Люди Икс: Последняя Надежда

Глава 22

Профессор, едва вернувшись домой, отправил Джин отдыхать, пообещав, что в следующие несколько часов возьмет на себя заботу о Рейчел, и более того, намекнул, что еще немного и забота ей вовсе не понадобится. Раздумывать над этим у нее не было сил: широкий жест профессора определенно имел смысл — Джин валилась с ног от усталости, но из благой идеи хорошенько выспаться ничего не получилось. Вместо того, чтобы подняться к себе, упасть на кровать и уснуть на ближайшие сутки, она сползла по стене их общей со Скоттом спальни, едва закрыв за собой дверь, и разрыдалась.

Пока Рейчел была в опасности, Джин держала себя в руках. Сейчас же полная мобилизация ее возможностей обернулась фатальным бессилием. Такой подлинной истерики с ней не случалось со старших классов школы, когда она впервые поняла, что не будет у нее никакой «нормальной» жизни. Никогда.

С тех пор она повзрослела и привыкла мечтать не о «нормальной», а о счастливой жизни. Эта мечта, в отличие от первой, включала в себя телепатические способности, работу в команде Икс, Скотта Саммерса, замужество, детей и долгую жизнь, наполненную приключениями. Но теперь и она полетела ко всем чертям! Джин сжала кулаки, сцепила зубы и зарычала, злые слезы обжигали щеки.

Она больше всех в команде знала о своем будущем, но многие знания приносят многие печали.

Теперь, когда она видела Феникса, Джин не могла не признать, что однажды станет опасной для окружающих, что придет день, когда ее собственные друзья должны будут ее убить. И что хуже всего, день этот придет не раз.

А Скотт? Что он почувствовал, когда понял, что его единственная дочь потенциально так же опасна, как ее покойная безумная мать? Теперь, когда все кусочки этой головоломки сложились воедино, стало ясно, что изолировать Морриган было единственно верным решением. Альтернативой было только убийство. И Скотт не смог поднять на девочку руку, потому что любил ее, хотя к тому моменту уже знал: Рейчел ненавидит его и винит в смерти матери.

О, с каким грохотом рушились воздушные замки! Что теперь делать? Как жить со всем этим? Если рассказать все как есть Циклопу, единственно верным и логичным его решением будет никогда не связываться с Джин, что автоматически приведет к смерти Морриган. По крайней мере, будь Джин на его месте, она бы так и поступила.

В коридоре раздались шаги, но погруженная в свои мысли Джин услышала их слишком поздно, чтобы заставить Саммерса развернуться и уйти или хотя бы убедить его, что ему тут нечего делать. Дверная ручка повернулась, Скотт шагнул в комнату и замер на пороге: далеко идти не было необходимости, Джин сидела у самой двери.

— В последнее время ты настолько часто появляешься в самый неподходящий момент, что я начинаю подозревать, что это твоя скрытая сверхспособность, — пряча заплаканные глаза, огрызнулась она.

Раз уж он все равно здесь, стоит рассказать ему, не так ли? Вот только с чего бы начать?

«Ты видел нашу девочку, дорогой? А теперь помножь на сто и получишь меня через несколько лет!»

— Во-первых, я скучал, — Скотт не торопясь закрыл дверь, на этот раз на замок, и сел рядом. — Во-вторых, Профессор прозрачно намекнул, что тебе я сейчас нужнее, чем ему. Как видишь, ничего сверхъестественного.

— Зануда, — фыркнула Джин и бросила в его сторону короткий взгляд, сумев уловить только краешек улыбки. Больше желания немедленно избавиться от Саммерса, было только желание никуда его не отпускать, потому что одно его присутствие успокаивало. Если Джин действительно суждено сойти с ума, то как долго она без него протянет?

— Можно подумать, ты не знала, с кем связалась, — Скотт все еще не пытался дотронуться до нее. К несчастью, он сам телепатом не был и не знал, где тот самый «нужный момент», когда прикосновение не будет расценено, как жалость.

«Если здесь кто-то не знает, с кем связался, так это ты!» — Джин вздрогнула, когда Скотт взял ее за руку и потянул к себе, но сопротивляться не стала. Она прижалась к нему, закрыла глаза и против воли, будто погружаясь в воду, стала проникать в его чувства. Сейчас, в его руках она чувствовала ту обволакивающую нежность, за отголоски которой в его сердце, через много лет после смерти Джин, будет так ненавидеть Рейчел та, другая женщина, исступленно ревнуя уже своего мужа к воспоминаниям… всего лишь воспоминаниям…

Какой бы тяжелой ни была ноша на твоих плечах, вдвоем ее нести легче. Но Джин не желала делиться, ведь это означало отравить Скотту несколько счастливых лет ожиданием ужасной развязки, подобно тому, как это сейчас происходит с ней. Ничего она ему не скажет и будь что будет.

Иногда правда — не такое уж и благо.

— Никаких новостей?

— Новостей? — Тед отвернулся от окна и присел на подоконник. За окном спускался вечер, зеленые лужайки перед Академией в лучах догорающего солнца казались фиолетовыми. Ничто не напоминало о бойне с участием Друзей человечества несколько дней назад. Сайрин стояла в двух шагах от парня, упорно не желая на него смотреть.

— Я имею в виду какое-нибудь хорошее предчувствие, — вздохнула она и подошла к нему вплотную. Тед усмехнулся и повернул голову, разглядывая дорожку, отходящую от парадного входа. Взгляд был настолько внимательным, что девушка из любопытства посмотрела туда же, но никого не увидела. Впрочем, секунд через сорок показался Зверь в строгом, безупречно отглаженном костюме. Сайрин не смогла сдержать усмешки:

— Костюм? Бабочка? Похоже, в последний раз я слишком сильно ударила его по голове…

— Нет-нет, что ты! — Тед широко улыбнулся и поцеловал сложенные щепотью пальцы, подчеркивая ювелирную точность. — В самый раз!

Зверь подал массивную лапу сходящей по лестнице даме, и тонкая рука в бежевой перчатке легла на его ладонь. Шторм легко, точно не касаясь земли, спустилась, и они под руку направились к воротам, за которыми их ждала машина. Когда свет фар скрылся из виду, Тед облегченно вздохнул и отвернулся от окна:

— Как говорится, будь мой отец посмелее, я был бы на три года старше.

— Если ребенок у них родится раньше, это будешь уже не ты, — заметила Сайрин, присаживаясь рядом с ним.

— Ты знаешь как испортить момент.

— Было у кого поучиться.

Вопреки обыкновению, обоим было лень продолжать пикировку. Тед отошел от окна и развалился на диване, обшаривая его в поисках пульта от телевизора. Сайрин же прекрасно видела, где лежит этот самый пульт, но не спешила помочь им найти друг друга.

С наступлением вечера гостиная погрузилась в уютную тишину и помогать Теду нарушить ее, включив на экране каких-нибудь крикливых бездарей, вовсе не хотелось. Тем более, что он всегда начинал смеяться раньше, чем они действительно говорили что-то смешное. Расслышать из-за этого саму шутку становилось трудно, а получать удовольствие от шоу в его присутствии решительно невозможно. Вместо этого она задумчиво произнесла:

— Думаешь, Вагнер имел право избавиться от Мелиссы? Я помню, что он очень любил ее…

— Ну, а он не помнит. И да, каждый имеет право менять свою жизнь, как ему захочется, — парень наконец обнаружил пульт, но внезапно потерял к нему интерес. — Да и не факт, что это был Вагнер. Глядя на происходящее, кто угодно из Икс-менов мог решить во что бы то ни стало расстроить его отношения с будущей матерью Мелиссы во благо всего населения планеты.

Телевизор моргнул, и на экране появились герои какого-то комедийного сериала. Девушка смотрела на отражение экрана в окне и не сразу заметила слезу, медленно стекающую по щеке.

«Убрать сопли, солдат!» — громыхнуло в голове, и она послушно смахнула соленую каплю.

Сегодня ей было как никогда плевать на благо планеты.

Курт не слишком любил излишества, и его комната на взгляд любого другого студента академии или даже Икс-мена была… пустовата. На стенах не висели картины или плакаты, на письменном столе не громоздились сувениры, и шкаф являл собой образец спартанского порядка.

Но вернувшись в комнату после, казалось, бесконечно долгого пребывания в лазарете, Курт обнаружил вещи, которых он сам здесь не оставлял. На кровати лежала куртка, которой он укрыл Мелиссу за день до того, как она покинула Академию, чтобы никогда больше не вернуться. На лампе у кровати висел крестик, точно такой же, как у него, оставленный там явно для того, чтобы его заметили. Мелисса заходила сюда перед отлетом, чтобы вернуть все долги и заодно показать, что ни в чем, полученном от отца, она не нуждается. Включая даже жизнь.

Что он мог сказать ей, маленькой, что привело к такому финалу? Или, наоборот, чего не сказал? Какую истину он извратил так, что девочка в конце концов выбрала такой путь?

Бесполезно думать об ошибках, которых еще не совершил и теперь уже не придется…

Ночной Змей слегка тронул крестик Мелиссы, и тот закачался под лампой, отбрасывая крошечные блики. Курт уже успел поверить в то, что у него есть семья. Или что она непременно будет. В сжавшейся под этой курткой девушке, тогда, в подземелье, он хотел видеть хотя бы обещание, что когда-нибудь наступит день, когда он больше не будет одинок. А теперь…

Раздался настойчивый стук в окно. Курт вздрогнул и обернулся: за окном парила Шельма, она как-то криво улыбалась и неуклюже махала рукой. Вагнер встал и открыл ей окно, девушка тут же устроилась на подоконнике, перекинув через него длинные ноги.

— Люди обычно входят через дверь, — заметил он, укоризненно глядя на гостью.

— Странные убеждения для того, кто сам ходит по потолку, — попыталась пошутить она, но через секунду напускная улыбка погасла, и Шельма добавила уже серьезно: — Постучи я в дверь, ты бы сделал вид, что тебя нет.

Вид у нее был какой-то заранее виноватый, словно она собиралась попросить денег в долг, но не знала, как начать. И это настораживало. Денег у Курта отродясь в больших количествах не водилось, а что еще могло Шельме от него понадобиться, он даже подумать боялся.

— Мне нужно кое-что тебе сказать…

После этой фразы любому парню независимо от национальности, вероисповедания и цвета кожи становится слегка не по себе. Вагнер исключением не был, но виду старался не подавать. Шельма тем временем собралась с духом:

— Слушай, я знаю, у тебя не было никаких таких планов… И ты вообще не очень меня любишь… Ну, по крайней мере, мне так показалось… Господи, что за чушь я несу?.. — Шельма чувствовала себя до крайности неуютно. Ее обычные шаблоны речи не подходили для того, что она собиралась попросить. Здесь не было места словам «сладенький» или «милый», которыми она обычно так беззаботно разбрасывалась, не было места даже обычной мимике — всем этим ослепительным улыбкам и томным взглядам, а без них она чувствовала себя не в своей тарелке. — В общем, мне в последнее время хреново. И не просто хреново, а по десятибалльной шкале на все пятьдесят… И тебе, похоже, тоже как-то не очень…

— И? — с подозрением спросил Курт.

— И мне катастрофически нужен брат. Просто позарез необходим, — видимо, проследив за траекторией его челюсти, она затараторила еще быстрее и сбивчивее прежнего: — Нет, если ты откажешься, ничего такого не произойдет, я не обижусь. Просто я хотя бы буду знать, что надеяться не на что и… не буду ждать от тебя ничего… в таком духе. Черт, я пыталась наладить отношения раньше, но теперь, клянусь, у меня нет ни времени, ни сил на расшаркивания. Если хочешь быть моим братом, просто… просто будь им, — не зная, что еще сказать, она добавила: — Пожалуйста.

— О, Боже! — Курт закрыл глаза ладонью и засмеялся. Чего он только за эти пять минут не передумал! Каких только стратегий к отступлению не насочинял!

Шельма поджала губы, взялась за раму и встала с места. Она так и покинула бы его комнату, оскорбленная в лучших чувствах, но Ночной Змей успел схватить ее за куртку.

— Нет, стой! Стой! — он все еще посмеивался, но Шельма не различила в его глазах ни намека на сарказм, только веселые золотые искры. — Я согласен, что нужно делать?

— Не знаю… — она пожала плечами и снова уселась на место. — Поговорить со мной для начала?

— Хорошо, ты первая.

— Хм… — Шельма на секунду задумалась. — Как дела?

— Как дела? — переспросил Курт и посмотрел на крестик, все еще тихо покачивающийся на лампе. Он мог бы использовать дежурную отговорку «Все нормально», но подобные фразы предназначались для посторонних людей, а Шельма уже не была посторонней. Она была его сестрой, членом семьи, о которой он так мечтал. — Ужасно. А у тебя?

— Примерно так же. Плюс-минус одна несчастная любовь…

Небольшая придорожная забегаловка стояла впритык к трассе, будто случайно оставленная деталь от старого фильма. Вывеска над входом — красно-белая, с облупившимися буквами “MEL’S DINER”, — чуть покачивалась на ветру. Изнутри доносился запах поджаренного мяса, картошки фри и чего-то сладкого.

Внутри — ряды кожаных облупившихся диванчиков, у стены старый джубокс, упрямо не работающий годов, должно быть, с восьмидесятых. Стены украшены чёрно-белыми фотографиями — Элвис, Мэрилин, а между ними — пожелтевшие вырезки из газет. За стойкой в форме подковы стоял мужчина в заляпанном красном фартуке, с карандашом за ухом и усталой, но доброй улыбкой.

Посетители — дальнобойщик с термосом, парочка подростков с молочными коктейлями, и старик у окна, задумчиво разглядывающий проносящиеся фуры, обратили мало внимания на двух женщин, появившихся словно из неоткуда.

Обе были худощавы и на вид сильно измучены, будто им пришлось преодолеть несколько миль пешком. Та, что помоложе, одета в странный форменный костюм, другая, навскидку лет сорока-сорока пяти, в потрепанные джинсы и куртку, и то и другое, казалось, было ей слегка велико. Очень схожее телосложение, черты лица и что-то в неуловимо похожих движениях выдавало в них близких родственниц. Девушка подошла к стойке, чтобы заказать какой-нибудь еды, а усталая женщина устроилась за столиком у окна.

— Еще двадцать центов, мисс, — нахмурился хозяин заведения, заметив ярко-желтые глаза посетительницы. Впрочем, в этот ранний час в закусочной было пустовато, и он решил не поднимать скандала, тем более, что гости собирались просто заплатить и поесть и вовсе не выглядели враждебно. Девушка пошарила по карманам, но ничего не нашла. Тогда он предложил: — Спросите у своей матери.

Лицо девушки вдруг побледнело, но прежде, чем она успела что-то ответить, женщина подошла к стойке, выложила требуемую сумму, широко улыбнулась и сказала:

— Я ее сестра.

— Простите, мэм, — буркнул он и, собрав деньги, отправился к окошку кухни, чтобы передать заказ.

— Ничего, — беззлобно бросила ему в спину женщина, — многие путают.

Когда обе оказались за столиком, Мелисса заговорила первой:

— У меня к тебе только один вопрос: какого черта… ты… и все это? — от волнения она не могла подобрать слов и сильно размахивала руками, вид у нее был по меньшей мере ошарашенный.

За секунду до того, как она успела выстрелить в Морриган, об пол вдруг звякнула и закрутилась граната. Оказалось, она всего-навсего газовая, но об этом Мелисса догадалась уже позже, когда пришла в себя от тяжелого химического сна где-то посреди пустыни Оклахома один на один с женщиной, похожей на нее как две капли воды, но только, кажется, на целую жизнь старше.

— Хороший вопрос. Главное, конкретный, — усмехнулась женщина и сняла очки.

Мелисса увидела свои собственные глаза, только старше на двадцать лет, а улыбка ее собеседницы, точно такая же, какую она видела в зеркале, была опутана сетью только начинающих появляться мелких морщинок.

— У меня снова билет в один конец. Я могу и не прожить еще двадцать лет, ожидая шанс исправить собственные ошибки, так что устраивайся поудобнее, у меня есть что тебе рассказать.