Виктор Викторович лежал на дне зиндана.
Лежал прямо на голых камнях, пребывая в полудрёме. Такое состояние наступило уже давно, но когда именно он сказать не мог — просто не помнил. Каждый день был один в один похож на предыдущий — все те же стены грязной ямы, деревянная решетка над головой. Голод, жара, грязь. Боль, жажда, ежедневные допросы… Собачье отношение!
Американцы так ничего вразумительного от него и не добились — не только потому, что у майора была некоторая подготовка, а ещё и потому, что он был принципиальным человеком. Истинным советским офицером, с твердым и упертым характером. К тому же, рассказывать ему было почти нечего.
Что он передал тому нерадивому связисту? Да ничего… Что хотел от него Джон Вильямс? Он спрашивал про советского разведчика Максима Громова, вот вроде бы все. Никакой конкретики.
Чекист уже потом догадался, что пропавший с радаров Джон вел свою собственную игру, не посвящая в нее своих подчинённых. И это им очень не нравилось, но сделать они ничего не могли. Слишком важной птицей тот был. А теперь, все изменилось. Видимо тот погиб или попал в плен. Но они не знали, как и почему, надеясь что-то узнать у майора. Но не тут-то было.
В процессе ежедневных допросов, Кикоть осознал, что они просто не знают, что с ним делать. Однако он чувствовал, что убивать его не станут, если он не будет провоцировать их и дальше. И все же, та выходка с захватом радиостанции действительно была дерзкой, а судя по тому, что никто ему на помощь так и не прилетел и никакой операции предпринято не было, все было впустую…
С каждым днём вероятность того, что удастся сбежать, падала в геометрической прогрессии, сил становилось меньше, а стойкость майора дала трещину…
Не отдавая себе отчёта о времени суток, Виктор Викторович вдруг трезво понял — что-то не так. Что-то изменилось. С трудом приоткрыв усталые, воспалённые глаза, майор прислушался, но почему-то он не услышал привычного гула, шума и голосов. Не было ничего из тех звуков, к каким он привык за прошедшее время. И это было странно. Вокруг буквально застыла полная тишина, что сильно удивило чекиста — подобного ещё не было.
Даже шевелиться не хотелось. Все тело болело. Оно ж ведь как, сначала его пытали, били, допрашивали. Потом штатный медик из числа американцев оказывал ему медпомощь, а после его бросали обратно в яму. На следующий день все повторялось. Снова и снова. А в последние три дня, медпомощь оказывать перестали, просто бросили ему аптечку — мол, сам себя обработай. И хотя там было все необходимое, лучше от этого не становилось.
Что ни говори, а майору действительно не позавидуешь. Ситуация, в которую он попал — реально тяжёлая, если не безвыходная. Кто-то бы сдался, возможно, наложил бы на себя руки, лишь бы страдания закончились… Но не Кикоть! Только не он!
Сейчас, морщась и скрипя зубами от боли, этот офицер кое-как принял сидячее положение. Выпрямился. Из-за пневмонии, он постоянно кашлял, от чего все тело болело ещё сильнее. Ему дважды кололи какой-то антибиотик, но судя по ощущениям, помогло не сильно. Все тело в синяках, ссадинах и гематомах. Лицо опухло, во многих местах на нем были следы засохшей крови.
Один раз его даже водили мыться, обдали ведром грязной воды.
— Эй… — сиплым голосом произнес он, привлекая внимание душмана-надсмотрщика. Тот всегда околачивался где-то рядом, занимаясь какими-то своими делами. Обычно, он реагировал на пленного, от скуки бросая в него камни. Однако сейчас наверху никто не появился. Майор повторил, только уже громче — снова ничего. Только шумел ветер.
— Какого черта? — тихо пробурчал КГБ-шник, пытаясь понять — что там произошло. Прошло несколько минут, но картина была абсолютно той же. Наверху никого!
Сделав над собой усилие, он подполз к краю ямы. Держась за стенку зиндана, офицер кое-как принял вертикальное положение. Глубина ямы была около двух с половиной метров — самостоятельно из нее выбраться крайне проблематично, особенно учитывая, что сверху она накрыта решеткой из толстых жердей, связанных между собой. Да и состояние майора ставило под серьезные сомнения сам факт того, что оттуда можно выбраться. И духи это знали.
Но за долгое время пребывания тут, он осмотрел каждый метр своей тюрьмы, нашел выступы и впадины, цепляясь за которые можно добраться до самой решетки… Но что дальше?
— Эй! — уже громче произнес он. — Эй, есть кто?
В ответ тишина. Подобрав с земли камень, он швырнул его вверх — тот попал в основание решетки и с глухим стуком отскочил в сторону, упав обратно в зиндан.
Никого!
Что там произошло, майор не знал. Но вдруг понял одну важную вещь — надсмотрщика там уже не было. А быть может и не только его.
Виктор принялся осматриваться. Только сейчас он вдруг увидел, что с одного края решетка сломана — толстые жерди разошлись в стороны, веревка лопнула. Пара промежуточных была надломлена. Вся она чуть сместилась левее. Открыть ее изнутри было нельзя, но если постараться, то можно выломать фрагмент и попробовать протиснуться через дыру.
Конечно, в состоянии майора сделать подобное было чуть ли не из разряда фантастики… Он ослабел, каждое движение причиняло боль, но упрямство, твердость характера, а ещё призрачная надежда и осознание того, что возможно появился шанс выбраться — добавляли ему сил.
Однако все это дало бы кратковременный эффект, но львиную долю дало найденное обезболивающее, что случайно или намеренно оказалось в той аптечке, что бросили ему пару дней назад.
Знания английского языка хватило, чтобы понять из названия, что именно у него в руках. Сделав себе укол из тюбика-шприца, выждав несколько минут, Кикоть полез наверх. В голове была только одна мысль — выбраться. Наверное, это тот самый шанс, которого он так долго ждал.
Стало заметно лучше, но все равно, состояние чекиста было неважным. Тем не менее, добравшись до решетки, он резко дернул ее — тяжёлая, даже не шелохнулась. Обычно духи открывали ее вдвоем, сначала отпирали замок, потом снимали фиксирующий железный крюк, а уже потом отодвигали ее в сторону и опускали вниз широкую лестницу.
Продвинувшись ближе, майор ухватился за сломанное основание, расшевелил его, распустил верёвку. Вращательным движением вытащил отломанную жердь, затем вторую. С большим трудом подтянулся на руках, кое-как, с третьего раза протиснулся.
Само собой, выбраться наружу было сложно и неудобно, но майор всё-таки справился. Под конец, зацепившись лохмотьями одежды за сломанную решетку, он порядком измучился. Застонал от злости и бессилия. Но выбрался.
Полежав какое-то время на земле, немного восстановив силы, Виктор перевернулся на спину, приподнялся. Сел. Осмотрелся по сторонам — никого!
Виктор Викторович много раз видел вокруг технику, людей и вооружение, укрепления и строения. Картина резко изменилась — остались одни брошенные здания, остатки укреплений, фрагменты маскировочных сетей, мусор, обломки каких-то ящиков. И вокруг ни души, полная тишина.
Стало очевидным, что американцы и душманы по какой-то неизвестной причине, спешно покинули лагерь, бросив все, как есть. Транспорта тоже не было. Вероятно, что-то произошло… Он также увидел на сухой земле следы от колёс — одна из машин каким-то образом, то ли случайно, то ли намеренно зацепила деревянную решётку, тем самым сломав ее. Если бы не этот момент, то чекист с большой вероятностью так и остался бы сидеть в зиндане. А там с голоду и жажды и умереть недолго.
Поднявшись на ноги, подобрав сломанный жердь, майор Кикоть, используя его как опору, медленно побрёл к главному зданию.
Внутри всё было вверх дном перевёрнуто — всё ценное, что можно было увезти, они увезли. Оставили после себя мебель, пустые ящики и контейнеры, картонные и полиэтиленовые упаковки, много мусора.
Майор также обратил внимание на то, что сборная радиоантенна, которая ранее была хорошо заметна, сейчас отсутствовала… Получается, пока он валялся в отключке, здесь что-то произошло и все в срочном порядке эвакуировались. Это, несомненно, большой плюс, однако были и минусы. А что делать дальше?
Обследовав все остальные строения, майор не нашел ни оружия, ни боеприпасов. Из еды обнаружилось только несколько вскрытых сухих пайков американского производства — страдающий от постоянного недоедания, и даже голода, офицер с жадностью накинулся на консервы. Много есть он не стал, сразу же понял, что сначала нужно во всем разобраться, а потому, лучше экономить.
Питьевой воды он не нашёл, зато, за зданием вдруг обнаружилась небольшая водонапорная башня. Это был большой металлический бак, стоящий на покосившемся каркасе из деревянных балок. Как и каким образом в неё ранее заливали воду, оставалось загадкой. Она была тёплой, с неприятным привкусом, но вроде бы годной для употребления. По объему, примерно три-четыре ведра. Судя по всему, именно её и давали душманы, чтобы пленник не умер от жажды… Конечно же, от такой воды были проблемы с кишечником, но на фоне всего того, что происходило с майором, это было уже мелочью.
Около часа Виктор Викторович осматривал то, что осталось от прежних хозяев — в целом, всё скудно. То, что американцы не увезли, они максимально испортили и бросили…
По итогу получилась такая ситуация — майор оказался в неизвестной части республики, где-то глубоко в горах, куда вела одна-единственная дорога. У него не было карты, не было часов, не было связи… Без оружия, без запасов еды, практически без медикаментов…
Никто, абсолютно никто не знал о том, в какой ситуации оказался советский офицер, а соответственно и помощи ждать тоже не от кого. Если она и придёт, то только случайно.
Виктор всегда придерживался золотого правила — решать проблемы по мере их поступления, однако эту проблему он решить не мог. Что, черт возьми, теперь делать?
Мы с Леной спустились по лестнице, вышли в тот самый скверик, где я ранее разговаривал с полковником Хоревым. Зеленых растений здесь практически не было, лишь несколько корявых деревьев, да колючих кустарников. Под ногами полусухая трава… Ну, хоть погода была хорошей! И пара свободных лавочек…
— Максим, знаешь… — начала девушка, когда мы уселись на одну из них. Она смотрела на меня открытым, честным взглядом, в котором не было ничего плохого, чужого или пошлого. Игривость и лёгкость, с которой мы ранее говорили в больничной палате, вдруг уступили место робости и, в некотором роде, стеснению. — Я уже не раз возвращалась к этой мысли, и честно говоря, искала с тобой встречи. А тут такая случайность — ты сам, совершенно неожиданно оказался на моём пути… И… Я уже дважды у тебя в долгу. Сначала ты, один, пусть и хорошо вооружённый, пришёл к месту аварийной посадки нашего вертолёта, спас мою жизнь. И жизнь других тоже. Того полковника, которого мы вынесли на носилках. Сильнее поступка я всю свою жизнь не видела…
— Я просто делал то, что должен… — попытался ответить я, но Лена, меня остановила жестом руки.
— Максим, не только… И потом, пришел именно ты, а не кто-то другой. Затем ты спас моего отца! Спас из такого места, откуда ему самому выбраться было просто невозможно. Он мне рассказывал, но я чувствую, что отец рассказал далеко не все. Для меня это очень важно. Ты пойми, у меня кроме отца из близких людей никого и не осталось… Я тебе очень благодарна за то, что не бросил его там!
Пока она говорила, я смотрел ей в глаза и понимал, что в них было переживание, волнение, искренняя благодарность. Она говорила то, что сидело у нее внутри… Девушка реально изменила свой образ жизни, только я ещё не понял зачем. Но повлияло на нее и именно моё появление в ее жизни.
— Лена, не нужно… — не громко ответил я. — Не благодари! Слышишь?
— Да… — также тихо ответила она. Потупила взгляд, но тут же снова скромно улыбнулась.
— Будь на моём месте кто-нибудь другой, он сделал бы то же самое. Я не герой.
— Для меня ты самый настоящий герой… Хочешь, я буду за тобой ухаживать в госпитале?
Это было сказано так легко, открыто. Даже наивно. Но вместе с тем, от самого сердца. Я это сразу почувствовал.
— Вот честно, не откажусь! Мне твоя компания нравится, есть что вспомнить. А ещё… — я демонстративно принюхался, затем продолжил. — Ты вкусно пахнешь.
Девушка повторно засияла — она действительно была очень красивой. Выразительные серо-зеленые глаза, правильные черты лица, гладкая кожа, тонкие губы… Она совершенно не походила на тех уток, что в двадцать первом веке с одной извилиной в голове, будут ходить с накачанными губищами, сделанными под копирку пластическими носами, нарощенными ресницами и двумя килограммами косметики на морде… А вдобавок там будет силиконовая грудь, переделанная задница, какие-то пошлые татуировки… Тьфу! От таких меня всегда воротило, поскольку под всем этим ничего нет. Это глупая пустышка, с непомерно раздутым эго, ищущая, как бы потеплее пристроиться и при этом ничего не делать. Листать модные журнальчики, делать маникюр, ждать когда выйдет новый стопятидесятый айфон и считать деньги.
Эта девушка была не такой. Во всех смыслах. Вряд ли я смогу это объяснить в полной мере. Ещё когда она была геологом, она произвела на меня сильное впечатление, но тогда я не понял, какое именно. Да, она мне понравилась, но всё произошло быстро, судьба просто развела нас в стороны. А теперь вот, свела снова. Быть может, это знак? Знак, на который нужно обратить внимание, попробовать повернуть свою жизнь чуть в другую сторону? Например, не допустить прежних семейных ошибок?
— А сколько тебе ещё нужно лежать в госпитале?
— Думаю, пару дней… Затем попрошусь у главврача, чтобы и меня выпустили. Я ведь поступил учиться на офицера.
— Правда? А где?
— В Краснодаре… С первого сентября начнётся обучение, придется ставь курсантом высшего военного училища. Для меня это всё в новинку, ведь я привык бегать с автоматом, а тут такое…
— Ну а до армии ты чем занимался?
— Учился в университете, но не закончил. Это скучная история, если хочешь, я тебе как-нибудь об этом расскажу?
— Конечно, хочу. А можно нескромный вопрос?
— Разумеется, спрашивай, что хочешь.
— А тебя с армии кто-нибудь ждёт?
Несколько секунд было тихо, я смотрел в её глаза и видел там томительное ожидание — она очень переживала, каким будет мой ответ.
— Конечно, ждёт… — с каменным лицом ответил я. — Есть одна женщина, которая меня очень любит и ждёт. Моя мама.
Нужно было видеть, как расслабилось её лицо, как на губах появилась открытая улыбка… Вероятно, она ожидала совсем другого ответа…
— Тьфу ты, напугал как… — усмехнувшись, отмахнулась она. — Ну, мама это само собой. А девушка?
— Той, о которой бы я знал — нет… — спокойно ответил я, выдержав многозначительную паузу.
Я прекрасно понимал, что мы нравимся друг другу и дело вовсе не в том, что я спас ее жизнь и жизнь ее отца. Тут было другое, то, чего нельзя объяснить… И конечно же я был не против. Совершенно не к месту вспомнил про медсестру Ниночку, из госпиталя под Асадабадом — с ней все было иначе. А тут плотно сидело в голове, что я встретил нужного и очень важного человека…
— И ты, получается, скоро уедешь? — спросила Лена, пододвинувшись ближе ко мне.
— Ну да, но это не точно… — улыбнулся я. — Моё командование вроде бы и дало добро, но как оно все будет дальше, я пока не знаю. М-м-м, вот обустроюсь, приглашу тебя в гости. Если, ты, конечно, не против!
— С радостью… Никогда не была в Краснодаре.
— О, это хороший город!
Мы посмотрели друг другу в глаза, вдруг повисла тишина. Не сговариваясь, мы медленно приблизились друг к другу… А затем наши губы слились в робком, но долгом поцелуе…