Майская Гроза

20 мая 1941 года. Восточнее Владимира-Волынского

Когда рассвет осветил верхушки деревьев, на позициях артиллерийского полка стояла тишина. Заняв с вечера позиции, артиллеристы получили приказ отдыхать и, завернувшись в шинели и плащ-палатки, устроились прямо у пушек. Даже часовые старались производить меньше шума, чтобы не мешать спать уставшим людям, совершившим за четыре часа стокилометровый бросок. Бригаду до последнего держали в местах основной дислокации, опасаясь немецких шпионов. И только вчера утром подняли по тревоге, объявив учения. Весть о выходе в летние полевые лагеря облетела военный городок, несомненно, достигнув заинтересованных ушей. Для этих же любопытствующих местом проведения учений объявили самый дальний юго-восточный полигон. Но, пройдя в данном направлении более десяти километров по шоссе, машины бригады свернули в лес, развернулись на запад и лесными и проселочными дорогами к вечеру добрались до позиции. Хорошо хоть то, что позиция была заранее подготовлена, и не пришлось в спешке перекидывать кубометры земли.

Здесь личный состав полков построили и зачитали приказ о начале войны. В строю стояла мертвая тишина. Бойцы и командиры осмысливали услышанное, прощаясь с мирной жизнью. Страха не было, только злость на мерзавцев, которые не дают людям спокойно жить, заниматься своими делами, растить детей, просто радоваться всходящему солнцу и чистому небу. Посерьезневшие красноармейцы быстро установили орудия, выгрузили снаряды, натянули над орудиями маскировочные сети. Прибывшая одновременно с ними мотопехота рыла окопы впереди их позиций. Управившись со своей работой, артиллеристы помогли "царице полей", понимая, что их жизни зависят от того, как подготовится пехота. К заходу солнца работа была завершена, позиции приготовлены, возможные цели распределены, определены ориентиры и сектора обстрела. Бойцы устроились на ночлег в максимальной близости от своих орудий, большинство просто между орудийных станин.

Старший лейтенант Казаченко проснулся, когда солнце уже косыми лучами прорезало ветки деревьев. Заливалась в ветвях какая-то птаха. Деловитые муравьи протаптывали новую дорогу в обход станины, перегородившей привычный путь. Скрипели под ветром сучья деревьев, шелестела листва. Благодать, да и только. И не верится, что скоро сюда докатится железная армада фашистских танков, впрочем, произойдет это не раньше середины дня. Командование специально выбрало место засады подальше от границы, чтобы дать немцам полностью втянуть свои танковые дивизии за рубеж границы. Вставать было рано, но и спать не хотелось. Казаченко поднялся, потянулся, разминая затекшие от лежания на земле мышцы, и поспешил к стоящей внизу бочке с водой — умываться. К его удивлению там уже было довольно много народу. Оба взводных с его батареи, командир второго орудия сержант Усов и весь его расчет, начальник штаба дивизиона капитан Захаров. Раздавался смех, как всегда, балагурил командир второго огневого взвода лейтенант Черных. Поприветствовав комбата, он продолжил:

— А вот скажите мне, товарищ капитан, какие женщины лучше?

— Какие нравятся, те и лучше, — ответил Захаров.

— А вот не скажите, товарищ капитан, — не унимался Черных, — лучше те, которые пока недоступны. Смотришь не нее и облизываешься. А как узнаешь поближе, так она уже и не лучшая.

— Помолчал бы, Дон Жуан, — вмешался в разговор Казаченко, — а то надоешь своей болтовней, мы твоей жене все твои разговоры и перескажем.

— Жене не надо, — в притворном ужасе вскинул руки лейтенант, — уж лучше теще, тогда точно мучиться недолго буду.

На этот раз засмеялись все, даже пытавшийся казаться серьезным начштаба, жена лейтенанта Черных была выше его на полголовы, в свое время занималась пятиборьем, и, возникни у нее такое желание, без труда наставила бы мужу синяков. Знали они и то, что Черных жену любил, и измены ей допускал только языком.

Умывшись, комбат вместе с взводными вернулся в расположение батареи. Сержанты уже подняли бойцов, и повели на физзарядку, война войной, но распорядок должен выполняться, пока это возможно. Вскоре запахло свежим хлебом, подвезли кухню, все поспешили на завтрак. Завтрак был горячий, но обед старшина уже отпустил сухим пайком, вместе с продуктами впервые выдали "наркомовские" 100 грамм водки на человека. Удивленные красноармейцы недоверчиво брали свою долю, посматривали на старшину. "Бери, не сомневайся" — покрикивал тот на бойцов, — "на войне положено, согласно приказа главнокомандующего". И это, невиданное в мирное время, событие окончательно убеждало красноармейцев, что война уже началась, только до них пока не докатилась.

После завтрака комбат велел проводить учения "без стрельб". Расчеты тренировались по занятию позиции, прицеливанию по ориентирам, подноске боеприпасов, действиям по команде "воздух". Пару раз над дорогой, действительно, прошли какие-то самолеты. В этот момент на батареях все замирало, расчеты зенитных пулеметов занимали свои места, сопровождая пролетающие самолеты стволами, но огонь не открывали. К десяти часам с запада стали раздаваться первые орудийные выстрелы, но скоро затихли. Спустя некоторое время, километров шесть севернее шоссе, наблюдатели зафиксировали воздушный бой. Серебристые черточки вертели непонятную артиллеристам карусель, потихоньку смещаясь на запад. Из стаи металлических "мух" вываливались отдельные машины, большинство, совершив вираж, возвращались обратно, и только две, оставляя за собой полосу дыма, потянули в сторону. Скоротечная свалка закончилась так же быстро, как и возникла. Кто взял верх, неискушенные в воздушных схватках артиллеристы определить не смогли.

Вскоре командир полка дал приказ прекратить учения и отдыхать до особых распоряжений. Артиллеристы расстелили плащ-палатки у орудий и легли ждать. Кто-то тихо переговаривался, кто-то чистил карабин, самые хладнокровные пытались заснуть. Старший лейтенант Казаченко отправился в траншеи пехотной роты проведать их командира, с которым познакомился вчера вечером. Пехотинцы тоже отдыхали ожидая боевого приказа, курили собравшись маленькими группками, кто-то травил байки, то и дело над окопами раздавался смех.

Старлей Казаков, командир мотострелковой роты, услышав вчера фамилию соседа-артиллериста, радостно хлопнул того по плечу:

— Да мы ж с тобой, комбат, однофамильцы. Может и земляки вдобавок. Ты откуда? — Узнав что артиллерист кубанский, тот обрадовался еще больше.

— И вправду земляки. Я ж ростовский, с Шахт. Слышал про такой город. Славный город. Половина города шахтеры, а другая половина их жены.

— А дети как же? — поддержал Казаченко.

— А дети тоже будущие шахтеры, — не растерялся Казаков.

— А ты как же?

— А я по комсомольскому призыву, как ремесленное закончил, так повестка в училище и пришла. А дальше сам знаешь как. Партия сказала надо — комсомол ответил есть.

— А орден за что? — кивнул Казаченко на грудь пехотинца, украшенную "Красной звездой".

— За Финскую. Попал гранатой в амбразуру дота с первого раза. — Увидев недоверчивый взгляд артиллериста, пояснил. — Обошли мы его, с моим взводом, и успокоили гранатами. А то он гад весь батальон в снегу держал.

Неунывающий комроты балагурил все время, создавая впечатление несерьезного человека, но окопы, как отметил Казаченко, бойцы его роты копали строго по науке. Никаких вольностей старший лейтенант Казаков не допускал. Под стать ему были и сержанты, большинство также прошли Финскую, у некоторых были медали. Пройдя по позиции роты, комбат убедился, что поддержка ему будет серьезная. В общем, командиры остались довольны друг другом, договорившись встретиться еще, если будет возможность.

Комроты Казаченко обнаружил на наблюдательном пункте роты. Тот проводил последний инструктаж своим командирам и сержантам.

— Запомните мужики, в бою самое страшное не обстрел или бомбежка. Самое страшное — паника. Для еe возникновения достаточно одного перетрусившего засранца. Увидит такой "герой" ползущий на него танк, взвоет от страха, и давай по окопам бегать и орать от ужаса, что мол обошли, предали, бросили. А от него зараза и к нормальным бойцам передается, глядишь, а вокруг уже не боевое подразделение, а стадо ополоумевших баранов. Так вот, приказываю: трусов и паникеров немедленно успокаивать прикладом по затылку, когда очухаются нормальными людьми станут. Если не получится прикладом, можно и пристрелить, война спишет. Самое главное, чтобы особист не увидел, а то обидится, что его клиентуру убираем. Следующее, на что обратить внимание — расход боеприпасов. Неопытный боец начинает лупить со всей скоростью, не успевая прицеливаться, лишь бы выстрелить. Так вот, автоматические и самозарядные винтовки таким не давать. Пусть у трехлинейки затвор подергает, пока обойму выпустит, успокаиваться начнет. Теперь о тех, у кого зуд геройства в заднице горит. Кидать гранаты по танкам разрешаю только из окопа. Бежать на них с геройскими криками запрещаю, по своему опыту знаю — еще ни один не добежал.

— Для вас, лейтенанты. — Продолжил он, обращаясь к командирам взводов. — Поднимать людей в штыковые атаки по собственной инициативе запрещаю. Рукопашная — крайнее средство, и только в том случае, если враг подошел вплотную. Вы мне нужны живыми, по меньшей мере до конца войны. Я не хочу вашим матерям похоронки писать. Слушайте своих помкомвзвода, они все с боевым опытом, дурного не посоветуют. — Он помолчал и добавил. — Ну вот, пожалуй, и все. Всему остальному только на собственном опыте научиться можно.

Командиры стали расходится по позициям своих подразделений. На НП остались только Казаков с политруком. Комроты убрал с импровизированного стола из патронных ящиков разложенные там бумаги, выставил на него буханку ржаного хлеба и три кружки.

— Давай, "бог войны", помянем нашу мирную жизнь.

Политрук в это время открывал ножевым штыком от СВТ банку с мясными консервами, пластал хлеб. Комроты, подмигнув глазом, достал флягу, встряхнул еe, довольно кивнул. Налил в кружки на треть, взял свою, поглядел на Казаченко с политруком и сказал:

— Давайте, мужики, за победу. Не знаю, доживем ли, война штука долгая.

Командиры выцедили свои кружки, зажевали коркой хлеба. Комбат спросил Казакова:

— А не боишься, что содержание твоего инструктажа особисту перескажут?

— Не боюсь, — отмахнулся комроты, — он у нас нормальный мужик. Вместе с нами под финскими дотами лежал, не брезговал.

— Повезло. — Сделал вывод артиллерист. — А наш бригадный, пока в городке были, таким героем ходил, а как на "учения" отправились, так он сразу в санчасть. Мы еще удивлялись — чего это он? А как приказ о войне зачитали, сразу все понятно стало.

— Тоже повезло, — вмешался в разговор политрук, — а если бы он сейчас под соседним кустом трусился и требовал себе блиндаж в три наката копать?

Казаков налил еще по одной:

— Давай мужики еще по одной за то, чтобы мы живыми из боя вышли.

Не успели командиры выпить чарку, как на НП вбежал боец:

— Товарищ старший лейтенант, кажется, подходят, по шоссе грузовики на всей скорости бегут.

— Вот же сволочи, — высказался политрук, — даже выпить спокойно не дают.

— Прощевайте, мужики, — подскочил Казаченко, — живы будем, свидимся!

Он быстро взбежал на холм, вдоль гребня проскочил на позицию своей батареи. У орудий уже царила легкая суета, бойцы убирали лишние вещи, наводчики прокручивали маховики наведения. Заряжающие с подносчиками вскрывали орудийные ящики, чтобы не тратить время на них во время боя. Комбат занял место на своем НП, осмотрел в бинокль дорогу. По шоссе в беспорядке бежали машины, легковые, отчаянно сигналя, обгоняли грузовики. Наконец, их поток схлынул. Но вот на шоссе из-за поворота выехали мотоциклы. На них, что-то горланя, сидела и лежала немецкая пехота. Мотоциклы, не соблюдая никакого порядка, беспорядочным стадом катились по дороге. Передний выписывал по всей ширине зигзаги, остальные пытались его обойти, когда это удавалось, все начиналось заново уже с новым лидером. "Веселятся", — удивился Казаченко, — "вот бы снаряд в эту кучу положить". Но стрелять до взрыва моста категорически запретили, а мост, конечно, будут рвать только под танком.

— Батарея к бою, — дал приказ Казаченко, хотя необходимости в нем не было, все бойцы и командиры давно были у орудий. Оставалось ждать приказа на открытие огня.

Сержант Федулин посмотрел на часы, до смены оставалось двадцать минут, но судя по суете на дороге, сменить их уже не успеют. Действительно, вскоре на шоссе показалось стадо немецких мотоциклистов. Они весело горланили какую-то песню, что-то выкрикивали, некоторые на ходу перепрыгивали с одного мотоцикла на другой. Доехав до моста, передний остановился, затормозили и другие. Сержант махнул рукой, бойцы его отделения взяли немцев на прицел, ожидая приказа на открытие огня. Федулин ждал, приказ требовал взрывать мост под танком, мотоциклистов же пропустить. Если только они не станут проверять мост. В случае опасности обнаружения взрывчатки, мост следовало подрывать не дожидаясь подхода танков.

Немцы достали из багажника одного из мотоциклов какой-то ящик, окружили его, быстренько разобрали содержимое. Вот один из них откинулся назад, запрокидывая над головой бутылку. "Да они же пьяные!" — вдруг понял Федулин. Солдаты немецкой разведки, действительно, были изрядно навеселе. Изъятые в одном из продовольственных магазинов, два ящика с водкой сделали свое дело. Русская водка оказалась намного коварнее немецкого шнапса, быстро дурманила головы, толкала на странные поступки. Но солдатам было весело. Эта кампания напоминала им прошлогоднюю. Тогда они вот также весело катились по Франции, снимая пробу со всех винных погребков, которые попадались им по дороге. Солдаты дружно помочились на перила моста и уселись на обочину ждать подхода передовых танковых батальонов.

Сержант Федулин успокоился, кажется, проверять мост немцы не собирались. Он перевел взгляд на дорогу, над ней начинал подниматься шлейф пыли, это рвались на восток передовые батальоны немецких танковых дивизий. Немцы сели на мотоциклы и тронулись на другую сторону моста, оставив один для охраны. Вот показался передний танк. На башне, свесив ноги в люк, сидел командир танка, увидев мотоциклистов, он радостно закричал и замахал им руками. Танк не сбавляя скорости устремился на мост. Федулин взялся за ручку взрывной машинки, дождался когда весь корпус танка оказался на мосту, и крутанул еe. Взрывчатки под мост заложили не жалея, но даже бойцы его отделения, лично участвовавшие в минировании, не ожидали взрыва такой силы. Мост буквально подлетел в воздух вместе с танком, которому не повезло на нем оказаться, развалился на части и обрушился вниз кучей металлического лома. Вслед за мостом рухнул в воду и танк. В полете с него сорвало башню и она упала в речку в нескольких метрах от корпуса. Тут же по всей длине засады ударили орудия, взметнулись на шоссе султаны земли, вспыхнули первые танки от более удачных попаданий. Растерявшиеся немецкие танкисты начали останавливать свои панцеры, хотя один скатился в реку, вслед за первым. Из него выпрыгнули танкисты и попытались плыть к берегу. Ударили выстрелы, и они, один за одним, ушли под воду, это отделение Федулина взялось за работу. Застрочил пулемет, пулеметчик принялся за танкистов, которые пытались покидать танки. Первый из оставшихся на шоссе уже горел, у второго разорвало гусеницу и оторвало два передних катка. Он безуспешно пытался сдать назад, но его только развернуло кормой к засаде, наконец, в него попал еще один снаряд и он вспыхнул. Поняв откуда ведется огонь, немецкие танки начали разворачиваться к засаде лобовой броней. Они попытались сойти с шоссе. Несколько из них рывком спрыгнули с шоссе в кювет и всей массой ушли в грязь, в которую превратилась земля за два дня обильного полива. Попытки выбраться приводили к тому, что они только глубже погружались. Наконец немцы прекратили попытки выбраться и решили открыть огонь с места. Но косо погрузившиеся танки не способствовали меткости стрельбы, а затем артиллеристы, занятые поначалу более опасными целями, перевели огонь на них.

Танки, оставшиеся на шоссе, начали пристрелку позиций противотанковых пушек, с каждым разом снаряды ложились все точнее, но, вдруг, один из них подпрыгнул от удара снаряда, явно большого калибра, и разлетелся в огненной вспышке. Через несколько секунд, такая же участь постигла другой танк, а после того как подобными снарядами оторвало башни еще у двух, немецкие танкисты начали выпрыгивать из своих машин и в панике разбегаться. Из близлежащей рощицы выехал невиданный саперами танк без башни, с громадной пушкой в скошенном лобовом листе, не торопясь выбрал позицию, и, слегка подворачивая орудие после каждого выстрела, начал огонь по немецким танкам. Вот в него ударил трассер немецкого снаряда и свечкой ушел вверх, такая же участь ожидала второй, затем третий снаряд, а потом саперы перестали обращать внимание на эти попадания. После десятого выстрела и девятого разлетевшегося немецкого танка, самоходка продвинулась вперед, выбрала другую позицию и продолжила избиение первой роты передового танкового батальона немцев. Выпустив еще пять снарядов, самоходчики опять поменяли позицию, потратили последние пять снарядов и задним ходом, держа все время машину лобовой броней к немцам, вернулись на место своей засады. После еe прогулки первые две роты немецкой колонны практически перестали существовать.

Взрыв моста послужил артиллеристам сигналом к открытию огня. Наводчики, давно выцелившие "свои" танки, сопровождали их, подворачивая маховики горизонтальной наводки, ожидая только команды на открытие огня. Увидев вспышку поднявшую в воздух то, что еще секунду назад было мостом, Казаченко дал команду открыть огонь. Тут же ударили все орудия батареи, почти одновременно с ними открыли огонь остальные орудия дивизиона. На шоссе вспыхнули первые танки второго батальона немецкого полка, выделенного в качестве целей их дивизиону. Немедленно ударил второй залп, очередные попадания зажгли еще несколько танков. А затем выстрелы слились в непрерывный гул, командиры орудий перешли на самостоятельный разбор целей. На шоссе был настоящий ад. Горели танки, метались танкисты, которым посчастливилось выскочить из подбитых машин, пытались развернуться уцелевшие при первых залпах панцеры. Немецкие танки пытались прорваться назад, но убедившись, что позади них шоссе уже забито горящей и потерявшей ход от попаданий в гусеницы техникой, приняли единственно правильное решение — идти в атаку на позиции русских батарей. Несколько танков с ходу спрыгнули в кювет и там остались, погрузившись в мокрую землю по самое брюхо. Но немцы не зря считались покорителями Европы, сдаваться пока они не собирались. Два Pz-3 столкнули в кювет пару, вовсю чадящих, легких Pz-1, и по их корпусам проскочили на твердую землю. За ними стали прорываться остальные уцелевшие танки второго батальона, находящегося в центре и пока менее других пострадавшего, так как по нему вели огонь только противотанковые пушки. Первый же батальон, кроме дивизиона сорокопяток, обстреливали установленные в засаде танки четвертой танковой роты бригады. Оттуда были слышны гулкие удары их 76-миллиметровых пушек.

Увидев маневр немецких панцеров, Казаченко метнулся во второй огневой взвод, находящейся ближе всего к его НП. Но лейтенант Черных уже сам приказал сосредоточить огонь на импровизированном мосту. Первый снаряд попал в корпус легкого Т-1 играющего роль моста, но уже вторым остановили Т-3, проходящий по нему. Немцы попытались столкнуть его, толкая сразу двумя танками. Но вот одновременно два снаряда угодили в левый из них, а затем снаряд сорвал гусеницу со второго. Первый взвод в это время подбил два танка, подходящих к месту переправы. После этого батарея принялась выбивать панцеры вблизи созданного немецкими танкистами моста. Через несколько минут боя прорываться в этом месте было уже некому. Успевшие проскочить пять танков в это время развернулись цепью и, стреляя из пушек, устремились к позициям батареи. Близким попаданием накрыло четвертое орудие, упал один из подносчиков, схватился за голову заряжающий. Несколько снарядов упало вокруг пехотных траншей, из которых по немцам вели огонь два противотанковых ружья. Батарея перенесла огонь на атакующие танки, один из которых уже вертелся на месте, бронебойщики перебили ему гусеницу. Остальные, маневрируя между разрывами снарядов, продвигались вперед. Но вот остановился один из них, бронебойный снаряд пробил броню, попав в смотровую щель механика-водителя. Оставшиеся три танка увеличили скорость, и выскочили на минное поле. Сразу два взрыва остановили передовые панцеры, а оставшийся начал медленно отползать назад, но далеко уйти ему не удалось. Получив одно за другим два попадания, он начал дымить, внутри сдетонировал боезапас, из всех щелей и люков выплеснулось пламя, выскочивших за секунду до этого танкистов подстрелили пехотинцы. На этом атака захлебнулась.

Оставшиеся на шоссе танки, развернувшись лобовой, самой толстой, броней к засаде, завязали артиллерийскую дуэль с орудиями полка. Снаряды все чаще и точнее стали падать на орудийные позиции, но спасти немецкую танковую колонну это уже не могло. Около половины танков было выбито за первые самые напряженные минуты боя, оставшиеся намертво заперты на шоссе, покинуть которое они не могли. Их уничтожение было вопросом времени, если к ним не подойдет помощь. Но и среди артиллеристов начались потери, немецкие снаряды все чаще падали вблизи орудий. Началась гонка — кто быстрее и точнее выстрелит, главным призом в которой была жизнь.

Командир бригады подполковник Петров со своего НП наблюдал за развитием боя, пока все шло по плану. Взрыв моста остановил немецкую колонну, передовые танки были подбиты, надежно перегородив шоссе. Проскочившие мост мотоциклисты, увидев взрыв, развернулись назад, но открытый по танкам ураганный огонь отрезвил их, и они развернув мотоциклы кинулись убегать. Вдогонку им из леска выскочили два БТ и, стреляя из пулеметов, устремились в погоню. Даже если немцам удастся уйти, большой роли это не играло, через несколько километров дорогу перекрывали заслоны 8 мехкорпуса. При любом раскладе они были обречены. Петров провел окуляры стереотрубы вдоль дороги. По всей длине дуги танки были надежно остановлены. Артиллеристы и, вкопанные в землю на флангах засады, тридцатьчетверки четвертой и пятой танковых рот выбили практически все танки авангарда и арьергарда передового танкового полка немцев. Танки второго батальона пострадавшего меньше не могли ни прорваться вперед, ни отойти назад. Они пытались сойти с шоссе, но все попавшие в кювет немедленно погружались в топкую грязь, в которую превратилась земля в кюветах за два дня полива. Саперы бригады устроили для немецких панцеров хорошую ловушку.

Он видел отчаянный порыв немецких танкистов, сумевших из легких танков, сброшенных в кювет, устроить себе мост и прорваться в поле. И уже собирался перебросить к этому месту шестую танковую роту Т-34 из своего резерва, но артиллеристы сумели быстро устранить этот прорыв и надежно его закупорить. Управились они и с прорвавшимися танками.

Успешно шли дела и вблизи моста. Вначале его возмутили действия командира СУ-152, выведшего свою самоходку из засады на открытое место. Задачей его машины было разрушить мост, если бы его не удалось взорвать, но, оставшись без дела, командир решил поучаствовать в бою. "Под суд отдам, если живой останется", — сгоряча решил он. И когда на лобовой броне увидел четкий трассер немецкого снаряда, даже зажмурился, чтобы не видеть как загорится бронемашина. Но та, как ни в чем не бывало, продолжала вести огонь. Попадание второго снаряда он видел также четко, но теперь рассмотрел, как он отлетел от брони, а самоходка следующим снарядом сорвала со стрелявшего по ней Т-3 башню. После семнадцатого подбитого танка, израсходовав все двадцать снарядов боезапаса, Су-152 задним ходом отошла на место своей засады. Комбриг был поражен, он, конечно, понимал, что орудия этих самоходок превосходят немецкие танковые пушки, но такой эффективности он не ожидал.

Он вновь провел окуляры трубы вдоль полотна шоссе, более половины немецких танков были подбиты за неполных двадцать минут боя. Оставшиеся панцеры развернулись лобовой броней к засаде и началась артиллерийская дуэль, хотя исход боя был практически предрешен. Против четырех дивизионов противотанковых пушек и двух танковых рот, даже семь десятков танков, лишенных своего главного преимущества — маневра, долго не простоят. Но и артиллерия, конечно, понесет потери. Тогда Петров решил выдвинуть на прямую наводку оставшуюся роту Т-34, находящуюся позади артиллерийских позиций в резерве. По команде взревели моторы танков и тридцатьчетверки взобрались на холм в центре засады. Вскоре к хлопкам противотанковых сорокапяток добавились гулкие удары танковых пушек. Обнаружив нового, более опасного, противника, немцы немедленно перенесли огонь на него, и это было их ошибкой. Если артиллерии они могли нанести урон и немалый, то пробить лобовую броню Т-34 с такого расстояния ни одна немецкая танковая пушка не могла. Прошло еще двадцать минут и немецкий танковый полк практически перестал существовать.

— Сто тридцать семь танков, — докладывал Петрову спустя еще десять минут проводивший подсчет зампотех бригады.

— А наши потери? — спросил комбриг.

— В шестой роте у трех танков перебиты гусеницы, в четвертой и пятой у трех попаданием в погон заклинило башни.

— И все! — удивился подполковник.

— Да товарищ командир, ни одного поражения танка не зафиксировано, хотя попаданий было много. Вот у артиллеристов намного хуже, выведена из строя треть орудий — семнадцать из сорока восьми. Но только одиннадцать восстановлению не подлежат, шесть можно отремонтировать. Выведено из строя убитыми и тяжело ранеными более сорока процентов личного состава. У стрелковой роты потери намного меньше.

— Выводи исправные танки на дорогу и перебрасывай на западный фас позиции, скоро должны оставшиеся полки дивизии немцев подойти, и тех мы так легко не остановим. Оставшиеся пусть ремонтируются, будут поддерживать пехоту. Ей задача прочесать дорогу, выловить уцелевших немецких танкистов. Потом пусть займут запасные позиции и ждут подхода немецкой мотопехоты, странно, что их до сих пор нет. Один дивизион пушек, самый потрепанный, оставишь с пехотой, все остальные орудия перебросишь вместе с танками на новую позицию. И торопись, кажется уже начинается.

На западе действительно стали раздаваться первые орудийные залпы, находящиеся на западном фасе обороны бригады танковые батальоны вступили в бой. Уловив в эфире панические вопли своих танкистов, избиваемых русской артиллерией, командование сорок восьмого моторизированного корпуса немцев спешно бросило в бой свою пехоту, не зная пока о том, что помогать уже некому. Не удавалось немцам получить и помощь своей авиации. С самого рассвета та вела тяжелые бои с русской авиацией по всему фронту, и пока нигде завоевать превосходства не смогла. Все ударные группировки немецких бомбардировщиков неизменно натыкались на волны русских истребителей, чаще всего старых "ишаков" и "чаек". Вызванные на помощь "мессеры" вступали в бой с легкой, как им казалось, добычей, но скоро сами попадали под удар новейших "яков", карауливших их на километр-два выше. И тогда приходилось вести бой на равных, и не всегда лучшие асы люфтваффе умудрялись вырваться из него без больших потерь. Пользуясь этим, русские бомбардировщики, пропустив танковые дивизии, накрыли следующую за ними пехоту сплошным бомбовым ковром. Грозные штурмовики, ставшие самой большой неожиданностью для немецкого командования, выметали с дорог все, что могло шевелиться. И даже оставшиеся без противника истребители прикрытия, все те же устаревшие И-15 и И-16, не отказывали себе в удовольствии пройти над дорогой, выпуская оставшийся боезапас по разбежавшейся пехоте. Горели разбитые автомобили и бронетранспортеры, вытянувшись длинной лентой вдоль шоссе. Оставшиеся невредимыми машины приходилось срочно приспосабливать для перевозки сотен раненых, валяющихся вдоль дорог. Убитых складывали у перекрестков, предполагая похоронить позже, когда русские все же будут отброшены.

Когда, изрядно потрепанные советской авиацией, моторизированные полки одиннадцатой танковой дивизии немцев сумели подойти к засаде шестнадцатой бригады, орудийная канонада на востоке уже стала стихать. Получив от командира бригады сообщение, что "бабушка осталась на отдых, врач прописал строжайший постельный режим", начальник штаба шестнадцатой бригады подполковник Герман облегченно вздохнул. Засада немецким танкам удалась полностью. Но теперь предстояло принять бой с фашистской пехотой, а еe в немецкой танковой дивизии почти шестнадцать тысяч. И расстрелять еe неожиданно из засады, как только что танковый полк, не удастся.

Начштаба прильнул к окулярам стереотрубы — передовые немецкие бронетранспортеры уже разворачивались в цепь, надеясь обойти засаду, поймавшую их танковую колонну. Ну что же, именно это от них и ожидали. Кроме полугусеничных бронетранспортеров в цепи мелькали бронемашины и легкие трофейные танки французского производства, входившие в штаты моторизированных полков и потому избежавшие участи своих собратьев. Пологий скат местности понемногу сбивал шеренгу в широкую колонну, которая устремилась в открытый проход между двумя лесками на гребнях холмов. Проход этот выводил немецкую колонну в тыл засаде, еще ведшей огонь по их танкам. И также еще на одну засаду, о которой немцам пока известно не было. Передовые машины немецкой колонны почти достигли прохода, когда с покрытых лесом скатов холмов ударили пушки противотанкового полка. Головные транспортеры получили несколько попаданий и остановились. Из них посыпалась уцелевшая после попаданий пехота и начала разворачиваться в цепь. Из, невидимых немцами до этого, траншей мотострелкового батальона заработали станковые пулеметы, начали падать первые фигурки в серо-зеленой форме. Транспортеры второго и третьего ряда рванулись из колонны в стороны, стремительно увеличивая расстояния между собой, с них также начала спрыгивать пехота. Хорошая выучка немцев позволила им развернуться в цепь за короткое время и с минимальными потерями. Прикрываясь броней транспортеров и броневиков, немецкие солдаты пошли в атаку на обнаруживший свои позиции мотострелковый батальон. Из стрелковых траншей огонь по ним вели уже и ручные пулеметы, начали стрельбу бойцы вооруженные винтовками. Среди шеренг фашистской пехоты стали рваться мины ротных и батальонных минометов. Но пока немцы упорно шли вперед, надеясь задавить сопротивляющуюся русскую пехоту численным превосходством.

Подполковник Герман посмотрел на часы — четырнадцать сорок семь. Показывать все свои возможности пока рано, с этой атакой мотострелки должны управиться своими силами. Тем более, что огонь по немецким бронетранспортерам и броневикам открыли и закопанные в землю за стрелковыми позициями легкие танки БТ. Более десятка немецких машин уже дымились по всему фронту, но оставшиеся, стреляя из пулеметов, продолжали продвигаться вперед. Рота немецких легких танков, забирая вправо, устремилась в обход холмов, надеясь обойти и эту засаду. С такого расстояния трудно было определить марку машин, то ли "Рено", то ли "Гочкис", тем более что похожи эти танки были как близнецы, но спутать характерный силуэт французских машин с чем-либо другим было трудно. Начштаба проводил их взглядом, пусть спешат, там их тоже ждут.

Между тем огонь советских траншей становился все сильнее, открыли огонь противотанковые ружья, вели огонь все бойцы, вооруженные винтовками и карабинами. И только взводы автоматчиков пока ждали подхода немцев на дистанцию огня из ППШ. Но фашистская пехота неожиданно остановилась и начала отступление, кажется, еe командование решило подождать атаки своих танков, направленных в обход. Начштаба усмехнулся, за правым холмом заработали танковые пушки, немцы наткнулись на роту Т-34, ожидавшую их там. Ну что же, и про эти немецкие танки можно забыть, тридцатьчетверки для них слишком опасный противник, даже при двойном численном превосходстве немцев. Немецкая пехота продолжала откатываться от траншей, медленно отползали уцелевшие транспортеры и броневики. Вот еще один из них получил попадание снаряда из танковой пушки, остановился и задымил. Первая атака была отбита.

Теперь нужно ждать подхода немецкой артиллерии и, возможно, авиации, а потом фашисты попробуют еще раз. Подполковник Герман был спокоен, он не показал еще и половины своей огневой мощи, даже артиллерия вела огонь только половиной батарей. Да и бронебойщикам был приказ стрелять только по тем целям, которые недоступны артиллерии. Вскоре к его позициям стали подходить освободившиеся от боя с немецкими танками танковые роты. Подъехал комбриг. Подтянулись сводные дивизионы, уцелевших в бою пушек противотанкового полка. Начштаба доложил о результатах боя, высказал предположения о возможных действиях немцев:

— Должны они еще раз попробовать в этом месте, вот только подтянут еще один батальон, а то и два. Сил у них предостаточно. Да и мы здесь не особо шумели, так что наших настоящих возможностей они не знают.

— Ты, Александр Викторович, соседям с севера передай, что возможна попытка прорыва через них, если не сейчас, то после второй атаки. — Сказал комбриг.

— Хорошо, Иван Михайлович, передам. — Ответил Герман и продолжил. — У меня подготовленные позиции для одного дивизиона пушек есть, а второй я думаю перебросить за правый холм, танковую роту усилить. Немцы про нее уже знают, могут попытаться там прорываться. Остальные танки первого батальона в бой пока не вводились, я их передвинул на пару километров западнее, там можно скрытно к дороге выйти и в тыл немцам ударить, если они нас очень сильно прижмут.

— Пожалуй, Александр Викторович, так и сделаем. А второй батальон тридцатьчетверок перебросим к дороге и пройдемся по ней, когда немцы в бой втянутся. Наша с тобой задача не просто удержаться на позиции, а оставить здесь всю танковую дивизию немцев.

— Да мы же, товарищ комбриг, осторожничали, чтобы раньше времени их не спугнуть.

Вскоре немцы подтянули свои батареи, развернули их под прикрытием придорожного кустарника и открыли огонь. Первые снаряды попали с недолетом, но следующий залп лег вблизи траншей. Обнаружившие себя во время первой атаки, батареи противотанкового полка открыли ответный огонь, вскоре сведя все усилия немцев к контрбатарейной борьбе.

С запада донесся гул. "Воздух", — закричали наблюдатели. На позиции бригады заходила девятка немецких пикирующих бомбардировщиков. Навстречу "лаптежникам", прозванным так за неубирающееся шасси с обтекателями, взметнулись огненные трассы зенитных пушек и крупнокалиберных ДШК, приданных бригаде. Немецкие пикировщики устремились к земле, достигли точки сброса, от них отделились бомбы и накрыли траншеи стрелковых рот. Но и немцы не все сумели выйти из атаки, один из них задымил двигателем и, теряя высоту, ушел на север. Из него выбросился летчик, раскрылся парашют и его стало сносить ветром в сторону немецких позиций. Фашистские самолеты начали второй заход, когда с востока на них выскочила тройка краснозвездных истребителей. Два пикировщика были сбиты сразу, остальные, сбившись тесной группой, полетели на запад, отстреливаясь от заходящих в атаку истребителей из кормовых пулеметов. Вот вспыхнул еще один "лаптежник", но и один из истребителей задымил и вышел из боя, повернув на восток. Отогнав немцев, уцелевшие в бою истребители развернулись и пошли в сопровождении своего поврежденного товарища.

В это время немецкая пехота пошла в атаку по всему фронту обороны бригады. Густой цепью под прикрытием бронетранспортеров и уцелевших броневиков, не менее полка, в несколько линий двигались вперед. Скромничать против такой силищи не стоило и комбриг, принявший руководство боем, отдал приказ о начале огня из всех орудий. Ударили все пушки, теперь полного, артиллерийского полка, заработали орудия закопанных в землю легких танков. В немецких цепях появились громадные фонтаны земли, это заработали новые 120-миллимитровые минометы и тяжелые самоходки батареи СУ-152. Цепи фашистской пехоты увеличили скорость, пытаясь выйти из под огня пушек, но попали под огонь обычных минометов. Заработали пулеметы, отсекая пехоту от вырвавшихся вперед бронетранспортеров. Открыли огонь все противотанковые ружья батальона, и вскоре, сумевшие прорваться через огонь батарей, транспортеры один за другим стали останавливаться, не дойдя до траншей несколько десятков метров. Подошедшая на пару сотен метров пехота была встречена кинжальным огнем пулеметов и автоматов и залегла. Все попытки унтер-офицеров поднять солдат в атаку заканчивались ничем. Атака захлебнулась, но оказалось, что отойти от русских позиций также трудно, как и подойти к ним. Были подбиты почти все транспортеры и броневики. В передовых цепях не осталось офицеров, на которых целенаправленно охотились русские снайперы. Солдаты перебежками отходили, прикрываясь горящими бронированными машинами, но каждый рывок стоил им убитых и раненых, выкашиваемых русскими пулеметами. От передовых цепей, когда они сумели отойти на расстояние, на котором огонь пулеметов потерял свою эффективность, осталось не более трети первоначального состава. Потери следующих линий были меньше, но все равно ужасали. Таких потерь немецкая пехота не несла никогда и нигде!

Но это было только началом конца. Не успели уцелевшие в атаке солдаты отойти на первоначальные позиции, как опять ударили русские пушки и со всех сторон стали выезжать танки. Много танков. Немецкие солдаты побежали к дороге, к оставленным на ней машинам, еще не зная о том, что на нее уже выскочили с двух сторон русские танки. Выбежавшим к ней открылась ужасная картина. По дороге, сминая машины, двигались тяжелые русские танки. Сидящая на них пехота вела огонь из автоматов по всем, кто пытался оказать сопротивление. Солдаты бросились обратно в поле, но и там волной катились русские БТ. В чистом поле даже легкий танк неодолимый противник, единственный исход схватки с которым, чаще всего, смерть храброго дурака, осмелившегося на это. Когда же и с запада выкатились русские танки, немецкие солдаты стали бросать оружие и сдаваться. Бой закончился.