Лейтенант. Назад в СССР. Книга 8. Часть 1

Глава 15 Просто лучший

— Откуда ты знаешь русский язык?

— Сам научился…

— Угу, как же… — не поверил Кикоть. — Говори, а то вторую руку прострелю!

Раненый душман злобно сверкнул глазами, посмотрел на майора диким взглядом и прошипел что-то невнятное, но затем все-таки ответил:

— Двое шурави почти целый год сидели в зиндане у моего отца. Они работали, строили укрепления и позиции для пулеметов, возводили дувал вокруг. Говорили между собой, а я был рядом, слушал и запоминал. Потом ещё одного привели, он совсем молодой был, много говорил. Так я и научился. Потом старые русские газеты читал. Знаю, но немного.

Говорил он с сильным акцентом, некоторые звуки он произносил неправильно, искаженно. Что-то проглатывал, что-то недоговаривал и в целом, сказанное им воспринималось с трудом. Сам афганец тоже не все понимал с первого раза, отчего приходилось повторять вопросы и использовать более простые слова. Дополнительно подкреплять их жестами. Однако иных вариантов у майора сейчас просто не было, приходилось выкручиваться.

— Ясно! — задумчиво кивнул Виктор Викторович, продолжая держать его на прицеле. Он не стал уточнять, что стало с пленными советскими солдатами из того зиндана, о котором он говорил. Чекист вовремя сообразил, что в таком виде он не представляет опасности и решил не убивать этого афганца, так как надеялся использовать его в своих целях.

— Жить хочешь? — мягко надавил офицер. — Ну?

— Не хочу! — пробурчал душман. — Не так. Позор для моджахеда, сдаваться нельзя.

— А у тебя и выбора-то нет.

— Лучше пристрели…

— Обойдешься! О жене и детях подумал?

Тот посмотрел на него затравленным взглядом с долей ненависти и злости, но отвечать не стал. Видно было, что голова на плечах все-таки есть. И мнение его поменялось достаточно быстро.

— Так что, подохнешь прямо тут от упрямства или выслушаешь меня? Здесь нет ни души, никто не увидит.

— Аллах увидит. Он все видит, все знает.

Кикоть чуть улыбнулся, выждал ещё минуту на размышления. И душман, оказавшийся весьма сообразительным, всё-таки согласился и наконец-то перестал смотреть на него, как зверь на опасность.

— Вот и хорошо… — спокойно произнес Виктор, снизив градус накала. — Как тебя зовут?

— Мое имя Халим…

— Халим, слушай меня внимательно… — Кикоть понимал, что пленный может понять его неправильно или не понять вовсе. Но попытаться объясняться с ним самыми простыми словами было просто необходимо.

— Я не солдат! — уверенно начал чекист. — Я попал сюда случайно, мой самолёт летел, был сбит и упал в пустыне. Я выжил, но попал в плен к американцам. Долго был у них в яме. Не знаю, чего они хотели. Я никому не хочу мешать, мне нужно просто добраться до своих и я улечу из Афганистана! Мне здесь не место!

Халим смотрел на него странным взглядом, со смесью угасающей ненависти, злости, интереса и чего-то ещё. Кажется, он понял, что можно пожить ещё и сейчас вовсе не обязательно умирать, к тому же непонятно за что. А еще, никаких свидетелей того, что он говорит с шурави, который его практически победил и сохранил ему жизнь, здесь действительно не было. Умирать просто так не хотелось.

Душман бросил взгляд на лежащее в дверях тело его товарища, что погиб ранее. Снова посмотрел на майора.

— Шурави, американцы уехали несколько часов назад… Ты почему остался? Они тебя бросили?

— Да. Я оказался им не нужен. Помоги мне выбраться из этого места, укажи, где раздобыть оружие, транспорт и в какой стороне находятся советские солдаты?

— Много где.

— А поточнее?

Майор понимал, что за все то время, пока он валялся в зиндане, баланс сил в ДРА сильно и неожиданно резко изменился. По-видимому, произошло что-то значимое, что позволило Министерству обороны СССР и правительственным силам перейти к активным наступательным действиям. И, наверняка, весьма успешным.

Майор частично знал хронологию афганской войны, а потому вряд ли ошибся бы, если бы сказал, что такой резкой активности со стороны советского командования не наблюдалось уже давно, еще с восемьдесят второго года. Отсюда несложно сделать вывод — скорее всего, из-за неясной активности советской армии американцы и бросили эту базу, спешно сбежав в Пакистан.

— В какой стороне они ближе всего? — спросил чекист. Такая поставка вопроса была глуповатой и даже неправильной, но зато максимально простой и понятной для полудикого моджахеда.

Халим покрутил головой по сторонам, затем ткнул здоровой рукой влево.

— Там? — переспросил Кикоть.

Бородатый нехотя кивнул.

— Это наша земля, тут много моих братьев. Сложно идти. Выглядишь плохо. Тебе не пройти… — хмыкнул он.

Виктор Викторович осклабился.

— Вот как раз с этим ты мне и поможешь! Где здесь ближайший кишлак?

— Три часа идти. Пешком. Или больше.

Сложно было сказать, действительно ли это три часа пути или душман просто не понимает, о каких цифрах он говорит… Кикоть не стал разбираться, продолжил задавать вопросы.

— И что в том кишлаке моджахеды есть? Оружием? Сколько? Транспорт есть? Машины? Грузовики?

Душман почесал бороду. Открыл рот, но ничего внятного не выдал:

— Двигатель и два колеса есть… И, ещё одно сбоку.

— Чего? — не понял Кикоть, глядя на него испытывающим взглядом. — Два колеса и ещё одно сбоку? А! Мотоцикл, что ли?

— Да, точно. Мотоцикл есть.

Такого ответа Виктор совершенно не ждал. Высока вероятность того, что машин тут быть не могло, потому что и дорог мало. А в кишлаке могли быть расквартированы некоторые силы, а может и нет. Кишлак мог быть как мирным, так и придерживаться оппозиции, прятать оружие и бойцов. Однако, могло быть и наоборот. В связи с этим, можно было предположить, что в удаленном горном поселении имелись только лошади или верблюды, но чтобы мотоцикл…

— Так… — Виктор Викторович сразу же подумал о том, что ему нужно попробовать проникнуть туда и угнать этот мотоцикл. Другое дело, что в баке может не быть нужного количества топлива… Пробиты колеса. Да мало ли, вдруг транспорт вообще не на ходу?

— И он работает? И бензин есть?

— Да… — кивнул Халим. — Это мотоцикл Саида. Я в том кишлаке часто бываю.

— А здесь вы что делали? Ну, с тем, вторым…

— Мы с Гасаном недалеко были, узнали, что американцы ушли. Вот и хотели узнать, что после них осталось. Такое уже было, год назад или больше.

Ответ логичный и справедливый.

После еще нескольких минут уточняющих вопросов Кикоть понял, что примерный план действий у него уже есть, даже появилась некоторая надежда добраться до своих. Живым и здоровым. Конечно, не без риска… Но последнее время вся жизнь майора висела на волоске! Кто не рискует, тот не возвращается домой…

— Вот что, Халим… — взвесив все за и против, вздохнул майор Кикоть, затем закинул автомат на ремень за спину. — Сейчас я перевяжу твою руку, мы отдохнем, а потом ты отведешь меня в тот кишлак. Ещё раз повторю, я тебе не враг. Помоги мне и разойдемся… Не я начал эту войну и не ты, да? Так давай решим все мирно⁈ Доведи меня до кишлака, проведи внутрь. Я воспользуюсь мотоциклом и уеду. Никому ничего плохого не сделаю, даю слово. Но только если и мне ничего не будет угрожать. Ты поможешь мне это сделать, понял?

Пришлось повторить трижды и разжевать, но в конце-концов тот его понял…

— А что взамен?

— Тебе деньги нужны?

— Рубли? Нет… — тот покачал головой. — Они тут никому не нужны. Доллар нужны.

— Будет тебе доллары, хотя не в твоем положении торговаться… Ай, ладно!

— Хорошо, шурави… — отозвался Халим.

Взгляд у него по-прежнему был недобрый, но чувствовалось, что сейчас он уже не пышет злобой.

— Прапорщик Громов! Эй! Ты чего встал?

Я не сразу отреагировал на голос, вздрогнул. Резко вспомнил, где нахожусь.

— А? Что? — пришлось оглядеться. — Задумался…

— На огневой рубеж бегом, марш!

Держа свой автомат за цевье, пригнувшись, я рысью бросился вперёд. Миновал двадцать метров открытого пространства, прошмыгнул в проход, ведущий к оборудованным стрелковым позициям. Плюхнулся на расстеленную на едва заметной песчано-земляной насыпи плащ палатку, занял позицию и упёрся в вещевой мешок, что исполнял роль упора. Ловко откинул клапан древнего подсумка, выудил оттуда снаряженный магазин, с характерным щелчком пристегнул его к автомату. Дослал патрон, поставил на предохранитель. Отчитался. Сделал это куда быстрее, чем остальные курсанты, хотя до позиции я добрался последним.

Некоторые путались, забывали доложить о готовности. Отчего получали нагоняй от руководителей стрельб. Всего их было пять, оборудованных позиций — десять. По два стрелка на руководителя, которые подчинялись старшему начальнику.

Вообще, я как прапорщик, должен был стрелять в тире училища, из пистолета «Макарова». Но так как я не числился в слушателях и по факту был таким же курсантом как и все остальные, то стрелять пришлось с автомата Калашникова на общих основаниях. К тому же, еще до всего этого, командир роты сам меня спрашивал, что предпочитаю. Уж он-то наверняка понимал, что мне ни дай, я из всего умею бить.

Руководитель стрельбы почему-то медлил. Секунды шли, а команды не было.

— Ну что, Громов… Удиви меня! — вдруг сверху послышался голос замполита Черткова. Вот пёс, тут как тут уже. Он что ли один из руководителей? Странно, должен быть командир роты, а вовсе не замполит. Сам факт того, что здесь вообще присутствует замполит роты, уже само по себе странно. Ну да ладно.

Я не отреагировал, вообще не обратил на него никакого внимания. Это не мое дело, пусть фыркает, сколько захочет. Не будет реакции, он сам перестанет ко мне цепляться.

Получив команду, я перевел переключатель огня на одиночный режим.

— По ростовой фигуре, одиночными… Огонь!

Я выпустил весь воздух из лёгких, прицелился. Плавно выжал спусковой крючок. Грохнуло, автомат вздрогнул, дёрнулся. Я почувствовал знакомую отдачу в плечо.

Снова выжил спуск. Выстрел!

Снова отдача.

Автомат нормальный, пристрелянный. Это чувствовалось. Жаль, патронов мало. Не полный рожок.

Ещё восемь раз я повторил это действие, затем перевёл флажок предохранителя на Верхнее положение.

— Прапорщик Громов стрельбу закончил!

Дождавшись докладов остальных курсантов, старший руководитель стрельбы дал отмашку своим помощникам.

— По грудной фигуре, автоматическими, огонь!

Я переключил на стрельбу очередями. Бил плавно, методично. Справа, на ствольной коробке было присобачено каркасное устройство с раскрытым мешком, строго под вылетающие как попало гильзы. Это чтоб не собирать их потом каждый раз по всей позиции. В военных учебных заведениях всегда так, строгая отчётность по количеству использованных боеприпасов. Ну и чтобы потом курсанты не тащили их обратно в казарму и отправляли домой.

Показуха, если быть честным. Потом начальнику пункта боепитания проводить длительные подсчёты, выверку делать. Чаще всего ему лень это делать, а потому нужную цифру он просто нарисует. Гильзы спишет, патроны тоже. Левака не много, но он всегда есть.

Окончив стрельбу, я поднял ствол автомата вверх и отчитался об окончании стрельбы…

— Ну-ка… — весело хмыкнул Чертков, сначала обратив все свое внимание на лежащего слева от меня, на соседней позиции Пипкина. — Тьфу, ты куда стрелял, воин?

— Туда! — тот кивнул на мишень вдалеке.

— Куда?

— Ну, в цель же!

— У меня для тебя плохие новости, ты не попал! — сухо ответил тот.

Чертков не особо-то удивился, для тех, кто на подобных стрельбах первый раз, это абсолютно нормальное явление. Мало кто умеет, еще меньше, кто показывает хороший результат.

— Ну, а у тебя что…? — старший лейтенант снова взялся за бинокль, глядя уже на мою дорожку. И вдруг замер — я не видел, но наверняка даже рот раскрыл от удивления.

Десять секунд, двадцать. Тишина.

— Ну, что там? — как бы между делом поинтересовался я.

— Громов… Ты как это сделал?

— Что, все плохо?

— Наоборот! Все точно в центр!

— Так! Кто стрелял в мишень Громова?

Но таковых не нашлось, потому что их и не было.

— Повторить сможешь? — раздался голос справа и сзади. Кажется, это был заместитель начальника факультета.

— Без проблем!

— Так… А ну, Семёнов, снаряжённый магазин сюда!

Картонную мишень на стрельбище оперативно заменили. Принесли магазин. Сменив его, я подготовился к стрельбе, внимательно слушая команды.

И вновь результат оказался на «отлично». Для меня это была абсолютная норма, бил так же, как и всегда. Привычка, которая стала профессиональным.

Мне благодарность объявили. Ну, тоже хорошо, хотя мне было абсолютно все равно.

— Ну что, увольнение будет? — поинтересовался я у Черткова, уже после того, как оружие было осмотрено.

— Будет! — недовольно отозвался тот.

Ну а что, сам интригу создал, сам правила установил. Будь добр, исполняй. Офицер же, а уважающий себя и других офицер словами на ветер не бросается!

По возвращении в училище, меня ждали сразу две новости. Первая — меня переселяли в общежитие, расположенное здесь же, на территории военного городка. Это само по себе хорошо, поскольку в общежитии не придется отвечать за все отделение, никто не будет проверять твою кровать по нескольку раз в неделю. Живи себе, ходи на занятия, да правила не нарушай и все у тебя будет хорошо.

Как оказалось, в общежитии под таких как я, был выделен целый этаж. Это восемнадцать отдельных кубриков по пять человек в каждом. Куда удобнее, чем казарма. Так же был наряд по общежитию, был дежурный и помощник. Уборкой занимались сами, кушали в столовой. Жили по подразделениям, но заполняемость была низкая, половина мест оказалась свободной. А нас в кубрике оказалось всего трое, я и ещё два прапорщика со второго факультета.

Вторая новость — меня хотел видеть генерал-майор Бехтерев, который как раз находился в училище. Я даже удивился, мол, чего это он⁈

Меня вызвали к нему вечером, сразу после стрельб. Пришлось, правда, сначала обувь от грязи отмывать — ее на Молькинском полигоне было много. В следствии этого, вся умывалка в подразделении была похожа на свинарник — дневальные ужаснулись, представляя сколько времени после отбоя им придется потратить на уборку…

После ужина меня вызвал командир роты и сразу же повел в приемную, где Бехтереву выделили отдельный кабинет.

— Товарищ генерал-майор, разрешите? Капитан Жуков и прапорщик Громов по вашему приказанию прибыли.

Генерал кинул пару раз, затем ответил:

— Капитан ты мне не нужен, можешь идти. Прапорщик обратно сам дойдет. А ты Максим, заходи…

Кабинет был тот же самый, где я разговаривал с ним в прошлый раз. Высокие потолки просто поражали, на кой-черт нужно было делать их под четыре с лишним метра? Под каких гигантов все это строилось?

— Ну, курсант, рассказывай! — улыбнулся Бехтерев. — Как тебе учёба?

— Честно? За месяц уже достала… Совсем не то, что у меня было раньше!

— Ну а ты как хотел, никто не говорил, что будет просто! — ответил тот. Говорили мы с ним почти на равных, я не наглел, а он по понятным причинам меня не отчитывал. Всё-таки я ему жизнь спас, а такое не забывается.

— Я не говорю, что сложно… Я к тому, что скучно! Вся эта высшая математика, физика… Эти нудные занятия, по общим предметам. Я это все в университете проходил. Я понимаю, без этого никак, но я совсем не такое рассчитывал, когда соглашался на ваше предложение…

Бехтерев молча слушал, не перебивал. При последних словах он поднял левую бровь, но по-прежнему не реагировал.

— Я слышал, что до февраля следующего года так, а потом что-то изменят?

— Максим, не совсем так… Я тебя уважаю, к тебе у меня совершенно иное отношение. До февраля и впрямь придется потерпеть, а там мы тебя перекинем на другую группу. Поедешь обратно, на границу с Афганистаном, рядом с Китаем. Будешь учиться на месте, прямо на посту специальной связи, так сказать, из первых рук. Место спокойное, а климат тебе привычный. Это будет своего рода эксперимент, так что не подкачай. Три месяца там, потом обратно.

— Товарищ генерал-майор, это хорошо… Но нельзя мне эти полгода топтаться на месте. Может, что-то можно поменять?

Тот посмотрел на меня внимательным оценивающим взглядом, слегка улыбнулся и произнес:

— Хорошо, Максим… Я попробую глянуть, где тебя можно не привлекать! Но не расслабляйся… Кстати, слышал, что ты на стрельбах показал превосходный результат?

— Было дело… — кивнул я. — Если бы я плохо стрелял, мы бы тогда из той мясорубки не выбрались.

— Ну да… Согласен. Кстати, я тебя вызвал ещё по одному вопросу… — Бехтерев вдруг стал каким-то озадаченным. Неторопливо выудил из кипы документов какой-то конверт из плотной жёлтой бумаги, он уже был вскрыт.

— Что это?

— Запрос… На тебя. От полковника КГБ по фамилии Черненко. Тебе нужно к десятому октября явиться в город Припять.

— Куда? — сказать, что я удивился, значит, ничего не сказать. — В Припять? Зачем?