Майская Гроза

20 мая 1941 года. Н-ская пограничная застава

Командир погранзаставы капитан Гуляев получил приказ еще вчера днем, но с категорическим предупреждением сообщить о нем, только за час до начала войны. Весь вечер и начало ночи он метался по канцелярии заставы, пил чай, иногда поглядывал на бутылку водки, стоящую в шкафу, но воздерживался, понимая, что ему нужна трезвая голова в ближайшие сутки. Единственное, что он мог себе позволить — это усиление дозоров напротив моста через Западный Буг. Взрывать мост, также категорически, запретили. Когда к началу третьего часа ночи к мосту подошли передовые части немцев, он, согласно приказу, отозвал свои дополнительные посты на заставу. Впрочем, застава давно уже не походила на то, что было видно снаружи. Под всеми сооружениями и внешней стеной еще месяц назад были оборудованы блиндажи, доты и крытые переходы. В дополнение к штатному вооружению на заставе появились минометная батарея, два крупнокалиберных пулемета ДШК и столько же противотанковых ружей Дегтярева, недавно поступивших на вооружение. К трем часам ночи на заставе сосредоточился весь еe состав, были приведены в боевое состояние все доты и внешние посты. Когда к мосту через Буг кинулись передовые немецкие танки, оставшаяся у моста охрана, согласно тому же приказу, постреляла для порядка и оттянулась к заставе. Капитан, в бессильной злости, наблюдал, как через мост проходили немецкие танки, как напротив его заставы стали сосредоточиваться первые группки немецкой пехоты, лениво пренебрегающей элементарными предосторожностями. Если бы не приказ, он бы показал этим самоуверенным болванам, что такое настоящая война, а не "легкая прогулка по Европе". Но приказ был категоричен и жесток, запрещалось проявлять любые признаки "излишней активности", пока через Буг не пройдут танковые дивизии противника. Вот и приходилось смотреть как через мост, который в любую минуту можно было превратить в груду металлолома, рвались танки Вермахта.

Ситуация изменилась к девяти часам утра, когда немецкая пехота попыталась нанести первый удар по заставе. Ленивые и самоуверенные действия немцев вызвали у начальника заставы удивление, и, вполне объяснимое, желание показать этим дуракам, что воевать умеют не только они. Первые же очереди пулеметов заставили фашистскую пехоту залечь, а залпы ротных минометов отползти назад, оставив несколько тел на ярко-зеленой весенней траве. Вторую атаку, спустя полчаса, они уже проводили по всем канонам немецкой военной науки. Вначале короткий артналет минами по внутреннему дворику заставы, который показался немцам очень эффективным, но на самом деле никакого вреда личному составу не нанес, а то, что стекла на заставе повылетали и стены осколками посекло, это отремонтировать недолго. Наверху из пограничников были только пулеметчики на вышке, но она обшита изнутри стальными листами, которые легко выдерживают винтовочные пули и осколки снарядов и мин. Весь остальной состав находился в дотах за толстыми бетонными стенами, которые и не всякий снаряд возьмет. Минометчики погранзаставы также были в укрытии и, когда пулеметчики с вышки засекли расположение немецкой батареи, быстро вернулись на позицию и с первого же залпа положили мины точно посреди немецких минометов, надолго выведя их из строя.

Немецкая пехота короткими перебежками устремилась к заставе. Из цепи стали вываливаться отдельные фигурки, это заработали снайперы заставы. Остальные пограничники вооруженные ППД и ППШ ждали, когда немцы подойдут на дальность действительного огня. Ободренные жидким огнем со стороны заставы немцы решили сделать рывок и подойти на дальность броска гранаты. Они по команде вскочили и побежали, стреляя на ходу из винтовок. Когда расстояние до них сократилось до трехсот метров, заработали два из четырех пулеметов этого направления. Капитан не хотел раньше времени показывать всю свою огневую мощь. И только когда немцы подошли на сто пятьдесят метров пограничники ударили из всех стволов. Кинжальный огонь за несколько секунд выкосил большую часть атакующих, оставшиеся в живых счастливчики упали на землю, пытаясь сильнее в нее вжаться и безуспешно ища бугорок, за который можно спрятаться. Но бугорков не было, командир заставы велел сровнять все неровности на дальности двести метров от стены еще в прошлом году. Бойцы постреливали над головами немцев, мешая им подняться или отползти, а снайперы прореживали их цепь, выбирая унтер-офицеров.

Наблюдающий за атакой немецкий обер-лейтенант был потрясен столь быстрым и эффективным уничтожением целого взвода его роты. Он понимал, что шансов уйти живыми у его солдат практически не было. Легкое, как казалось вначале, развлечение превратилось в кровавую бойню. Глядеть как русские безнаказанно добивают его солдат, прошедших вместе с ним Польшу и Францию, было тяжело, но помочь им он ничем не мог. Нужны были пушки, а еще лучше танки. И хотя танки непрерывным потоком шли за его спиной, власти развернуть их на заставу у него не было. Пришлось сообщать командиру батальона, ждать когда он подъедет, затем ждать когда тот договориться с танкистами. Спустя час к расположению его роты подошел взвод легких танков Pz-II. Развернувшись цепью танки двинулись к заставе, за ними прикрываясь танковой броней побежали оставшиеся взводы. Обер-лейтенант успокоился, кажется на этот раз русским конец. Даже мины, которые начали взрываться на пути его солдат, танкам не помеха. Заработали 20-миллимитровые танковые пушки, снаряды начали рваться на стенах заставы. Когда остановился первый танк, он ничего не понял, решил, что какая-то поломка, но струйка дыма из моторного отсека объяснила все лучше любых слов. Спустя пару минут остановились еще два танка. Высунувшиеся из люков танкисты по очереди нелепо взмахивали руками и оставались висеть на башнях. Первый танк уже горел вовсю, из него никто не вылез. Оставшиеся два танка, почуяв неладное, стали отползать назад, но вот лопнула гусеница у одного и он завертелся на месте, танкисты остановили его, неудачно повернув бортом к заставе. И тут обер-лейтенант с командиром батальона увидели четкий трассер явно большого калибра, вошедший в борт танка. Внутри детонировало топливо, из открывшегося люка выплеснулось наружу пламя, стали рваться снаряды. Атака захлебнулась, оставшийся танк на полной скорости задним ходом бежал от заставы, стремясь увеличить расстояние до безопасного. Потрясенные офицеры видели беспорядочное бегство своих солдат, горящие ярким бездымным пламенем танки.

— Что это было, Вили? — спросил наконец командир батальона.

— Не знаю, господин гауптман, — ответил обер-лейтенант, — ничего подобного не видел. Похоже на противотанковое ружье, но такого калибра?!

— Если нас каждая застава так встречать будет, то лучше повернуть назад, пока нас всех не перебили, — проворчал гауптман, предварительно убедившись, что его никто кроме Вилли не слышит.

Командир роты только кивнул в ответ. Высказывать подобные мысли было небезопасно и в немецкой армии. Одного агента гестапо среди своих солдат они знали точно, а сколько еще неизвестных. Обер-лейтенант с запоздалым сожалением подумал, что надо было этого доносчика отправить в атаку с первым взводом, от которого практически ничего не осталось.

Заметив горящие танки, с дороги свернула машина с каким-то генералом. Гауптман побежал докладывать, командир роты постарался убраться от начальства подальше, ушел к солдатам своей потрепанной роты. Еще недавно гордые своим превосходством немцы, теперь выглядели неуверенно, убедившись в эффективности русской обороны. Офицер их понимал, погибать в начале победоносной войны обидно и глупо. То что, в конце концов, русских они разобьют, он не сомневался, как и его солдаты. Вот только цена победы сегодня сильно выросла в его представлении. Подошло время обеда, появилась кухня, солдаты получили свои порции и разбрелись по группкам, ели, что-то негромко говорили, оглядываясь на офицеров. Обер-лейтенант понимал, что, если он не получит помощь, взять русскую заставу с солдатами только своей роты не сможет. К счастью отдавать приказ о новой атаке пока не спешили. Прибежал связной от командира батальона, передал приказ обойти заставу, блокировать все подступы к ней и ждать подхода артиллерии. Услышав о пушках повеселели солдаты. Фельдфебели начали разводить солдат по постам, огибая заставу на максимально возможном расстоянии. Русские молчали, наверное, экономили патроны. А может, поняли, что сопротивляться бесполезно, с заставы очень хорошо видны войска нескончаемым потоком текущие на восток.

Капитан Гуляев осматривал из бойницы дота, как немцы охватывали его заставу. Беспокойства по этому поводу он не испытывал. Бежать с заставы пограничники не собирались, ждать помощи, согласно полученному приказу, раньше ночи нечего. К тому же застава еще не показала противнику всей своей огневой мощи. Капитан до сих пор не применил ДШК, хотя пулеметчики и смотрели на него умоляющими взглядами. "Рано еще", — неизменно отвечал он, — "дойдет и до вас очередь". Применение ПТРД потрясло своей эффективностью и его. Когда первый номер расчета сержант Рахимов, из казанских татар, с первого же выстрела остановил танк, он не поверил. Но вторым выстрелом был подбит еще один, одновременно расчет второй бронебойки из третьего дота остановил третий. Выскакивающих танкистов успокоили снайперы, танки уже горели. Оставшиеся немецкие Т-2 начали бежать. Расчет третьего дота перебил гусеницу у четвертого танка, а когда тот повернулся, Рахимов всадил ему в борт бронебойно-зажигательный, попав в бак с топливом. Взрыв танка впечатлил всех, даже самих бронебойщиков. Пехота немцев, увидев столь эффектную расправу, дала драпа, даже не подойдя на дальность огня из автоматов. Только снайперы успокоили нескольких.

Пограничники были довольны. Они уже положили фашистов едва ли не больше, чем их самих на заставе, не потеряв при этом ни одного человека. И только командиры не спешили радоваться, понимая, что оставить их заставу у себя в тылу немцы не смогут, значит будут наращивать силы пока не возьмут заставу или, что вернее, не сравняют еe с землей подтянув артиллерию. Понимали они и то, что в ближайшее время фашисты активных действий предпринять не смогут, поэтому часть бойцов отправили отдыхать. Прикорнул на кровати в блиндаже и командир, оставив вместо себя политрука Федина. Проснулся он оттого, что его трясли за плечо. "Началось", — было первой мыслью. Он побежал по крытым переходам за вестовым в первый дот. Политрук уступил ему место у амбразуры. Метрах в семистах немцы устанавливали на прямую наводку две противотанковые пушки калибром в 37 миллиметров.

— И что они хотят этими пукалками сделать? — пошутил политрук.

— Против наших дотов ничего не смогут, — ответил капитан, — а вот пулеметчики на вышке в опасности. — Он повернулся к расчету ДШК. — Пришло ваше время, сержант.

Те уже устанавливали свой пулемет у амбразуры. Без суеты и спешки первый номер сержант Иванов, этот владимирский, выставил прицельную планку, расстояния давно измерены, а некоторые точки даже пристреляны. Немцы начали наводить пушку, но гулко ударила бронебойка, и немецкий наводчик отлетел от орудия с развороченной грудью. Командир орудия кинулся на его место, но тут заработал ДШК. Крупнокалиберные пули прошивали орудийный щит, отбрасывая людей назад, вернее то, что остается от человека после попадания такого боеприпаса. Вторая пушка успела сделать один выстрел, но и с ней было покончено совместными усилиями ДШК и бронебоек.

— Вот это да! — восхитился политрук. Капитан только довольно кивнул. Еще некоторое время они выиграли, пока немцы не подтянут что-нибудь посолиднее. Он глянул на часы — три часа дня. До темноты еще много, значит по крайней мере еще одна атака сегодня обязательно будет.

Показательный расстрел орудийных расчетов изумил всех наблюдавших за ним немецких офицеров. А их на наблюдательном пункте, за последним уцелевшим танком, было уже более десяти. Командир батальона потрясенно смотрел на своих командиров рот и командира дивизии, решившего увидеть уничтожение упрямых русских. Генерал молчал, кажется, впервые за всю свою боевую карьеру он растерялся и не хотел показать это своим подчиненным. "Да это не Франция", — думал гауптман, потирая рукой старый шрам на шее, полученный еще под Варшавой, — "и даже не Польша". Польские солдаты храбро сопротивлялись, несмотря на предательство своих генералов, сбежавших подальше от фронта после первых же ударов вермахта, пока еще надеялись на помощь англичан и французов, но, поняв, что и союзники их предали, сложили оружие. Он, тогда еще обер-лейтенант, получил ранение осколком польского снаряда за два дня до окончания боев. А во Франции для их полка вообще была прогулка, а не война. За всю французскую компанию его батальон не потерял столько людей, сколько здесь за половину дня, а ведь русскую заставу все равно придется брать, и брать его батальону. Нужно будет перебросить сюда вторую роту, Вилли один не справится. Краем глаза он наблюдал за командиром дивизии, растерянность у генерала прошла, и он начинал искать виноватого, осматривая стоящих вблизи офицеров. Гауптман тихо вздохнул, виноватым быть только ему, впрочем, нужно признать, что вина действительно есть. Он не принял всерьез это осиное гнездо с его просто игрушечными домиками, и дурацкой деревянной вышкой. Хотя теперь ясно, что это искусная маскировка. Не оставляло сомнений, что по углам стены оборудованы доты, а наличие у русских крупнокалиберных пулеметов, которые они только что очень эффективно применили, осложняло задачу по взятию заставы. Были, несомненно, и противотанковые ружья "чудовищного" калибра, значит легкие танки, приданные их дивизии, помочь ничем не смогут, разве что прибавить железных костров перед заставой.

— Кто командир роты, которой поставлена задача взять заставу? — Решился все-таки генерал.

Вилли отрапортовал:

— Обер-лейтенант Енеке, господин генерал.

— К закату взять и доложить, обер-лейтенант. — Жестко заявил генерал, посмотрел на горящие танки и тела солдат лежащих перед русскими дотами и добавил. — Пленных можете не брать.

— Что-то не видно желающих сдаваться. — Проворчал Вилли. На его беду генерал слышал эту фразу, вздрогнул как от удара, медленно повернулся к нему. Лицо побелело от бешенства.

— Что вы себе позволяете, обер-лейтенант! — Взъярился командир дивизии. — Офицерские погоны мешают? Приказываю лично возглавить атаку. Если не возьмете русскую заставу к вечеру, можете спарывать погоны.

Генерал развернулся и пошел к своей машине, за ним поспешили сопровождающие, оставив командира батальона с ротными решать поставленную задачу.

— Зря ты так, Вилли, — сказал гауптман.

— Извините, господин гауптман, не выдержал, готов понести наказание.

— Наказание ты уже получил. Как думаешь задачу выполнять?

— Если меня поддержат орудиями, то нанесу удар с противоположной стороны, пока вы будете обрабатывать эту, отвлекая русских. Не может быть, чтобы и с той стороны у них столько же стволов было. Только надо не только обстрелять, но и атаку имитировать, поэтому мне помощь нужна, хотя бы одним взводом.

Командир батальона согласно кивнул, вряд ли в такой патовой ситуации можно придумать что-либо еще. К тому же Енеке был хорошим командиром, не раз показывал и ум и храбрость. Он отдал приказ о перегруппировке двух взводов второй роты к заставе, предназначенные им для проверки окрестных селений — деревни русских никуда не денутся. Спустя еще минут сорок подошла батарея 75-миллимитровых пушек, которые он разместил подальше от русских дотов, резонно полагая, что пусть лучше пострадает меткость, чем потерять еще несколько расчетов. Расстрелянные русскими пушки сиротливо стояли на позициях, желающих вытащить их оттуда не находилось. Не было там и раненых, от таких пуль чаще всего умирают сразу, если не повезло получить еe в грудь или живот. Да и оторванные руки и ноги не продляют жизнь, поэтому не стоило терять людей в попытке выносить погибших.

Обер-лейтенант собрал своих солдат с обратной стороны заставы, распределил их по двум атакующим группам, выделил группу огневой поддержки и внимательно осматривал заставу, пытаясь определить огневые точки русских. Стена казалась монолитной, теплилась робкая надежда, что доты русские оборудовали только со стороны шоссе, но проверить это можно было только атакой. В ожидании артподготовки он отдал приказ снайперам прощупать пулеметную вышку заставы. Трассеры, как он видел в бинокль, впивались в доски ограждения, но что с ними происходило дальше, видно не было. То ли они пробивали их насквозь, то ли застревали в них. Русские пулеметчики признаков жизни не подавали, то ли действительно были убиты в предыдущих атаках, то ли ждали, когда его солдаты поднимутся. Наконец ударили пушки, и первые разрывы поднялись за противоположной от него стеной. Второй залп лег точнее, вверх полетели осколки кирпича, взлетели и опали железные листы крыши. Третий залп поднял в воздух казарму заставы.

Обер-лейтенант снял фуражку, заменив еe на каску, и оттянул затвор автомата. Атаки он не боялся, генерал решил его наказать тем, что ему приходилось делать по собственной воле и не один раз. Вилли Енеке свои кресты, первый в Польше, а второй во Франции, заработал не задницей в штабе. Пусть командир дивизии своих штабных крыс пугает атаками, а не боевого офицера, прошедшего всю Европу.

После пятого залпа наступила тишина и командир роты поднял своих солдат в атаку. Первую сотню метров они бежали в тревожной тишине, надеясь что русские все погибли, что они не успеют перегруппироваться, что с этой стороны стены нет дотов. А вдруг! Надежда росла, солдаты увеличивали скорость, когда, сначала, с вышки заработал пулемет, а затем у нижнего обреза стены расцвели многочисленные огненные цветы и из строя с криками боли стали выпадать те, кому не повезло получить первую пулю. Но солдаты еще бежали, надеясь, что они успеют, что пуля пролетит мимо, что не могут они умереть в первый день. Но когда по их цепи открыли огонь крупнокалиберные пулеметы (сразу два!), атака захлебнулась. Они попытались залечь, но несколько мин, легших среди них, и как только русские минометчики уцелели при обстреле, заставили их вначале отдельными группками, а затем и всем остальным оттянуться на первоначальный рубеж, потеряв при отходе еще несколько человек. Последний получил крупнокалиберную пулю в спину, когда обер-лейтенант спрыгивал в овражек, из которого они начинали атаку. Его тело отлетело вниз и ударило офицера в спину, опрокинув на дно овражка. Солдаты немедленно вытащили Вилли из-под трупа, но сам вид изломанного окровавленного тела вызвал у него приступ животного страха, впервые за день и второй раз за всю войну. Он вдруг понял, что он Вилли Енеке, двадцати четырех лет от роду, обер-лейтенант и командир роты, кавалер двух железных крестов, может навсегда остаться под стенами этой заставы. Его начала бить дрожь, кто-то из солдат протянул ему флягу, Вилли отхлебнул воду отдающую металлом. Понемногу он успокоился, но глядя на солдата, прикрывшего его от русской пули, вдруг понял, что уцелел только по чистой случайности. Впрочем, обер-лейтенант Енеке не зря пользовался в своем батальоне славой "храброго дурака". Вилли решительно отбросил все страхи и начал готовить солдат к очередной атаке, у него, вдруг, появилась уверенность, что эта компания для него последняя. Или его убьют, или он подаст в отставку, как только они войдут в Москву.

После второго обстрела, длящегося уже полчаса, Вилли опять повел свою роту в атаку. Рывком преодолев первые двести метров, солдаты залегли и перебежками начали выдвигаться к русским дотам, надеясь дойти на бросок гранаты. Русские вначале нерешительно постреливали в их сторону, но стоило роте подняться для последнего рывка, как начался ад. Воздух наполнился свинцом, каждый преодоленный метр стоил им нескольких человек, но они продвигались вперед. Солдаты начали готовить гранаты, когда первые вырвавшиеся вперед выскочили на минное поле. Это было все. Глядя как подлетают в воздух солдаты первой шеренги, обер-лейтенант дал команду на отход.

Когда перед заставой у дороги замаячили немецкие солдаты, капитан Гуляев оторвался от бинокля и сказал политруку:

— А ведь это другие!

— Почему ты так решил? — спросил Федин, в свою очередь поднося бинокль к глазам.

— Непуганые! Те, которые здесь были, в полный рост уже не ходят. Симоняк, — обратился он к снайперу, — сумеешь кого-нибудь снять?

Снайпер посмотрел в амбразуру, сверился со своей книжкой, и ответил:

— Далековато, товарищ капитан, но попробовать можно.

Он долго прицеливался, наконец, нашел цель и плавно нажал спуск. В толпе немцев упал один, они с удивлением оглядывались по сторонам, ничего не понимая, но когда упал второй, все дружно попадали на землю.

— Вот так и надо, — сказал командир заставы, — привыкайте сволочи ползать, ходить господами по нашей земле мы вам не позволим. Политрук, бери бойцов и переходи к тыловой стороне, атака будет оттуда.

— Почему ты так решил?

— Потому что непуганых баранов, наверняка, отправят в отвлекающую атаку. По крайней мере, я бы поступил так, а почему немцы должны думать по-другому. И убери минометчиков со двора, сейчас обстрел начнется.

Политрук кивнул, и, забрав большую часть пограничников, по переходам отправился в доты тыловой стены. Сразу же после их ухода перед дотами поднялись первые султаны разрывов, открыли огонь немецкие батареи. Следующие залпы накрыли территорию заставы. Капитан, кусая губу, считал залпы, на вышке оставались пулеметчики, конечно, можно было их оттуда отозвать, но подняться обратно после обстрела они не сумеют. Приходилось жертвовать ими, так как из дота хорошо оборонятся, но из него очень мало видно. После пятого залпа немцы пошли в атаку, но напуганные снайперским обстрелом, а также видом горящих танков и телами своих однополчан перед русскими дотами, продвигались нерешительно. Нескольких очередей из "максима" было достаточно чтобы остановить их, а затем заставить оттянутся на линию начала атаки. Впрочем, капитан другого от отвлекающей атаки не ожидал, он прислушивался к звукам боя у тыловой стены. Но и там немцы не ожидавшие такого отпора, не выдержали и отошли. Очередная, третья уже, атака была отбита.

Следующие часы слились в непрерывные обстрелы, перемежающиеся атаками со всех направлений. Немцы раз за разом поднимались на штурм, но наткнувшись на все еще плотный огонь, отходили, чтобы в следующий раз попробовать в другом месте. Появились убитые и раненые. Накрыло минометчиков, когда они обстреливали, обнаруженную наблюдателями с вышки, немецкую батарею. Два расчета погибли сразу, оставшиеся два, перевязав раны и переждав артналет, все-таки накрыли немецкие пушки, судя по уменьшившейся интенсивности огня. Снарядом снесло основание вышки и она упала на землю, оба пулеметчика получили ранения. Во время четвертого обстрела снаряд попал в амбразуру третьего дота, разворотив стену, из восьми человек, находившихся в этот момент в нем, уцелело трое. Были потери и в других дотах, от влетающих внутрь осколков и от обстрела вражеских снайперов. Два снаряда попали в центральных крытый ход, образовав на его месте большую воронку, перебегать из фронтальных в тыловые доты, можно было только по боковым траншеям, но и их наполовину засыпало землей и битым кирпичом. Перебрасывать людей для отражения атак стало труднее. После пятой артподготовки гарнизоны дотов изолировало окончательно, перебегать можно было только по воронкам, которые покрывали всю территорию заставы, под непрерывным огнем вражеских пулеметов. Впрочем, смысла в этих рокировках уже не было, немцы непрерывно атаковали заставу со всех сторон. Два раза через развалины третьего дота группы немецких солдат прорывались внутрь двора, вернее того, что от него осталось, но для этого случая были предусмотрены амбразуры, выходящие внутрь. Смертельно уставшие люди вповалку падали на пол, как только захлебывалась очередная атака. Заканчивалась вода, большая часть которой уходила на охлаждение пулеметов. Перебило телефонные провода и состояние других дотов можно было определять только по пулеметному огню из них.

Капитан Гуляев привалился к прохладной стене дота, пытаясь хоть немного охладиться в духоте бетонной коробки. Отбили седьмую атаку. Телами в серой полевой форме были устланы все подходы к доту, догорал последний танк, который немцы все же решились бросить в атаку. Рахимов успокоил его двумя последними патронами и отбросил бесполезное теперь ружье. "Надо бы его к награде представить", — думал командир заставы, глядя на невысокого крепыша татарина, — "если живые останемся". Сожаления по поводу возможной гибели он не испытывал, тупая усталость вытравила все чувства, в том числе и страх смерти. Жалел он только об одном, что так и не сказал своим бойцам о второй части приказа, где ему сообщалось, что его застава прикрывает сосредоточение наших войск для контратаки. Держаться им осталось часа полтора, вот только доживут ли они до этой минуты. Капитан со стоном поменял позу, болело все тело, ныло натруженное прикладом пулемета плечо.

— Капитан, последняя лента осталась, — сообщил первый номер ДШК сержант Иванов, — на одну атаку, а потом. — Он махнул рукой.

— Не зря хоть помираем? — спросил ефрейтор Сидорчук первый номер последнего оставшегося "максима", у другого распороло осколком рубашку ствола и его заклинило от перегрева, хорошо хоть к концу атаки.

— Не зря. — Решился наконец-то капитан. — Через полтора часа наши начнут атаку на мост. В лесу за нами две дивизии стоят. Вот мы и держали тут немцев, чтобы у них желания проверить лес не возникло.

— А чего же тогда столько фашистов к нам пропустили? — удивился Рахимов. — Да двумя дивизиями мы бы их тут неделю держали.

— А потом? — вопросом ответил ему Иванов. — В лоб их штурмовать? Правильно сделали. Сейчас подпустят эти танки к подготовленным позициям и раскатают в железный блин. Пусть потом Гитлер без танков повоюет. Жаль только мы не увидим.

— Не спеши ты нас хоронить, — ответил ему капитан, — немцы тоже не железные. Сам видел в последнюю атаку еле шли, и залегли сразу, даже на автоматный огонь не подошли.

Гауптман Мильке, привалившись спиной к дереву, раздраженно смотрел на Солнце, которое чертовски медленно опускалось к горизонту. Гауптман устал от непрерывных атак, беготни и криков. С каждым разом солдат все труднее было поднимать на русские пулеметы, в глазах у них плескался страх, и то, что они могли его пересиливать и вновь бежать на упрямые русские доты, было просто чудом. Но всему есть предел, и их пределом стала последняя, седьмая, атака. На этот раз они даже не дошли до дальности огня русских автоматов, которых у тех оказалось невероятно много. Ударили пулеметы, упали первые убитые и раненые, и солдаты, прихватив тех кто еще подавал признаки жизни, оттянулись назад. Атака захлебнулась и на этот раз.

Батальон, уже к пятой атаке втянутый в бой почти полностью, за несколько часов боя потерял половину наличного состава убитыми и ранеными. Таких потерь они не несли никогда. Выбыли почти все офицеры, русские снайперы целенаправленно охотились на них, стоило только в цепи появиться офицерской фуражке. Тяжело ранен Вилли, которого удача хранила почти до конца, но и он получил свою долю свинца в грудь. Солдаты не оставили в поле командира, которого они уважали и любили, хотя нужно сказать, что русские не стреляли по раненым и тем, кто их вытаскивал. Они были честным противником, и самое главное — очень грозным противником. Сегодняшний бой окончательно убедил его в том, что нужно оттягиваться назад в Польшу, пока не поздно. Пока они только пощекотали русского медведя за шерстку и он сердито отмахнулся от них лапой. А что будет, когда он всерьез разозлится? Гауптман поменял позу и посмотрел на своих солдат. Никто не рисковал встречаться с ним взглядом, каждый находил какое-либо срочное дело в стороне. Мильке понимал, что поднять их в еще одну безнадежную атаку он не сможет, да и не хочет, признался он сам себе. Генералам легко отдавать приказы, а ему теперь подписывать больше сотни сообщений о смерти за один день!

На шоссе показалась машина командира дивизии, гауптман встал, отряхнул и оправил форму и приготовился рапортовать. Генерал вышел из машины, окинул взглядом солдат, командира батальона, приготовившегося докладывать, и пошел сквозь придорожную лесополосу к заставе. Картина, которую он там увидел, потрясла его. Поле устланное телами солдат его дивизии, лениво чадящие танки и груда развалин на месте русской заставы.

— Вы взяли еe, гауптман? — спросил он.

— Никак нет, господин генерал, — хриплым голосом отрапортовал тот.

— Но почему, — удивился генерал, — там же уже ничего нет, только груда кирпича?

— Доты еще целые, — ответил Мильке, и увидев удивленный взгляд генерала, добавил, — три из четырех.

— Вы хотите сказать, что наши орудия не смогли пробить стены дотов?

— Так точно, господин генерал, разрушен только один, потому что удалось попасть в амбразуру. Попадания в стены и крыши разрушить их не смогли. Как докладывали солдаты побывавшие около разрушенного дота, стены в нем толщиной более полуметра. Наши солдаты пытались в него проникнуть и закрепиться, но остававшиеся внутри русские взорвали его вместе с собой и нашими солдатами.

— Гауптман, я не поверю пока не увижу это собственными глазами, поднимайте солдат в атаку.

— Господин генерал, солдаты устали, они уже предприняли семь атак, мы потеряли половину батальона. У меня не осталось офицеров, погибли почти все унтер-офицеры. Я не смогу поднять их еще раз.

— Что значит не сможете? — Начал распаляться генерал. — Не можете поднять солдат, значит не можете быть командиром батальона. Я найду вам замену! — Он начал осматриваться по сторонам, но не обнаружил ни одного офицера среди солдат батальона, наконец он перевел взгляд на свою свиту, толпящуюся около машин. — Майор Гюпсо, ко мне.

К генералу подбежал подтянутый адъютант, отдал честь.

— Майор, вы должны взять эти развалины, — поставил ему задачу генерал, — ибо некоторые бывшие офицеры, заявляют, что это невозможно.

Адъютант посмотрел на развалины, на генерала, перевел удивленный взгляд на Мильке, опять на развалины и кивнул. Он развернулся к солдатам и начал энергично формировать их в цепь. Теперь бывший, командир батальона отошел в сторону на несколько метров и прислонился спиной к дереву. Ему было жалко солдат, несколько из них опять погибнет. Жалеть штабного дурака он не собирался, хотя приговор ему уже подписан, такую мишень русские не упустят. Энергичными выкриками подбадривая солдат, майор заставил цепь подняться и ленивым шагом двинуться к заставе. Русские молчали, ожидая когда цепь немецкой пехоты сократит расстояние. Мильке закурил сигарету и впервые за день окинул взглядом окрестности. Отстоящий от дороги метров на восемьсот лес уже начал темнеть, солнце почти касалось далекого горизонта. Темнели вдали крыши ближайшей деревни, которую он так и не успел проверить. По дороге по-прежнему двигалась техника, хотя танков уже не было, только автомобили, двигались тыловые службы ушедших вперед танковых дивизий. Хотя появилось и что-то новое — навстречу бензовозам и машинам со снарядами двигалась длинная колонна санитарных машин и наскоро приспособленных для перевозки раненых грузовиков. В них были раненые, много раненых! Мильке даже забыл про сигарету, считая проходящие мимо автомобили со страшным грузом. Если раненых столько, значит досталось не только ему. Где-то там впереди идет тяжелый бой, русские перемалывают их корпус, ведь судя по длине колонны, здесь более батальона. А убитые! Их вряд ли намного меньше. Потрясенный Мильке вдруг понял причины нервозности генерала — ему нужен был успех, хоть какой-нибудь но успех.

Он перевел взгляд на цепь своих солдат. Они уже перешли ту грань, когда еще можно просто оттянуться назад. Теперь русские непременно начнут огонь. Так и произошло. Мелькнула в амбразуре русского дота еле различимая вспышка и красавец адъютант ухватился руками за грудь, заваливаясь вбок. Мильке закрыл глаза, чтобы не видеть, как русские пулеметы будут выкашивать его солдат, он уже достаточно насмотрелся на это зрелище за сегодняшний день. Застрочил пулемет, но достаточно быстро умолк. Мильке открыл глаза, солдаты, не дожидаясь, когда пули начнут их прореживать, упали на землю, раздумывая стоит ли отползать назад под гнев командира дивизии, или лучше полежать здесь, пока он не передумает брать упрямые русские доты.

Мильке перевел взгляд на генерала, окруженного несколькими штабными офицерами, и тут русские решили напоследок показать все, на что они способны. В доте засверкало большое пламя и Мильке немедленно упал на землю, понимая, что для русского ДШК, так кажется они его называют, осталась только одна достойная цель — генерал со свитой, прекрасно освещенный заходящим солнцем. Когда очередь замолкла, он поднял голову и обомлел. От генерала и его свиты осталась груда изломанных трупов, горела одна из машин, остальные превратились в груду металлолома продырявленные крупнокалиберными пулями. До потрясенного Мильке дошло, что он весь день ходил в пределах досягаемости русских ДШК, но по нему почему-то не стреляли! Если русские решились показать все свои возможности, значит что-то произошло. Он посмотрел на недалекую границу леса и похолодел — из леса длинной цепью выезжали русские танки, за ними выбегали густые цепи пехоты. Танки открыли огонь из пушек и пулеметов, на дороге начали взрываться машины. Мильке вскочил и побежал к своим солдатам, собираясь разворачивать их против русских, но из-за кромки леса выскочили русские самолеты, которых не было видно целый день, только свои четким строем проходили на восток, и на дороге начался ад. Русские штурмовики поливали огнем из своих пулеметов все, что могло двигаться в пределах их досягаемости. Мильке упал на землю, стараясь полностью вжаться в нее, надеясь что солдаты додумаются поступить также. Огненный ад на дороге, казалось, продолжался целую вечность. Оглохший гауптман потерял всякое ощущение времени, когда стрельба вдруг затихла и наступила тишина, прерываемая только ревом русских танков, которые, разбросав автомобили, въезжали на мост.

Вставать не хотелось, навалилась усталость за весь бесконечный и бессмысленный, как оказалось, день. Весь день они, как глупые мыши, грызли такой заманчивый и вкусный сыр, не догадываясь, что рядом облизывается довольная кошка, ожидающая, когда они поглубже вонзят свои мелкие зубки в приманку. Но вставать все равно пришлось, ибо требовательный пинок в бок других вариантов действий не оставлял. Встав, гауптман увидел русского солдата в светло-зеленой форме с карабином наперевес. Тот весело кивнул ему в сторону дороги, там уже толпились оставшиеся в живых солдаты его батальона и уцелевшие после налеты водители. Русские торопливо сформировали из них колонну, выделили конвой и погнали в сторону леса. Шагая по лесной дороге, Мильке видел многочисленные колонны русских солдат, выдвигающихся к захваченному их танками мосту. "Кажется, для меня война закончилась, может так и лучше", — подумал он, — "интересно, русские позволять написать матери, что я остался жив".

Пограничники в доте по очереди забывались коротким и тревожным сном. Пытался задремать и капитан, но провалиться в спасительную темноту сна не давала запредельная усталость. Капитан прикрывал на минуту глаза, но тут же вскидывался, ибо ему начинала сниться атака немецкой пехоты. Повторная попытка заканчивалась также. Тогда Гуляев бросил попытки задремать и устроился наблюдателем у амбразуры. Немцы укрылись в кустарниковом предполье лесополосы и тоже не подавали признаков активности. Так продолжалось почти час, давая надежду на то, что на сегодня бой закончился. Но вмешалось начальство немецкой пехоты, подъехали машины, из первой выбрался какой-то крупный чин, судя по числу сопровождающих. Он вышел за пределы кустарника и начал осматривать поле, представляя из себя отличную мишень, но все же далековато для прицельной стрельбы из винтовки, а тратить последнюю ленту ДШК не хотелось. К тому же оставалась надежда, что немцы на очередную атаку не решаться. Но когда один, из сопровождающих начальство, офицеров начал готовить немецких солдат к очередной атаке, капитан понял, что придется принимать еще один бой. Он поднял своих бойцов, они заняли места у амбразур и застыли в тревожном ожидании. Наконец, немецкая пехота, не торопясь, двинулась вперед и по еe поведению пограничники поняли, что и эту атаку удастся отбить. Так и получилось. Симоняк из своей снайперской винтовки сделал только один выстрел по офицеру, да Сидорчук недлинной очередью прошелся по немцам, как они сразу залегли, не высказывая желания продолжать атаку. Капитан посмотрел на часы и решился показать этому напыщенному болвану у дороги, что значит воевать с советскими пограничниками.

— Иванов, сумеешь достать их? — он кивнул на группку немецких офицеров у дороги.

— Конечно, смогу, — радостно ответил тот, выставил расстояние на прицеле и открыл огонь. Длинная, почти на всю ленту, пятьдесят патронов, очередь выкосила немецкое начальство, не ожидавшее этого, достала машины на дороге, одна из них вспыхнула. Иванов откинулся от пулемета, вытер пот и с довольным видом окинул своих товарищей.

— Ай, да молодец, Иванов, — похвалил его капитан, — буду просить для тебя орден у командования, да и остальные тоже достойны. Теперь будем жить!

От полноты чувств он начал хлопать своих бойцов по плечам. Те тоже заметили выдвигающиеся к дороге танки. Немецкие машины попытались увеличить скорость, чтобы выйти из под удара, но над дорогой пронеслись штурмовики — и начался разгром.

С трудом открыв покореженную осколками дверь дота, бойцы выбрались наружу. Чистый, по сравнению с духотой дота, воздух пьянил головы, холодил обнаженные тела, гимнастерки пограничники скинули еще во время первого часа. Капитан побежал проверять другие доты. Через двадцать минут около первого дота капитан выстроил остатки своей заставы. Пятнадцать закопченных, измученных бойцов, покрытых своей и чужой кровью, грязными кое-как замотанными бинтами, по привычке ровняли строй, ожидая подхода начальства. Подбежал Иванов, на немой вопрос командира ответил:

— Лазарет цел, в нем живых семь человек. Всего раненых двенадцать.

Капитан кивнул, провел расчеты и вздохнул, бой обошелся его заставе очень дорого. Из шестидесяти четырех человек в живых осталось меньше тридцати, из них способных держаться на ногах только семнадцать вместе с ним. Утешало то, что немцам он обошелся неизмеримо дороже, только с этой стороны заставы их лежало больше полусотни.

Подъехал бронеавтомобиль, из него вышел незнакомый генерал. Бойцы подтянулись, капитан шагнул навстречу и морщась от боли в плече, все-таки зацепило осколком, начал доклад:

— Товарищ генерал, личный состав заставы построен. Командир заставы капитан Гуляев.

— Вольно капитан, — ответил генерал, подошел к нему и добавил, — дай-ка я тебя обниму, герой. Молодцы пограничники, какие же вы молодцы. Всех к наградам представлю и живых и тех кто погиб. Сколько вас капитан?

— Шестьдесят четыре, товарищ генерал…было. В живых осталось двадцать девять. Те, кто еще может двигаться, все перед вами.

Генерал кивнул и, пройдя вдоль строя, по отечески обнял каждого. Смахнул рукой предательскую слезу. Оглядел развалины заставы, усеянное трупами поле перед ней, развернулся и сел в броневик, у него было еще много дел. К заставе подъехали санитарные машины, санитары кинулись вытаскивать раненых из дотов и блиндажей, две сестрички перевязывать ходячих. Капитан обессилено опустился на землю, он выполнил боевой приказ, но радости от этого не испытывал, мешала запредельная усталость. Он прилег на землю и забылся тревожным сном, который так долго бежал от него. К своему командиру подошел политрук и накрыл его плащ-палаткой, сам присел рядом, охраняя его сон.

А мимо них шли колонны солдат, вдали громыхали танки, переходя через мост в Польшу. Красная Армия собиралась железным катком пройтись по тылам группы армий "Юг".