Лилея

ГЛАВА XL

— Воистину трудно мне поверить, что Роман не родной внук, — смеялся господин де Роскоф. — Одно худо, слишком уж он красавец. Будет записным серцеедом. А вить самого женщина едва ль уязвит. Чувствительные стороны жизни будут для него лишь ненужной докукою. Жалею, чего скрывать, что не увижу сего молодого роста.

Свинцовый, неспокойный под осенними ветрами водный простор раскинулся до самого окоема. Они вторые сутки ждали судна в маленьком домишке рыбака. Впрочем, в помещеньи достало места только женщинам. Роман ночевал вместе с мужчинами в сарае для сетей, чему Елена не препятствовала. Что же до отца Роже, так он вовсе не обременял себя сном. Положивши проводить святого короля до самого исхода, он уж неделю как молился перед мощами почти непрестанно, словно боясь, что после совесть укорит за самый малый утерянный миг.

— Ближе к Ла-Маншу вода светлее, — улыбнулся господин де Роскоф. — Под Нормандией море сияет.

Но Нелли не улыбалось обсуждать красоты предстоящего путешествия. Вить тогда они уж не будут вместе! Хоть бы ненадолго о том забыть!

— Мне показалось, батюшка, что Вы знаете, откуда те странные слова, что сказал мой брат.

— А разве ты сама не помнишь? Признаться по чести, странно мне, коли им обучил тебя и мальчика муж твой, а еще странней, что сам он их запомнил. Но единожды ты сама их говорила, а теперь я слышу сие от Романа. Вовсе худого тут нету, а все ж Филипп шалопай.

— Батюшка, Филипп ничего такого не рассказывал, — уверенно возразила Нелли. — Нет, батюшка, сие идет только от Романа. Слова эти живут в его душе, с тех пор, как он здесь, в Бретани. Я иной раз могу читать его душу на расстоянии. Но скажите, откуда они взялись?

— Откуда взялись, невестка? — Господин де Роскоф помолчал немного, вглядываясь в тревожную водную даль. — Страх убивает разум. Страх суть малая смерть, грозящая смертью огромной. Я повстречаю страх свой лицом к лицу. Я дам ему путь во мне и надо мной. Там, где прошел страх мой, не останется ничего. Там буду лишь я. Я не умру, но убью.

— Что сие? — Елена содрогнулась. Голос свекра показался ей незнакомым и каким-то жутким.

— Древнее заклятие местных кельтов, — пояснил господин де Роскоф в обыкновенной своей манере. — Похоже, мальчику шепнул их какой-нибудь менхир. Что есть Бретань, как ни гранитный ларец с седыми загадками грозовой древности, Элен? Но Бретань редко приоткрывается для чужих. Сдается мне, лучше Роману больше сюда не ворочаться. Впрочем, к чему тревоги? Грядущие десятилетия едва ли проложат сюда новые дороги. Право, подумай, каков сорванец! Добраться до Бельгии, а там должно быть русское посольство… Рассужденье-то здравое, спору нет. Я уж не стал его огорчать, что трудно нонче найти русских послов что в Бельгии, что в Нидерландах…

— А отчего трудно, батюшка?

— Так вить наши-то санкюлоты на Бельгию напали… Теперь война переместилась уж на землю сего королевства. Повсюду война, повсюду смута, куда взгляд ни кинь… Бои подо Льежем, под Кельном, под Франкфуртом…

А Нелли и подзабыла за бретонскими делами о внешней политик! Правда, войну-то санкюлоты объявили всем еще весною! Но о том, что безбожники уж вломились к соседям-бельгийцам, она и не слыхала.

— Сие был бы изрядный щелчок для ребяческого самолюбия. Пусть уж думает, что сделал все верно. Разберется после, сам.

— Так куда ж мы пойдем морем? — Нелли все не отрывала глаз от белой птицы вдали, странно неподвижной. Верно, гоэлан.

— К брегам Альбиона, больше некуда. К какому порту — подскажет ветер. Лишь бы вышло поскорей. На море идет такая же война, как и на суше, но для наших лоцманов сие уж давно дело привычки. Чаю, проскочите благополучно. Да и драгоценный груз на борту охранит вас в пути. Боюсь, что светлыми водами Ла Манша тебе не любоваться. Да, вот еще. Эка я все зароки-то раздаю. Элен, не тебе я оставлю тайну каперского золота, не тебе и не Платону, вы слишком далёко. Но кто знает… Коли вдруг всех нас, здешних, не окажется в живых, помните о нем. Хоть три, хоть четыре сотни лет ему лежать, не суть важно. Его назначение — восстановленье французской короны.

— Я запомню, отец.

— Погляди-ко, — господин де Роскоф прищурился, вглядываясь вдаль. — Вот уж и судно! Бог даст, причалит благополучно. А все же стоило б подождать тумана.

Теперь уж крохотное полотнище паруса нельзя было ни с чем перепутать.

— Ладно, оставлю тебя покуда.

Нелли осталась на сумрачном по осени берегу наедине с приближающимся парусом. Не слишком-то разбиралась она в оснастке кораблей, однако ж даже ей было понятно, что подходящее судно — из самых малых, какие только могут выходить в открытый океан. Скоро уж она ступит на зыбкие доски, а под сей ветхою опорой заскользит чудовищная ледяная бездна вод. Гиль! Такие рифы и такие волны довелось ей пережить на суше, что путешествие по океану нимало не страшило. А к тому ж, хоть и не будет рядом отца, но превратности пути морского она щасливо разделит с отцом Модестом, Романом, Катей и Парашею.

— Дома-то уж скоро Козьма с Демьяном, — легкая на помине Параша подошла сзади, покуда Нелли вглядывалась вдаль. — Работникам каши выставят, молочные, в печи нарумяненные. Гречневую да пшенную, и ячневую, и полбяную. Овсянной-то мужики брезгуют, лошадиное это дело овес жевать. А вечером кузьминки.

— Ну, ты-то на кузьминки не ходишь, — улыбнулась Нелли, тоже невольно обращаясь мыслями к дому.

— Не звали девки, вот и не ходила, — без обиды ответила Параша. — Зато чучелу соломенную ладить, ну ту, что после хоронят поутру, всегда меня просили. У меня лучше всех выходило.

— Ну, на сей раз без тебя будут чучело ладить. Дай-то Бог к Сретенью успеть.

— Зимняя дорога. Хорошо, коли Пасху дома встретите.

— Ты о чем говоришь? — Нелли, отворотившись от увеличивающегося паруса, уставилась на подругу.

— Да ты вить знаешь о чем.

Параша стояла перед нею, кутаясь на ветру в черный свой суконный плат. Такая же, как всегда, и совсем другая. Словно весь век свой ходила она не в лаптях, но в буковых башмаках, словно от родной бабки-ворожеи переняла песни на странном здешнем языке. Суровый морской загар сделал черты округлого лица ее жестче.

— Так все-таки… все-таки он? Ан Анку?

— Кому ж и быть-то, как ни ему? Так уж на роду написано.

— Ну, в нашей-то губернии мало кто с Ан Анку потягается, особенно в морском деле, — попыталась пошутить Нелли, но шутки не вышло. — Будь щаслива, любезная моя подруга, будь очень щаслива!

— Господи! Будешь тут щасливою! — Лицо Параши исказилось, она обеими руками схватила за руки Нелли, сжала изо всех сил, до боли. — Как я тебя-то оставлю, касатка?! Хоть замуж не иди! Как ты без меня-то? А хворь нападет? Я-то, поди, все хвори твои знаю как себя самое!

— Как-нибудь слажу. Брось, Парашка, каждый должен свою жизнь прожить, не чужую. Катька-то от нас обеих тринадцати годов ушла, пора, стало быть, дружбе детской и на три части разрываться. А мне все ж будет покойней, что ты от батюшки недалёко. Бретань-то не шибко велика.

— Ну, за барином-то батюшкой пригляжу, сама знаешь, — загар растаял по вине отлившей крови: у Параши побелели теперь даже губы. — Трав я тебе с собою положу, после сама выучись такие же рвать. Хоть чего-то должна ж ты помнить, про росу, про луну…

— Что за речь про луну?

Взволнованные разговором, Нелли и Параша даже не заметили, как к берегу спустилась Катя.

— Да не в луне дело, — недовольно сказала Параша.

— А в чем? Не в свадьбе ли? — Молодая цыганка кинула Нелли хитрый взгляд, напоминающий, что для нее-то такая новость не вовсе внове.

— А хоть бы и в свадьбе!

— Да ладно злиться-то! Давно уж ясно было, к чему идет. Остаешься, стало быть?

— Остаюсь.

— Ох, не самое тут теплое сейчас местечко семью-то начинать, — вздохнула Катя. — Синие докучать будут хуже мух навозных.

— Ништо, — лицо Параши прояснилось. — Как все, так и мы. В лесах убежищ много.

— Ой, Парашка! — Нелли всплеснула руками. — Ты ж в католичество теперь запишешься! Что отец-то Модест скажет?

— Уж говорил, — Параша усмехнулась. — Про католиков ты глупость говоришь, венчаться и в разной вере можно. Брак такой законен. Сокрушается он, понятное дело, что детки наши католиками станут. Только куда ж им деваться-то? Нашего-то русского храма, поди, по всей Бретани с огнем не сыскать.

Надлежало спешить с завершеньем разговора: вот-вот уж мужчины выйдут встречать приближающийся корабль.

— Уж не знаю, что тебе отец Модест говорит, а по мне так ничего, что ты за католика идешь, Бог, поди, простит. Католики теперь в гоненьях, прямо как первые христиане. Ежели они и неправы в чем, кровь мученическая многое смыть может. — Нелли сокрушенно вздохнула. — Сердце говорит, любимые мои подруги, сие была последняя наша встреча в этой жизни!

— Последняя — у попа жена, — сердито возразила Параша, закрывая рукавом подозрительно увлажнившиеся глаза. — Не бось, еще свидимся.

— Не судьба, я карты раскидывала. Зряшно себя обманывать. Обещаемся лучше, что не дети, так внуки наши повстречаются. — Катя нахмурилась. — До Англии-острова с Вами доберусь, а там останусь переждать. Вообще-то мне теперь в угры ворочаться надобно.

— В табор?

— Покуда в табор, — неуверенно, к некоторому недоуменью Нелли, ответила Катя. — Только сдается мне, что детям моим по земле не колесить. Пора б и оседлыми прикинуться. В уграх теперь затеряться легко, смута большая. Были у нас такие куруцы, те еще, по чести сказать, живодеры. Уж сколько лет после них прошло, а порядку нет.

Корабль уж был виден отчетливо, с подробностями остнастки и крошечными фигурками суетящихся людей. На воду опускался шлюп.

Маленький Роман бежал к воде впереди де Лекура и де Ларошжаклена. Подруги перекинулись взглядами. Даже пообещаться толком не вышло, ну да им и не нужны обещания!

— Сие судно называется «Роза Бреста», хоть оно и мало, да маневренно. Сие самое лучшее по неспокойным нашим водам сейчас, — рассказывал после господин де Роскоф отцу Модесту и Нелли. Они вновь прогуливались по океанскому берегу, втроем. — Экипаж его — проверенные люди. Дальше Англии они не пойдут, им много дела здесь. Из Франции увозят морем тех, кому не должно сражаться, во Францию везут оружие и воинов. Битва за Бретань еще не проиграна, она — впереди. Однако ж в портах британских не трудно будет сыскать судно, следующее коли не прямо в Россию, так к Балтийскому морю.

— А уж оттуда рукою подать до Санкт-Петербурга, — согласно кивнул отец Модест. — Оно и быстро получится. Но не терзайся, маленькая Нелли, ты верно рассудила тогда добираться через Гельвецию. Выбраться из Франции морем вправду проще ныне, чем проникнуть в нее. К тому ж это из Бретани. Но разве знала ты, что путь твой не только в Париж?

— Я, отче, много чего тогда не знала, — усмехнулась Нелли. — И не я одна. Парашке-то венчаться теперь как, двойным чином?

— Толку-то, — отец Модест нахмурился. — Брак католический для нас законен, мы вить католиков не перекрещиваем и не перевенчиваем. А обещаться воспитать детей православными она все одно не может. Одно меня утешает — здесь, на новой своей родине, словно бабочка выпорхнет она из кокона дурной колдовской славы. В добрый час.

— Парашка не может вовсе перестать ворожить, — встревожилась Нелли. — Это уж она не она будет.

— Сдается мне, здешний народ лучше умеет управляться с подобными проблемами, — отец Модест глядел через ее плечо, куда-то вдаль. Нелли обернулась по направлению его взгляда. Согбенная летами старуха-крестьянка шла в сторону деревни с корзинкою водорослей на спине и грабельками у пояса. Черная шаль, черная же юбка с высокою тальей — все сие делало ее неприметною в угрюмом осеннем пейзаже.

— У бретонцев, я чаю, кровь темней, нежели у русских, — улыбнулся господин де Роскоф. — Древняя мудрость помогла нам перелить старое вино в новые мехи. А коли отвлечься от любезных мне гематических тем, так получается теперь все по-честному. Франция отдала России мужчину — взяла у ней женщину.