Вбежавшая следом Параша застала Нелли уткнувшейся лицом в стену темной передней. Рука ее гладила сырую штукатурку, кое-где сохранившую лоскуты некогда обтягивавшей стены кордовской кожи: казалось, она утешала дом, словно больное живое существо.
— Ты чего это скисла, как вчерашние сливки? — Параша с силою обняла подругу за плечи. — Дома горевать будем, слышишь? Опасность по дому бродит, половичками скрипит.
— Да какая тут опасность? — Нелли прошла в покосившийся высокий проем, ощетинившийся петлями от сбитых дверей. Кто только сказал, что вещи не живут и не умирают? Мертвые клавикорды у высокого окна стояли под слоем пыли, как в саване. Грязные стекла над ними, там, где не были разбиты, казались незрячими глазами. Не болен, мертв сей дом, отлетевшей его душой был убиенный хозяин. Можно настелить новые паркеты, можно обтянуть стены сверкающими драпировками, обновить роспись потолков, начистить бронзу, можно разжечь в каминах веселый огонь. Но звенящая тоскливая пустота останется звучать в комнатах и залах, по которым прошли сперва убийцы, а за ними грабители.
— Какая тут опасность? — повторила Елена. — Покойно, как на кладбище.
— Какая не знаю, а половички скрипят, — Параша словно вправду к чему-то прислушивалась. — Шли бы мы восвояси, а, касаточка моя? Нету здесь свекра-батюшки, да и искать нечего.
— Погоди, — Нелли переходила из комнаты в комнату: картины запустения сменялись перед нею как в страшном сне. Что за ящик валяется на боку посередь небольшой комнаты, отапливаемой зимою не камином, а теплою изразцовой печью? Нет, то не ящик с отломанною стенкой, как сперва показалось!
— Кукольной дом! — Елена присела рядом с игрушечными руинами среди руин настоящих. — Парашка, это ж домик Филипповых сестер сводных, тех, что умерли до его рождения! Как же он уцелел, как не пошел на дрова?
Неуклюжая игрушка сделана была с любовью, верно ладил ее не кукольник, а кто-то из домашних слуг. Боле тридцати лет тому рука маленькой Николетт де Роскоф снимала ставенки, затепляла в оловянных канделябрах крошечные свечки, рассаживала фарфоровых кукол за обеденным столом. А после грациозная, не маленькой Нелли чета, девочка обходила домик с другой стороны, подглядывала в окошки и верила в жизнь самой же сотворенных картин.
— Идут сюда!
— Небось мальчишки каштановые, — Елена все не могла оторваться от жалкого домика.
— Как бы, мальчишки, сапожищами-то! Решай скорей, как отбрехиваться станем?
Елена, все еще сидя на полу, подняла голову: округлое лицо Параши, обыкновенно приятно румяное, сделалось бледно. Приближающиеся шаги впрямь казались грубы.
Однако ж почти тут же она облегченно перевела дух: вбежал не кто-нибудь, а как раз давешний Поль со своим мешком на плече.
— Ну вот ви…
— Они здесь!! — громкий вопль мальчишки прервал Елену на полуслове. — Здесь, никуда не делись!
Следом вошли трое человек в синем, с трехцветными кушаками.
— Молодец, сорванец! — хмыкнул вошедший первым коренастый человек с почти непременными среди синих закрученными кверху усами. Отличье мундира от двух других, верно, выдавало в нем старшего, но Елена не знала санкюлотских форменных знаков. — Отвечайте-ка, гражданки, зачем это вы тайком пробрались в дом изменника?
Но ответ уже вспал на ум.
— Я хочу купить в Париже хороший особняк от казны, отчего б и не посмотреть? Разве по мне не видать, что я могу сделать таковую покупку?
— Чем докажешь, гражданка?
— А что еще можно подумать обо мне? — Елена кичливо вскинула подбородок. — Что я залезла сюда растопку воровать?
— Вас две, — не ответив, главный синий перевел мутноватый взор на Парашу. — Что ж вторая гражданка, немая?
— Она не говорит по французски.
— Вот как, иностранные шпионки! — встрял в разговор второй из солдат. — Может еще и англичанки!
— Англичанки в мешок чихнут! — Мальчишка запрыгал на одной ноге. — Скорей, дяденьки, метр Сансон сегодня еще не закрывал лавочки!
Но Елене недосуг было гадать о каком-то Сансоне. Вот оно, спасение, нельзя только пугаться, и оно в кармане, верней сказать, в сумочке!
— Не англичанки, но вашим властям не подвластны. В этой бумаге сказано, что Франция отвечает перед объединением Швейцарским за нашу неприкосновенность.
Вот оно, на веленевой толстой бумаге, свидетельство Женевских Синдиков! Как она только чуть о нем не забыла! Елена протянула бумажную трубочку военному.
— Я, что ли, грязный кюре какой, чтоб буквы знать, — огрызнулся тот. — Нет уж, гражданки, пройдемте в Присутствие, там и показывайте свои бумаги.
Выходя из ворот в окружении солдат, Нелли бросила Параше ободряющий взгляд. Бумага Синдиков, похоже, оправдывает цену одной кривой строчки. Можно ли их уличить? С собою нету ничего, кроме спасительной бумаги, да и оставленный в гостинице багаж ничем не может изобличить путешественниц. Надобно только уверенно стоять на своем: дом-де глядела в рассуждении покупки, да и все тут.
— Отчего ж было нужно глядеть дом без торгового агента? — бойко спросил молодой человек, усевшийся за обширным столом с огромной граненой чернильницею. И положительно чернильнице надобно было иметь изрядный размер, чтобы содержимого ее достало и на многочисленные кляксы, усеявшие зеленое сукно столешницы, и на пальцы молодого человека, на грязноватые его манжеты и даже на волоса, в которых он то и дело принимался скрести обломками перьев — столь энергически, что Елена отступила на шаг подале. — Покупатели досматривают дома с теми, кому поручено их продать!
— Будто я не купеческая жена, чтоб мне оказаться столь глупой! — подбоченилась Нелли. — Известно, как торговый агент покажет дом: мимо гнилой стены бегом, в лучшие горницы прямиком! Не поспеешь оглянуться, голову задурит. Нету, я уж наперед сама погляжу не спеша.
— Может оно и правда, гражданка, — молодой человек на сей раз запустил в волоса костяной нож для бумаги. — Однако ж посидите там, на скамье. Вроде бы документ твой и в порядке, а должен я найти образец Гельвецианской печати да сравнить. Где-то тут был он…
Чиновник скрылся за высокой кипою бумаг, громоздившихся тут же, на столе. Елена отошла с облегчением.
— От бесштанников отбрехаемся, кабы их вши не оказались страшнее, — весело шепнула она Параше, усаживаясь на неудобной длинной скамье, тянущейся вдоль целой стены. Еще в неприглядной небольшой зале с каменным полом и решетками на окнах стояли торцами в ряд несколько черных шкафов для бумаг, в коих копошились еще два чиновника: один стоял на верху стремянки, другой же сидел на корточках. Второй обширный стол по другую сторону черного зева неопрятного камина и узкая конторка пустовали.
Что ж, можно и проволочить время, вить печать добрых синдиков самая что ни на есть взаправдашняя! Не возьмешь, не возьмешь голыми руками Елену де Роскоф, вот вить она как благоразумна, не забыла даже, что и по-русски «санкюлот» звучит «санкюлотом»!
— Салют! — В помещение вошел еще один молодой человек.
— Салют, Анри Антуан! — Чиновник, сидевший перед стеллажом, распрямился.
— Я зовусь Луи Леон, — сладковатым голосом отозвался вошедший.
— Ладно хоть, что не Аристотель Фемистокл, как у некоторых, — сидевший за столом оторвался от бумаг. — Э, да ты сегодня еще большим франтом, чем обычно!
— Что само по себе необычно, — отозвался чиновник со стремянки, и все четверо расхохотались.
— Ну да, справил пару обнов, — Луи Антуан или Леон, как уж там его звали, картинно поправил обеими руками взбитые длинные локоны смоляного цвету. Небольшое лицо его было округло, с маленьким раздвоенным подбородком и почти женским ртом. Большие черные глаза казались красивы и, вот уж диво, даже явственно подведены для выразительности краскою. На голове сидела чуть набок высокая шляпа с султаном из желтых страусовых перьев, палевый сюртук плотно схватывал фигуру, гибкий стан опоясывал трехцветный шелковый кушак, а ноги без единой складки обливали золотистые замшевые панталоны, спадавшие на вовсе небольшие для мужчины туфли. Однако ж и на переодетую женщину юноша ничуть не походил, что-то в нем было иное, Елена не могла понять, что.
— А невыразимые-то, сидят не хуже перчаток, да и в тон им! — воскликнул один из чиновников.
— Так вить работа Медонской мануфактуры, а шил мой обыкновенный портной, Шарло, он не испортит, — молодой человек несколько раз кокетливо обернулся вокруг себя.
— Медонской мануфактуры! Шутишь! — Чернильный юноша присвистнул.
— Ничуть не бывало, купил первые штуки!
— Нутко я пощупаю! — Чернильный присел.
— Э, не запачкай!
— Да не запачкаю, не жадобься! Ишь мягко! Впрямь не хуже замши, даже нежней!
Елене успел наскучить неприятный модник, но едва она отвела от него взгляд, как почувствовала, что теперь он глядит на нее.
— А это что за женщины? Гостьи нашей Луизетточки?
— Скорей всего нет, — чернильный с неохотой оторвался от панталон приятеля и воротился за свой стол. — Датская купчиха со служанкой, едет по Женевской бумаге. Ошибкою взяли, сопоставлю печать и придется выпускать. Все чисто.
— Все не бывает чисто, друг Порье! — Щеголь мелкими шажками подошел к столу. — В каком месте их взяли, ты говоришь?
— Да осматривала дом мятежника, оказалось, купить хочет. Говорю, Сен Жюст, оставь бумагу, она подлинная!
— Похоже, что и подлинная, — с разочарованием отозвался Леон или Антуан, названный Сен Жюстом. — А это у тебя что, протокол? Дом-то чей был?
— Казненного врага народа Роскофа, из бывших, — чиновник заглянул в собственную писанину.
— Порье, ты болван! — Глаза щеголя сверкнули, а ланиты налились румянцем. — Ты хоть от начала до конца читал эту подлинную бумагу?
— Ну, проглядел, мне главное дело образчики печатей. Чего это ты разбранился, Сен Жюст?
— Твоей же собственной рукой писано, — щеголь выдернул лист из под пресс-папье и поднес его к самым глазам чиновника. — Дом французского мятежника дворянина Роскофа! А задержана в нем датская купчиха Роскоф!
Отсыревшая лепнина на потолке каруселью закружилась над Еленой: экая глупость, как она забыла?! Как она могла забыть? В любом доме Франции безопасна она с Женевскою бумагой, кроме одного единственного!
Руки подруг невольно сошлись в крепком пожатии: Параша, похоже, уже поняла все, когда имя прозвучало дважды, старательно выделенное голосом щеголя.
— Ах, нелегкая! — Чиновник хлопнул себя чернильными пальцами по лбу. — Как это я проглядел…
— А может ты не случайно проглядел, а, Порье? Может, гражданка бывшая тебе чего посулила за такую небрежность? — Щеголь улыбался.
— Да ты чего, Сен Жюст? Я минуты не был с этой бывшей наедине, спроси у Клода или у Бунье! — Чернильный оборотился к двум другим чиновникам, однако ж напрасно: оба вдруг утратили интерес к разговору. Тот, что стоял на стремянке, залез еще на одну ступеньку вверх, а второй вновь и с самым озабоченным видом уткнулся в корешки папок.
— Я ж, в конце-то концов, их еще не отпускал! — Лицо Порье скривилось, как у готового расплакаться ребенка.
— Собирался отпустить, дружище, вот-вот собирался. Ладно, я пошутил. — Щеголь хлопнул собеседника по плечу рукою в золотистой замше. — Но Неподкупный на моем месте шутить бы не стал.
— Сен Жюст, только не говори Неподкупному, я… я никогда больше!
— У Неподкупного и так много забот, чтоб знать о таких пустяках. По щастью у него есть я, на кого он может положиться. Он полагается на меня целиком. — Сен Жюст оборотился к подругам. Румянец играл на его щеках, то вспыхивая, то отливая, тонкие ноздри трепетали, словно он вдыхал приятный запах. — Вы — шпионки роялистов и подлежите революционному трибуналу.
— Когда же нас будет судить сей трибунал? — Нелли холодно смотрела сквозь щеголя, словно глаза ее брезговали прикоснуться к его лицу. Сбросив личину купчихи, она ощутила вдруг непонятное облегчение. Что ж, им с Романом суждено погибнуть. В Пугачевщину Бог уберег ее, младенца, но сколько таких же было убито злодеями! Сколь много детей и женщин гибнет сейчас — лучше ли они других?
— Трибунал? — Щегольской Сен Жюст пытался поймать ее взгляд, словно в поисках затаенного страха. — Да Трибунал только что был. Вы обеи приговорены к гильотине. Запиши, Порье.
— С чего это обеи? — Елена все глядела сквозь. — Служанка моя при чем, она вить не дворянка и в этой стране чужая.
— А кто докажет, что она служанка? — встрял теперь Порье. — Вон какая белокожая! Не о чем и болтать, с обеими все ясно.
С этими словами чиновник схватил колокольчик на длинной ручке и отчаянно заболтал им в воздухе. Вбежали двое синих солдат.
— Поместить этих роялистских шпионок в камеры общей очереди, — распорядился Порье и вновь залез в свои заляпанные чернилами волоса, на сей раз всею пятерней.
Сен Жюст все пытался поймать взгляд Елены, и тонкая улыбка играла на его женственных губах.