LitPamiatniki

Пазел удивленно моргнул и обнаружил, что его взгляд переместился на запад на тысячи миль. Теперь он следовал за настоящим китом, который самоубийственно бросился на берег. Он барахталось в прибое, измученный, возможно, умирающий. Затем вооруженная толпа хлынула на пляж и окружила его. Один из них, самый храбрый, сунул руку в пасть кита и извлек золотой скипетр, и когда он высоко поднял его, остальные мужчины упали на колени в молитве. И вдруг кит перестал быть китом и превратился в молодого человека или, возможно, в его труп.

Но этот скипетр: из чистого золота, но увенчанный черным осколком хрусталя. Скипетр Сатека, реликвия мзитрини, и это означало, что остров, должно быть... Пазел снова моргнул: сцена исчезла. Он был всего на расстоянии вытянутой руки от женщины и больше, чем когда-либо, отчаянно хотел узнать, кто она такая. Но теперь на мировую сферу надвинулась густая тьма, кипящее облако. Тьма пролетела над городами и поселками и оставила их почерневшими; она пронеслась по земле и оставила после себя выжженное пятно. Женщина тоже это увидела, и он почувствовал, как она безмолвно взывает к нему: борись с этим, останови это, останови Рой! Рой! Как она могла ожидать, что он будет сражаться? Как кто-то может сражаться за мир, мучимый этим?

И все же (Пазел снова встретился взглядом с женщиной) их страх был не больше, чем то, что их объединяло и связывало — растущее доверие. Внезапно он почувствовал, что это и есть то знание, которое он получил вместе с глотками воды: абсурдно простой дар доверия и умиротворения. На мгновение ему стало все равно, была ли она человеком, длому или чем-то совершенно иным. Он познал радость близости с ней, и этого было достаточно.

Темнота начала отступать. Из сферы снова засиял свет, и снова ветер обдал его руки чистой струей. Они стояли, как две статуи-близнецы, и Пазел почувствовал, как страх женщины отступает. Такой покой! Как можно было все еще хотеть завоеваний, власти над другими, поклонения, господства и сокровищ, если чувствуешь такой покой?

Замечать покой, когда он у тебя есть. Такое сокровище. Вот для чего нужно просыпаться.

Сквозь стекло он увидел ее широкую обожающую улыбку. Она закрыла глаза, и в покое она была так прекрасна, что он не смог удержаться, поднял руку, потянулся, чтобы дотронуться до нее... и стеклянная сфера лопнула и миллионом осколков осыпалась в бассейн.

Он был один.

Пазел обернулся: маленький стеклянный паучок выполз из воды и исчез на полу. Пазел обежал вокруг бассейна. Ушла, ушла: ему следовало бы выть от потери. Но он не мог. Он любил ее (кого?), но ее потеря внезапно показалась далекой и неуловимой, как будто они расстались много лет назад.

Нет, не лет. Веков.

Он уставился на пустую комнату, дрожа и содрогаясь. Здесь не было источника тепла; он должен был двигаться или умереть. Он ощупью добрался до выхода, с него капала вода, и он уже чувствовал, что впереди еще более сильный холод.

Лестница выбросила его на берег озера, в полумиле от Васпархавена, среди высоких скал, покрытых льдом. Первое, что он увидел, были Герцил, Альяш и советник Ваду́, разговаривающие с приземистой фигурой у длинной деревянной лодки.

Пазел, пошатываясь, отошел от двери, и порывы ветра пронзили его насквозь, как ножи. Но чуть дальше пылал большой костер, и стоял Ибьен, грея его башмаки. Таша и Нипс тоже были там. Они подбежали к нему, Таша накинула ему на плечи шерстяное полотенце и потащила к костру, ругаясь, как волпек.

Он хмуро наблюдал, как она сушит его волосы.

— Ты сумасшедший, — сказала она пронзительным от беспокойства голосом. — Ты холоден, как рыба в воде. Как ты умудрился так промокнуть?

Пазел закрыл глаза.

— Подойди поближе к огню. Сними эту вонючую рубашку!

Он повиновался. Нипс пошутил, что ему все равно нужно принять ванну, но замолчал, когда Пазел бросил на него сердитый взгляд. Таша странно смотрела на него.

— Из храма пришел послушник, — сказала она. — Он подарил мне кое-что великолепное в крошечной деревянной коробочке. Он сказал, что это от тебя.

Пазелу хотелось, чтобы она просто замолчала. Он цеплялся за воспоминания, как за фрагменты истории, услышанной только однажды, в детстве. Странная женщина, сияющий шар.

— Сегодня вечером мы переплывем озеро, — сказала Таша, энергично вытирая его, — на трех лодках. Если, конечно, Герцил сумеет с ними объясниться. Тебе следует пойти и поговорить с рыбаками, Пазел. Это мизральды, и мы просто не можем понять, что они пытаются сказать. Я думаю, они боятся северного берега, но Герцил...

— Ай! — рявкнул он. — Не так сильно, черт возьми!

Таша опустила полотенце:

— Дитя.

— Дикарка.

Их взгляды встретились. Он дотронулся до своей головы, убрал окровавленный палец. Он был очень зол на нее и удивлялся тем месяцам боли, которые пережил из-за нее. Затем Таша запустила руку ему в волосы и вытащила что-то маленькое и твердое. Оно поблескивало в свете костра: осколок хрусталя, который, стоило ему протянуть палец, растаял, как лед, и исчез.

Глава 29. ЧЕРНЫЙ ЯЗЫК

8 модобрина 941

237-й день из Этерхорда

Когда киль рыбацкой лодки ткнулся в песчаный берег, первым наружу выбрался Ибьен: от качки его тошнило. И это плохо, подумал Пазел: открытая лодка с единственной тонкой мачтой и причудливым ребристым парусом, хлопающим, как плавник; никаких ламп, кругом тьма, ветер воет над вершинами, яркие звезды кружатся, когда их качает и вздымает, внезапно появляются льдины, иногда даже прижимаются к бокам лодки… Он вздрогнул, выпрыгнул сам и поморщился, когда его ноги по щиколотку утонули в водянистом песке. Холодно даже в середине лета. Как они умудряются выживать, эти рыбаки, год за ледяным годом?

По крайней мере, над вершинами взошла луна: полная луна, в свете которой тускло светились снежные шапки. Вторая лодка подплыла к первой, и дядя рыбака босиком прыгнул в воду и вытащил лодку на берег.

— Подумать только, я надеялся немного поспать, — проворчал Большой Скип, выбираясь на берег, в то время как собаки прыгали вокруг него. Он выругался, когда ближайшая из них энергично встряхнула мокрой шерстью, затем распахнул переднюю часть своей куртки. — С вами все в порядке, леди? — спросил он.

— Живы, во всяком случае, — сказала Энсил, когда они с Майетт, пошатываясь, забрались к нему на плечи.

Мизральды продолжали смотреть на берег, как будто им не терпелось поскорее убраться от него подальше. Герцил отсчитал монеты в руку рыбака. Жена рыбака взяла одну из них и принялась изучать странные узоры Арквали.

— Подделка, — объявила она. — На этой монете изображен тол-ченни.

— Это настоящее золото, я укусить одну, — сказал брат рыбака.

— Ты только что укусил лицо Его Превосходительства Магада Пятого, — холодно сказал Дасту. — Ты понимаешь? Он наш император, наш король.

Сын рыбака рассмеялся. «Король тол-ченни. Царь обезьян, зверей!» Он улюлюкал и бил себя в грудь. Его дядя рассмеялся, но отец смущенно нахмурился. Пазел посмотрел на морщинистое, обветренное существо. Был ли он, как и отец Ибьена, достаточно взрослым, чтобы помнить дни до чумы?

Вскоре все продрогшие пассажиры были на берегу. Герцил положил двадцатую монету в ладонь мужчины, затем улыбнулся и добавил еще горсть.

— Попроси их не говорить о нас незнакомцам, Пазел, — сказал он. — Все еще есть вероятность, что нас могут преследовать.

Семья помахала на прощание, на их лицах начал проступать восторг, когда они поняли, что никакого подвоха не было.

— Идем, — настойчиво сказал Герцил. — Мне кажется, мы выиграли у Аруниса несколько миль. Давайте выиграем еще немного.

Он сразу же направился вверх по серому, исчерченному ветром берегу. Когда остальные поплелись за Герцилом, Пазел услышал крик старого рыбака. Он обернулся: мизральд шагнул к нему, разбрызгивая воду.

— Вы спуститься по Ансиндре и пересечь ожог? То, что вы называть Черный Язык?

— Ну, да, — сказал Пазел. — Другого пути нет, так?

Мизральд кивнул:

— Другой путь нет. Другой путь нет, кроме как с крылья.

— Крылья были бы здорово, — сказал Пазел.

Рыбак торжественно кивнул.

— Что ж, — сказал Пазел, — до свидания.

— Вы ходить по ночам, да? Только ночью по ту сторону ожога. Мрачно, тихо: вот как это делается. Расскажи своим друзьям. Потому что при дневной свет — нет, нет.

— Нет?

Мизральд провел пальцем по своему горлу:

— Нет, нет и еще раз нет.

Он с беспокойством посмотрел на Пазела, и вид у него был такой, словно он хотел сказать что-то еще. Затем (когда его семья взвыла в знак протеста) он притянул юношу к себе и поцеловал его в лоб. Затем он повернулся и оттолкнул свою лодку от берега.

Ошеломленный Пазел поспешил за остальными. Они тащились на запад вдоль берега озера, к тому месту, которое, по словам мизральдов, было единственным путем вниз. Пазел слышал журчание воды и ставший очень знакомым плеск водопада. Он побежал, догоняя Нипса и Ташу. Нипс пристально смотрел на противоположный берег озера.

— Как мы, по-твоему, вернемся? — спросил он. — Жена рыбака сказала, что они почти никогда сюда не спускаются. И в половине случаев здесь нет песчаного берега, по которому можно было бы идти, только голые скалы. Как мы, по-твоему, вернемся?

— В горах должны быть тропы, — сказал Пазел, стараясь, чтобы его голос звучал так, будто он в это верит. — Герцил и Олик, должно быть, подумали об этом, приятель. Не волнуйся.

Взгляд Таши мрачно скользнул по вершинам.

— Они подумали об этом, все в порядке, — сказала она.

Их пункт назначения, как оказалось, был похож на Чашу Мей: устье реки над крутым спуском. Но затем Пазел покачнулся и отступил назад, ошеломленный увиденным. Там, где Мей начинался как не более чем ручей, это был бурлящий поток, спускающийся почти вертикально по глубокой извилистой трещине вниз по склону горы. Во многих местах вода исчезала под валунами; в других она вырывалась наружу хаосом белых брызг. Под ними тоже были отвесные скалы и там река превращалась в водопад. А совсем рядом с рекой, крепко привинченная к скале, стояла тяжелая железная лестница. Она спускалась примерно на сорок футов и заканчивалась мокрой крутой тропой, которая змеилась взад и вперед вниз по горе к другой лестнице, которая, в свою очередь, переходила в другую тропу, и так далее. Даже при лунном свете Пазел мог видеть, как далеко и быстро спускалась Ансиндра, водопад за водопадом, водопад за водопадом, водопад…

— Лестницы помогут нам только дотуда, — объяснил Ваду́. — Вон там, на самой широкой полке, вы можете увидеть, где начинается Черный Язык.

На самом деле Пазел не смог разглядеть полку, потому что все мужчины опасливо столпились, чтобы лучше видеть. Он быстро пересказал остальным то, что сказал мизральд.

— Только ночью, — задумчиво сказал Герцил. — До принца Олика тоже доходили слухи на этот счет.

— Чепуха, — уверенно сказал Ваду́. — День или ночь не имеют значения. Посмотрите туда: вы увидите, что происходит.

На этот раз Пазелу удалось мельком что-то увидеть. Далеко внизу, на черном гребне, мерцал слабый свет. Что-то горело, языки пламени плясали и трепетали на ветру, разбрасывая искры в ночь. Затем все это внезапно исчезло. Кромешная тьма снова окутала склоны.

— Фумарол, — сказал Ваду́, — туннель в глубину, образовавшийся по мере остывания лавы. Газы, которые вырываются из этих ужасных труб, легко воспламеняются и появляются внезапно. Но в них обитает нечто худшее: огненные тролли. Бездельники, которые никогда не покидают Верхний Город, скажут вам, что это всего лишь легенды, но мы, носящие Плаз-Клинки, знаем лучше. Тролли реальны и смертоносны. Когда они появляются, ни одно живое существо не может пересечь Язык.

— И когда это происходит, советник? — спросила Майетт, сидевшая на плече Большого Скипа.

— Когда они слышат шаги на своей крыше, — ответил Ваду́. — Или, возможно, громкие голоса. Многие части Языка представляют собой всего лишь полую корку.

— Откуда вы так много знаете об этом месте? — спросил Альяш.

Ваду́ бросил на него враждебный взгляд.

— Ответ на этот вопрос может подождать, — сказал Кайер Виспек. — Пересечь Язык невозможно, если мы будем идти ночью, как говорит Паткендл.

— А я вам говорю, что тишина — это все, что имеет значение, — сказал Ваду́.

Тем не менее они без промедления начали спускаться. Это был не самый длинный отрезок их путешествия, но, безусловно, самый ужасающий. Некоторые лестницы сдвинулись на ржавых железных штырях, которые удерживали их на утесах; от одной остался один болт и три деревянные перекладины. Перекладины проржавели и впивались им в руки. Но для Пазела хуже всего были промежутки между лестницами: скользкие выступы, едва ли достаточно плоские, чтобы балансировать на них даже в неподвижном состоянии, слишком узкие для ползания (что было бы гораздо безопаснее, чем ходить вертикально) и вообще лишенные каких-либо опор для рук.

Только икшели чувствовали себя непринужденно, но даже они низко пригибались, когда внезапно налетал ветер. Пазелу, привыкшему к мачтам и такелажу, приходилось бороться с паникой на каждом шагу. Они крались вниз по утесам, почти не разговаривая. Четыре охотничьи собаки, привязанные к спинам масалымских солдат, держались абсолютно неподвижно. Одна особенно длинная лестница была перекинута через пару камней, выступающих далеко из утеса, так что на протяжении добрых семидесяти футов не было ни утеса, который можно было бы увидеть или потрогать, только железная перекладина за перекладиной, теряющиеся на пронизывающем ветру.

Сколько их еще? в отчаянии подумал Пазел после восьмого или девятого спуска. Он мельком увидел свою сестру в лунном свете и был поражен ее умением держать равновесие. Другие сфванцкоры были такими же, как и Герцил: умелыми и понимающими. Он спросил, освобождает ли такое понимание от ужаса или усиливает его, когда каждый шаг может оказаться последним?

Наконец, преодолев четырнадцать лестниц, они добрались до широкого скалистого выступа. Пазела трясло, и он боялся, что его может стошнить. Но воздух был теплым: они выбрались прямо из ледяных пустошей Илваспара в более приятное место. Но Пазел ощущал также странный, едкий запах, который по какой-то причине заставил его вспомнить крыс.

Было очень темно. Он отошел от лестниц и сразу же столкнулся с Недой — и Нипсом. Маленький мальчик крепко обнимал его сестру, застывшую от негодования.

— Все в порядке, — сказала Неда, ерзая, ее арквали был грубее обычного. — Отпусти сейчас же! В такой же ситуации ты сделаешь для меня то же самое.

Нипс, казалось, не мог ее отпустить. Пазел тронул его за плечо; Нипс вздрогнул и резко опустил руки. На его лице была грязь, но он, казалось, не замечал этого.

— Я должен был быть мертв, — прошептал он, глядя на Пазела. — Я упал, приятель. На той треклятой тропинке со льдом под ногами, в том ужасном месте. Твоя сестра схватила меня за пояс и оттащила назад. Она могла упасть сама. Я должен был быть мертв.

Неда посмотрела на Пазела. Перейдя на ормали, она сказала:

— Твой друг в шоке. Но когда он будет в состоянии слушать, скажи ему, что я сломаю ему руки, если он снова попытается меня схватить.

— Не думаю, что это вероятно, — сказал Пазел. — Он женатый мужчина.

Лицо Неды ничего не выражало. Она оглядела маленького смолбоя с ног до головы, а когда ее взгляд снова метнулся к Пазелу, она внезапно расхохоталась. Она отвернулась, борясь со смехом, но озадаченный взгляд Нипса усугубил ситуацию, и она беспомощно повернулась к Пазелу и сильно прижалась лицом к его плечу. Безрассудно, гадая, не сломает ли она ему руки, Пазел на мгновение обнял ее и тоже рассмеялся, беззвучно. Старый, сдавленный смешок. Она все еще существовала, она все еще была Недой — только где-то внутри. Он мог бы обнимать ее часами, но, когда она пошатнулась, он ее отпустил.

Кайер Виспек выглядел суровым, и Джалантри посмотрел на него с чем-то похожим на ярость. Но Пазел обнаружил, что его больше не волнует, что они думают. Что-то изменилось в нем в Васпархавене. Он стал старше; он узнал что-то такое, чего не знали они. Глаза Рин, подумал он, иногда даже треклятому сфванцкору нужно дать себе волю.

Как будто он только что подал идею горе, раздался оглушительный лязг, эхом отразившийся от скал, и впервые за все время одна из собак взвизгнула. Целая лестница отделилась от скалы, беззвучно упала и разбилась вдребезги всего в нескольких дюймах от животного. Камень треснул; между ними полетели куски железа; основная часть лестницы налетела на большой валун и замерла.

Собака, скуля, пробиралась между ними, глазами уверяя в невиновности. Герцил взглянул на утес.

— Один болт, — сказал он, — и три деревянные планки.

Ночь, ненадолго, стала еще светлее: старая луна все еще светила на них сверху вниз, и Полярная Свеча, ее маленькая голубая сестра, присоединилась к ней в небе. При этом двойном освещении они увидели странное новое место, в которое попали.

Полка была размером с просторный внутренний двор дворца. С правой стороны Ансиндра вливалась в нечто вроде естественной воронки в скале и исчезала, пузырясь и булькая. Позади них и слева вздымалась высокая отвесная стена, на которую им больше никогда не взобраться. Прямо впереди, простираясь от утеса к утесу, поднималась роща ив, прямых и прелестных, совершенно поразительных после такого количества голых скал. Среди них росли папоротники, с ветвей свисали пучки мха. Давно заброшенная тропа уводила прочь сквозь деревья.

Они собрали свои пожитки и последовали по тропе. Милю она тянулась полого, лишь постепенно снижаясь. Ущелье не сильно расширялось, и они никогда не находились дальше, чем в двух шагах от того или иного утеса. Затем, словно что-то отрубили топором, лес закончился, и они увидели Черный Язык.

Это была старая лава: глубокое, гладкое пространство, похожее на застывшую реку грязи. Язык начинался у их ног и тянулся вниз, постепенно спускаясь и расширяясь, на несколько миль или больше. На его поверхности ничего не росло, ничто не могло вырасти. В лаве были гладкие отверстия, похожие на рты, некоторые не больше персика, другие шириной с пещеры. Там были трещины и разломы, а также маленькие язычки огня, похожие на тот, который они видели с вершины горы.

— Ни одного тролля, хоть умри, — сказал Альяш. — Жаль.

— Говорите тише, — ответил Герцил.

Запах, который Пазел замечал раньше, был здесь гораздо сильнее, и теперь он узнал его: сера.

— Вот почему я подумал о крысах, — сказал он Таше. — Мы чуть не применили серу против крыс, чтобы выкурить их из трюма, помнишь? И мы постоянно использовали серу на «Андзю».

— Должно быть, она творит чудеса, — с иронией сказала Таша.

— О, она действует, — внезапно сказала Майетт, — и на ползунов.

— Треклято верно, — сказал Альяш.

— Хватит об этом! — прорычал Герцил, который не отрывал глаз от открывшейся перед ними сцены. — Спуск занял больше времени, чем я надеялся. Нам осталось недостаточно темноты, чтобы безопасно пересечь это унылое поле. Мы отступим в лес до сегодняшнего вечера.

— Это сущая глупость! — сказал Ваду́. — Разве вы меня не слышали, наверху?

— Слышал, — сказал Герцил, — но слышал и то, что Пазелу сказал рыбак, и то, что знал Олик, и, прежде всего, себя самого. Вы можете быть уверены, что я не выбираю легкие пути. Мы покинули наш корабль по этой причине. И наших людей.

— Тогда принесите ваше мнение в жертву! — сказал Ваду́, и его голова начала подпрыгивать. — Говорят, что вы воин, но эта тактика больше подходит для счетовода. Проявите немного мужества. Пойдемте сейчас, и побыстрее — и если нам придется пробежать последнюю милю, так тому и быть. Пойдемте, у нас одна и та же цель.

— Это так, — сказал Герцил, — но мы не договорились о том, как ее достичь. Потому что я мыслю как счетовод. Я считаю каждого человека в этой экспедиции и не собираюсь никого из них необдуманно посылать на смерть.

— Необдуманно? — Советник в гневе повысил голос. — Вы утверждаете, что смерть ждет всех нас, если Арунис овладеет Нилстоуном. Неужели вы не понимаете, куда он идет? Река Теней впадает в Алифрос ниже по течению, сразу за Языком, в самом сердце Адского Леса. На протяжении веков в это место приходили, как паломники, добрые и злые маги. Какое бы преимущество ни надеялся найти Арунис, оно там, несомненно, есть. Ему недалеко идти, Станапет, и нам тоже.

— Я выслушал вас, — сказал Герцил, — и вы, Ваду́, поклялись подчиняться моим решениям. Я предупредил вас тогда и повторяю это сейчас.

— Я не ребенок и не нуждаюсь в предупреждениях, — сказал Ваду́.

— Неужели? — спросил Герцил. — Вы положили руку на рукоять ножа, советник? Или это нож вызвал туда руку, как он вызывал раньше ваш тон?

Ваду́ вздрогнул и отдернул руку от Плаз-Клинка, поморщившись при этом, как будто этот жест причинил ему боль. Он тяжело дышал, и его люди немного попятились от него.

— Тогда делайте, что хотите, — сказал он, — но я за это не отвечаю.

— Но отвечайте за себя, — сказал Герцил, пристально глядя на него.

Отряд отступил к деревьям и нашел ровное место для отдыха.

— Я думаю, мы не должны разводить огонь, — сказал Джалантри.

— Как насчет свечи? — спросил Большой Скип. — Икшели холодные и мокрые.

Энсил и Майетт запротестовали, но Герцил сразу же собрал камни в кольцо и воткнул в землю внутри них четыре свечи. Пазел посмотрел на двух женщин, которые грелись у маленького огня, встряхивая свои короткие волосы и пытаясь их высушить. Наконец-то мы в одной лодке, подумал он, отрезанные от себе подобных, в мире, который ничего о нас не знает. Но на самом деле это было не так. Людей насчитывалось тринадцать, и они не были воспитаны в клане, который считал целое выше частей и Дом выше себя. И они не были ростом в восемь дюймов.

Люди и собаки расположились переждать день, выставив дозоры на Черном Языке. Пазел заснул почти мгновенно, и ему приснился Чедфеллоу. Он читал Пазелу лекцию в своей старой профессорской манере, но предметом, как ни странно, было то, как укоротить шкоты на фок-мачте. «Вверх, внутрь, до предела!» — продолжал повторять Чедфеллоу, наблюдая, как Пазел борется с веревкой и уткой. И по мере того, как его разочарование росло, Пазел понял, что Чедфеллоу носит капитанскую форму. «Нехорошо, парень, нехорошо, — говорил он. — Все дело в твоей руке. Слишком подозрительная, безусловно». Пазел посмотрел на свою левую руку и не увидел ничего необычного, только шрам, который он носил в течение нескольких месяцев. «Не эта рука», — сердито сказал Игнус и с силой поднял другую руку Пазела. Та была черной и наполовину перепончатой.

Наступил рассвет, а вместе с ним и черед Пазела стоять на страже. Он был в паре с Ибьеном; они затаились на опушке леса, прислушиваясь к щебету невидимых птиц и наблюдая, как языки пламени вырываются и шипят на Языке. Ближайший фумарол находился всего в сотне ярдов от того места, где они лежали, но самые большие — достаточно широкие, чтобы из них могло выползти существо размером с человека, — находились гораздо дальше вниз по потоку лавы. Из них исходили звуки: тихие свистящие звуки, похожие на каменные флейты, низкие нарастающие стоны. При каждом шорохе Пазел почти ожидал увидеть тролля, выползающего на дневной свет. Ибьен, однако, казалось, больше беспокоился о Ваду́ и его Плаз-Клинке. Герцил, по его словам, должен был прогнать этого длому, пока мог.

— Я тоже так думаю, — признался Пазел. — Но Герцил тщательно все обдумывает, и я ему доверяю.

— Он почти не спит, — сказал Ибьен. — Так больше не может продолжаться, знаешь ли. Если только он тоже не черпает свою силу из какого-нибудь неестественного источника.

— Илдракин не проклят, — сказал Пазел, — а Герцил силен без помощи какого-либо клинка.

— Пазел, — сказал Ибьен, — это правда, что ты можешь творить заклинания?

— Что? — удивленно спросил Пазел. — Нет, это не так. Или... только одно. И Рамачни говорит, что неправильно называть это заклинанием. Это Мастер-Слово. Он дал мне три из них, но я уже произнес остальные два, использовал их, и это стерло их из моей памяти.

— Чем они отличаются от заклинаний?

Пазел стал вспоминать:

— Он сказал, что Мастер-Слово подобно черному пороху — оружейному пороху, понимаешь? — без пушки, которая может контролировать взрыв. Он сказал, что главное в заклинаниях — контроль. Иначе ты не сможешь помешать им делать то, чего ты не хочешь делать.

— Это как превращать людей в бессловесных животных, — сказал Ибьен, — когда твоя цель — заставить животных думать как люди.

Пазел вздохнул.

— Я полагаю, Эритусма тоже не очень-то контролировала Заклинание Пробуждения, когда его произносила. Но это заклинание черпало свою силу из Нилстоуна, и, я думаю, Камень разрушает все, к чему прикасается. И мне интересно, Ибьен: что будет с разбуженными животными, если мы добьемся успеха? Я боюсь за Фелтрупа. За них всех, на самом деле.

Он уставился на Язык, на внезапные столбы пламени, которые появлялись и исчезали, как сигналы в порту. Ибьен молчал так долго, что Пазел взглянул на него, гадая, не задремал ли он. Но серебристые глаза были широко раскрыты и смотрели на него с беспокойством.

— Я должен усилить твои опасения, Пазел, — сказал он. — Мне жаль. Это Нипс.

Пазел резко вздрогнул:

— Нипс? Что с ним такого? Что этот треклятый болван натворил на этот раз?

— Сначала я не был уверен, потому что зловоние от Черного Языка было таким сильным. Но это действительно так.

— Что так?

— Запах лимонов. Я знаю этот запах, Пазел: мой отец приручил тол-ченни на Песчаной Стене, ты знаешь. Как только ты привыкнешь к нему, его уже ни с чем не спутаешь.

Когда он наконец понял, Пазел почувствовал себя так, словно ему только что вручили его собственную смерть, словно он купил напиток только для того, чтобы узнать, что это яд.

— Нет, — пробормотал он, качая головой и отводя взгляд от мальчика-длому.

— Отец всегда утверждал, что это верный признак, — мягко сказал Ибьен, — еще в те времена, когда люди менялись.

— Это неправда, Ибьен, этого не происходит, ты сумасшедший.

Но даже произнося эти слова, Пазел вспомнил слова Олика в кают-компании. Олик сказал им, что гнев — это один из предупреждающих знаков, а также пот, резко пахнущий лимоном. И что сказал Нипс, когда они сидели у сигнального огня? Бывают моменты, когда мне кажется, что мой разум просто исчезает. Паника и глубокий ужас поднялись в нем. Рука Ибьена лежала на его плече.

— Сколько времени это займет? — услышал Пазел свой вопрос.

— Пять или шесть недель, — сказал Ибьен. — Мне кажется, именно это сказал отец. Пазел, ты плачешь?

Пазел зажмурился. На него обрушились образы из Оранжереи. Безмозглость, грязь. Он не позволит Нипсу стать тол-ченни. Он повернулся к Ибьену и в свою очередь сжал его руку.

— Не говори никому ни слова, — взмолился он. — В любом случае, чума не передается от человека к человеку. Твой отец сказал нам об этом.

— Я знаю, — сказал Ибьен, — и я никому не скажу. Ты прав, это только ухудшило бы ситуацию. Другие могут его прогнать.

— Мы собираемся это остановить, — прошептал Пазел, — пока он не изменился. Мы так и сделаем, Ибьен. Должны сделать.

Ибьен некоторое время ничего не говорил. Затем он спросил:

— Что оно сделает, твое Мастер-Слово? То, которое ты еще не произнес?

— Не знаю, — сказал Пазел. — Рамачни сказал мне, что оно ослепит, чтобы дать новое зрение. Что это значит, даже он не мог догадаться.

— Слепота? — спросил Ибьен. — Слепота от какой-то магии, которая, по твоим словам, выходит из-под контроля? — Мальчик-длому выглядел испуганным. — Ты никогда не должен произносить это слово, Пазел. Постарайся забыть его, и как можно скорее, прежде чем однажды произнесешь его во сне.

Пазел покачал головой. Он доверял Рамачни. Два его предыдущих слова потрясли структуру окружающего мира, но не причинили серьезного ущерба. Рамачни заверил его в этом как раз перед тем, как повторил свое обещание вернуться. Но в своем сознании Пазел все еще слышал, как Арунис злорадно говорит на Брамиане, что маг бросил их, растворился в безопасности своего собственного мира. И теперь Нипс...

— Посмотри туда! — прошептал Ибьен, указывая пальцем. — Что-то действительно живет на Языке. Или, во всяком случае, осмеливается ползать по нему. — Далеко внизу на черном склоне Пазел мельком увидел рыжеватый мех, исчезающий за выпуклостью в лаве. — Сурок или ласка, — сказал Ибьен. — Я полагаю, троллям дела нет до ласок.

Их час подошел к концу. Они отползли от края лавового потока, затем встали и пошли обратно к поляне. Но когда они приблизились, Пазел почувствовал внезапное, ужасное ощущение: фактически то же самое ощущение, что и два дня назад: сила эгуара была призвана снова.

Он бросился на поляну. Все проснулись, были на ногах, напряженные от тревоги. Советник Ваду́ вытащил свой нож. Его голова почти бесконтрольно дергалась; его солдаты столпились позади него, готовые к бою. Герцил свирепо смотрел на советника, держа в руке Илдракин. Лицо самого Ваду́ исказилось странной смесью бравады и боли.

Перед ним в воздухе парили Энсил и Майетт. Спины обеих женщин были прижаты друг к другу; они медленно вращались, как будто висели на ниточке. Свободная рука Ваду была поднята, его пальцы сложены чашечкой, как будто они что-то крепко сжимали.

— Нет! — воскликнул Пазел.

Ваду́ повернулся, и женщины закричали от боли, хотя только Пазел мог слышать голоса икшелей.

— Оставайся на месте, Паткендл! — крикнул советник. — А ты, Герцил Станапет: где сейчас проходят твои лекции? Ты хоть понял, что тебе следовало оставить их на дальней стороне Неллурока? Или ты снова попытаешься командовать нами в нашей собственной стране?

Герцил жестом велел Пазелу молчать.

— Тебе следовало взять этот Клинок, когда ты овладел мной на равнине, — сказал Ваду, его голос звучал отрывисто из-за дергающейся головы. — Он звал тебя; он бросил бы меня и стал бы служить тебе.

— Этот Клинок никому не служит, — сказал Герцил, — кроме, возможно, зверя, из трупа которого он был сделан.

— Как бы то ни было, теперь командую я, — сказал Ваду́, — и я не позволю этой миссии провалиться из-за трусости. Разве ты не понимаешь, что я могу отбиться от троллей, если они придут?

— Ты уверен? — спросил Кайер Виспек. — От этого ножа почти ничего не осталось. Посмотри на него внимательно, советник: он уменьшился за считанные дни.

— Сейчас мы пересечем Черный Язык, — сказал Ваду, как будто сфванцкор не произнес ни слова, — и настигнем мага прежде, чем он достигнет своей цели. Мы убьем его, и Нилстоун будет нашим.

— Нашим, — сказал Болуту, — или твоим? Ваду́, Ваду́, ты не тот мужчина, который пришел к нам на равнину! Тот мужчина понимал, каким опасностям он подвергается!

— Единственная опасность — это бездействие, — сказал Ваду́. — Мы пойдем в благоразумном молчании. Этих двух я задержу, пока мы не достигнем берегов Ансиндры, а там посмотрим.

— Боритесь с ним!

Голос принадлежал Энсил, и он вырвался из ее горла. Ваду́ оскалил зубы, и икшели снова закричали. Пазел увидел, что Неда смотрит Герцилу в глаза.

— Мы можем убить этого дурака, — сказала она на мзитрини. — Мы нападем на него с трех сторон, и эти маленькие припадки не дадут ему сражаться. Какой бы ни была его сила, мы будем слишком быстры, чтобы он смог нас остановить.

— Умоляю вас, ничего не делайте, — ответил Герцил на том же языке. — Да, мы могли бы убить его, но он раньше убьет своих пленников.

— Другого выхода нет, — сказал Джалантри. — Они воины. Они готовы умереть.

— Я не готов! — крикнул Эркол. И, глядя на его измученное лицо, Пазел понял, что он вспоминает другой момент, другую женщину-икшель, стоящую лицом к лицу со смертью и призывающую его не сдаваться.

Пристально глядя на Ваду́, Герцил вложил свой меч в ножны:

— Я бы пожалел тебя, если бы ты только сказал правду, как ты сделал, когда я ненадолго тебя освободил. Действительно, мне следовало бы взять нож — ради тебя. Веди, человек из Платазкры. Но причини вред этим женщинам, и никакой клинок тебя не защитит.

— Им причинят вред только в том случае, если ты будешь глуп, — сказал Ваду́.

Борясь с подергиваниями, он протянул руку и обхватил талии женщин-икшелей. Группа тихо двинулась вниз по тропинке. Наконец они подошли к краю черного, гладкого потока лавы. Герцил остановился и указал направо.

— Восточная часть Языка все еще находится в тени горы, — тихо прошептал он. — Ты, по крайней мере, позволишь нам идти там, а не на ярком солнце?

Ваду́ нетерпеливо кивнул:

— Да, да, если это укрепит твой позвоночник. Только ничего не говорите, осторожно ступайте и не издавайте ни звука, пока мы не окажемся среди деревьев на дальней стороне.

Герцил посмотрел на остальных:

— Проверьте все, что у вас с собой. Особенно вы, солдаты: не позволяйте своим ножнам стучать по земле.

— Я как раз собирался это сказать, — сказал Ваду́.

— Если нам придется убегать, — спросил Герцил, — что будет с Энсил и Майетт?

— Я не побегу, — сказал Ваду́.

Герцил ответил испепеляющим взглядом. Затем он ступил на лаву. Ваду́ шел вторым, прижав руки к груди. Остальной отряд осторожно последовал за ним. Уже с первых нескольких шагов Пазел понял, что идти будет труднее, чем он предполагал. Несмотря на гладкость, поверхность была какой угодно, только не ровной. Это было похоже на то, как свеча растекается по стенке кувшина, один жидкий след застывает поверх другого. И во всех них извивались стволы фумарол. Что было лучше — идти прямо, согнувшись или ползти? Много раз у него возникало искушение перепрыгнуть, как он перепрыгивал бы с камня на камень при переправе через реку. Но он не осмеливался издавать ни звука.

Языки пламени были внезапными и непредсказуемыми: в одно мгновение был черный мрачный фумарол, в следующее — гейзер извивающегося пламени. Газ, обжигающе горячий и пахнущий серой, вырывался с хрипами из других. Не было абсолютно ничего, что можно было бы назвать тропой.

И все же, чем дальше они продвигались, тем легче становилось идти. Это действительно помогает видеть, подумал Пазел, хотя и предполагал, что Герцил подождал бы лунного света. До сих пор никто не издал ни звука. Даже собаки, которые были чудом восприимчивости, поняли, что от них требуется, и крались семенящими шажками.

Небо было прекрасным, безоблачным. Высоко над головой парило несколько стервятников. На лавовом ложе они были единственными существами, которые двигались.

Тень горы все время сужалась, но Пазел предположил, что они всегда могли бы подойти поближе к горе.

Таша и Нипс спускались слева от него; Неда и ее братья сфванцкоры — справа. Все они смотрели в землю; это был единственный безопасный способ двигаться дальше. И все же, подумал Пазел, и все же... Он поднял глаза — и подавил желание громко закричать. Примерно в трех ярдах от Нипса крошечное личико наблюдало за ними из отверстия в лаве. Оно было отвратительным, наполовину человеческим, косоглазым, красным, с торчащими зубами. Лицо было прикреплено к волосатому телу размером и формой напоминающему суслика. У существа были волосы повсюду, кроме этого лица, и руки — это были руки, а не лапы, — которые сжимали края раскаленного камня.

Существо исчезло в трубе. Пазел был так потрясен, что чуть не оступился. Остальные с тревогой посмотрели на него. Больше никто не видел этого существа. Он указал на дыру, затем дико замахал руками, прищурил глаза, растопырил пальцы, показывая торчащие зубы. Было ли это то же самое существо, которое они с Ибьеном видели мельком? Было ли оно опасно, или его молчание означало, что оно тоже научилось оставаться незамеченным троллями?

Теперь стервятников было больше, и они кружили ниже над Языком. Остальные члены группы посмотрели на них, нахмурившись. Пазел понял, что они ускорили шаг.

Осталось меньше мили. Собаки смотрели вперед, явно жалея, что не могут бежать. Каждый мужчина и женщина двигались точно, бесшумно. Масалымский солдат потерял равновесие, и турах поймал его за руку. Длому беззвучно поблагодарил; турах улыбнулся, а затем все замерли как вкопанные.

Герцил широко взмахнул руками, неистовый жест. Сначала Пазел ничего не понял. Потом кто-то ахнул, и, обернувшись, Пазел увидел, что они окружены. Из каждой дыры, из-за каждой выпуклости и затвердевшего пузыря на них смотрели краснолицые существа со своими странными прищуренными лицами, похожие на стариков, потерявших очки. Сотня, а может, и гораздо больше. Они стояли ярдами вглубь, по восемь или десять вместе в больших туннелях. Ни один из них не пошевелил ни единым мускулом.

Ваду́ разинул рот. Шерсть у собак встала дыбом, но они не зарычали.

— Воины, — произнес Герцил с монументальной медлительностью. — Будьте наготове применить оружие, но не нападайте первыми. Мы идем дальше. — И, держа кончик Илдракина прямо перед коленями, он шагнул вперед.

Существа ощетинились и обнажили свои белые зубы грызунов. Герцил сделал еще один шаг. Существа прямо перед ним зашипели и забились в свои норы. Но те, что были по бокам, только напряглись и дернулись, словно готовые к прыжку.

Затем Ваду́ рассмеялся. Он держал нож на расстоянии вытянутой руки, и над крошечным выступом кости мерцало призрачное лезвие. Внезапно все существа издали громкое пронзительное шипение, они закружились и исчезли в своих норах. Из глубин донесся короткий звук беготни. И больше ничего. Путешественники в шоке посмотрели друг на друга.

— Я говорил вам, что у меня есть сила, чтобы обеспечить нашу безопасность, — сказал Ваду́.

— Пошли дальше, — сказал Герцил.

— Советник Ваду? — внезапно сказал Пазел. Он поразил всех, начиная с самого себя, но он знал, что делал. — Отпусти икшелей. В любом случае, мы зашли слишком далеко, чтобы поворачивать назад.

Ваду взглянул вниз на Майетт и Энсил, прижатых к его груди. Он снова рассмеялся:

— Недостаточно далеко для того, что я повиновался человеку, даже недолго. Теперь я должен выполнять приказы человечишки, мальчика-слуги!

Пазел сглотнул:

— Я думаю...

— Это остается под вопросом.

— ...тебе понадобится этот нож для чего-то другого.

Ваду вздрогнул. Его голова закачалась, когда он посмотрел на дыры, скопление стервятников, расстояние, которое ему еще предстояло пройти. Затем резким движением он сунул обоих икшелей в руки Пазела. «Я отпускаю их», — сказал он. Женщины внезапно ахнули.

— Тихо! — сказал Пазел на их родном языке. — Не кричите! Вы были зачарованы. Теперь вы свободны, но мы не в безопасности.

Обе женщины-икшель начали трястись. Их глаза закрылись, и Майетт прошептала:

— Кто это сделал с нами?

Пазел уже собирался ответить, когда заметил, что Ваду все еще смотрит на свой нож. Выражение восторга на его лице заставило Пазела внезапно вспомнить о Шаггате, с обожанием смотревшем на Нилстоун, который чуть его не убил. Ваду поднял нож над головой, и в этот момент его рука вышла из тени горы. Солнечный свет коснулся последнего, крохотного осколка кости на рукояти — и с легким колебанием воздуха осколок исчез.

Ваду опустил руку.

— Все кончено, — сказал он. — Я освободил их, и Клинок освободил меня. Это был его заключительный акт. Конец был ближе, чем я смел надеяться. — Он потер лицо, шею: подергивания наконец прекратились. Внезапно в глазах советника вспыхнула радость. Прежде чем кто-либо понял его намерение, он повернулся и изо всех сил швырнул рукоять через поток лавы. — Я свободен! — крикнул он, и немедленно разразился настоящий бедлам.

Огонь вырвался из ближних и далеких дыр. Рев наполнил землю. Завыла собака, и из больших туннелей начали появляться огненные тролли: сначала их длинные пальцы, пепельно-белые и когтистые; затем их могучие руки; затем их головы, большие и мощные, как головы лошадей, но с разинутыми волчьими челюстями. Они были безволосыми, и пламя глубин лизало их, как будто сами их поры источали какое-то горючее масло. Из их глаз текли огненные слезы; слюна во рту была огненной. Первый появившийся тролль был почти девяти футов ростом.

Он попытался прыгнуть, но Герцил двинулся первым, и, прежде чем Пазел понял, что произошло, тролль уже размахивал обрубками своих отрубленных конечностей, и его отвратительная кровь забрызгала их всех.

— Бежим! — прогремел Герцил. — Турахи, сфванцкоры, в авангард! Мужчины Масалыма, встаньте за мной!

Теперь никто не подвергал сомнению его приказы. Отряд устремился в лес с оружием наготове. Пазел бежал рядом с Ташей, а Нипс чуть позади. В одной руке Пазел держал свой меч, другой прижимал к груди Майетт и Энсил. Они опережали троллей, это было ясно. Существа вырывались в большем количестве их-под земли, но всегда на шаг или два отставали. Как будто кто-то направлял их шаги, их будил. И вдруг Пазел вспомнил, как бежал по полому бревну в Ормаэле: бревну, на котором располагался огромный сонный улей пчел. Он чувствовал, как они шевелились у него под ногами, но убежал без единого укуса.

Затем он увидел краснолицых существ, выползавших из фумарол прямо перед собой. Они пронзительно завизжали, и тролли поднялись в ответ, отрезая отряд от деревьев.

Сфванцкоры встретили их первыми, нанося удары по пылающим рукам и плюющимся головам. Турахи тоже внесли свой вклад, рубя и пронзая копьями бок о бок со своими старыми врагами. Три или четыре тролля погибли, прежде чем смогли выбраться из туннелей.

Но справа и слева существа поднимались на ноги и бросались в атаку. Внезапно все превратилось в бойню, ужасную и ослепительно быструю. Кайер Виспек перепрыгнул через протянутую руку тролля, а затем убил его — убил! — жестоким ударом ноги в голову. Турах вонзил свой клинок прямо в пылающую пасть. Собаки быстро и эффективно убивали грызунов, встряхивая их и отбрасывая туши в сторону. Но их морды горели; горела рубашка Большого Скипа; умирающий тролль плюнул пламенем в лицо Ваду́. Справа от Пазела солдат-длому обезглавил тролля, только что поднявшегося с земли, а второй тролль схватил его за руку и швырнул головой вперед в фумаролу. Солдату так и не удалось закричать.

— Вперед! Вперед! Ни за что не останавливаться! — ревел Герцил. И каким-то образом они все-таки бежали дальше, прямо сквозь огонь, по дергающимся телам, руки которых все еще тянулись из земли. Они бежали, а краснолицые существа волочились за их лодыжками; они бежали, не зная, что с ними, какая их часть горит.

— Пазел, с нами! Защищай их! — крикнула Таша, махнув рукой в сторону икшелей. Она бежала по одну сторону от него, Нипс — по другую. Вместе, словно обезумев от опасности, они бросились на огромного тролля со сломанными клыками. Зверь бросился на Ташу; она парировала удар своим мечом и проткнула ему руку своим ножом и отвернула голову прежде, чем огненный плевок успел обжечь ей лицо. Нипсу удалось лишь слегка задело существо, прежде чем оно вцепилось в него когтями свободной руки, заставив его растянуться на земле. Тролль набросился на него и вырвал пригорошню волос. Затем Пазел и Таша ударили вместе. Меч Пазела пронзил троллю грудь; меч Таши вспорол живот. Существо завалилось набок, умирая; они втроем миновали его — и тут Пазел почувствовал, как оно вонзило зубы в его икру.

Он упал плашмя на икшелей; когти тролля рвали его рюкзак и одежду, добираясь до плоти; затем краем глаза он увидел, как Нипс сделал отчаянный выпад вверх, и кровь из перерезанного горла тролля залила его ногу.

Горящий труп упал на него сверху; Таша и Нипс каким-то образом сдвинули тролля с места за считанные секунды, и, к их явному изумлению, Пазел вскочил и побежал рядом с ними. Но пламя преследовало его, окутывало; и еще больше троллей пускало слюни по пятам. Ему казалось, что его бег был продолжительным падением с черной скалы, все быстрее и быстрее, ноги каким-то образом оставались под ним ровно настолько, чтобы уберечь его от лавы, а затем, внезапно, он оказался на более тонкой лаве, раскрошенной лаве, затем на земле, затем на листьях, и улюлюканье, вой преследования продолжались в лес, и он продирался сквозь лианы, пальмы, шипы, цветы и кустарник, его рука касалась лиц икшелей, его собственная плоть была разорвана, а затем, Хвала Рину и Его воинству, была река, благословенный короткий илистый берег, а затем вниз, огонь в его одежде с шипением потух, икшели кашляли и задыхались, пока он поднимал их повыше, топтал воду, расплескивал воду вместе с другими выжившими, в то время как на берегу позади них стояли двадцать или тридцать огненных троллей, крича с ненавистью и сражаясь за трупы, уже поджаривающиеся в их руках.

Ансиндра здесь была широкой и неглубокой; они мягко покачивались вместе с ней, длому помогали людям держаться на плаву, пока они не обогнули длинный изгиб и не оставили тварей позади. Затем они выбрались на берег. Пропали трое из восьми масалымских солдат и один турах. Две собаки, прихрамывая, выбрались на песок, а третья, почти безволосая, поскуливая, вышла из леса.

— Сядь! — сказала Таша Пазелу, хватая его за руку. — Мы должны позаботиться о твоей ноге. Черт бы побрал все это, рюкзаки, нашу аптечку, нашу еду...

— Как мы это сделали? — ахнул Пазел. — Как нам удалось сбежать?

— Герцил, — сказала она, — и Ваду́. Я знаю, казалось, что тролли были повсюду, но большинство из них были позади нас. Герцил и Ваду́ сдерживали их всех. Ваду́ умеет сражаться, клянусь Рином.

— Тише, Таша, — сказал Нипс, глядя поверх ее плеча.

Оставшиеся в живых воины-длому уложили Ваду́ на траву. Тело было ужасно обожжено, лицо — неузнаваемо, веки едва прикрывали серебристые глаза. Волдырями так плотно покрывали изодранные укусами руки, что трудно было сказать, где кончался один палец и начинался следующий.

— Не думаю, что он может двигаться, — прошептал Нипс. — Они пустили его по течению, как бревно.

Но Ваду́ мог двигаться, потому что поднял одну руку, слабо подзывая. Он звал Герцила. Воин подошел ближе и опустился на колени у его плеча.

— Теперь я плачу́, — сказал Ваду́ слабым и хриплым голосом. — За всю мою глупость и жизнь, полную заимствованной силы.

— Ты платил годами, сын Масалыма, — сказал Герцил.

Ваду́ покачал изуродованной головой.

— Не каждый, кто прикасался к Клинку, сдавался ему. Я отдал себя эгуару и потерял свое здравомыслие, свою душу. Ты один не побоялся сказать это мне в лицо. Человек, человек-воин. Я смотрю на тебя и вижу мужчину, которым я должен был быть.

— Ты и есть тот мужчина, — сказал Герцил. — Ты пережил проклятие, которое носил в себе.

— Я это сделал, — сказал Ваду. — Да. Уже кое-что. Прощай, странный друг...

Ваду́ больше ничего не сказал. Он лежал неподвижно, и Пазелу показалось, что покой овладел телом советника; и Болуту, который больше не был монахом Рина, но, тем не менее, в такие моменты вспоминал свои навыки, осторожно закрыл глаза умершего.

Глава 30. АДСКИЙ ЛЕС

8 модобрина 941

Волосы Таши были вдвое короче, чем час назад — и заканчивались опаленными черными прядями. Опустившись на колени рядом с Пазелом, она отрезала лоскуты от его штанины и поморщилась от того, что увидела. Но Пазел знал, что ему повезло. Его икра была проткнута в четырех местах, но сломанные клыки не вошли глубоко; тролль намеревался удерживать его, пока когти будут убивать. И все же что-то было не так. Рана пульсировала, и вокруг поврежденной кожи выступили уродливые зелено-фиолетовые пятна. Таша беспомощно огляделась по сторонам.

— Треклято чудесное место без врача, — сказала она.

Пазел подумал о Нипсе и внутренне съежился. Но какой врач мог бы ему помочь? В Арквале Чедфеллоу излечил разговорной лихорадку, но это была болезнь, а не магическая чума. И все врачи Юга, очевидно, потерпели бы неудачу. Сколько ужаса, подумал он, наблюдая, как турах накладывает мокрые бинты на обожженный лоб длому.

— Фокус будет заключаться в том, чтобы уберечь эти дыры от заражения, — сказала Энсил, изучая ногу Пазела.

Нет, подумал он, фокус в том, чтобы продолжать двигаться. Продолжать двигаться и не позволять своим мыслям блуждать там, куда он не мог смотреть. С этой целью он взглянул вверх, на деревья. Прямо над головой было пятьдесят оттенков зеленого. Крошечные бабочки опускались, как водопад оранжевых снежинок.

— По-моему, это не выглядит таким уж адским, — сказал он.

— Да, — сказала Таша, — но я не думаю, что мы уже в Лесу.

Выжившие перевязали свои раны и раны трех оставшихся собак. Затем они отнесли Ваду в лес, соорудили над его телом пирамиду из камней и, задержав дыхание, сосчитали до ста в память о погибших, как делал их народ на протяжении стольких поколений, что никто не мог сказать, откуда взялся этот обычай.

Когда они вернулись, Пазел оглядел оставшихся солдат. Два тураха: воин постарше, со шрамом на лбу, похожим на дополнительную бровь, и мужчина помоложе с угрюмым мальчишеским лицом. Пятеро воинов-длому, включая высокую и способную женщину, которая, казалось, взяла на себя командование своими товарищами.

Ибьен зашел по колено в реку, пристально вглядываясь во что-то в воде.

— В чем дело, парень? — спросил Кайер Виспек. Но вместо ответа Ибьен внезапно нырнул.

Он вынырнул на поверхность во многих ярдах от них, плывя с силой, с которой не мог сравниться ни один чемпион по плаванию среди людей. Пока Пазел наблюдал, он приблизился к нескольким зазубренным камням на середине реки, где скопились палки и другой мусор. Он осторожно вытащил что-то из обломков, затем повернулся и поплыл обратно к берегу.

— Это ваше, Ташисик, — сказал он, выходя. На его ладони покоилась богато украшенная деревянная шкатулка, промокшая и помятая, но целая.

— Шкатулка из Васпархавена! — сказала Таша, беря ее. — В нем то, что, по словам послушника, мне послал ты, Пазел. Я была уверена, что шкатулка потерялась. Но этот прекрасный кристалл — он никак не мог уцелеть.

Она откинула защелку и подняла крышку. К сожалению, она была совершенно права: от изысканной сферы Киришгана не осталось ничего, кроме мелкой пыли. Пергамент был влажным, но не промокшим. Пока остальные собрались, наблюдая за происходящим, Таша достала маленький обрывок и с большой осторожностью развернула его. Почерк селка начал расплываться, но его все еще можно было прочесть.

Секрет клятвы должен быть сохранен — но в такой же мере необходимо почитать и судьбоносную встречу. Поэтому с глубочайшим доверием я говорю вам: ниже по течению, между горами и морем, есть надежда.

Альяш, ухмыляясь, отвернулся:

— Это слишком глубоко и волнительно. Я весь дрожу.

— Ты дурак, — сказал Пазел. — Он говорит нам что-то важное. Так ясно, как только может, не нарушая клятвы.

— Это послание, безусловно, важно, — сказал Герцил, — но мы не можем обсуждать его сейчас. Отдохните еще немного, все вы, и проследите, чтобы ваши раны были перевязаны должным образом. У нас есть свои клятвы, которые мы должны сдержать, и они скоро подтолкнут нас вперед.

Пазел лег, положив голову на камень, наблюдая за бабочками и стараясь не думать о троллях. Он закрыл глаза и увидел их лица, их огненные слюни, их когти. Он услышал, как Дасту сказал что-то о «медсестре Паткендла», и понял, что Таша все еще хлопочет над его ногой. Он снова почувствовал прилив раздражения на нее, хотя и понимал, что это глупость. Чему именно он сопротивлялся? Ее прикосновениям, его потребность в них? Что бы это ни было, Таша почувствовала его беспокойство, и ее пальцы на его бинтах стали неуклюжими.

Очень скоро Герцил созвал всю группу.

— Будет лучше, если вы узнаете правду, — сказал он. — Мы потеряли все наши припасы, за исключением оружия, с которым нам удалось доплыть, и того, что мы с Альяшем несли на спине. У нас есть полдюжины мула, но больше ничего съестного. У нас нет ни запасной одежды, ни непромокаемых плащей от дождя, ни подзорной трубы, ни веревки, ни компаса. Есть факелы и коробок спичек, которые со временем могут высохнуть. Нас двадцать один, и на нас всех осталось девять мечей и два ножа.

— И один пистоль, — сказал Альяш.

— И один промокший пистоль, — подтвердил Герцил. — Вот что я хотел бы сказать вам сейчас: мы можем погибнуть в этом поиске. Но если ты все еще со мной, я могу пообещать тебе, что наша смерть не будет бездумной или пустой. Мы будем держаться вместе и, если понадобится, падем вместе, но все же сделаем все, что в наших силах, чтобы одержать победу.

— Конечно, мы последуем за тобой, — сказала Таша.

Нежность Герцила к ней светилась в его глазах:

— Ты моя правая рука, Таша, или, возможно, я твоя левая. Я обращаюсь к другим.

— Что касается нас троих, — сказал Кайер Виспек, — вам не нужно попусту тратить дыхание. Священные книги говорят нам, что это благословение: открыть для себя свою борьбу, увидеть дьявола при ясном свете дня и сразиться с ним клинком. Большинству отказывают в этом; большинство набрасывается на ложных дьяволов — и даже на своих братьев. Мы предприняли достаточно ложных выпадов. Теперь я думаю, что вы были посланы, чтобы показать нам нашу настоящую битву — даже если это битва, из которой мы не вернемся. Так что ведите нас, толяссец. Я повторяю, если бы мы не последовали за вами, куда бы мы пошли?

— Здесь не о чем спорить, — добавила женщина-длому. — Все сомнения, которые у нас были, мы оставили в Масалыме. Даже советник Ваду́ в глубине души знал, что вы должны руководить. Мы будем идти вперед, и, если позволит судьба, мы убьем этого чародея, пока не станет слишком поздно.

Остальные солдаты-длому кивнули.

— Выдра говорит за всех нас, — сказал один из них.

— Выдра? — спросил Герцил.

Женщина-длому слегка смутилась:

— Я Лунджа, сержант Масалымской стражи. Мое имя означает «Выдра» на древнем языке Чалдрила. Так что для моих людей я — Выдра.

Герцил кивнул ей.

— Благодарю вас за доверие, сержант Лунджа. — Он посмотрел на оставшиеся лица, одно за другим. Последним он посмотрел на Альяша, который казался чем-то вроде привидения: волосы полностью выгорели, разорванная рубашка обнажала старые обширные шрамы, волдыри, похожие на вделанные жемчужины, разукрасили лоб и уши.

— На что ты уставился? — спросил боцман. — Да, я последую за тобой. Не то чтобы кто-то здесь собирался подчиняться моим треклятым приказам.

— Тогда готовьтесь к выступлению, — сказал Герцил, перекидывая Илдракин через плечо. — Фулбрич все еще уходит. Мы отдохнем в сумерках, независимо от того, остановится он или нет. Но поскольку мы пересекли Черный Язык при свете дня, давайте, по крайней мере, поступим так, как пожелал Ваду́, и используем эти часы с пользой.

Он двинулся в неумолимом темпе, и остальные в своих обожженных ботинках (а в случае Виспека вообще без ботинок) изо всех сил старались не отставать. Они прошли под деревьями, выйдя из густого подлеска на опушке леса, но достаточно близко к его краю, чтобы держать реку в поле зрения. Таша, у которой при себе не было ничего, кроме меча, сначала помогала Пазелу ковылять на раненой ноге. Через несколько минут она передала задание Нипсу. «Ты подходящего роста», — сказала она, кладя руку Пазелу на плечо более низкого юноши. Нипс одарил ее неловкой улыбкой, как и Пазел. Но потом он почувствовал запах лимонов и отвернулся, притворившись, что у него ужасно болит нога, чтобы никто не увидел правды на его лице.

Час спустя Пазел почувствовал себя лучше и сказал Нипсу, что справится сам. К середине дня лес начал редеть, и со временем они совсем вышли из него на узкую равнину с низкой, пушистой травой, ограниченную справа зубчатыми утесами и осыпями старых оползней, а слева крошащимися берегами Ансиндры, вдоль которых росли редкие сосны, кустарники, кедры и иногда дубы. Это была странная страна, очень теплая и безветренная, и все же окруженная со всех сторон неприступными горами, нависающими над ней огромными снежными плечами. Ансиндра стала глубже и уже, более яростной, стремительной. У них не было другого проводника, кроме шепота Илдракина, но Герцил гнал их дальше, почти бегом, говоря, что их добыча впереди, всегда вниз по реке и впереди.

Так закончился день, и в сумерках, как и обещал Герцил, они отдохнули. Он выбрал место с большим количеством кедров у реки. Тень горы быстро погрузила их во тьму, но им повезло со спичками, и вскоре разгорелся костер. Это немного взбодрило их и высушило ботинки, но от жара у них заболели ожоги. Альяш разобрал пистоль Отта, высушив детали на камне. Пазел затуманенным взором уставился на маленький механизм из дерева и стали. Трудно было поверить, что это могло убить человека.

Измученные голодом, двадцать один путешественник и три собаки разделили половину своего запаса мула, который составлял примерно по чайной ложке на каждого. Пазел боролся со сном, даже когда жевал. Он задремал, Таша еще раз осмотрела его ногу, и собака с такой же сосредоточенностью вылизала его липкие от мула пальцы.

На рассвете они продрогли и промокли от росы. Герцил поднял их и заставил идти раньше, чем они как следует проснулись, и, конечно, раньше, чем они начали жаловаться на свои раны и оплакивать погибших товарищей, нехватку еды, невозможность возвращения. Равнина расширялась по мере того, как река (сейчас недоступная, глубоко утонувшая в своем скалистом ущелье) прорезала более длинные серпантины. Герцил сохранял свой бешеный темп, пресекая любые протесты пронзительным взглядом. Когда они переходили ручей, он приказал им наклониться и напиться поглубже, и пока они это делали, он стянул с себя ботинки и, не говоря ни слова, передал их Кайеру Виспеку. В полуденную жару ошпаренный пес начал прихрамывать и отставать, зовя их жалобным тявканьем. Герцил повернулся, взвалил его на плечи и понес, как куль с зерном.

— Если к утру его лапа не поправится, мы его съедим, — заявил он.

В тот вечер они съели остатки мула, и Болуту вытащил длинный шип из лапы собаки. Герцил не разрешил разводить огонь.

— Мы сократили разрыв, — сказал он. — Я думаю, что чародей находится в пределах пяти миль, и я бы не хотел потерять его сейчас.

Сразу за их лагерем земля поднималась каменистым утесом, нависавшим над ущельем реки. Пока остальные готовились ко сну, Герцил взобрался на утес с Энсил на плече. Они притаились среди скал на вершине, скрытые от посторонних глаз, и смотрели в небольшие щели. Они долго оставались там, неподвижные.

— На что они смотрят? — наконец спросил Нипс.

Таша поднялась на ноги.

— Давайте пойдем и выясним, — сказала она. Они с Нипсом взобрались на утес и встали рядом с Герцилом. Они сразу же замерли, завороженно вглядываясь за скалы.

Когда Неда тоже заметила их восхищение, Пазел протянул руку.

— Помоги мне подняться, — сказал он. — Мы пойдем и посмотрим сами.

При этих словах Джалантри вскочил на ноги и схватил Неду за руку:

— Даже не думай, сестра! Ты сильно ушиблена, а впереди борьба. Пусть он тратит впустую свои силы, если хочет. Мы знаем лучше, Феникс-Пламя.

Неда, казалось, не находила слов. Она смотрела на руку Джалантри, лежавшую на ее плече, пока он не опустил ее, наказанный. Затем она быстро взглянула на Пазела и начала подниматься по склону.

Они шли молча (так странно нормально взбираться на холм рядом с сестрой; они могли бы вернуться в Ормаэл), пока Неда не сказала:

— Путь сфванцкора — совершенство.

— Хорошо, — сказал Пазел.

— Если ты будешь отвлекаться на личное, — сказала она, — ты потерпишь неудачу, когда твой народ больше всего нуждается в защитнике. Это несомненно и доказано многими примерами. Вот почему мы целомудренны. Мы обращаем наши страсти к нуждам людей, к Великой Семье. Это путь Мзитрина, и сфванцкор должен быть примером.

Пазел оглянулся: Джалантри все еще наблюдал за ними.

— Тебе не нужно ничего объяснять, Неда, — сказал он.

Она улыбнулась, словно ее позабавило, что Пазел думает, будто понимает. Затем она сказала:

— Собаки продолжают обнюхивать Нипса. Они тоже как-то странно на него смотрят.

Пазел взглянул на нее, пораженный. Он мог бы пнуть себя за то, что не этого заметил. Это охотничьи собаки, подумал он. Были ли они обучены охотиться на тол-ченни? Это то, чем для них пахнет Нипс? Страх за Нипса снова захлестнул его. Но, когда они добрались до вершины холма, где остальные все еще сидели и смотрели, он увидел то, что вытеснило из его головы все остальное.

Перед ними раскинулось гигантское озеро, гораздо большее, чем Илваспар, почти такое же большое, как сам залив Масал. Но было ли это озером? Оно было почти идеально круглым, а его берега представляли собой отвесные скалистые утесы. Но там не было никакой воды, которую он мог бы разглядеть. Вместо этого по всему пространству, примерно в двадцати-тридцати футах ниже края, расстилался слой темной, мутно-зеленой растительности. Ровная поверхность, но не совсем гладкая. Казалось, она состояла из одного круглого участка поверх другого, как накладывающиеся друг на друга лепестки лилий, загромождающие пруд, за исключением того, что все эти лепестки были сплавлены по краям в одну сплошную массу. Пазел вообще не видел просветов, за исключением очень близкого к ним места, где Ансиндра падала в кратер.

— Герцил говорит, что Фулбрич там, внизу, — сказала Таша. — Внутри этого. Передвигается по нему.

— Но что это? — спросила Неда. — Озеро, заросшее водорослями?

— Мне кажется, — сказал Герцил, — мы смотрим на Адский Лес.

— Это не лес, — сказал Пазел. — Я имею в виду… может ли это быть?

— Мы видели много всего странного по эту сторону Неллурока, — сказала Энсил, — но это самое странное. Мне оно не нравится. Я боюсь, что там у нас ничего хорошего не получится.

— Тогда давайте отдохнем, — сказал Герцил, — потому что Фулбрич где-то там, внизу. И Арунис, несомненно, должен быть с ним, ибо кто бы вошел в такое место, если бы не был вынужден?

В ту ночь впервые после Масалыма воздух остался теплым. Пазел лег рядом с Ташей и прижал ее к себе. Остальные лежали вокруг них; собака свернулась калачиком и прислонилась к его спине. Он попытался подтолкнуть существо локтем, но оно только застонало.

Глаза Таши все еще были открыты. Он наклонился ближе и прошептал:

— О чем ты думаешь?

— Марила, — ответила она.

Пазел почувствовал комок в горле. Он хотел рассказать Таше о Нипсе, но слова не складывались.

— Мы собираемся узнать их ребенка, — сказала Таша. — Если выживем, я имею в виду. Если мы выживем и победим.

Дрожь пробежала по его телу. Он крепко прижал ее к себе. Затем Таша повернулась и прижалась губами к его уху.

— Наполовину Бали Адро, — сказала она, похлопав его по груди.

Он кивнул.

— Что ты там нашел, Пазел? В храме, в Васпархавене? Тебе позволено мне сказать?

Пазел ничего не сказал. Он слышал, как лопается шар, видел пустое пространство на том месте, где только что была женщина, чувствовал укол того, что, как он знал, было любовью. Такое далекое воспоминание. Такая ужасающая сила.

— Хрусталь, — сказал он.

— Хмм?

— Все там сделано из хрусталя, Таша. Пауки, люди, музыка и камни. И все за пределами храма такое же, верно? Ты хочешь подержать его в руках, потому что оно такое красивое. И ты не можешь, на самом деле. Только недолго. Оно сломается, если ты будешь плохим и эгоистичным, и оно сломается, если ты будешь хорошим. Оно ломается, разбивается вдребезги или тает в твоей руке. И чем оно красивее, тем меньше времени у тебя на это остается. И ты не понимаешь, о чем я говорю, так?

Таша не ответила. Она в задумчивости отвернулась, а затем неподвижно легла под его рукой. Через несколько минут они оба уснули.

Далеко за полночь он почувствовал, как она запустила его руку под свою изодранную одежду и крепко прижала ее к своей груди. Было так тихо, когда это наконец случилось. Так не похоже на то, о чем он мечтал. Он поднял голову, молча поцеловал ее от плеча до уха, ощущая вкус пепла, чувствуя, как она дрожит. Затем он опустил голову рядом с ней, прижался к ней, и снова провалился в сон.

Но еще позже он полностью проснулся от ее поцелуев, и, не говоря ни слова, они встали и босиком на цыпочках пошли по траве. Они приблизились к речному ущелью, почувствовали дуновение ветерка над водой, осторожно ступили вдоль края. Под одним из кедров они повернулись лицом друг к другу, и Пазел опустился на камень, не забывая о своей ноге. Таша разделась перед ним, и в свете маленькой Полярной Свечи (старая луна зашла; уже почти рассвело) она казалась не более чем бело-голубым силуэтом, но в то же время она была всем, что имело значение, Таша Исик, его возлюбленная, обнаженная и испуганная, великолепная и сильная. И когда он осторожно снял с себя одежду и обнял ее, в его сердце больше не было страха, для него не было места, она была тем местом в мире, где страху пришел конец, и она попятилась к дереву и сказала, что любит его, и ее руки потянулись к крепкой ветке, и через несколько секунд он был внутри нее, совсем чуть-чуть; она приподнялась почти вне пределов его досягаемости, и, зная, что ему не следует этого делать, он попытался встать повыше, вскарабкаться на корень, камень, на что угодно, это было все равно что пытаться соединиться с деревом, а потом она совсем оттолкнула его, опустилась на ноги и крепко обняла его, неистовая, бедра, прижатые к его ноге, она была ближе, чем его собственная кожа, ближе, чем он был к самому себе.

В тот момент, когда они упали на землю, их ушей достиг еще один звук. Собака последовала за ними и настойчиво чесалась задней лапой всего в нескольких футах от них. Он чувствовал, как ее сердце колотится у него в груди, а смех сотрясал ее от лба до бедер. То, что они говорили о смерти от счастья, было чепухой. Счастье заставляет тебя хотеть жить.

Они прошли еще немного по краю ущелья. Он попытался заговорить с ней, но она только что-то пробормотала; внезапно она стала далекой и задумчивой. Его дразнила мысль о том, что они совершили что-то опасное, возможно, смертельно опасное. Была ли это магия внутри нее, странный, разрушительный дар Эритусмы? Или, может быть, внутри его: языковое заклинание, работающее над расшифровкой ее молчания, ее тоски, пытающееся перевести ее бессловесные потребности в его собственные? Он не мог заставить себя беспокоиться. Они пожали друг другу руки, покрытая шрамами ладонь к покрытой шрамами ладони. Он чувствовал, что все, что случилось с ней, должно случиться и с ним, и ему уже хотелось снова прикоснуться к ней.

Таша сказала, что хочет искупаться в Ансиндре. Он пытался отговорить ее, но ничего не добился; она сказала ему, что, возможно, это их последний шанс, на несколько дней. Они нашли спуск, но нелегкий. Таша посмотрела на его ногу и покачала головой.

— Это все, что нам нужно, — засмеялась она. — Ты внизу, кричишь от боли, а наша одежда здесь, у того дерева.

Поэтому он сел рядом с собакой и наблюдал, как она, как паук, спускается по широким камням, входя в тень и выходя из нее. Река представляла собой полосу журчащей тьмы, и было трудно сказать, когда она достигла ее, пока он не понял, что она замедлила шаг и плещет ледяной водой себе на ноги. Этого простого жеста было достаточно, чтобы свести его с ума. Она продвинулась на шаг глубже, пристально глядя на противоположный берег. Еще шаг, и она исчезла.

Пазел в ужасе вскочил на ноги. Почему, во имя Питфайра, он ее отпустил? В ту воду из Илваспара, в реку, которая смешивалась с Рекой Теней?

Его испуг рос с каждой секундой. Как он мог быть таким дураком? Таша исчезла, растворившись в черной турбулентности, которую он почувствовал на дне храмового бассейна. И внезапно он понял, что ее влекло к реке нечто большее, чем желание искупаться.

Затем она поднялась и выбралась на берег. Ее глаза искали его, нашли, и она обхватила себя руками, и Пазел почувствовал такое облегчение, что так и не спросил, ни тогда, ни позже, означал ли этот жест, что вода ледяная или что его любят.

Когда наступил рассвет, все встали и сразу же отправились в путь, потому что не было ни завтрака, за которым можно было бы задержаться, ни чая, который нужно было бы согреть. Они обогнули утес и вернулись на склон Ансиндры, и вскоре перед ними раскинулся огромный зеленый кратер. Пазел надеялся, что тайна его природы разрешится по мере их приближения; но, напротив, это место становилось только более чужим и странным. Кустарник и кортадерия росли до самого его края. Затем край ямы обрывался вниз футов на тридцать, туда, где начиналась зеленая поверхность. Последняя плотно прижималась к скале, оставляя пустое пространство шириной в палец, а часто и вовсе без него.

Из чего она сделана? Насколько крепкая, насколько толстая? Альяш бросил камень на поверхность: камень подпрыгнул, заскользил и остался лежать на солнце. Значит, не жидкая и не хрупкая.

— Похоже на шкуру слона, — сказал Большой Скип. — Держу пари, по ней можно идти.

Герцил подошел вплотную к берегу реки. Они могли слышать шум водопада, когда Ансиндра падала в темные глубины, но даже на самом краю они мало что могли разглядеть, потому что зеленая ткань простиралась на несколько футов от брызг. Но они могли, по крайней мере, видеть край вещества: оно было толщиной около трех дюймов.

— Ниже есть второй слой, — сказал Ибьен. Так оно и было: второй слой, чуть менее зеленый, примерно в двадцати футах под первым. А ниже второго — третий? Пазел не мог этого видеть, но длому (чьи глаза могли пронзать темноту лучше, чем человеческие) сказали, что да, есть третий; а икшель (чьи глаза были еще лучше) обнаружили даже четвертый, потрескавшийся и иссохший, примерно в шестидесяти футах ниже.

— И кое-что еще, — сказала Энсил. — Распорки или стропила, с нижней стороны каждого слоя, возможно, подпирающие его. Но они очень неровные и тонкие.

Майетт вгляделась вниз, в мчащуюся пустоту.

— Это не стропила, — сказала она. — Это ветви.

Послышался недоверчивый ропот.

— Ветви, — повторила Майетт. — И я бы поспорила, что это, — она обвела рукой мили и мили оливковой поверхности, — листья.

— О, перестань, — сказал старший турах. — Листья? Все сплющено, смято вместе, как лепешка на сковороде?

— Вы можете придумать более простое объяснение? — спросила Лунджа, женщина-длому.

— Питфайр, это правда, — сказал Нипс, присаживаясь на корточки. — Поверхность вроде как пыльная, но, если присмотреться, можно увидеть прожилки. Это верхушки деревьев, клянусь Рином.

— Тогда мы в нужном месте, — сказал Пазел.

— Как и Арунис, — сказал Болуту. — Адский Лес. И чародей унес Нилстоун глубоко внутрь.

— Тогда давайте заберем его обратно, — сказал Кайер Виспек. — Но здесь нет входа. Мы могли бы направиться к этим скалам, но, на мой взгляд, это двухдневный переход, и кто знает, везде ли эти... листья такие же твердые, как здесь.

— Что-то изменяется далеко на краю, — сказал Герцил, указывая на восток. — Возможно, листва порвана или сложена, не могу сказать. Но и до этого места еще много миль.

— Мы могли бы попытаться спуститься здесь, вдоль реки, — сказал Альяш, — но это сложная стена. Очень крутая и мокрая от брызг.

— И, должно быть, там, внизу, очень темно, — сказал Дасту.

— Давайте направимся к тому разорванному месту, если оно действительно такое, — сказала Таша. — Может быть, мы что-нибудь найдем по пути.

Не имея лучшего выбора, они отправились в путь. День был ясный, и темно-зеленая поверхность быстро прогревалась на солнце, и вскоре тепло исходило от нее с каждым порывом ветра. На протяжении нескольких миль поверхность почти не менялась. Тут и там виднелись потертые края, там, где два листа были соединены не совсем идеально. Но они всегда накладывались друг на друга, так что никто никогда не мог мельком заглянуть вниз, в кратер. Пазел с грустью подумал, что они до сих пор не имеют ни малейшего представления о его глубине.

Медленно в поле зрения появилось то, что заметил Герцил. Там действительно была дыра, и из нее торчало что-то белое. Когда они наконец добрались до места, то обнаружили, что стоят над полукруглой расщелиной около двенадцати футов в диаметре, открывающейся прямо у стены утеса. Края были не рваными, а гладкими и закругленными, как будто отверстие было сделано намеренно.

Белые предметы оказались цветами: огромными, мясистыми соцветиями с темными тычинками размером с ершик. И от них исходил насыщенный аромат — смесь меда и крепкого спирта. Цветы никак не соединялись с листьями, но росли на древесной лозе, тянущейся вверх из темноты — массивной и плотно прилегающей к листьям и камням. Она спускалась вниз постепенно, как крутая лестница, и вообще своими спиралями и поворотами чем-то напоминала лестницу, ведущую на следующий уровень.

— Осмелюсь сказать, с этим мы могли бы справиться достаточно хорошо, — сказал Альяш.

— Смотрите туда! — сказал солдат-длому, указывая вниз. — На уровне ниже есть еще одно отверстие. И что это такое? Фрукты? Вижу ли я плоды на этой благословенной лозе?

И, действительно, выглядело очень похоже: пять или шесть пурпурных плодов размером с кулак, свисающих гроздью возле второго отверстия в листьях.

— Остерегайтесь своих надежд и своего аппетита, — сказал Герцил. — Если я когда-либо и видел признаки ловушки, так это здесь.

— Согласен, — сказал Джалантри, — но что, если весь лес — ловушка? Должно быть, его называют Адским не просто так.

Герцил серьезно посмотрел в глубину.

— Давайте спустимся на один уровень, — сказал он. — Мы соберем эти фрукты, но пока не будем их пробовать. Если будем умирать с голоду... что ж, тогда мы поедим и будем надеяться, что выживем. Но все это выглядит слишком удобным.

Он пошел первым, карабкаясь вниз по могучей виноградной лозе, миновал самый верхний слой и осторожно ступил на платформу из листьев внизу. Пазел и Нипс пошли следующими и не смогли удержаться от улыбки друг другу: это было намного проще, чем карабкаться по вантам на «Чатранде», и в тысячу раз предпочтительнее железных лестниц. Тем не менее, нога Пазела снова пульсировала, а воспалившаяся рана зудела.

Когда они добрались до Герцила, Нипс крикнул тем, кто был наверху:

— Вы можете спускаться все сразу. Эта лоза не сломается, она толстая, как канат!

— Как и твоя голова, Ундрабаст, какая жалость! — прошипел Герцил. — Ты хочешь сообщить о нас чародею и всем тем, кто может здесь обитать? В следующий раз, когда ты закричишь, я ожидаю, что тебе будет угрожать нечто по меньшей мере столь же смертоносное, как огненный тролль.

Смущенный смолбой сердито уставился на него. Остальные спустились без происшествий. Даже собаки справлялись достаточно хорошо, карабкаясь вниз чуть ли не на животах. Пазел наклонился и потрогал поверхность листа: она была губчатой, как внутренняя часть тыквы.

Когда все они оказались на нижнем уровне, Герцил сорвал темные плоды: всего их было шесть, очень сочных и мягких. Он осторожно положил их в рюкзак, который нес Альяш.

— Они определенно вкусно пахнут, — сказал он, — как и пахли бы, если бы предназначались для того, чтобы заманить нас сюда.

— Тогда зовите меня заманившимся, — сказал Большой Скип. — Признаю, этот мул замечательно заклинает желудок. Но не так долго.

— Вы можете видеть ветви, — сказал Герцил. — А вон там, вдалеке, это может быть ствол.

Пазел смог разглядеть несколько бледных, тонких ветвей, пронзающих лист, на котором они стояли, и разделяющихся над головой, чтобы поддерживать самый верхний уровень, подобно балкам крыши. Но никакого ствола он не увидел. Было слишком темно: примерно так же темно, как на жилой палубе в сумерках. И это, подумал он, всего лишь первый уровень вниз. Он поглядел вверх, вдоль виноградной лозы, увидел полоску голубого неба и спросил себя, во что, ради Ям, они ввязались.

— Лоза продолжает опускаться, — сказала Неда, присаживаясь на корточки, — и там есть еще одно отверстие, похожее на это, но поменьше. И, мне кажется, еще больше фруктов.

Они спустились вниз. Третья дыра, действительно, была меньше, и там росло всего три плода. И стало по-настоящему темно. Поскольку отверстия находились так далеко друг от друга, прямой солнечный свет не мог проникнуть в них, только тусклое отраженное свечение и маленькие точечки света вдоль стены утеса.

Пазел склонился над третьим отверстием. От него исходила смесь острых запахов земли, плесени и гниющих цветов. Он поднял глаза на Герцила.

— Тебе не кажется, что нам пора зажечь один из этих факелов?

Герцил задумался.

— У нас всего шесть факелов, — сказал он, — и каждый будет гореть всего час — или меньше, если наше плавание в Ансиндре повредило их. Но, да, мы должны зажечь один сейчас. Мы не можем продолжать действовать вслепую.

— Мы, длому, еще не слепы, — сказал Болуту.

— Как и мы, икшель, — сказала Энсил. — Мы не ослепнем, пока темнота не станет почти полной. Но если вы зажжете этот факел, он ослепит нас, и мы будем видеть не лучше вас.

— Давайте мы пойдем первыми и доложим о том, что увидим, — сказала Майетт.

Остальные запротестовали.

— Ты не можешь говорить всерьез, — сказала Таша. — Ты понятия не имеешь, что там, внизу.

— Но мы очень много знаем о том, как не попадаться, — сказала Энсил. — Больше, чем любой из вас.

— Тогда идите, — сказал Герцил, — но не уходите далеко. Бросьте быстрый взгляд и возвращайтесь к нам.

Две женщины начали спускаться с несравненной ловкостью икшель. Пазел почти сразу потерял их из виду, но Ибьен шептал у него за плечом:

— Они на полпути к следующему уровню. Они остановились и вглядываются в пространство между ними. Теперь они спускаются все дальше. Они находятся на четвертом уровне и идут по нему. Но что они делают? Они продолжают! Герцил, я их больше не вижу!

— Дуры! — прошептал Герцил. Ступив на виноградную лозу, он бросился вниз вслед за ними. Но затем Ибьен прошипел:

— Подождите! Они возвращаются. — И через несколько минут икшели вернулись к ним, целые и невредимые.

— Мы вообще не видели ничего угрожающего, — сказала Энсил. — Но нас ждали два сюрприза. Во-первых, здесь очень жарко, и, по мере того, как ты спускаешься, становится еще жарче. Очень сильные жара и влажность.

— А другой сюрприз? — спросил Нипс.

Икшелт переглянулись.

— Мы достигли четвертого уровня, — наконец сказала Майетт. — Пятого нет. Виноградная лоза просто уходит в темноту. Мы проползли по ней небольшое расстояние, но так и не увидели земли.

— Она не может быть намного дальше, — сказал Большой Скип. — Мы уже спустились примерно на семьдесят футов от края. Бросьте факел, говорю я. Вот так мы исследовали старые серебряные рудники в Октрее, когда я был пацаном.

— Если ты даже намочишь факел, — сказала Энсил, — то уже сообщишь о нас кому-нибудь или чему-нибудь, ожидающему внизу. Лучше позволь нам указывать путь. Мы зажжем его, когда достигнем дна.

Теперь даже длому заворчали по поводу «лазания вслепую». Майетт посмотрела на них и рассмеялась.

— Они не доверяют нам, Энсил, — сказала она на языке икшель. — Даже черные гиганты не хотят отдавать свои жизни в руки ползунов.

Она забыла о Даре Пазела или не ее не волновало, что он услышал. Импульсивно он сказал:

— Это чушь собачья. Они могут видеть, а мы — нет. Пошли.

Никому не нравился этот план, но ни у кого не было лучшего. Они начали спускаться. После четвертого уровня Пазел даже не мог видеть виноградную лозу, за которую цеплялся. Он наступил на пальцы Неды, а Дасту — на его. Тишина угнетала, жара — еще сильнее. Не было ни малейшего ветерка, и влажный воздух казался сиропом в его легких. «Он идет все глубже и глубже!» — продолжали изумленно повторять икшели.

Тошнотворно-сладкие запахи усиливались вместе с жарой. Руки Пазела стали скользкими. Он не мог судить, как далеко они спустились (теперь, даже посмотрев вверх, он ничего не видел), но наступил момент, когда он понял, что это намного дальше, чем четыре уровня листьев вместе взятых, а они все спускались и спускались.

Наконец Энсил сказала то, чего они все ждали:

— Наконец-то дно! Теперь смотрите под ноги! Великая Мать, на чем мы стоим?

Пазел услышал тихие восклицания тех, кто был внизу, и хлюпающий звук, когда они покидали виноградную лозу. Он сам добрался до земли: на ощупь она была похожа на кучу рыболовных сетей: влажная, волокнистая, очень прочная.

— Жарко, как в разгар лета на болотах, — прошептал молодой турах.

— Сейчас самое время для факела, — прошептала Майетт. — Мы сами почти слепы. Это не темнота леса, это темнота могилы.

Раздался скребущий звук: Герцил возился со спичкой. Наконец она загорелась, и Пазел увидел, как крошечное пламя лизнуло кончик намасленного факела. Спичка зашипела, почти догорая; затем факел внезапно вспыхнул.

Пазел ахнул. Они были в лесу из драгоценных камней, перьев или плащей из разноцветных звезд. Его глаза в течение нескольких мгновений просто не могли разобраться во всех оттенках, формах и узорах.

— Растения, так? — прошептал Джалантри с безумными глазами, напрягшись, как кошка.

— Очевидно, — прошипел Дасту.

Они росли вокруг них, некоторые были всего в несколько дюймов высотой, другие возвышались над головами. Какие цвета! Гипнотическе, ослепительные. Но формы были еще более странными: ветвистые губки, змеевидные стволы, заканчивающиеся ртами, как у рыбы-присоски, раздутые бугорки, нежные оранжевые веера. Букеты из пальцев. Гроздья длинных, гибких ложек.

— Они кажутся мясистыми, — сказал Ибьен.

— Не трогай их, глупый младенец! — сказал Альяш, шлепнув его по руке.

Было трудно не прикасаться к ним — растущие создания росли густо и плотно. Пазел попытался взглянуть сквозь массу лепестков, выпуклостей, сплетенных щупалец, перистых конечностей, вспыхивающих синим, пурпурным или зеленым в свете факела. Они даже теряли цвет: радужные капельки падали и разбрызгивались повсюду, как будто из их пор выделялся блестящий нектар или пыльца.

— Светлячки! — внезапно сказал Болуту, и Пазел обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть их: дорожку голубых искр, кружащуюся вокруг поднятой руки Болуту, затем уносящуюся к зарослям за пределами света факела, где они все вместе погасли. Были и другие насекомые: летающие, ползающие, извивающиеся, с яркими отражающими пятнами на крыльях или щупальцах. Однако только светлячки светились своим собственным светом, и они уже исчезли.

Пазел вытер лоб. Горячий воздух заключил его в удушающие объятия. Затем он почувствовал, как Энсил проворно вскарабкалась к нему на плечо.

— Земля живая, — сказала она. — Взгляни на свои ботинки.

Приглушенные крики и ругательства: их ноги были охвачены бледными, щупающими щупальцами, извивающимися из земли со всех сторон. Их было легко сломать, но они неустанно работали. Сцена могла бы показаться комичной, если бы у кого-нибудь хватило духу посмеяться: двадцать фигур переминаются на месте, поднимая то одну ногу, то другую.

— Питфайр, мы не можем здесь оставаться, — сказал старший турах.

— Держитесь поближе ко мне, — сказал Герцил. Подняв факел, он двинулся по прямой, прокладывая путь сквозь упругие заросли. Остальные в панике бросились за ним. Они не прошли и двадцати шагов, когда Пазел понял, что они больше не проталкиваются сквозь такое количество странных живых существ. Герцил остановился и обернулся, чтобы посмотреть назад, и Пазел сделал то же самое.

Они стояли в зарослях, образованных огромной виноградной лозой. Наросты окружали ее, росли поверх нее, погружали ее в свою плоть. Виноградная лоза змеилась по лесной подстилке, каждый дюйм которой был покрыт наростами.

— Как на родном рифе, — сказал Нипс, — за исключением того, что здесь треклято жарко.

— Это похоже на морское дно, — сказал Пазел. — И это всего лишь поляна. Эти растущие штуки все еще окружают нас со всех сторон.

— И другие штуки, — сказал Большой Скип. Он указал в сторону от утеса: откуда-то далеко сверху свисали белые нити, похожие на веревки. Они были толстыми, как ручки от метлы, сегментированными, как черви, и заканчивались кольцами в нескольких футах над землей.

— Их, должно быть, сотни, — сказала Энсил. — Они уходят все дальше и дальше в лес.

— Растения, похоже, но не из этого мира, — сказала Неда, разинув рот.

— Может быть, это вообще не растения, — сказал Пазел.

— Ну, естественно, это растения, Мукетч, — сказал младший турах. — Что еще, клянусь Рином?

— Грибы, — сказала Таша.

— Грибы? — Болуту выглядел пораженным. — Вполне может быть. Грибы, плесень, слизь — все они процветают в темноте. И влага тоже нужна, если уж на то пошло.

— И тепло, — сказал Кайер Виспек. — Но, великие дьяволы, целый лес грибов?

— Не деревьев же, — сказала Таша. — Но есть и растения. Эта виноградная лоза тоже растение, и должны быть другие. Но большинство из этих штуковин... да, я уверена, что это грибы.

— Вы часто сюда приходите? — спросил Альяш. — Летние пикники и все такое?

Таша отвернулась, безразличная к его насмешкам. Но Пазел тронул ее за руку, тщетно пытаясь привлечь внимание. Знакомое, отстраненное выражение вернулось в ее глаза.

Нипс указал налево. Тамошние «штуковины», хотя и были высотой с яблони, имели ту же форму зонтика, что и любые грибы Севера.

— Я думаю, это решает вопрос, — сказал он.

Герцил положил руку на Илдракин.

— Наша добыча неподвижна, но все еще далеко. Давайте построимся в шеренгу и отправимся к ней. Ибьен, несите факел, поскольку вы не можете нести никакое оружие. Встаньте в центр и держите его высоко. И ко всем вам: нужно ли мне говорить, что Альяш прав? Вы ни к чему не должны прикасаться, если можете этого избежать, и всегда будьте настороже. — Он оглянулся назад, туда, откуда они начали. — Виноградная лоза направляется к центру, и именно там наша цель. Давайте следовать за ней — разумеется, на безопасном расстоянии — так долго, как только сможем.

Они отошли от утеса и двинулись по губчатой земле. Виноградная лоза стала еще толще, а ее груз диковинных наростов — еще тяжелее. Вскоре они шли уже не вдоль виноградной лозы, а вдоль извилистой чешуйчатой стены, каждая секция которой ярко вспыхивала в свете факелов по мере их приближения. Было очень тихо. Ничто не двигалось, кроме нескольких крошечных насекомых и корневых щупалец, слабо цепляющихся за их ботинки. Вскоре Пазел стал задыхаться от жары. Его нога тоже начала болеть, но когда Таша пришла ему на помощь, он покачал головой и прошептал:

— Пока нет.

— Не игнорируй ее, — сказала она, сжала его руку и зашагала вперед, яростная в своей готовности ко всему, что должно было произойти. Такой, какой она была всего несколько часов назад, в той гораздо более мягкой темноте, когда шла с ним к кедру. На мгновение чудо их занятий любовью вернулось к нему, и он почувствовал дикую потребность в ней, презрение ко всему, кроме желания быть с ней, вдали от этих неприятностей, даже от их друзей. Это чувство ужаснуло его своим эгоизмом.

Прошел час. С каждым шагом они видели новые красоты, новые ужасы. Крона одного гриба представляла собой миниатюрный цветник, каждый цветок был меньше виноградной косточки. Другой гриб был величиной со стог сена и изгибался, когда они проходили мимо, нацеливая в их сторону отвратительную волосатую пасть. Огромные свисающие червеобразные усики тоже зашевелились, медленно потянувшись к протянутой руке. Когда Ибьен поднес факел поближе, усики свернулись как змеи в темноте наверху. В некоторых местах усики достигли земли и пустили корни, так что сквозь них можно было смотреть, как сквозь тюремную решетку.

Другие виноградные лозы спускались с невидимых деревьев. Под некоторыми они проходили; другие лежали на земле, как и та, за которой они следовали. Взбираться по ним было нелегким делом — трудно было найти прочную лиану под массой грибов. А некоторые грибы на ощупь обжигали, как крапива.

На вершине одного из таких рифов они внезапно столкнулись лицом к лицу с парой огромных четвероногих существ, безмятежно пасущихся на дальнем берегу. Высокие, как слоны, и молочно-белые, они напоминали гигантских ленивцев, но их спины были скрыты под сочлененными панцирями. У них были огромные нижние челюсти, которыми они зачерпывали грибы, и гигантские глаза, которые они зажмурили от света факела. Досадливо хлопая своими мягкими ушами, они зашаркали прочь от виноградной лозы.

По мере продолжения путешествия они встречали и других существ: похожих на олени грациозных животных со змеевидными шеями; ковыляющую черепаху, которая шипела на собак; и, что гораздо более тревожно, рой летучих мышей размером с пуму, которые подобно буре проносились среди них на уровне глаз и ни разу не задели их кончиками крыльев. Летучие мыши уселись на гигантскую петлю виноградной лозы и полакомились похожими на дыни грибами, прежде чем умчаться в вечную ночь.

— Грибоядные, все они! — сказал Болуту. — И, должно быть, редко остаются голодными. Интересно, питается ли кто-нибудь в этом лесу мясом?

— Я, — сказал Большой Скип, — но соглашусь и на один из этих фруктов. Как насчет них, Герцил? Они пахли треклятой амброзией.

— Продержись еще немного, — сказал мечник, — может быть, мы все-таки найдем что-нибудь получше. Я был дураком, что не убил ту черепаху.

Немного позже они услышали шум льющейся воды, но ничего не увидели. Звук становился громче, ближе, и, наконец, Неда наклонилась к земле и сказала:

— Это под нами. Она течет под корнями.

После этого они осознали, что часто находились всего в нескольких футах над бурлящим потоком. Один или два раза щель в корнях была достаточно широкой, чтобы они могли просунуть внутрь руку. Там они нашли проточную воду — восхитительно прохладную! — и умыли лица. Но Герцил предупредил их, чтобы они не погружали руки слишком глубоко и не пробовали на вкус даже каплю воды. Как только они покинули эти щели, жара снова их поглотила.

Горел второй факел, когда они добрались до подножия одного из гигантских деревьев. Это был прямой столб толщиной в двенадцать или четырнадцать футов. Хотя его кора была покрыта лишайниками, он был гладким, как бумага, без каких-либо бугорков или разветвлений, насколько они могли видеть.

— Нам будет нелегко взобраться по такому стволу, — сказал Кайер Виспек.

— Мы с Майетт справимся, — сказала Энсил. — Эти лишайники выдержат наш вес.

И тут они увидели это: виноградная лоза, за которой они следовали с самого начала, пустила корни здесь, прямо у основания дерева. За ним не было четкого пути, по которому можно было бы следовать.

Герцил остался невозмутимым.

— Мы проложим новый путь, — сказал он. — Подойди сюда, Неда, и считай шаги, и говори каждый раз, когда дойдешь до двадцати.

Обливаясь потом и спотыкаясь, они двинулись дальше. Каждый раз, когда Неда говорила, Илдракин делал глубокий надрез на уровне груди в ближайшем грибе.

— А что, если мы пропустим один, Станапет? — крикнул Альяш. — А что, если их кто-нибудь съест? Я говорю, что это безумие.

— Боцман прав, — сказала Майетт, обращаясь к Энсил (Пазел услышал). — Нам не следовало спускаться на лесную подстилку! Мы должны были бы идти наверху, при свете солнца!

— А потом? — спросила Энсил. — Чародей не выходит на солнечный свет. Что, если бы мы весь день шли по поверхности только для того, чтобы не найти путь вниз?

— Я не хочу умирать в этом месте, сестра, во время путешествия с гигантами. В Масалыме меня ждет воссоединение.

— Я вообще не хочу умирать, — сказала Энсил. — Но, Майетт, будь честна с самой собой: Таликтрум наверняка вернулся на «Чатранд» до того, как корабль отчалил.

— Ты не знаешь его так, как я, — сказала Майетт, — и ты не слышала его слов, обращенных к Фиффенгурту. Ничто не убедит его вернуться в клан.

— Любовь может, — сказала Энсил, — и, я думаю, у вас будет воссоединение, каким бы маловероятным это ни казалось. Мы еще не побеждены.

— Энсил, ты меня поражаешь. Ты действительно так в них веришь?

— В людей? — удивленно спросила Энсил. — Не во всех них, конечно. Но в Герцила, смолбоев и Ташу — да, в них я очень верю. Они это заслужили. И, кроме того, я чту… то, что заставляет нас объединиться. Так же, как мы чтим основателей дома Иксфир, то, ради чего они жили и умерли.

Она знает, что я слушаю, подумал Пазел, улыбаясь. Это Диадрелу свела нас вместе, Энсил. Твоя учительница, любовница Герцила, мой друг. Диадрелу, которая показала нам, что такое доверие.

Кто-то закричал.

Мгновение спустя Пазел понял, что это был Альяш. Он держался за голову, шатался и врезался в остальных. Затем Пазел увидел, что в воздухе витает что-то похожее на мелкие опилки, сыплющиеся с его рук и головы. Часть их попала в пламя факела и затрещала; часть коснулась ближайших к Альяшу людей, и они тоже вскрикнули.

Альяш канул в темноту, ослепший от боли, проносясь сквозь белые связки, похожие на занавеси. Остальные бросились в погоню. Кайеру Виспеку и Неде удалось схватить его примерно через тридцать футов, но потребовалась вся группа, чтобы его успокоить.

— Он делал дополнительные зарубки, — сказал старший турах. — Он боялся, что ты недостаточно хорошо размечаешь тропу. Я собирался что-то сказать, когда он разрезал один из этих жирных желтых шариков, и тот взорвался! Кредек, я сам вдохнул этот порошок, он обжигает, как гром-табак!

— Я тоже этим дышал, — сказал Ибьен. — Что такое гром-табак?

— Что-то, с чем нельзя играть, — сказал Герцил, — вроде тех созданий, что растут в этом Лесу. Ты дурак, Альяш. Ты рубил какой-нибудь гриб на своем пути или выбрал этот, потому что он напоминал мешок, готовый лопнуть?

Из глаз Альяша текли слезы:

— Больно, черт возьми...

— Вам повезет, если споры не сделают ничего хуже, — сказал Болуту.

Альяш заорал на него:

— Что это должно значить, ты, проклятый рыбоглазый доктор для свиней?

С редкой яростью Болуту парировал:

— Эти рыбьи глаза видят больше, чем маленькие устрицы на твоем лице! Я знаю! Мне пришлось пользоваться ими двадцать лет!

Они все еще препирались, когда Лунджа вскрикнула: «Индрит! Индрит исчез!» Она говорила об одном из своих товарищей, солдате Масалыма.

— Он был прямо рядом со мной! — крикнул другой. — Он не мог уйти далеко!

— Разойдитесь веером, — сказал Герцил. — Следите друг за другом, а не только за лесом. И не делай ни единого шага за пределы света факелов! — Затем он резко обернулся. — Боги, нет! Где Сандерлинг? Где Большой Скип?

— Майетт! — воскликнула Энсил. — Она была с ним, у него на плече! Спираке́! Майетт, Майетт!

Трое из их числа внезапно, бесшумно исчезли. Остальные кружили, высматривая врагов. Но на грибах не было видно ничего, кроме блестящих пятен, полос и завитков.

Затем раздался тошнотворный звук удара, менее чем в пяти футах от Пазела. Гриб, похожий на светящийся мозг, внезапно разлетелся, забрызгав их всех слизью. Из остатков гриба выкатился Большой Скип, держась обеими руками за шею, едва способный дышать. Майетт отчаянно цеплялась за его волосы.

Рука Большого Скипа оторвалась от его шеи, держа шесть футов скользкого белого усика, извивающегося, как змея. С мучительным вздохом он отшвырнул его прочь.

— Червь, — выдавила Майетт. — Один из этих свисающих усиков. Он схватил Скипа за горло. Я была прижата к его шее, но моя рука с мечом была свободна, и мне удалось перепилить эту штуку. Она поднимало нас все выше и выше. — Ее глаза нашли длому. — Ваш брат по клану мертв. Множество червей вцепилось в его конечности; они боролись за него. Мне жаль. Они разорвали его на куски у меня на глазах.

Солдаты-длому выругались, их лица онемели от шока. Большой Скип судорожно вздохнул. Он не выглядел сильно раненым, но был напуган почти до полусмерти:

— Потерял нож, мой нож...

— Теперь вы в безопасности, Сандерлинг, — сказал Герцил. При этих словах Джалантри захихикал, чем заслужил яростный взгляд своего мастера. Джалантри смущенно опустил глаза, но на его лице по-прежнему играла улыбка. Что с ним не так? подумал Пазел. Это и есть дисциплина, которой их учат?

Но не один Джалантри выглядел странно. Младший турах то и дело поглядывал направо, как будто ловил что-то краем глаза. А Ибьен уставился на насекомое на ветке, как будто никогда не видел ничего более завораживающего.

— Забудьте о своем нож, Сандерлинг, — сказал Герцил. — Мы найдем вам дубинку. Вы показали нам, что можете ей сделать, когда мы сражались с крысами.

Большой Скип уставился в темноту:

— С крысами было легко, Герцил.

Они зашагали дальше. Гигантских деревьев стало больше. Пазел едва успел стряхнуть слизь со своего лица, когда погас следующий факел.

— Станапет! — прошипел Альяш. — Сколько нам еще идти в эту адскую дыру?

Герцил не ответил, но Пазел слышал, как он тщательно ищет спички. Пазел осознал, что его сердце все еще колотится необычайно быстро. Он осознал, что дело не только в жаре — темнота, темнота была еще хуже. Она начала действовать на него как нечто осязаемое, как удушающая субстанция, в которой они могли утонуть. Внезапно он вспомнил странные слова Мастера-Рассказчика, сказанные ему в Васпархавене: Вам нужно было попрактиковаться в обращении с тьмой. Несомненно, именно эту тьму имел в виду старый длому. Но Этаж Эха не причинил ему никакого вреда, а последняя встреча была даже замечательной.

Возможно, в этом и был смысл: темнота могла скрывать как радость, так и опасность, как любовь, так и ненависть и смерть. И все же, когда он с любовью потянулся к этой женщине, она исчезла, и мир, который они поддерживали между собой, был разрушен.

Вспыхнул третий факел. Герцил посмотрел на Альяша:

— Ответ на ваш вопрос: мы должны добраться до него в течение часа. Тогда у нас останется три факела, с которыми мы сможем вернуться, если наша работа пойдет быстро.

— Наша работа — убийство смертельно опасного врага, — сказал Кайер Виспек. — Это может быть совсем не быстро.

— В таком случае мы выясним, какой из этих грибов лучше всего горит, — сказал Герцил.

Они снова тронулись в путь. Земля медленно опускалась; журчание воды под ногами звучало ближе к поверхности. Жара, если это было возможно, становилась все сильнее; Пазелю казалось, что он запутался в дымящихся тряпках. Его нога пульсировала сильнее, чем когда-либо, и теперь он позволил Таше поддерживать его, хотя по такой коварной земле было трудно идти вдвоем.

— Мы должны остановиться и промыть эту рану, — сказала она.

— Не сейчас, когда мы так близко, — ответил Пазел.

— Упрямый дурак, — прошептала она. — Хорошо, тогда скажи мне кое-что: твое Мастер-Слово. То, которое ослепляет, чтобы дать новое зрение. Может ли оно помочь нам, когда факелы кончатся? Может быть, это именно то, для чего оно предназначено?

Пазел ожидал этого вопроса.

— Нет, — сказал он. — Мне жаль, Таша, но я уверен, что это не так. Рамачни сказал, что у меня появится предчувствие, когда придет время. И здесь это кажется совершенно неправильным — как будто на самом деле это было бы катастрофой. Я думаю, что слепоту надо понимать не буквально.

— Ага, — сказала она. — Я понимаю.

Он мог слышать, с каким усилием она пыталась не казаться подавленной его ответом. Она в отчаянии. Эта мысль кольнула его, как заноза, и игнорировать ее было гораздо труднее, чем боль в ноге. И это, несомненно, была любовь: когда ты можешь вынести собственные страдания, но не чужие.

Нипс пристроился рядом с ними.

— Послушайте, — сказал он, — со мной что-то не так.

Пазел встревоженно повернулся к нему:

— В чем дело, Нипс? Как ты себя чувствуешь?

— Полегче, приятель, — пробормотал Нипс. — Наверное, ничего особенного, просто… ну, черт возьми! Я продолжаю ее слышать.

— Ее? — спросила Таша. — Ты имеешь в виду… Марилу?

— Треклято верно, — ответил Нипс, вздрогнув. — И еще кое-кого, вместе с ней. Какой-то мужчина. Он смеется над ней — или надо мной.

Таша коснулась его лба:

— У тебя нет лихорадки. Наверное, ты просто разнервничался.

— Я думаю, это Раффа, — почти неслышно прошептал Нипс.

Раффа был человеком, которого Нипс ненавидел больше всего в Алифросе: его старший брат, который позволил военно-морскому флоту Арквала забрать Нипса в рабство, вместо того чтобы заплатить цену, которую они потребовали за его свободу.

— Я знаю, что это нереальное, — сказал он, — но голоса кажутся совершенно реальными. Пазел, Таша — что со мной происходит? Я что, схожу с ума?

— Нет! — сказала Таша. — Ты устал, и голоден, и тебя тошнит от темноты. — Она легонько шлепнула его по щеке. — Не спи и успокойся, слышишь меня? Представь, что мы на занятиях по рукопашному бою в большой каюте. И какие правила в классе, Нипс? Скажи мне.

— Я повинуюсь тебе, — сказал Нипс, — как ты повинуешься Герцилу.

— Верно. Так что повинуйся мне и перестань слушать голоса, которые, как ты знаешь, звучат только в твоей голове. — Она наклонилась к нему поближе и принюхалась. — И, если у нас будет возможность, умойся. От тебя пахнет кислятиной. Ты, должно быть, попал во что-то другое, чем все мы.

Нипс понюхал свою руку.

— Ты чокнутая, — сказал он. — Конечно, мы воняем, как треклятые каторжники, но я не пахну ничем особенным. — Он с надеждой посмотрел на Пазела. — Верно, приятель?

Пазел отвел глаза.

— Ты пахнешь, как букет роз, — сказал он, чувствуя себя жестоким и фальшивым. Даже сквозь общую вонь леса и их тел до него слабо донесся лимонный запах Нипса. Когда он что-то скажет? Что он должен сделать?

— Сюда! — внезапно крикнул Альяш прямо перед ними. — Зачем ты сюда пошел и это сделал?

Насквозь промокший боцман свирепо смотрел на младшего тураха. Группа остановилась у подножия одного из огромных деревьев. Когда Пазел обогнул ствол, он увидел прикрепленный к нему странный нарост: что-то вроде пузырчатого гриба шириной пять или шесть футов, который, очевидно, был проткнут турахом. Штука лопнула, как созревший плод, и из раны хлынула вода — обычная вода, насколько мог судить Пазел.

Альяш, промокший до нитки, все еще свирепо смотрел на Турача.

— Я задал тебе вопрос, — сказал он.

— Он подкрадывался ко мне, — сказал турах, все еще подозрительно глядя на гриб.

— Подкрадывался? — воскликнул Альяш. — Эта треклятая штука может подкрадываться не больше, чем один из мясных пирогов Теггаца! Ты спрыгнул с ума.

— Если это так, то виновата твоя собственная глупость, — сказала Неда. — Ты направил свой меч на взрывающийся гриб, покрывший всех нас спорами.

— Верно, сестра, — сказал Джалантри, подходя к ней поближе. — Его глупость могла погубить нас всех.

— Глупость? — Альяш, казалось, сам был готов взорваться. — Ты невежественный маленький гробопоклонник. Я был достаточно умен, чтобы одурачить орду Шаггата на Гуришале. Я шпионил за ними пять лет, в то время как вы все носились вокруг, говоря, что это невозможно, мы поймаем его завтра, мы его зажарим и съедим. И все это время мне удавалось отправлять письма Арквалу. Вся ваша дрянная гильдия шпионов так и не уловила ни малейшего запаха.

— Дьяволы наделяют своих слуг силой обмана, — сказал Джалантри.

Неда, явно раздосадованная вмешательством Джалантри, отошла от него. Обращаясь к Альяшу, который прекрасно говорил на мзитрини, она сказала на том же языке:

— Я не хочу враждовать с тобой. Я только имела в виду, что ты и турах совершили одну и ту же ошибку.

— За исключением того, что он, возможно, причинил реальный вред, — вставил Джалантри.

— Я сейчас пырну тебя треклятым ножом и посмотрю, какой от этого вред! — сказал Альяш.

— Вам следует вложить свое оружие в ножны и убрать гордость в карман, — сказал Герцил. — Если мы выступим друг против друга, победа мага обеспечена. А теперь все замолчите. — Он вытащил Илдракин и указал куда-то в темноту. — Фулбрич находится всего в полумиле отсюда, а может, и меньше. И он не двигался уже несколько часов.

— Тогда Арунис, должно быть, нашел то, что искал, — сказал Кайер Виспек.

— Боюсь, что да, — сказал Герцил, — но это не значит, что ему уже удалось им воспользоваться. Как бы то ни было, настало время нанести удар. Мы не можем идти дальше без факела, но мы можем помешать ему светить вперед, пока не окажемся рядом с чародеем, а затем атаковать его бегом. Иди сюда, Джалантри; и ты тоже, морпех. Встаньте плечами друг к другу, вот и все.

Он заставил двух врагов встать вместе, как будто они были партнерами в гонке на трех ногах.

— Почему мы? — прорычал Джалантри.

На мгновение Герцил действительно выглядел удивленным:

— Из-за Великого Мира, конечно. А еще потому, что у вас самая широкая грудь.

Сняв свою собственную изодранную куртку, он накинул ее им обоим на плечи. Затем он передал факел Неде и велел ей низко держать его за спинами мужчин. Он посмотрел на остальных, снова став серьезным.

— Держитесь пониже, пока я не подам сигнал бежать. И вот тогда никаких колебаний, никаких попыток повернуть. Арунис очень силен, но с Илдракином у меня есть шанс его убить. Я попытаюсь воспользоваться этим шансом, но вы должны помочь мне пробиться сквозь его оборону, независимо от того, сколько из вас при этом погибнет. Подумайте о том, что для вас самое святое; подумайте о тех, кого вы любите. Вы сражаетесь ради них. Пошли и покончим с чародеем.

Они вытащили все оружие, которое у них было, и осторожно пошли вперед. Пазел подумал, что никогда еще жара не была такой сильной. Сами деревья были горячими на ощупь. Слева от них в свете факела вырисовывалось что-то огромное: Пазел увидел еще один пузырчатый гриб, размером с дом, который висел высоко над землей между двумя деревьями. Для чего они были нужны? Хранилище воды? Может ли здесь быть сухой сезон?

Он отпустил Ташу и заставил ее идти впереди, качая головой, когда она возражала. Он боялся, что от него не будет пользы в бою. Но от Таши будет, если он ей не помешает. Он ковылял, стиснув зубы от боли.

Нипс оглянулся на него через плечо, его лицо было совершенно грязным. Неда тоже оглянулась на него. Пазел кивнул им: я справляюсь. И, к своему великому удивлению, он почувствовал что-то вроде счастья. Его лучший друг, его сестра и его возлюбленная: все здесь, с ним, даже если здесь был ад. Они заботились о нем; это казалось каким-то чудом. Он подумал: Я собираюсь сразиться с тобой, Арунис, на одной ноге или на двух.

Потом он сошел с ума.

Он был уверен в этом, потому что его охватил ужас, превосходящий любой кошмар, который ему когда-либо снился — он увидел то, что невозможно было увидеть и остаться в здравом уме. Они наступали на младенцев. Насыпанные холмиками, гниющие, разорванные, как будто их грызли животные, младенцы-люди и младенцы-длому, и... Они исчезли. Отвратительная ложь, иллюзия. Он был весь в поту, и ему хотелось закричать. Что с ним только что произошло? Он что, сошел с ума? Или что-то атаковало его разум, какая-то болезнь, какие-то чары?

Споры?

Споры ужалили Альяша и еще нескольких. Но что, если не все они ужалили? Что, если некоторые из них нельзя было даже увидеть, понюхать или попробовать на вкус, но, тем не менее, они были сильнодействующими? Путники пробирались, спотыкаясь, через мили зарослей грибов. Конечно, споры были внутри них. Могли ли они вызывать видения в сознании? Нипс слышал голоса, а турах видел, как двигался пузырчатый гриб…

— Сейчас! — сказал Герцил и полетел вперед, как ветер. Остальные бросились за ним, высоко подняв оружие, не обращая внимания на грибы, рассекая болтающихся червей, двигаясь к своей цели, как коса. Пазел тоже побежал, быстрее, чем он думал, быстрее, чем был способен. Он действительно обогнал Ибьена и Нипса и сравнялся с Болуту. Они перепрыгнули ручей, обогнули несколько высоких деревьев (как близко те стояли друг к другу!), скатились по восьмифутовой насыпи из корней и шаровидных грибов, продрались сквозь последние заросли — и увидели весь отряд, неподвижно и ошеломленно стоявший у оранжевого пруда.

Пруд не был погружен в землю, но возвышался перед ними за гриб-стенами высотой около пяти футов; в центре пруда на спине лежал Грейсан Фулбрич. Край представлял собой массу жилистых щупалец, которые извивались, пытаясь дотянуться до вновь прибывших. Фулбрич был исхудавшим и голым по пояс, а тряпка, которая могла быть частью его рубашки, была скомкана и засунута ему в рот. Его кожу покрывали синяки и ожоги, а также порезы, которые выглядели свежими и воспаленными. Его глаза были открыты, но он почти не двигался. У него вырвался слабый стон. Он даже не повернул голову в их сторону.

Подняв факел, Неда обежала вокруг пруда, глядя за высоченными деревьями.

— Аруниса здесь нет! — закричала она, опустошенная и разъяренная. — Нилстоуна здесь нет! Мы следили за этим ублюдком, и ни за кем другим.

Пока она говорила, факел, казалось, выпрыгнул у нее из рук. Неда развернулась, бросилась за ним, и тогда свет исчез.

Глава 31. ПОЛЬЗА БЕЗУМИЯ

8 модобрина 941

Таша знала, что на них напали. Раздались голоса — голосов было больше, чем людей в отряде, — и руки потянулись к ней из темноты. Меч просвистел, тошнотворно близко; посыпались удары, тела рухнули на землю. Она попыталась отступить от дерущихся, но кто-то налетел на нее, сильно отбросив в заросли грибо-папоротников. Затем она внезапно снова обрела зрение, но увидела только фигуры из ночного кошмара. Кошки, сотни и сотни кошек, голодных, одичавших, надвигались на них со всех сторон. Таша подняла руки перед натиском; они приближались, прыгали... и исчезали, как мыльные пузыри, когда ударялись об нее.

Чья-то рука легла ей на плечо. Она резко обернулась. Это был Пазел, обнимающий ее, притягивающий к себе. Она наклонилась к нему, прошептала его имя; он открыл рот для поцелуя.

И засмеялся. Из него вырвалась огненная слюна троллей, прямо ей в лицо. Таша закричала и вырвалась.

Она не горела.

Я сплю. Нет — это галлюцинации. Я треклято не сплю! Огромным усилием она заставила себя стоять спокойно. Она снова была совершенно слепа, но это было лучше, чем бегать и драться. Некоторые из остальных все еще занимались этим, крича от ужаса или боли.

Таша заорала во все горло:

— Прекратите драться! Это у вас в голове, в вашей треклятой голове! Здесь нет никого, кроме нас и Фулбрича!

Болуту и Герцил уже кричали почти то же самое. «Прекратите драться! Прекратите драться! Мы зажигаем еще один факел!» Затем она услышала, как Пазел сказал: «Не зажигай пока, Герцил! Посмотри на бассейн! Вы все это видите, или это только мне кажется?»

Таша, по крайней мере, могла это видеть: бассейн, в котором лежал Фулбрич, начал светиться. Свет исходил от грибковых стен, и вместо оранжевого теперь он был неясно-фиолетовым, странное сияние, которое, казалось, очерчивало только края предметов. И все же становилось светлее, пока они не смогли ясно разглядеть Фулбрича, а друг друга — хуже.

— Вот и факел — залитый, — сказала Майетт с края поляны.

— Что-то выбило его у меня из рук, — сказала Неда. — Что-то похожее на шар. Оно вылетело из темноты, как будто кто-то его швырнул.

— Послушайте меня, — сказал Болуту. — Нас накачали наркотиками. Мы видим и слышим то, чего там нет. Не верьте своим глазам. И, ради любви к Алифросу, не поддавайтесь на уловки и не нападайте друг на друга!

— Проблема, — сказал Пазел, — в том, что некоторые опасности реальны. Например, эти белые черви. И то, что ударило по факелу.

— Гриб-ловушка, в котором находится мальчик, тоже реален, — сказал Герцил.