на современном самолете. Небось, не одну сотню метров пленки запорол. Придется оправдываться. Хотя какое оправдание лучше сухих баков его Яка.

Раздался гул двигателей, Андрей поднял голову осматривая кого еще, кроме него, занесло на эту площадку. И разинул от удивления рот. На посадку заходила пара И-153. А вот это уже перебор. Для полной достоверности хватило бы и одного. А заказывать две полноценные реплики машин семидесятилетней давности… Хотя почему две, а У-2?

Андрей еще внимательнее обозрел окрестности. На душе стало нехорошо. Ибо люди, а некоторые из них уже спешили в его сторону, все, как один, были одеты в одежду той же семидесятилетней давности. И это тоже перебор! Ну ладно, пошить этот антиквариат для главных героев еще куда ни шло. Но одеть весь обслуживающий персонал?

Да и камер вблизи не видно. Как и прожекторов. Как и сидящего неподалеку режиссера. Да и на лицах людей нет злости за сорванные съемки. А только удивление. И предназначено оно не ему, хотя мимоходом и скользнули по необычному комбезу, а смотрит народ во все глаза на его Як.

Хотя чего уж тут удивительного? Аппарат как аппарат! Давно уже устарел и морально и технически! Не рекордсмен ни в какой области. Неплохая учебная машина, да и только.

Но народ в полном удивлении. Из-за яркой окраски? Но насколько помнил Андрей спортивные, да и экспериментальные, машины всегда размалевывали как бог на душу положит.

Ничего не понятно.

К Андрею подошел невысокий крепыш в старинной военной форме, на голубых петлицах воротника светились красным по два кубаря.

— Ну как испытания? — Спросил он, кивая на самолет Андрея.

— Какие испытания? — Удивился Андрей.

— А, понимаю. — Кивнул головой его собеседник. — Говорить нельзя?

Лейтенант не торопясь, извлек из кармана галифе пачку самого настоящего Казбека, протянул Андрею. Тот только и смог отрицательно покачать головой, чувствуя как накатывает безграничное удивление. Насколько он себе представлял реалии киносъемок — ни один актер курить старинные папиросы вне кадра не будет. Разве только перед актерками пофорсить, но не перед ним же.

— А чего к нам сели, если самолет секретный? — Продолжал гнуть свою линию лейтенант.

— Горючее закончилось. Вот и плюхнулся куда сумел. — Андрей решил ограничиться только частью правды.

— Бывает. — Согласился летчик. — Я и сам, куда только в таких ситуациях не приземлялся. Один раз чуть корову не задавил, упрямая попалась, никак с места сходить не хотела. А второй раз на дорогу сесть хотел, а там какой-то чин из НКВД в эмке ехал. Шофер правда свернуть успел, но страху я натерпелся. Хорошо хоть техники подтвердили, что двигатель действительно сдох, а то бы точно теракт припаяли.

Эти сказанные с легкой бравадой слова заставили Андрея окончательно похолодеть. Никакое это не кино. Как бы актеры в роль не входили, но вести себя они так не будут. Это, во-первых! А во-вторых, ему стало понятно, почему люди к его Яку устремились. Если это действительно прошлое, то трехколесное шасси его самолета большая диковинка, используемая только на редких экспериментальных экземплярах.

Андрей лихорадочно оглядывал окрестности, находя все больше доказательств его подозрениям. Вот полуторка у дальнего ангара. Вот выезжает из-за здания аэровокзала старинная легковушка. Вот на здании плакат "Да здравствует РККА".

Но как это вообще может быть?

И что ему теперь делать?

Документов у него нет. А вернее есть, но документы ЕГО ВРЕМЕНИ. Он даже похолодел, когда представил реакцию нынешних людей на двуглавого орла на печатях. Хорошо если в НКВД дотащат, а не сразу пристукнут как шпиона.

Денег тоже нет. Так что исчезнуть и раствориться не получится. Нет и ничего такого, что можно продать. Кроме часов. Телефон остался в офисе. Да и не продать его здесь.

Стоп! Попытался успокоить себя Андрей. Чего он в панику ударился? У него есть чего предложить нынешнему руководству. Его знание о том, что будет!

Андрей еще раз огляделся. Начал прикидывать возможные действия.

Надо спрятать Як, пока любопытствующие под капот не полезли и никаких дат не обнаружили. Хорошо хоть Борис строго запретил всякие надписи на самолетах, кроме номеров. Надо найти кого-нибудь из НКВД и постараться объяснить ему хоть что-нибудь.

— Лейтенант, а представители НКВД на аэродроме есть? — Повернулся Андрей к летчику и, поймав удивленный взгляд, кивнул на самолет.

Лицо его собеседника просветлело пониманием. А Андрей окончательно понял, что никакое это не кино, хоть и теплилась робкая надежда на другой исход.

Лейтенант подозвал кого-то, отдал команду. И вскоре Як Андрея затолкали в сарай, оказавшийся ангаром для хранения истребителей.

Андрей воспринимал все как в тумане. Хотя отдавал команды вместе с летчиком, помогал тому советами и даже велел найти брезент и укрыть свою машину. Все это беспрекословно выполнялось. Все-таки в это время прекрасно осознавали, что такое секретность. И хотя разговоров будет много, но в основном в своем кругу, за пределы которого выйдут только откровенные байки.

Труднее было с представителем НКВД. Куривший у входа в кабинет боец никак не мог взять в толк — почему он не имеет права проверить документы Андрея. Надувался обидой, пытаясь доказать свою значимость, но Андрею было не до его претензий. Ему нужен был кто-то из офицеров, вернее старших командиров, как их теперь называют. В конце концов, он попытался просто отодвинуть того с пути, но не тут то было. Боец начал хвататься за кобуру, демонстрируя готовность вытащить штатный наган. Андрей почувствовал, как где-то внутри возникает злость, поднимается вверх и начинает туманить голову. Захотелось без затей и интеллигентских терзаний просто засветить в глаз этому недоумку, слишком много возомнившему о себе. И он готов был это сделать, когда открылась дверь и из нее выглянул высокий светловолосый военный с одним кубиком в петлицах.

— Копылов, что здесь происходит? — спросил младший лейтенант, а может быть сержант. Андрей помнил, что знаки отличия в НКВД разнились с армейскими, но как именно он не знал.

— Товарищ сержант госбезопасности. — Начал оправдываться боец, выручая Андрея — теперь и он знал, как обращаться к командиру. — Вот пытается пройти, а документы не показывает.

Причем сказано было докУменты, окончательно обозначая образовательный уровень бойца Копылова.

— А почему ты решил, что тебе должны их предъявлять? — удивился сержант, — ты что на посту стоишь?

Копылов вытянулся по стойке смирно, готовясь получить взыскание, но сержант только раздраженно махнул рукой и сказал Андрею: "Проходите".

Кабинет НКВДэшника мало походил на декорации из исторических фильмов про "кровавую гэбню" времен Андрея. Ни привинченного к полу табурета, ни настольной лампы, которой полагалась светить в глаза подозреваемым, ни даже решеток на окнах. Обычный закуток обычного служащего. Потертый и поцарапанный стол с чернильницей непроливайкой, шкаф с какими-то папками и книгами, да четыре скрипящих стула, как убедился Андрей, усаживаясь на один из них.

— Так что вы хотели? — Спросил сержант.

— Там обслуживающий персонал мой самолет в ангар загнал. — Андрей решил начать с менее важной новости. — Самолет секретный. Надо бы его от праздного любопытства оградить. Мы его брезентом закрыли, но не уверен, что этого достаточно.

Сержант кивнул, соглашаясь с такой трактовкой.

— Копылов! — Крикнул он, дождался, когда подчиненный заглянет в кабинет. — Бери карабин и иди в ангар. Найдешь самолет, закрытый брезентом, и будешь его охранять. Старательно охранять, чтобы даже голуби по нему не топтались!

Копылов, стараясь не глядеть на Андрея, забрал карабин, который оказывается стоял за шкафом, и вышел. Сержант проводил его мрачным взглядом. Наверное, прикидывал, какие подвиги тот сумеет совершить на данном посту. Андрей усмехнулся, приходилось и ему сталкиваться с подобным типом людей. Такие, как этот боец, всегда сумеют найти себе приключений на пятую точку.

— А вы, товарищ, из какого конструкторского бюро будете? — Обратил вновь внимание на него сержант.

— Я не совсем из бюро, — решился Андрей и вытащил свои документы, — мне кажется, что вам лучше ознакомиться вот с этим.

Сержант открыл портмоне, вытащил из него документы, повертел водительские права, отложил в сторону, еще не понимая, что именно в данном куске пластмассы не так, взял техпаспорт на автомобиль, но вдруг вернулся к правам. Внимательно прочитал их содержимое и поднял на Андрея потрясенный взгляд. Андрей молчал, не вмешиваясь в процесс изучения бумаг. Сержант открыл техпаспорт, бегло пролистал его, а затем также тщательно, как и права, изучил от начала до конца. После прочтения каждой страницы очередного документа он поднимал удивленный взгляд на Андрея, и степень удивления с каждым разом становилась все больше и больше.

К великой радости Андрея паспорт оказался последним документом, прочитанным сержантом. Наткнувшись на двуглавого орла, тот отложил паспорт, вытащил из лежащей на столе пачки папиросу, с третьей попытки, сломав две спички, смог прикурить. Затянулся, выдохнул дым и сказал совсем не то, что ожидал Андрей.

— Значит, опять интервенция была? Цари вернулись?

Андрей, оценивая выдержку сержанта, сам он в подобной ситуации вряд ли бы сумел так быстро взять себя в руки, ответил, тщательно подбирая слова.

— Интервенция? Была, но внутренняя!

— Как это? — Поразился сержант. — Белые восстание подняли?

— Зачем так сложно! — Андрей покачал головой. — Достаточно предателей в руководстве!

Сержант замолчал. Надолго.

Докурил папиросу. Вернулся к изучению паспорта. Так же тщательно прочитал то немногое, что у обычного рядового гражданина содержится в данном документе. Закурил еще одну. Эту курил еще дольше, не отваживаясь делать выводов. Наконец, загасил окурок в пепельнице, повернулся к Андрею.

— Ну и что мне с тобой делать?

Андрей покачал головой. Ну и вопрос. Можно подумать, он часто в такие ситуации попадает.

— Мне кажется, что вам нужно найти мне подходящее помещение с охраной. Только Копылова не надо, а то еще пристрелит от усердия. — Андрей этой немудреной шуткой старательно демонстрировал присутствие духа, хотя на душе скребли кошки, немалым стадом сотни в две голов. — Доложить руководству и пусть оно решает! А также я считаю, что нужно дать мне возможность написать о событиях, которые должны произойти в ближайшее время, чтобы убедить данное руководство.

Андрей вдруг вспомнил, что не знает даты.

— А какой сейчас день и год?

Сержант очнулся от своих раздумий, осознавая, что этот вопрос окончательно переводит данное происшествие из разряда нелепой шутки в категорию событий государственной важности.

— Пятое мая тысяча девятьсот сорокового года. — Сообщил он почему-то охрипшим голосом.

Сержант выдвинул ящик стола, извлек из него несколько листков бумаги, протянул Андрею. Подтолкнул в сторону того перьевую ручку.

— А нет ли у вас карандаша? — Остановил его Андрей. — Этим я писать не смогу.

— Почему? — Удивился сержант. — У вас, что чернилами не пишут? Только карандашами?

— У нас немного… другие ручки. — Попытался дать объяснение Андрей.

Удовлетворился ли сержант его пояснениями или нет, но извлек из своей командирской сумки карандаш и протянул его подследственному, или подозреваемому, как там определялся ранг Андрея в данный момент. Андрей благодарно кивнул, придвинул к себе бумагу и начал свою исповедь: "Я Банев Андрей Николаевич, 1970 года рождения, уроженец города Москва…".

Писал он часа полтора, старательно сортируя события, о которых помнил, по степени важности, понимая, что данную исповедь ему писать еще не единожды. В первую очередь о делах военных. Как он понимал — это наилучший способ заинтересовать руководство страны. Тем более, что через пять дней должна начаться Западная кампания вермахта вторжением в Бельгию. Если он, в самом деле, попал в прошлое, а не в какую-нибудь иную, параллельную, реальность.

Сержант ему не мешал, но и не уходил из кабинета. Только выглянул в коридор, подозвал какого-то Семеныча и отдал пару приказаний.

К моменту, когда Андрей закончил, открылась дверь кабинета и в него вошли двое бойцов конвоя. Один из них тут же отправился на замену Копылова, а второй предназначался для самого Андрея.

На улице его ждала стандартная для этого времени эмка столь же стандартного черного цвета.

Еще час неторопливой езды по практически пустым улицам. И внутренний двор Лубянки встретил его приветливо распахнутыми воротами. Затем минут пятнадцать по коридорам, что характерно без соблюдения конвойного ритуала: "Лицом к стене. Не двигаться…". И он оказался в еще одном кабинете, а не в камере, как ожидалось.

— Будете ждать здесь. — Сказал молчавший всю дорогу сержант. — Можете курить и отдыхать. — Сержант кивнул на потрепанный временем диван у дальней стены и вышел.

Щелкнул замок в двери, отгораживая, теперь точно арестованного, Банева от остального мира.

Андрей присел на диван и задумался. Что еще важного он упустил? Какие доказательства, кроме документов и книги, а про нее он вспомнил под конец своей исповеди, можно еще предложить.


Эх, жаль нет дедовской тетради. Тетрадь осталась в одном из шкафов дедовой библиотеки, заполненной томами воспоминаний полководцев второй мировой.

Дед Владимир Николаевич Банев, полковник танковых войск в отставке, прошедший всю войну "от звонка до звонка", никакой другой литературы не признавал. Внимательно и вдумчиво штудировал мемуары, как советских военачальников, так и зарубежных, которых ему удавалось достать. Сравнивал, анализировал, делал выписки в толстую "амбарную" тетрадь. Пытался составить свою историю войны, которая была бы максимальна правдива. Андрей помнил, как лет в четырнадцать, рассматривая толстые переплеты, спросил у деда: "А зачем ты немцев читаешь — они же врут?" Дед тогда отложил очередной том, снял очки, пожевал губами, как всегда делал, пытаясь сосредоточиться, и сказал: "Видишь ли, Андрейка, врут они все — независимо от национальности". "А зачем же ты тогда их читаешь?", — удивился Андрей. "Правду невозможно спрятать совсем, даже в самой жуткой лжи обязательно есть малая толика истины, нужно только суметь еe найти", — ответил дед, — "сравнивая разных авторов можно найти правду, ибо она будет повторяться во всех книгах". Иногда дед начинал рассказывать и Андрей, раскрыв рот, слушал об танковых атаках и встречных боях, характеристиках танков наших, немецких и союзнических, ибо за четыре года войны пришлось старшему лейтенанту Баневу повоевать на самой разной технике. Впрочем, начинал он еe сержантом и только к сорок третьему году, хлебнув лиха на долгом пути от Бреста до Сталинграда, получил свою первую звездочку. А закончил войну командиром танкового батальона в Праге. Уже взрослым, после армии, как-то спросил Андрей деда, как получилось, что он, прошедший всю войну от первого до последнего дня, дослужился только до старшего лейтенанта, а другие за это время до генералов взлетали. Дед тогда отложил свою тетрадь и сказал: "Знаешь, Андрей, фортуна девка изменчивая, никогда не знаешь — каким боком она к тебе повернется. К тому же, война войной, а звания в первую очередь давали тем, кто больше начальству угоден. А как ты воюешь — особой роли не играло. Хочешь жить — будешь стараться хорошо воевать, а не умеешь или учиться не хочешь, значит, сгоришь синим пламенем на каком-нибудь пустыре. А самое главное везение, без него на войне никак. Вот ты говоришь, генеральское звание, а знаешь, сколько генералов мне пришлось хоронить, особенно в сорок первом и сорок втором. А сколько раз состав моего взвода, роты, а потом батальона сменился от Сталинграда до Праги. Таких везунчиков как я, что всю войну живыми прошли, да еще только с двумя ранениями, единицы". После этого разговора Андрей по-другому посмотрел на свою службу в армии и понял, что дед прав. Война должна менять людей и успех в мирной жизни, вовсе не значит, что он будет тебе сопутствовать на войне. А когда началась война в Чечне, он убедился насколько это правильно, ибо для войны пришлось срочно производить в генералы подполковников, которые действительно умели воевать. Самое обидное, что после прекращения активных боевых действий вышестоящее начальство немедленно от них избавилось, отправив на "активную политическую деятельность".

Больше всего Андрей был благодарен деду, за то, что он приучил его к серьезному чтению, а самое главное всестороннему анализу прочитанного. Когда начался "перестроечный дурдом", Андрей, единственный из всех его знакомых, сумел сохранить трезвую голову для проведения анализа событий в стране. И, самое главное, первый понял, что цели провозглашенные и реальные — диаметрально противоположны. Что "господа демократы" восприняли главный постулат творца фашистской пропаганды Геббельса: "Чем больше врать и громче орать, тем скорее поверят". Тогда Андрей возненавидел "дурацкий ящик" за попытку воспроизвести его в "клинические идиоты", ибо всерьез воспринимать несущуюся оттуда "демократическую правду" мог только окончательный кретин. Андрей пытался, как советовал дед, читать разные точки зрения, но очень скоро убедился, что господа "демократы" не собираются повторять ошибок советской власти восьмидесятых годов и давать высказываться своим противникам на главном устройстве промывания мозгов, по крайней мере, во время "прайм-тайма". Реальным итогом этого психологического давления было то, что Андрей любое высказывание из "дурацкого ящика" воспринимал как попытку очередного оболванивания и категорически его отметал.

Ну а после того, как к пятидесятилетию Победы господа "демократы" постарались переписать историю войны, окончательно "обосрав" все действия Советской армии, Андрей возмутился и решил продолжить работу деда. Перечитав все сделанное им, он принялся за дополнение его исследований, добавив к мемуарам советских и немецких генералов книги англичан и американцев, которые начали печатать "демократические" издательства, пытаясь доказать, что войну выиграли западные союзники, а Советский Союз только мешал им, ибо его генералы ничего путного сделать просто не были способны.

Ну а когда, к концу девяносто восьмого года, Андрею удалось приобрести компьютер, случайно сумев сыграть на курсе доллара во время "дефолта", его исследования приобрели новое направление. В Интернете, до того как его превратили в свалку всякого хлама, порнухи и рекламы, можно было отыскать редкую информацию, которая помогала ему в проведении его, с дедом, исследования. Отыскав очередной сенсационный факт, который не сочетался с высказываниями "демократов", он все больше убеждался что история Второй Мировой войны сфальсифицирована процентов на восемьдесят, причем не только советской стороной, как пытались доказать западные и "демократические" издательства, а в большей степени именно западными союзниками.

Наибольшее удивление вызывал сам факт нападения Гитлера на Советский Союз в сорок первом году, уже имея за спиной одного врага в виде Англии с еe немалым военным потенциалом. Среди множества высказываний в духе предателя Суворова-Резуна о "превентивном ударе" немцев против мерзавца Сталина, пытавшегося покорить Европу, попадались упоминания об английских и французских планах нападения на Россию совместно с фашистской Германией. Самое удивительное, что "демократы" призывали безоговорочно верить бредням бывшего офицера разведки и нынешнего "борца за демократию" Резуна, ежегодно повторявшего одни и те же домыслы, громогласно обзывая их новыми доказательствами, и ни в коем случае не верить намного более убедительным аргументам его противников.

Да даже, если бы Сталин действительно собирался нанести по немцам упреждающий удар! Чего плохого в том, что Германию разгромили бы раньше на несколько лет и с намного меньшими жертвами! Недовольными этим могли быть только ярые противники русского государства, кстати приложившие свою руку к вскармливанию фашизма еще в те времена, когда он барахтался в пеленках. Читая о вояжах Гитлера по Европе и США, Андрей все больше убеждался, что к вскармливанию его "денежным молоком" приложили свои усилия все, без исключения, ведущие капиталистические державы того времени. Надеялись они на то, что их протеже устремиться на восток, как, кстати, он и обозначил в своей программной книге "Майн кампф". То, что их выкормыш Гитлер повел себя не так, как хотели его хозяева, и составило главную интригу истории.

Его внезапный удар по Франции в тот момент, когда французские и английские генералы в своих штабах распределяли собственные дивизии для совместного с "мерзавцем Гитлером" удара по Советскому Союзу, наверное, вызвал бурю негодования и удивления действиями этого политического проходимца. Величайшая предвоенная интрига дала сбой из-за "политической тупости" германского фюрера. Разница в сроках немецкого нападения на Францию и отправки английских самолетов бомбить советские нефтепромыслы в Баку составляла несколько дней, а подобное совпадение вызывает не только удивление, но и вопросы о согласованности их действий. Французские войска всю "зимнюю финскую войну" стремились в Финляндию, чтобы сплоченным фронтом выступить против мерзкого агрессора СССР, напрочь забыв о том, что они находятся в состоянии ОБЪЯВЛЕННОЙ войны с другим агрессором. Объявленной еще 3 сентября тридцать девятого года! Но за все время "странной войны" было высказано много речей о поддержке союзной им Польши, и почти ни одного практического деяния военной направленности. Если не считать "бомбардировку" Германии листовками, обеспечив еe, как шутили летчики, пепифаксом на несколько месяцев. Но преданный польский союзник к тому времени, декабрю того же тридцать девятого года, уже был списан в утиль, так как свою задачу полностью выполнил.

Отыскивалось еще много свидетельств сговора западных союзников с Гитлером, но, к сожалению, благодаря тому, что основные немецкие архивы захватили американские войска, ни одного прямого доказательства. Получив в свое распоряжение нацистские архивы американцы с англичанами, используя договор СССР и Германии 1939 года, старательно раздули слухи о сговоре Сталина с Гитлером, уничтожив при этом все немецкие документы о договоренностях Англии с Германией и об экономической и финансовой помощи США нацистскому режиму.

Впрочем, даже анализ косвенной информации вызывал много вопросов к Англии и Франции. Они старательно усиливали Гитлера, шли на всевозможные уступки, изо всех сил толкая его на восток. Ему без боя сдали Австрию и Чехословакию, позволили "сожрать" Польшу, для приближения к советским границам. Вызвал некоторое беспокойство "Договор о ненападении между СССР и Германией", но Гитлер сумел убедить своих западных партнеров, что данная "бумажка" нужна для усыпления бдительности Сталина. Удивление вызывал и приказ Гитлера остановить танки Гудериана в его порыве сбросить англичан в море во время Дюнкеркской операции. Неясными были и материалы полета Гесса в Англию, официальные отчеты об игнорировании его предложений вызывали множество вопросов, на которые английская сторона отвечать не собиралась ни в сороковые годы, ни намного позже.

Вырисовывалась картина грандиозного предательства со стороны будущих союзников по отношению к Советскому Союзу, которая сглаживалась только сознанием того, что в сорок первом году Сталин с Черчиллем сознавали себя не союзниками, а скорее противниками.

В своем исследовании Андрей пришел к выводу, что англичане, всегда стремившиеся воевать чужими руками и к тому времени потерявшие своих главных союзников французов, приложили все усилия для того, чтобы Германия обратила свои взоры на восток. Поведение Гитлера в сорок первом году говорило о том, что он был твердо уверен — Англия не предпримет никаких активных действий, пока он будет расправляться с Красной Армией. Нападение Гитлера на СССР давало Англии шанс выиграть время, хотя Черчилль и не ожидал, что Красная Армия сумеет оказать такое серьезное сопротивление вермахту. И только к октябрю 1941 года, когда стало ясно, что вермахт в России основательно забуксовал, Англия, а за еe спиной США, стали хоть как-то помогать Советскому Союзу.

Читая хвалебные отчеты американцев о ленд-лизе и его роли в войне, Андрей не поленился по годам вывести на экран монитора цифры производства советской военной техники и оружия и помощи союзников в годы войны. Цифры заставляли задуматься. Реальной эта помощь стала только тогда, когда СССР полностью развернул свое производство и начал наносить вермахту чрезвычайно чувствительные удары. Кстати, в это же самое время Африканский корпус Роммеля, уступавший англичанам по всем показателям в несколько раз, гонял их по всей северной Африке как было угодно "лису пустыни". И если бы не Восточный фронт, отнимавший у Гитлера более девяносто процентов техники и, не намного меньше, войск, очень скоро Роммель оказался бы в Каире, а затем устремился бы в Персию и Индию. Упрямые цифры говорили, что на Африканском фронте, основном для Черчилля, но второстепенном для Германии, Гитлер держал только два процента своих войск.

Да и открытый летом сорок четвертого года Второй фронт отвлекал с основного театра военных действий не более четверти войск фашистской Германии до самого сорок пятого года. Войска союзников старались вести наступление только в те моменты, когда Гитлер был занят на Востоке, немедленно прекращая активные действия каждый раз, когда советские войска переходили в наступление, чтобы позволить немцам перебросить на русский фронт как можно больше войск. Самым показательным в этом отношении было наступление немцев в Арденнах. Хотя вермахт имел силы в несколько раз меньше чем у англо-американских войск, немцам удалось нанести им сокрушительное поражение, намного более тяжелое, чем потерпела Красная Армия в 1941 году. И если бы не начатое раньше намеченного срока наступление советских войск, западные союзники скоро были бы сброшены в море. Ну а в качестве благодарности Сталину за помощь, они прекратили всякие активные действия на этом участке фронта, позволяя немцам перебросить на восток большинство своих танковых дивизий.

А утверждение английских историков о том, что на Западном фронте было шестьдесят процентов войск вермахта, объясняется элементарно. Они просто посчитали пленных, капитулировавших после окончания войны! Которые изо всех сил, бросая позиции и игнорируя призывы своего фюрера из окруженного Берлина, спешили на запад. Бросая технику, оставляя победителю госпитали с ранеными и гражданское население, они стремились навстречу английским и американским войскам, страшась возмездия за все совершенное на востоке.

Список "недоразумений", как выражались западные союзники, можно было продолжать еще очень долго. Сюда можно отнести отказ поддерживать партизанскую армию Тито в Югославии в самое тяжелое для нее время, остановку наступления в Италии, позволившую немцам уничтожить основную часть коммунистических партизанских отрядов в северной Италии. Можно также вспомнить приказ английского командования о запрете сброса оружия французским коммунистическим формированиям "Маки" с самолетов западных союзников. Кстати, эта инструкция требовала в случаях вероятности захвата оружия отрядами коммунистов сбрасывать снаряжение в… расположение немецких войск. Сюда можно добавить и нападения американских истребителей на советские самолеты, достоверно известно, что некоторые советские асы в своем активе имели сбитые "союзные" самолеты, которые в их списке побед просто не фиксировались.

На этом фоне обвинение Сталина, в том что он остановил наступление советских войск в преддверии Варшавы, когда англичане вместе с польским эмигрантским правительством подняли там вооруженное восстание, выглядит по меньшей мере наивной глупостью. Почему Красная Армия должна была проливать кровь своих солдат ради того, чтобы наследники Пилсудского потребовали себе, политые кровью наших бойцов, земли Украины и Белоруссии вплоть до Днепра.

Если бы Андрей был судьей в трибунале истории, то главный вопрос, который он хотел бы задать, звучал бы так: "А за кого воевали Англия, Франция и Америка во Второй Мировой войне?"

Впрочем, своей главной цели они добились — воевал с Германией в основном Советский Союз. А им досталась роль наблюдателей. А по их поведению после окончания войны стало ясно, что они еще были главными "секундантами" поверженной фашистской Германии.

А обвиненный в невероятном коварстве Сталин в итоге оказался главным дурачком в этой истории. Его обманутого и преданного объявили главным "опереточным" злодеем, приписали ему все свои подлости и мерзости. Любое его действие старательно выворачивали наизнанку, обвиняя в пособничестве Гитлеру. Андрей никак не мог забыть свое первое знакомство с "творениями" Суворова-Резуна. Читая его "Ледокол" он то матерился, то хохотал, доходя до особо идиотских "доказательств", то выбрасывал эту макулатуру в урну. И только наставления деда, требовавшего знать аргументы своих врагов, заставляли его вновь возвращаться к этой белиберде. Поверить в эту чушь мог только откровенный идиот, ничего не понимающий в военном деле. И дело не в идеях, в конце концов, Генштаб Красной Армии действительно разрабатывал планы упреждающего удара, жаль только, что остались эти планы всего лишь теоретическими изысками. Отталкивало его от этого чтива невероятно вывернутая логика, которая любое действие Советского правительства неизменно старалась привязать к планам нападения на Германию. Больше всего Андрея поразила цепочка выводов этого творца логических извращений о стратегической авиации, которой у СССР к началу войны попросту не было, так как промышленность не могла одновременно производить несколько типов самолетов. Основные усилия по решению Сталина были обращены на ближнебомбардировочную авиацию, как более пригодную в оборонительных боях предстоящей войны, а производство дальних бомбардировщиков решено было оставить до более благополучных времен. В "Ледоколе" же дальняя стратегическая авиация США и Англии, стиравшая с лица земли спящие города, но старательно обходившая военные заводы до самой середины сорок четвертого года, объявлена оборонительным оружием. А вот, не имевший столь эффективного наступательного инструмента, СССР объявлен мерзким агрессором. Андрей несколько раз перечитал это место, стараясь уловить логику этих выводов, и не находил абсолютно никакой логики, кроме маниакального желания хоть в чем-то обвинить свою бывшую Родину, которая, кстати, эту мразь, Резуна, вырастила, обучила и воспитала.


Щелкнул замок и в комнату вошел сержант НКВД, уже другой, бросил: "С вещами на выход". Андрей поднялся и двинул к двери, никаких вещей, требовавших времени собираться, у него не было.

Еще несколько минут неторопливого шага и они оказались у железной двери самой настоящей камеры со смотровым окошком и прочими причиндалами, о которых Андрей имел весьма смутное представление.

Правда конвойного ритуала не было и здесь, только сплошная вежливость. "Пройдите вперед, покажите руки. Можете опустить. Можете отдыхать. Можете написать свои претензии к условиям содержания".

Вот только обозначить лицо, которому можно писать претензии, не удосужились.

Но Андрею было глубоко наплевать на все эти тонкости. Ибо нетерпимо хотелось спать. Стоило только двери одиночки, чему он несказанно обрадовался, закрыться за ним, как он немедленно упал на нары и тут же забылся глубоким сном.

Загрузка...