Лейтенант. Назад в СССР. Книга 8. Часть 1

Глава 13 Курсанты

Да, в силу обстоятельств, я пропустил курс молодого бойца, который у остальной роты начался еще в последних числах июля.

Моё командование заранее все решило. Тем более, что по обеим «сторонам», что здесь, что в Афгане, находились серьезные, заинтересованные в моем скором обучении люди. И эти люди одними только звонками могли решить любую проблему — со стороны училища генерал-майор Бехтерев, со стороны командования ГРУ полковник Хорев. А кто там стоял за его спиной, я даже и не знал. Да меня пока это и не сильно волновало.

По сути, этот курс молодого бойца был мне совершенно не нужен, я с закрытыми глазами мог дать фору любому курсанту, даже самому подготовленному… Тактика, стрельба, метание гранат, выносливость… Английский язык. Правда, физически я ещё полностью не восстановился, но это и не важно. Пока от меня никто ничего не требует.

Ничего сложного и феноменального в обучении на первом курсе конечно же не было, особенно после тяжелейшего этапа в специальном учебном центре ГРУ, что мы окончили в апреле этого года.

Рота — девяносто шесть человек, три взвода по тридцать два человека. Нештатный старшина, нештатные замкомвзвода и комоды. Всего в казарме было четыре этажа, это четыре роты. А в целом это один батальон. Батальонов было два — по одному, на каждую казарму. Тот, что был во второй казарме, что находилась с другой стороны курилки, оказался сборным — там было всего две роты и набор был каждый год по смешанной системе.

Таких «особенных» кандидатов вроде меня, что обошли стороной КМБ, оказалось ещё восемь человек — двое, так же как и я уже отслужили срочную службу, а сюда прибыли уже в сержантских погонах. В Афганистане кроме меня никому служить не довелось, но это никого не смущало и не ущемляло. На меня смотрели с уважением, правда, не все. Было много равнодушных. Патлатый, например, меня тихо ненавидел, но не пытался ничего предпринимать. Однако по недоброму взгляду все было ясно. Освоится, будет пакостить. Зуб даю.

Это ещё далеко не коллектив, пройдет немало времени, пока люди притрутся друг к другу. Научатся жить и действовать одним подразделением, выработают взаимопомощь и понимание. А может случится и так, что они не притрутся вообще — я видел и такое.

Ещё четверо со взвода оказались натуральными «калечами», из тех, кто едва поступив, в первый же день свалились в лазарет, а после наблюдения были переведены в госпиталь. Кстати, 419 Военный госпиталь, как и закреплённая за ним поликлиника, находились совсем недалеко от училища, со своей отдельной территорией. Это весьма удобно, не нужно было выезжать за гарнизон. Ну а тех, кто любил похалтурить, искать не нужно. Они всегда были, есть и будут.

Само собой, далеко не все новоиспечённые курсанты находились здесь по собственному желанию, кого-то сюда запихнули родители или родственники — хромала дисциплина. Кто-то считал, что попал сюда по ошибке, а кто-то просто так.

Оставшиеся двое из списка были теми самыми мажорами, которые поступили на особых условиях. По договоренности. Один из них мой патлатый знакомый — товарищ Алипатов. Второй — какой-то рыжий крепыш, с выражением лица, будто ему везде лезет в нос мерзкий запах. Фамилия у него тоже забавная, Гусинский. Само собой, попали эти товарищи сюда вовсе не за особые заслуги, а за влияние их родителей. Важные шишки. Это старо как мир, без подобного никуда — было всегда и во всех заведениях, но никогда особо не афишировалось. Правда, даже в таких случаях были разные обстоятельства.

Вообще, даже одного дня мне хватило чтобы понять — учёба в высшем военном заведении — это полная халява. Ну, серьезно! После Афгана, после «скачек», после специальных операций, ураганной стрельбы и взрывов… Детский сад, ей богу!

Фамилия нашего командира роты была громкой и даже на слуху — капитан Жуков. Родственник маршала Жукова или нет — неизвестно, но слухи ходили разные. Насколько я понял, в училище у него была хорошая репутация, да и как командир он вроде бы был ничего… Но пока было рано что-то говорить, ведь об офицере, как и о человеке судят за его поступки, а здесь, в стенах училища то, за что стоило бы отличиться, происходило крайне редко. Если, конечно, не считать успехи в учебной и научной работе — но это норма и обыденность.

Сразу после построения меня вызвали к командиру роты — вдруг предложили нештатную должность старшины роты. Прапорщик я в сформированном подразделении только один, других не было. Быстро взвесив все нюансы, я отказался — нахрена мне эта ненужная детская ответственность? Сюсюкаться с молодыми и бестолковыми курками, выслушивать от командования роты, почему один хреново побрился, другой с товарищем подрался, третий у Чипка потерялся… Где головной убор дел и почему штаны порвал, офицеру воинское приветствие не выполнил, поделиться с товарищами посылкой забыл? Нет уж, это не для меня! Я тут не для этого, моя цель проста — поскорее получить лейтенанта. И генерал-майор Бехтерев заранее намекнул, что у меня будут особые условия, пусть и не сразу.

Ротный, конечно, удивился моему довольно резкому ответу, но взглянув в личное дело, сдержанно кивнул. Наверное, он в е понял. Но на лице все равно появилось что-то неописуемое.

— Громов, ты вот что… — нахмурившись, ответил Жуков. — Будешь командиром третьего отделения! У меня есть отдельное указание насчет тебя!

— Раз так, товарищ капитан, куда деваться? — тяжко вздохнул я.

— Не понял⁈ — тот аж привстал. — Как отвечать принято?

Конечно же я отвык от такого общения — в боевой обстановке Афганистана в званиях до капитана можно было спокойно опустить устав — большинство на это не обращали внимания. На такие мелочи просто не тратили время, особенно если и офицер молодой и неопытный. Не всегда и не везде, но все же. А здесь, в мирной обстановке устав был превыше всего. Это считалось абсолютной нормой, даже демонстрировалось открыто.

— Есть быть командиром третьего отделения! — отозвался я, но сделал это неохотно.

Нет, я вовсе не считал себя эдаким героем, который понты гнет от собственного величия и гордости… Мол я старый воин, а тут зелёные сопляки. Вовсе нет. У меня подобное всегда отсутствовало. Но я также должен был показать командиру, чтобы тот запомнил и впоследствии сразу выделял меня среди общей массы личного состава. Хотя бы потому, что боевой я тут только один. На фоне таких личностей как Алипатов, я даже стоять не собирался!

— Ладно, пока свободен! — ответил командир, выдержав небольшую паузу. Он все понял правильно, только показывать этого естественно не стал.

Ближе к вечеру первого дня нарисовались ещё два взводника — оба молодых лейтенанта, которые только год, как сами оперились, получив первые офицерские звания. Однако вели они себя так, будто служат уже четверть своей насыщенной жизни. Впрочем, если подумать… Офицеры в то время по большей части учились четыре года, пятый уже находились на службе, а первое звание получали в двадцать — двадцать один год… Не четверть жизни, конечно, но там разница не шибко велика.

Следующие два дня прошли в вялотекущем формате — большая часть роты оказалась на редкость медлительной. Медленно строилась, медленно выполняла поручения. Как подъем или отбой, так начинались танцы с бубном. Сыпались наказания и санкции… Ну и не секрет, что всегда, практически в любом подразделении обязательно найдется два-три тормоза… В нашем же их было немного больше. Пять. По канонам жанра, одним из таких достопримечательностей мог стать курсант Пипкин, но все оказалось совсем наоборот. Несмотря на свои чудачества, тот все делал вовремя. И по спорту показал себя неплохо.

Сначала я задавался вопросом, мол, а почему это старший лейтенант Чертков, как замполит, представлялся подразделению только сейчас? Оказалось, что во время КМБ он был в отпуске и его замещал другой офицер… В принципе, это вполне объяснимо! Должны же военные когда-то отдыхать? Хотя, учитывая, какая тут у курсовых офицеров служба, по сравнению с Афганом, можно только улыбаться… С пары на пару, с пары на плац.

Другие взводные тоже подключились не во время КМБ, а уже после. Все из-за того, что в пункте приема молодого пополнения был свой офицерский состав. Мне это показалось странным, но особого значения я придавать этому не стал — мало ли, какие они тут эксперименты по распределению личного состава проводят? Зависело от командования, несмотря на общие установки.

Старшину потом назначили другого, перевели из другой роты, с третьего этажа. Вроде нормальный, а дальше посмотрим.

Первый взвод, куда я попал, был почти сразу отправлен на вещевой склад, где нам начали выдавать военную форму. Честно говоря, думал, что курсантам в 1986 году уже выдается обмундирование в виде новой «Афганки», однако я ошибся. Форма по-прежнему была старого образца, хлопчатобумажной, ещё того же 1969 года, с небольшими изменениями, введенными спустя несколько лет, в 1973 году. Типичный болотно-коричневый цвет, разных оттенков — у кого-то чуть светлее, у кого-то чуть темнее. Материал — хэбэ, закрытые кителя на четырех пуговицах, ну и штаны в сапоги. Сапоги, кстати выдавали новые, но непременно кирзовые. Жёсткие, деревянные, с толстой подошвой — естественно их нужно было разнашивать. Процесс не быстрый, чреват кровавыми мозолями, если неправильно портянку намотал и по плацу три десятка кругов прогонял. Уже к вечеру будешь умолять, чтобы лечь в лазарет и сменить сапоги, на сандалии. Таких потом называли «тапочниками».

Кстати, особо умные и сообразительные «Кулибины» пытались замачивать их на ночь в горячей воде, но помогало это или нет, я так и не узнал. Да меня это и не интересовало.

Кирзачи я получил, так же как и все. Там же, на складе я подметил, что на хранении есть разношенные хромовые сапоги, уже разношенные, но в отличном состоянии. А спустя три дня я успешно договорился об их обмене сначала с завскладом, затем и со своим курсовым офицером, чтоб тот разрешил носить их на повседневке. Старшим курсам разрешалось, а я что, рыжий? Убивать и без того недавно покалеченные в боевой обстановке ноги, очень не хотелось. Они еще не зажили толком. Я выше всего этого, пусть зелёные салабоны землю нюхают, а мне уже хватит. Замполит Чертков, кстати, вызвав меня на беседу и увидев на мне эти сапоги, принялся ругаться, но я ему быстро объяснил, что зря он так распыляется. Я тут на особых условиях, ветеран боевых действий с кучей наград… Можно и поблажку сделать!

Ещё к «вещевке» полагался жёсткий кожаный солдатский ремень тёмно-коричневого цвета, с тяжёлой железной бляхой. Не латунной, а именно железной, выкрашенной в защитный цвет. Там серп, звезда и молот. Таких Советский Союз наштамповал несколько десятков миллионов, аж подумать страшно, какие там цифры, если к две тысячи двенадцатому году, после двадцати лет существования Российской Федерации, их все еще выдавали…

Головной убор был обычной пилоткой — смотрелось, конечно, глуповато, но куда деваться? Вообще должны были выдавать фуражки с околышком, но почему-то не выдали. Да и кто-то говорил, что они к парадке полагались. Ну и погоны, все пришивные, красного цвета с жёлтой буквой «К». У меня погоны прапорщика, само собой, без буквы.

Вообще процесс переодевания проходил весело, то тут, то там раздавался смех, приколы и прочее. Вещевик, старший прапорщик Хмелев никак дисциплину не регулировал — по его внешнему виду было не сложно предположить, что у него раскалывалась голова. Он был какой-то рассеянный, витал в облаках.

Когда наш взвод переоделся, нас вывели из подвального помещения склада на свежий воздух. Вошёл второй взвод. И так по очереди.

— Ну что, орки, вы готовы идти в Мордор? — громко пошутил я, сравнивая картину наших зеленых бойцов с мифическими персонажами. Фразу взял из старого фильма про хоббитов и орков.

— Чего? — натурально удивился Пипкин. — Какой еще Мордор? Какие орки?

— Да так, — лениво отмахнулся я. — Фантазия развлекается! Не обращай внимания!

Ничего особо интересного не было в принципе. Рутина.

А вечером нас отвели на ужин в двухэтажную столовую, что располагалась сразу за первой казармой. Вид у нее был точно такой же, как и всех зданий на территории училища — все кирпичное, выкрашенное в бордово-коричневый цвет. Ещё на подходе к ней, мгновенно узнал до боли знакомый, но при этом такой мерзкий запах готовящегося бигуса — да-да, тушёная капуста и рыба. Воняло на сотни метров вокруг. Это эдакий символ солдатской и курсантской пищи — кто пробовал, знает и уж точно никогда не забудет ни вкус, ни запах. Впрочем, чего это я? Уже не первый раз, когда меня посещают воспоминания о том, чем кормили в те годы — когда меня призывали на срочную службу, бигус там тоже был. И готовили его женщины-повара, из пяти человек смена, да наряд по кухне, насчитывающий аж пятнадцать человек.

Бигус, хлеб, масло порционное шайбой и чай. Вот он и весь ужин. Масло, кстати, было и на завтрак и на ужин… Не густо, но выбора не было. Ранние эксперименты из выбора блюд на сборных пунктах, ни к чему не привели, так и их не приняли на вооружение, вновь взявшись за старую систему. Конечно, на территории училища имелся ещё и солдатский ЧПОК, но молодых туда просто так не пускали. Тем более желторотых, не принявших присягу.

Присяга прошла быстро, в первую же субботу сентября. Меня и других отслуживших срочку, засунули в наряд по роте. Я дежурный, а у меня двое сержантов-дневальных и один ефрейтор из Суворовского училища. Наряд скучный, нудный. Благо, обязанности я знал назубок, въелись с корнями.

Прошла неделя. Ничего необычного не было. С утра до вечера занятия.

А вот что касается самого обучения, тут я сильно промахнулся! Никаких специальных предметов ещё не было, все по стандарту — математика, русский язык, физика, химия… Физическая подготовка. И так полтора года… Честно говоря, такая информация сбила меня с толку. Я не собирался торчать тут так долго!

К счастью, все быстро встало на свои места — по словам ротного, первый месяц я был как все, привыкал, а затем из каждой роты таких же воинов как я, определяли на отдельный курс, повышения квалификации… Ну, так его называли. По факту же, мы полностью обучались на новую военно-учетную специальность, по сверхускоренной программе. А появлялась такая программа из-под какого-нибудь генеральского пера.

Разговор с замполитом у нас произошел куда позже, чем я рассчитывал — уже после присяги. Вызвал он меня через дневального на тумбочке… Бывало такое, что у дежурного по мелким поручениям забирали всех дневальных, тогда ему следовало самому становиться на тумбочку и выкрикивать команды.

Я постучал в деревянную дверь ротной канцелярии. Три стандартных стука, голос оттуда, приглушенный шумом вентилятора. Время вечернее, в казарме душновато.

Вошёл, доложил как положено.

— А, прапорщик Громов! — офицер отложил в сторону какой-то документ. — Это же ты тот самый, что из Афганистана?

— Так точно…

— Ну, садись, давай побеседуем?

— Смотря, о чем будем беседовать! — согласился я, потом добавил. — А впрочем, все равно.

— Вот и хорошо. А скажи мне, откуда ты знаешь курсанта Алипатова?

Мне сразу стало ясно, что тот патлатый уже был здесь и наверняка рассказал свою липовую, но страшную историю о том, как я его бедного по носу избил. В поезде, при людях.

— Я его не знаю. Пока ещё не знаю.

— А вот он знает. И отзывался о тебе не очень хорошо… Что скажешь по этому поводу?

— Может быть, поговорим о другом? — предложил я. — Вас же совсем другое интересует, не так ли?

Чертков улыбнулся.

— Ну, хорошо. Ты оказался прав… Чего тут забыл?

— В роте? В канцелярии?

— В училище! Откуда ты, почему попал именно сюда?

— А почему вы задаете такой вопрос мне?

— А кому я должен его задавать?

Терпеть не могу манеру поведения, отвечать вопросом не вопрос.

— Например, генерал-майору Бехтереву! Моему командованию, что отправило меня сюда.

— Хм… Смотрю, у тебя много государственных наград? Откуда?

— Пришлось отличиться! Я этим не горжусь.

— М-м… А поточнее?

— Товарищ старший лейтенант… — я посмотрел на него выразительным взглядом. — Вы всегда можете позвонить в мою часть и обо всем узнать лично. К тому же, личное дело в строевой части… Не хочу я об этом рассказывать, а героем себя не считаю!

Чертков слегка нахмурился.

— Вот смотрю я на тебя, Громов и думаю… Откуда ж ты такой взялся?

— Какой?

— Дерзкий. Смелый, самоуверенный. Не похож ты на курсанта, словно из другого теста. Как бы от тебя на поздних курсах проблем не было…

— Не будет. Даю слово.

— Это хорошо… Угу, это очень хорошо. Ладно, я тебе кое-что расскажу. Командованию ты точно не безразличен. Месяц спустя уже будешь жить уже не в казарме, а в офицерском общежитии, здесь же на территории училища. Это удобно. Никуда ходить не надо, проверок не будет. Главное на все построения и на занятия не опаздывать. А в феврале восемьдесят седьмого поедешь на практику. Будешь учиться работать на кодировочной и шифровальной аппаратуре, навыков нахватаешься, будешь учиться ее проверять, обслуживать. Это, между прочим, интересно!

— В феврале? — уточнил я.

— Ну да… Время пролетит незаметно, сам удивишься.

— А куда именно на практику отправляют?

— А вот как раз и поедешь к себе поближе, на границу Афганистана с Таджикской ССР, либо Туркменской ССР. Ну, что скажешь?

— А под Москву нельзя? — я спросил это просто так, без какой-либо конкретной цели.

— Нет, так нельзя… — тут он вдруг зазвонил телефон и тот резко сменил поведение — Ладно, Громов, иди… Мы с тобой еще не один раз побеседуем!

Что-то подсказывало мне, что это действительно так!

Едва я вышел из канцелярии, как нос к носу столкнулся с Патлатым. Правда, тот уже постригся и патлатым не был ни с какой стороны, но образ к нему приклеился, однозначно.

— Пусти, Громов… — просипел он.

— Разве я тебе мешаю?

Тот не стал отвечать, протиснулся бочком и постучав, вошел в канцелярию… Ты смотри, Алипатов уже пристроился и тут, быстро же такие приспосабливаются!

Интересно, чего эта гнида задумала и чего ей в канцелярии нужно?