Лилея

ГЛАВА XXIX

Как оказалось, Нелли тож ее слышала. Вот только ее слух не различил опасности в этих звуках, столь слабых, что разве оловянным солдатикам впору их издавать. Поленья в этой остывшей жаровне верно щелкали час назад сильней, чем отдаленные выстрелы.

— Это враги, сударь? — отец Модест бережно свернул свою рукопись.

— Свои стреляют рассеянно, — господин де Роскоф закаменел лицом от напряжения всего своего внимания. — Вот, им начали отвечать, слышите? Залп — десяток выстрелов! Один, два, три — в ответ, в разнобой! Господи помилуй, не на наш ли отряд напали?! Нет, быть того не может, наши должны уж быть дальше! Много дальше!

Где-то пропел рожок — такого ж кукольного звука, что и пальба.

Первым господин де Роскоф поставил ногу на деревянную перекладину лестницы. Прежде, чем на нее влезла Катя, его фалды и каблуки уже мелькнули в квадратном проеме.

Очутившись в свой черед на смотровой площадке, Нелли не сумела сдержать восхищенного возгласа. Полон прелести был пейзаж, обозримый с высоты через проемы меж стенными зубцами. Вот поросший яблоневым садом холм, полумесяцем окруживший замок с западной стороны. Вот чаща, залегшая пониже сада, уходящая вдаль. Вот плоский зеленый дол, разделенный ручейком.

Однако ж любоваться красотами Натуры не приходилось. Лес внизу шевелил зеленью крон, однако ж что укрывали они, как ни присутствие человека, уже слышное?! Что происходило там, меж стволов, на дне колеблемого ветром зеленого моря?

Стрельба делалась громче, но зеленый занавес медлил приподниматься над происходящей трагедией. Волнение старого дворянина и молодых женщин передалось отцу Модесту, который не знал еще о драгоценном грузе, несомом шуанами. Все пятеро вглядывались в даль, тщетно привлекая зрение в помощь слуху.

— Отец Роже, там отец Роже!! — закричала Параша.

Священник, продравшийся сквозь орешник, почти бежал, но бежал при том чрезвычайно странно — если не вовсе спиной вперед, то уж полубоком во всяком случае. Он умудрялся при том не спотыкаться и не падать, руками же озабоченно размахивал на ходу.

— Катрин, беги вниз, не подымал ли Жоб моста?! — приказал господин де Роскоф. — Живей, дитя, растворены ли ворота?!

Лихорадочное волнение дрожало в его голосе, однако рука, сыпавшая порох, была спокойна.

Ан Анку, выбежавший следом за отцом Роже, нес на плече что-то тяжелое, неудобное, наклоненное к груди.

— Да это ж святые мощи, — выдохнула Параша. — Носилки-то бросили, понятно!

Отец Роже остановился, вытянул руки вперед, словно изготавливаясь принять к купели ребенка. Ан Анку передал священнику маленький гробик, немедля взялся за свое ружье.

Внизу ухнула сова. В следующее мгновенье в поле зрения наблюдателей попала Катя, выскочившая навстречу бегущим. Никто не отметил даже ее самовольства. По-крайности было теперь ясным, что с мостом все в порядке.

Теперь отец Роже мчался прямиком, а Ан Анку, чуть от него приотставая, бежал полуоборотясь.

Затем из лесу, чуть левее, выскочил еще один шуан, в коем Нелли узнала юного Жана де Сентвиля. Двое, кого не узнать было с высоты, выбежали справа.

— Скорей же, ах, скорей! — шептала Нелли, глядя, как появляются из лесу все новые люди. Никто из ступивших на открытое пространство еще не стрелял, хотя все были к тому готовы. Зато из чащи, уже совсем громкие, выстрелы доносились все время.

А где ж, между тем, девочки-мальчики? Ни одной из них не было среди отступающих. Не видела она и мадемуазель де Лескюр.

Старый священник задохся от натуги, ноги его спотыкались. Катя подхватила его под руку, увлекая на мост.

В то же мгновение, как отец Роже и Катя исчезли из видимости, из лесу показались первые синие мундиры.

Теперь перестрелка разгорелась вовсю. Шуаны стреляли набегу, стягиваясь к замку.

Несколько раз уж успел выстрелить и господин де Роскоф: удачно или нет, Нелли трудно было понять, поскольку враги падали то там, то здесь. Только враги? Вот споткнулся один из шуанов. Закачался, выронил ружье. Опустился на одно колено. Да кто это? Неужто де Лекур?

Синих было больше, больше во много раз. Верно они теснили шуанов к Керуэзу, почитая, что там свои. Теперь-то, поди, уж поняли, что ошиблись, да поздно.

Де Лекур, сие несомненно был он, пытался встать. Один из бегущих помог ему. Поднялся, только бежать не может, он с трудом стоит на ногах! Шуан помог раненому закинуть руку на свои плечи, сам же обхватил его стан — вдвоем они устремились к спасительному мосту медленней не вдвое, но вдесятеро.

И все ж шуаны успевали, успевали!

Вот уж своих осталась малая толика, сбившаяся в людской комок, на самом, верно, подступе к невидимому мосту.

— Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою, — жарко шептала Параша, стоя меж самыми выступами зубцов. — Благословенна Ты в женах…

Господин де Роскоф раз, верно, в десятый, перезарядил ружье.

Отец Модест безмолвствовал, но по лицу его Нелли видела, что он также погружен в молитвы. Сама она не могла молиться и не имела из чего стрелять. Бежать, что ль, за Катькой, ну нельзя же вот так стоять да глазеть!

Громкий звук, похожий на хлопок в ладоши, заставил Нелли вздрогнуть.

— Мост поднят! Слава Богу! — воскликнул господин де Роскоф. — Ах, нелегкая!..

Нелли и сама увидала уже де Ларошжаклена, отставшего от своих, лишь ненамного, вовсе ненамного опережающего синих… Он петлял под выстрелами, мчался, пригибался и распрямлялся на бегу. Мост!! Его только что подняли, а теперь надо вновь опускать! Но ничего, сейчас его, конечно же, опустят вновь!

— Беги, они не знают! — крикнул господин де Роскоф.

Да, кому быть над воротами, кто его видит сейчас изнутри, думала Нелли, слетая по деревянной лестнице. Моста не опустят! Но к чему свекор сказал ей бежать, только к тому разве, чтобы она не видала, как молодой главарь шуанов погибнет! Каменная лесенка вилась, вилась вниз, ясно же, что ей не успеть, и сверху было кричать без толку, когда внизу эдакой шум… Нелли спотыкалась, упиралась на бегу ладонями в стены, вьющиеся с обеих сторон лесенки, не падала, бежала дальше… Лесенка вилась, как моток нескончаемой пряжи, какая ж она была длинная!

Долгожданная дверь распахнулась перед Нелли столь неожиданно, что на сей раз она упала, поскользнувшись на полустертом камне крылечка — лицом в грязный песок.

— Чего вылетела, ровно пробка из бутылки, — вездесущая Катя уж подхватила Нелли. — Мост уж подняли, отвели беду, во всяком случае до поры…

— Анри!! Там Анри! — Песок попал в глаза. Слезы мешали разглядеть людей, столпившихся теперь во дворе. Нелли отчаянно моргала, но лучше не делалось. — Скорей!!

— Жоб, беремся обратно за ворот! — крикнул кто-то, почти невидимый сквозь жгучую слезную пелену.

— У кого ружье заряжено, некогда!

— Ловите, Сентвиль!

Стало чуть легче: верно песчинки вышли со слезами. Жан де Сентвиль взбирался уже в башенку над воротами.

— А где… где девочки… мальчики? — проговорила Нелли. — Они… погибли?

— Слава Богу, живы, — отвечал шуан, коего Нелли запомнила как де Глиссона. — Как раз перед тем, как нам столкнуться с синими, они под землю ушли. У них там своя тайница, глубоко. Знать бы, так… Ну да что теперь.

Де Сентвиль выстрелил, а почти вслед за тем ухнул совою.

Нелли заметила, что несколько шуанов разбежались к подъемам на дозорный ход. Раненый де Лекур, сильно побелевший в лице, распарывал своим ножом потемневший бок камзола.

— Отставить! — де Сентвиль махал со стены рукою. — Эй, внизу, отставить с цепями!

Жуткий скрип, сопровождавший общую сумятицу, затих не сразу. Настил сперва остановился, застыв под острым углом, затем пошел назад.

— Его там нету, внизу под воротами, — пояснил де Сентвиль, спускаясь. — Ни живого, ни мертвого.

— А во рву?

— Я бы разглядел.

Анри, бедный Анри, только б он не попался им живым! А юная Туанетта — ревнивая и бесстрашная, сумеет ли она пережить еще одну потерю? О, берегитесь, подлые санкюлоты, ежели вы лишите эту девочку последнего, самого последнего достояния ее сердца, вы навлечете на свои головы в тысячу раз больше бед! Ежели любящая мадемуазель де Лескюр топчет вас лошадьми, что ж с вами будет вытворять нелюбящая?! Берегитесь, проклятые, впрочем нет, вам не уберечься!

— Хотелось бы знать, осадят они нас или нет? — задумчиво вопросил один из шуанов. — Нужды нет, мы сумеет запрятать мощи в Керуэзе, вот только кто поведает живым о тайнике?

— Даже если никто не узнает о мощах вовек, все одно сие будет лучше для них, чем попасть в руки синим.

— И то верно.

Стрельба еще продолжалась, по крайней мере с восточной стороны, с верхней галереи шуаны отвечали выстрелами осаждавшим, но внутри крепости всяк принялся за свое дело. Параша, выбежавшая вскоре вслед за Нелли из донжона, руководила, чтоб де Лекура, потерявшего немало крови, переместили побережней куда-то внутрь одноэтажных служб, кои, верно, определила под лазарет. Ан Анку и Морской Кюре скрылись в маленькой замковой часовне со своею драгоценной ношей.

Отец Модест с господином де Роскофом что-то задерживались выйти, и Нелли даже спросила себя, не примерещился ли ей вообще старый друг? Тем более, что и магнетизера Иеремии ей на глаза не попадалось.

— Тревога!! Синие проникли в замок! — де Глиссон пальнул в воздух вослед своему крику. В самом деле, из-за угла показался человек в республиканском мундире — но пройти не успел и пяти шагов, дернувшись сразу под десятком пуль.

— Да чего баламутить-то?! — разозлился старик Жоб, пригрозивши де Глиссону кулаком. — Это заколдованный был синий, за дровами я его в сарай послал! Небось обедать-то надо!

— Господи, да старик умом тронулся!

— Надо прочесать замок!

— Да не тронулся он умом, ни капельки! — теперь Нелли, по крайности, была уверена, что ей не приснился отец Модест. — Синие в замке еще есть, но они безобидные! Они сами тронулись, и обратно их уже не растронешь!

— Господи помилуй, что Вы говорите такое, мадам де Роскоф?!

— Какое-такое, — передразнил Жоб. — Дело говорит молодая барыня! Кто вот его пристрелил, убирай теперь! Я уж свое отубирал, трогать их больше не хочу!

— Господа, да вить это о тех колдунах речь-то! — Сентвиль расхохотался. — Ну надо ж, вовсе из головы вон, как в лесу с Адской колонной столкнулись! Помню только, как Ларошжаклен закричал — отступаем к замку, там свои! А что тут за свои, и раздумывать некогда было.

— Да чего тут, как синего видишь, рука сама к ружью тянется, обо всем забываешь, — резонно ответил де Глиссон. — Перестань скрежетать, старинушка, я сам труп выброшу, коли ты мне покажешь поскорей здешних колдунов! Больно уж охота взглянуть, кто ж для нас замок-то очистил?

— Я б тож не отказался свесть знакомство с колдунами!

Анри де Ларошжаклен, спускающийся со стены вослед собственным словам, глядел куда как весело. С ладоней его, впрочем, капала кровь, наливались кровью и свежие прорехи на одежде.

— Ура!! — на аглицкий лад выкрикнул Жан де Сентвиль. — Откуда ж Вас принесло, Анри?

— На досуге я сочиню сонет о маленьком цветочке, — Ларошжаклен смеялся, отвечая на объятия друзей. — О скромном цветочке, что, пожалуй, сохранил жизнь одного не слишком скромного повесы.

— Ларошжаклен, черт возьми, о, тысячу извинений, мадам де Роскоф!

— Ну ладно, я лез по стене.

— По стене?!

— Давно я помнил, стены Керуэза, с востока особенно, неимоверно заросли камнеломкой. Когда ж было мне дожидаться, соблаговолит ли кто недосчитаться меня и спустит ли мост? Долгонько ж мне пришлось карабкаться, да еще синие так и норовили высекать вокруг меня искры!

— Так вот отчего они столь долго стреляли с той стороны!

— Ну да, обидно, поди, было: ползу себе и ползу. Но тысячу раз бы мне сорваться, когда б добрый цветочек не нарыл в кладке щербин! — Ларошжаклен, бросивший уж не один взгляд на Нелли, нечто нашел в ее лице и просиял.

— Ну и щасливец! Не грохнуться с эдакой-то высоты!

— Ай да Ларошжаклен!

— А мы уж в живых не считали!

— А где ж, вправду, наш колдун? — Нелли обернулась к вышедшей вновь на двор Параше: взгляд де Ларошжаклена смутил ее.

— С айротом куда-то Катька ушла, — быстро ответила та, торопясь.

Подруге было очевидно не до разговоров.

— А что, Белый Лис вить здесь? А, Жоб, где ж Монсеньор-то?

— Должно, в башне, — старик махнул рукою. — В башне и есть.

Теперь, сие было заметно, все припомнили о колдунах.

— Два слова, мадам де Роскоф, — Ларошжаклен, в отличие от прочих, не устремился в донжон. — Всего два слова и один вопрос, я не буду докучлив.

— Спрашивайте, Анри.

— Ваши глаза красны… — Молодой шуан покраснел сам. — Смею ли я надеяться… нет, поверить в то было б слишком! Элен! Неужто Вы уронили обо мне пару слезинок?

А вот таково будет, так взять да сказать — глаза песком запорошило? Но и врать-то неохота! Да и что тут вранье — упала-то она, небось, из-за него. Просто не ревела она, а спешила на помощь — хоть и без надежды. Нет, объяснять тут ногу сломишь.

— Да, я плакала о Вас, Анри, — ответ пришел сам собою и на душе стало легко. — О Вас, и о горе юной Антуанетты-Марии. Я щаслива теперь, что Господь отвел от нее сие горе.

— Какого доброго друга нашла в Вас малышка Туанетта, — молодой дворянин опустил глаза. — Может статься, и быть по-Вашему, Элен. Не те на дворе времена, чтоб можно было сказать — коли не она, так никто! Всяк, кто не собирается в монахи, ну а какой из меня монах, Элен, должен влить хоть несколько своих капель в Чашу Грааля.

— Чашу Грааля? Но разве Чаша Грааля — не символ потира Святого Причастия? — с неподдельным интересом спросила Нелли: иное волнение, отличное от волнения любовного пыла, высветило лицо Анри де Ларошжаклена изнутри.

— Как говаривал мой дед, коего было б мне слушать не вполуха, символы Чаши Грааля множественны, но каждый из них спаян с прочими. Франция-Краса, возлюбленная дочь Церкви, жива, покуда вздымается потир. Без потира нет и помазания на царство, если нет помазанника, нет и предстоятеля за Францию перед Господом, нет короля. Но и без дворянства короля также не бывает, король — плоть от плоти дворянского сословия. Священный порядок на земле держится струеньем благородной крови. Есть где-то незримая Чаша, которая не должна опустеть, иначе Франция умрет навсегда. А сейчас сия Чаша наполовину пролита в землю! Дворяне должны иметь детей — даже если воспитывать сих чад придется в лесных убежищах или в городской нищете.

— Я и не ведала, сколь высоко летает Ваша душа, Анри, — прошептала Нелли.

— Любая душа взлетит рядом со святым королем, Элен, — Ларошжаклен улыбнулся с прежней бесшабашностью. — Даже самая бескрылая. Не думайте обо мне лучше, чем я есть. Я заурядный вертопрах. Не случись годины бед, дни мои пролетели бы самой легкомысленной чередою. И это — черта нашего сословья. Мы вить можем по три поколения кряду бездельничать, оттачивая холодное безумие храбрости в «бесполезных» дуэлях. Дуэль всегда запрещали, но она всегда жила. Ее исчезновенье будет главным признаком смерти дворянства.

— Ужас какой, жить в обществе, где нету дуэлей, — Нелли даже содрогнулась от нелепости самого такого предположения. — Вить слово тогда ничегошеньки не станет весить! Разве ж можно мужчине жить дальше, стерпевши оскорбление?

— А он и не стерпит его, мужчина неблагородной крови, — усмехнулся Ларошжаклен. — Он выждет случая, чтоб обидеть в деньгах, притеснить в делах, наконец просто оскорбит в ответ, когда будет с руки.

— Ну, это уж будет не мужчина, но женщина в штанах!

— О, нет! Сие будет существо нового пола, наделенное женской гибкостью — сим орудием слабых, но без женской доброты, без женской способности к самопожертвованию. Но и женщина рядом с подобным существом не останется собою! Она станет холодней и расчетливей, лишенная естественной опоры и не имея кому довериться. Бог знает, чего это я сегодни умничаю, Элен, да еще столь мрачно!

— Думаю, Бог наверное знает, Анри, — Елена улыбнулась.

— Вы смирили меня, северная гостья. Быть может, сие ко благу. Да, мне драгоценна Ваша слеза, было пролившаяся надо мною, но сие уже ничего не изменит. Моя судьба — Туанетта, девчушка, выросшая на моих глазах, для коей я крал десерт, не слишком опасаясь, кабы вид моих карманов не изобличил, что меня еще рано оставлять за столом с мужчинами. Господи помилуй, это вить было целых семь годов тому!

«После ты поймешь, что только ее и любил всегда, а я была лишь наважденьем».

Елена не произнесла сих слов, зная, что Ларошжаклен не сможет теперь их понять.

Из часовни вышел Ан Анку, увидевши де Ларошжаклена, он просиял улыбкою, не часто посещавшей его мрачно очерченные уста.

— Уж не чаял, принц, тебя живым увидать. А мы с Его Преподобием храм в порядок приводили. По щастью, переосвящать не надобно, у васильков руки до часовни не дошли. Хотя на них и не похоже.

— Похоже, не похоже, — встрял старый Жоб; только он вроде бы не направился за остальными в донжон, ну да ему и колдуны уж были, с другой стороны, не в диковину. — Дурни они, телячьи головы. Рассказал им сказку, будто в часовне этой еще со старых времен гугеноты-святотатцы на месте померли, впятером. Ну, вдруг у всех другие срочные дела нашлись.

— Сказка-то настоящая? — хмыкнул Ларошжаклен.

— Да кто ж знает, давно было, — старик поковылял к службам, откуда доносился озабоченный голос Параши.

— А как ты думаешь, принц, осаждать нас соберутся? — спросил Ан Анку.

— Думаю, они и сами того покуда не знают, — Ларошжаклен прислушался. — Коли дислокация не по ихних командиров плану, так может и пронесет стороной. Опять же — сколько их там, васильков, в букете? Ежели не больше полубригады, так разделяться не посмеют. Ну да скоро увидим, чего гадать зряшно.

— А народ-то куда подевался?

— Белый Лис толкует с колдунами, я чаю, остальных любопытство задрало.

— Ой, да сие же просто один русской священник, мой знакомец! — запоздало вспомнила Нелли.

— Ушлые же попы в твоих краях, дама Роскоф, — проговорил, наконец, Ан Анку. — Живьем отшибить мозги у синих, ну, я скажу…

— Да что он, сам что ли, руки марал? — возмутилась Нелли. — Для таких дел при нем особый человек состоит.

— Да, любопытные свычаи у русского духовенства, Элен, — Анри де Ларошжаклен также глядел странно.

— Долго объяснять, друзья, — Нелли махнула рукою. — Идемте-ка следом, я чаю, сами разберетесь быстрей.

Из нижнего зала донжона несся сдержанный гул мужских голосов.

— Они уж тут совет держат, — хмыкнула Нелли, первой проскальзывая в низкую дверь.

Тут были все, кроме раненого де Лекура, Жоба, отца Роже, Параши, Кати и Иеремии. Последнее, впрочем, не было удивительно: Нелли помнила, что и Нифонт не имел части в общих советах Крепости.

— Есть и иное решение, — отец Модест улыбнулся быстрою улыбкой вошедшей Нелли. — Старик слуга говорил, что из замка есть старый подземный ход. Осажденные не воспользовались им, поскольку время завалило его землею и камнями. Их было слишком мало, между тем, как нас, сильных мужчин, дюжина.

— Полдюжины можно поставить на стены, — вмешался Ларошжаклен прежде, чем Нелли поняла, о чем идет речь. — Полдюжины станет расчищать подземелье. Прошу прощения… Ваше Преподобие.

— Я понял уж, что Вы — господин де Ларошжаклен, — кивнул тот. — Я же иерей Модест, о прочем уж после.

— А сей — Ан Анку, — довершила знакомство Нелли, отметивши, что священник слегка приподнял бровь, как бы в некотором удивлении.

— Да, и я слыхал в юности об этом подземном ходе, — нахмурился господин де Роскоф. — Завален он должен быть изрядно. Им не пользовались со времен войн с гугенотами. Жоб так стар, что хоть поверь, будто гугеноты были на его памяти. По-моему, он их временами путает теперь с синими. Кабы не преувеличил старик годности сего хода.

— Однако на земляную работу можно наладить даже осьмерых, — вмешалась Нелли, теперь сообразившая, что речь идет о возможной осаде. — Мы с Катериной стреляем не хуже мужчин, верней сказать — я стреляю не хуже, а она так и получше иного.

— Тем паче. Быть может раскопки и не подъемны, но лучшего-то нету, — уронил де Ларошжаклен. — Хотя готов съесть свою шляпу, впрочем, потерянную под стеной, что Жан де Сентвиль уж предлагал пробиваться ночью сквозь синих.

Юный шуан залился краскою. Несколько человек рассмеялись.

— Не будь у нас драгоценного нашего груза, не столь плоха была б эта смелая мысль, — мягко возразил господин де Роскоф.

— А кто на стенах? — спросил де Ларошжаклен, обводя собрание взглядом.

— Женщина по имени Катрин, а с нею человек, сопровождающий священника, — ответил один из шуанов, с которым Нелли еще ни разу не перемолвилась словом — кажется, его представляли ей как Ле Дифара.

— Пусть так. Однако ж не поспешим превращаться в кротов, не знаючи, в осаде ли мы. Сейчас они все одно не уйдут, а уж утро вечера мудренее, — подвел итог Ларошжаклен.

Только тут Елена приметила, что вечер наступил. Лучи изливавшиеся в нижнюю залу башни преодолевая два ряда окошек, походили на алые стрелы. Тьма сгустилась, лица сделались белы.

— Что же, пора отдохнуть, день был нелегок, — господин де Роскоф поднялся. — Пойдемте со мною, отец, собрат Ваш, я чаю, начинает уж утреню. С ним Вы еще не знакомы, и не видели еще нашего сокровища. Доброй всем ночи.

— Доброй ночи, батюшка, — ответила Нелли, понимая, что боле никого не зовут к утрене не просто так. Похоже, будет еще один разговор. Вот только как отец Модест найдет один язык с простодушным отцом Роже? Ну да их дело.

У ней же дело было свое. Почти наверное она знала, что увидит этой ночью сон. Сон о святом короле.