Летний шторм

19 августа 1941 года Москва (вечер)

Виктор устало привалился к стене. Достал пачку папирос, протянул находящемуся рядом лейтенанту милиции Сидорову. Тот не отказался. Протянул с другой стороны руку Колька, взял папиросу себе. Прикурили от трофейной немецкой зажигалки Виктора. С наслаждением втянули дым.

Подходила к концу самая трудоёмкая часть работы — сортировка задержанных граждан. Блокированная со всех сторон улица поначалу вмещала несколько сотен человек, сейчас же их оставалось не более пятидесяти. Остальные опрошены, записаны и отправлены по домам. За исключением уголовников, которых пока держали в стороне под дополнительной охраной. Вели себя блатные необычайно тихо, уже усвоив, что церемониться с ними никто не собирается, и могут в любой момент поставить к стенке.

— Что с ними будет? — Спросил лейтенант Сидоров, оглядывая свою клиентуру.

— Если у кого найдут следы пороха на руках, то сразу в расход. — Виктор скользнул по уголовникам безразличным взглядом. — Если удастся выявить главарей, то и их туда же.

Из проверяемой толпы бойцы выдернули ещё одного уголовника, оттащили в сторону.

— А если бы их судьбу решал только я. — Виктор глянул на милиционера. — Всех бы здесь расстрелял, прямо у этой стенки.

— Этак, товарищ капитан госбезопасности, ты нас без работы оставишь. — Усмехнулся лейтенант Сидоров. — С чего такая кровожадность?

— Сколько, лейтенант, мы с тобой сегодня трупов нашли? — Ответил Виктор. — Одиннадцать! А сколько по другим улицам валяется? Там где мы не проходили?

Милиционер только пожал плечами.

— Вот и я не знаю. Но не думаю, что меньше! Здесь то мы порядок быстро навели. А на других улицах до сих пор стреляют. Туда войска только вошли.

— Витя, а отчего такая задержка? — Спросил Колька, старинный друг капитана, вернее уже майора, Зайцева с далёких ещё заводских времён.

— Не знаю, Коль. — Отозвался Виктор, оглянулся по сторонам и добавил вполголоса, чтобы слышали только те, кто стоял рядом. — Чего там наверху не домудрили…

— Или перемудрили… — Вмешался лейтенант милиции.

— Возможно… — Виктор переключил внимание на работу группы проверки, состоявшей из лейтенанта милиции Сиверцева, командира мотострелкового взвода лейтенанта Гусева, старшины Щедрина и парторгов заводов, которым сегодня пришлось вывести своих подопечных на улицы по приказу свыше, а теперь приходилось спасать работяг своих цехов от лишних проблем. В данный момент как раз подошла очередь одного из них. Высокий молодой парень вызвал подозрения у военных, но ему на помощь пришёл один из парторгов.

— Наш это! Федька Ивершнев! Слесарем в третьем цеху работает. — Торопился он отвести подозрения от своего подопечного.

— Почему наколки на руках? — Спросил лейтенант Сиверцев.

— По молодости к шпане прибился, вот и сделал. — Отозвался слесарь, торопливо одергивая задранные по команде рукава и пряча ошибки юности.

Вместо проверенного подтянулся другой человек, которого нелегкая вынесла сегодня на улицу.

— Дядя Виктор, а я его знаю! — Дернул Зайцева за рукав Стась, проторчавший вместе с ними на улице весь этот бесконечный день, хорошо хоть на время облавы удалось его пристроить под присмотр красноармейцев, охранявших штаб батальона. — Он у нашего ксёндза был! Я ещё удивился, зачем жид в костёл пришёл. — Мальчишка торопился высказать свою новость, путая польские и русские слова. — Вот тот, в сером пиджаке, в самом конце.

Стась не удержался и показал пальцем. Мгновенно сообразив, что дело плохо, указанный человек рванул в сторону ближайшего проулка, торопясь проскочить оцепление, пока бойцы не поняли, что происходит.

— Живьём брать! — Закричал Виктор, выдёргивая из кобуры пистолет.

Но перекрывая заполошные выкрики "стой", захлопали выстрелы бойцов оцепления.

— Убьют ведь! — Выдохнул милиционер, припадая на одно колено. Хлопнул еле слышный, на фоне винтовочных, выстрел нагана и подозреваемый полетел на мостовую, споткнувшись о простреленную ногу.

Подскочил к подозреваемому старшина Щедрин, быстро завернул ему руки за спину и связал извлечённой неизвестно откуда верёвкой. И только после этого занялся раненой ногой, выпросив у кого-то из бойцов индивидуальный пакет. После этого подозреваемого подхватили за руки и потащили внутрь здания, где был штаб самого Виктора.

Это уже был третий, которого пришлось выдёргивать из толпы, стараясь причинить, как можно меньше вреда. Но, наверняка, самый ценный, раз из Польши в Москву заявился. Двое других были обычными провокаторами, основной задачей которых было вызвать столкновение между рабочим митингом и бойцами оцепления. У одного за пазухой нашли две бутылки с бензином, которые он так и не решился пустить в дело. А вот второго пришлось брать силой. И опять отличился старшина, сумев вырубить диверсанта ударом по шее за несколько секунд до того, как тот успел выдернуть чеку из гранаты.

— Где ты так стрелять научился, лейтенант? — Спросил Виктор Сидорова, когда суматоха затихла.

— На стрельбище. — С хитрым прищуром бросил милиционер. — А до этого три года на польской границе учился.

— Большое спасибо тебе, лейтенант милиции Сидоров. — Виктор пожал ему руку.

— Чего уж там. — Неожиданно смутился тот. — Мы, ведь, тоже трудовому народу служим.

— Кто это, Витя? — Спросил Колька, со спокойствием досмотревший эту сцену.

— Кажется, руководство тех двух провокаторов, что по твоей наводке взяли. — Ответил ему Зайцев.

Виктор окинул взглядом всё уменьшающуюся толпу, посмотрел на уголовников. Те о чём-то тихо переговаривались, наверное, вырабатывая общую легенду. Дураки! Начнут по одному в расход пускать, мигом расколются. Живые-то до сих пор только потому, что вовремя сообразили поднять руки. Всех остальных кончали без разговоров.

А что-то быстро у блатных испуг проходить начал? Чего такого им наобещали, что они так наглеют?

Ничего разберёмся! Хотя сейчас не до них.

Виктор повернулся и пошёл к группе рабочих, курящих у входа в его штаб. Нужно поблагодарить их за помощь. Хотя основная благодарность должна достаться Кольке, так вовремя оказавшемуся в этом месте.

Когда разогнав и, в большинстве своём, просто перестреляв банды, оказавшиеся у них на пути, они вывернулись на более широкую улицу, Виктор едва успел дать команду остановиться. Бойцы уже по привычке готовились открыть огонь и только его команда остановила катастрофу.

— Стоять, вашу мать! — Среагировал Виктор. — Это не уголовники!

— Кажись, мастеровые? — Протянул кто-то из его спины.

Перед ними, действительно, находились рабочие какого-то из заводов. Мелькало несколько флагов, распинался на импровизированной трибуне какой-то человек.

— Лейтенант, отводите людей обратно в переулок. — Отдал Виктор команду. — И, ни в коем случае, не подходите к митингу ближе метров пятидесяти, а лучше и ста.

— Почему? — Удивился взводный.

— Не исключены провокации! — Отрезал Виктор, нашёл взглядом старшину. — Старшина, давай пройдёмся.

Неторопливой походкой тронулись к митингу, прикидывая, как можно проверить незнакомую толпу. И не находили ответа.

Помощь пришла совершенно неожиданно. Из толпы "социально незрелых", которые на подобных мероприятиях всегда стремятся забиться в последние ряды и обсудить более насущные проблемы, чем речи очередного выступающего, выскочил старый друг капитана Зайцева Колька, с которым они не виделись с той памятной попойки годовалой давности.

— Витя! — Обрадовано взревел Колька. — Живой! — Оглянулся по сторонам и добавил более тихим голосом. — А я думал, тебя уже того…

— Живой, Коля, живой… — Виктор радостно обнимал друга. — На фронте был. Вот и не мог приехать.

— Так война три месяца всего? — Насторожился Колька. — А тебя больше года нет?

— А у нас, Коля, всё время фронт. — Пояснил Виктор. — Если не в одном месте, так в другом…

Колька удовлетворился пояснением. Ведь и раньше капитан Зайцев исчезал на несколько недель, а то и пару месяцев, просто никогда не пропадал на целый год.

— А что тут у вас делается? — Начал осторожные расспросы капитан Зайцев.

— Да, как обычно. — Отмахнулся рукой Колька. — Парторги решили языком почесать. Сорвали с работы, а потом будем в другие дни план нагонять…

— А о чём говорят? — Не унимался Виктор.

— Да, кто же их слушает? — Удивился вопросу его друг. — Несут всякую хрень. Лишь бы "главный рабочий орган" не простаивал.

Ухмыльнулся рядом старшина, оценивая немудрёную шутку работяги о "работниках языка".

— Коля, а скажи мне — чужие в толпе есть? — Виктор продолжал раскручивать ситуацию.

— Чужие? — Колька задумался. — Да, кажись, есть парочка, которых я раньше не видал.

— Где стоят? — Теперь насторожился старшина.

Как и ожидалось, нежданные гости расположились на "галёрке" митинга, правда, не в самых последних рядах. Двое мужичков самой неприметной наружности отирались около стены здания, невдалеке от ближайшего поворота. Профессиональными взглядами окидывали окрестности, старательно делали вид, что подошедшие военные их абсолютно не интересуют.

— Коля, помощь требуется. — Виктор притянул друга к себе и начал тихо объяснять ему, что именно необходимо сделать.

Спустя несколько минут к чужакам вальяжной походкой подошли трое, расположились полукругом, перекрывая тем обзор. Мужички забеспокоились.

— Чего нужно? — Угрюмо бросил один из них.

— А помнишь, на прошлой неделе в "Зинкиной пивнушке" ты мне в глаз засветил. — Начал угрожающим голосом Колька.

— Ты, мужик, меня путаешь с кем-то? — Попытался решить миром "угрюмый". — Я в том месте никогда не был. Да и не знаю я тебя!

— В том-то и дело! — Вмешался второй из Колькиной компании. — Знать никого не знаешь, а с ходу в глаз дал. Разбираться надо!

Виктор краем уха выслушивал эти наезды в стиле замоскворецкой шпаны, пробираясь вперёд и прячась за спины рабочих каждый раз, когда "угрюмому" удавалось метнуть взгляд в его сторону. Старшина же по широкой дуге, расталкивая людей, устремился за спину чужакам.

"Угрюмый" понял, что их вычислили, только когда Виктор выдвинулся из-за спины крайнего из Колькиной компании. Увидел направленный на него ТТ, выхватил из-за пазухи гранату и попытался выдернуть чеку. Но тут на него обрушился тяжкий удар со спины и он сполз по стене, выронив гранату под ноги Виктору. Второй из чужаков был скручен Колькой с друзьями. Быстрый шмон определил наличие у него двух бутылок с бензином.

На их разношерстную компанию уже пялились окружающие. Пробивался через толпу высокий худощавый мужик в потрепанном костюме.

— Что здесь происходит? — Спросил он у Виктора.

— А, Мирошкин. — Растянул губы в довольной усмешке тот дружок Кольки, что мастерски изображал шпану. — Вот помогаем бойцам НКВД диверсантов отлавливать.

— Диверсантов? — Удивился Мирошкин. Но тут его взгляд наткнулся на гранату, лежащую прямо у его ног. Он побледнел и посмотрел на них уже совершенно другим взглядом.

— Капитан государственной безопасности Зайцев. — Представился Виктор. — А вы кто такой?

— Да это секретарь партячейки нашего цеха. — Ответил за Мирошкина Колька. — А поясни нам, Лёня, за каким хером, ты нас сегодня сюда вывел? Уж не под эти ли гранаты?

Народ вокруг них помрачнел, отодвинулся, освобождая круг диаметром метра три. Негромким шёпотом передние ряды передавали последующим о том, что произошло. Вскоре новость достигла самых удалённых и толпа грозно замолчала.

— Самохин, ты же знаешь, что я это не решаю. — Отрезвил Мирошкин Кольку. — Браверманн мне приказал, вот я вас сюда и привёл.

— Давай сюда Браверманна. — Приказал Виктор.

Но выступающий на трибуне парторг уже сам спешил к ним.

— Браверманн Моисей Соломонович, парторг машиностроительного завода. — Представился он Виктору, уяснив, кто перед ним и что от него хотят. — Я ведь, товарищ капитан госбезопасности, сам такие вопросы не решаю. Мне из райкома приказали — я людей и привёл на митинг. А почему сегодня и сюда? Передо мной никто не отчитывался. Сказали, что здесь будет происходить встреча с героями фронтовиками. Вот и всё, что мне известно. Вот, и главный инженер завода товарищ Антипенко подтвердить может.

Находящийся здесь же Антипенко подтвердил получение данного приказа ещё вчера вечером. Потому утром и собрали рабочих сразу у проходной и привели сюда. Вот только обещанных фронтовиков почему-то нет? Они и решили с парторгом, пока те приедут, провести свой митинг. А тут вы?

Виктор удивился простоте и наглости придумки. Действительно, позвонили и приказали. Нижестоящие выполнили. Диверсанты сделали своё дело, обстреляв красноармейцев или забросав их гранатами, как намечалось в данном месте. Если у бойцов не выдержат нервы, а после столкновения с уголовниками не выдержат обязательно, те откроют огонь. И получаем сотни трупов невиноватых ни в чём людей. Для того и оцепление на улицах. И заранее предусмотренные пути отхода для бандитов.

Круто замешано! С кровью, слезами и потрясающей подлостью!

Надо выправлять ситуацию, пока полк подполковника Гаврилова не вышел на улицы в полном составе.

— Кто здесь ещё из руководства завода? — Спросил Виктор.

Вышло ещё восемь человек.

— Вот что товарищи! — Виктор осмотрел их серьёзным взглядом. — У вас есть возможность отвести от себя подозрение в организации этой провокации. Если вы поможете вернуть людей домой.

Руководители посмотрели на него с некоторым удивлением. Что здесь сложного? Вот они люди? Достаточно сказать и они немедленно уйдут.

— Вы меня не поняли, товарищи! — Виктор ещё раз осмотрел их, но среди них не было явно нервничающих, возможно причастных к данной авантюре. — Не только рабочих вашего завода. Но и остальных заводов, которые в данный момент могут оказаться на улице. Вы пойдёте к ним и предупредите, что они должны немедленно покинуть улицы. Вернуться на завод или домой, если туда ближе. На улицах не задерживаться. Скоро войска начнут их прочёсывать и всем, кто будет задержан, придётся доказывать свою невиновность.

— И ещё товарищи! — Остановил он собравшихся уходить людей. — Задание это не только для руководства, но и для всех здесь присутствующих. Если вы сумеете убедить своих знакомых вернуться домой, то, возможно, спасёте их жизни.

Толпа загудела и начала медленно растворятся в окрестных улицах и переулках. Нескольких человек, пытавшихся пройти в сторону оцепления, остановил старшина и развернул в другую сторону.

— Товарищ Браверманн, а вас я прошу остаться! — Остановил Виктор парторга. — Вы хорошо знаете рабочих вашего завода?

— Не всех по имени отчеству, но в лицо могу узнать любого. — Отозвался парторг.

— Вот и прекрасно. — Виктор посмотрел на часы. Бойцы подполковника Гаврилова уже должны были развёртываться в цепь, начиная прочесывать районы города. Стягивать невод должны были приблизительно в районе этого квартала. — Поступаете в моё распоряжение. Будете узнавать своих людей, если они попадут под облаву.

Товарищ Браверманн сдержано кивнул головой, соглашаясь на такую роль. Виктору пришла в голову ещё одна мысль.

— Товарищ парторг, а вы можете найти способ вызвать сюда парторгов других заводов вашего района? — Дождался удивлённого взгляда, и добавил. — Но не через ваш райком!

— Можно попробовать, но полной гарантии дать не могу. — Ответил Браверманн.

— Ну вот и пробуйте! — Напутствовал его Виктор и отправился разворачивать оцепление в другую сторону.

— Витя! — Окликнул его Колька. — Можно нам с тобой?

— Можно! — Отозвался Зайцев. — Помогите старшине, диверсантов конвоировать.

Спустя полминуты вслед нему двинулся старшина, подталкивая перед собой диверсантов. Сбоку их контролировали Колька Самохин и его приятели. Последними шли, что тихо обсуждая, Мирошкин и Браверманн.

Уличный громкоговоритель прохрипел и выплюнул первые звуки.

— Наконец-таки! Ещё полчаса назад их отправили. — Проворчал лейтенант Сидоров, подбросивший идею задействовать сеть радиовещания. — Надо было ещё днём предупреждение через него высказывать!

— Всем? — Вмешался Колька. — В том числе и бандитам?

— Ты думаешь, Самохин, их не предупредили? — Усмехнулся милицейский "опер". — Когда мы утром сюда, с боем, шли, больше пяти десятков положили только одним взводом. А сейчас батальон прочесывал! — Лейтенант кивнул в сторону уголовников. — А их даже меньше! Ушли суки! Значит кто-то предупредил!

Колька замолчал, возразить было нечего. Рупор прокашлялся, умолк ещё раз секунд на тридцать, а затем разразился песней. Примерно это Виктор и требовал, когда отправлял лейтенанта с частью бойцов найди узел радиовещания и расшевелить их там, пусть даже под дулами винтовок.

Вот, только песня была необычной, а ещё странно знакомой. Виктор напряг память и вспомнил. Именно эту песню наяривал на своём аккордеоне боец Петров почти две недели назад, когда Виктор выпроваживал батальонного комиссара Банева из Польши. Пришлось задержаться на аэродроме, пока техники проверяли двигатели транспортника. Вот, боец Петров и решил скрасить ожидание своим концертом. Нужно сказать, что играл он великолепно. Да и пел не намного хуже. Только стеснялся петь, считая, что у него "не очень хорошо выходит". А вот есть у него друг, который так поёт!

Именно тогда Виктор и услышал "Когда мы были на войне!" На вопрос окружающих об авторе, боец замялся, но сказал, что песня старая, казачья, а он только музыку подправил. А песню он в госпитале услышал, старлей артиллерист напел.

Боец исполнил тогда с десяток незнакомых песен, большую часть которых, по его утверждению, ему напели в госпитале.

Но сейчас из репродуктора звучал именно этот голос, да и исполнение было тем же. Выходит, Банев вывозил в тыл не только великолепного гармониста, но и хорошего композитора, раз он сумел написать все эти песни.

Следующей песней была ещё не забытая в народе, несмотря на все старания нынешних деятелей культуры, "Любо братцы, любо". Затем её сменил странный мотив, начинавшийся словами "Отчего так в России берёзы шумят".

Затихли все. Даже уголовники перестали шептаться. Прибежал довольный лейтенант, радостным голосом доложил о выполнении задания. Прислушался к песне.

— Ну вот, я говорил, что песни хорошие. А эти на радиоузле не хотели включать. Всё на какого-то товарища Райзмана ссылались, который категорически запретил передавать подобные песни.

— Это когда же они успели пластинку выпустить? — Высказал Виктор свои сомнения, прикинув прошедшее время.

— А у них, товарищ капитан госбезопасности, не патефон с пластинками, а какой-то другой аппарат. На нём круглая катушка, а на ней плёнка намотанная, как в киноаппарате, но не прозрачная. — Отреагировал на его сомнения лейтенант.

Виктор удивился. Что такое магнитофон, он прекрасно знал. Но обнаружить столь редкое устройство на заштатном радиоузле?

— Лейтенант, а другие катушки с этим устройством были?

— Наверное, товарищ капитан госбезопасности… — Протянул лейтенант.

— Немедленно назад, на этот радиоузел. — Скомандовал Виктор. — Перерыть всё, к чёртовой матери, найти все подобные катушки и изъять. Надеюсь бойцов для контроля оставил?

— Есть, найти и изъять! — Лейтенант вытянулся. — Так точно, товарищ капитан госбезопасности, оставил бойцов, чтобы эти, на радиоузле, передачу не прекратили. — Лейтенант решился задать вопрос. — Товарищ капитан госбезопасности, а эту музыку оставить?

— Оставляй! — Виктор отмахнулся рукой. Ничего страшного от знакомства с парой новых песен он не ожидал. Станет композитор Петров известнее на пару недель раньше, чем ожидалось. Вот и всё. Да народ ухватится за новые песни, что тоже неплохо.

Лейтенант умчался обратно. Петров допел про берёзы. Репродуктор на несколько секунд смолк, чтобы затем выдать новую песню, но уже без музыки.

"Выйду ночью в поле с конём.

Ночкой тёмной тихо пойдём.

Мы пойдём с конём по полю вдвоём,

Мы пойдём с конём по полю вдвоём."

Голос нарастал, пристроился к нему ещё один, затем ещё… Вскоре весь хор перешёл к третьему куплету, старательно выводя: "Я влюблён в тебя Россия, влюблён!"

Звенящая тишина на улице встретила окончание песни.

— Слава тебе господи, дожили! — Раздался голос со стороны рабочих. — Про Россию вспомнили! Глядишь, ещё и русским разрешат называться?

Виктор повернулся. Крестился пожилой токарь с Колькина завода, присоединившийся к ним ещё в начале проверки.

— Да, оно всегда так, Митрич. — Отозвался на его возглас приятель Кольки Лёшка Замятин, так хорошо изображавший шпану. — Как работать или воевать надо, так всегда про русского Ваньку вспоминают! — Лёшка повернулся к Браверманну. — А как заседать, так всё больше Абрамы требуются! Правда, Моисей?

Браверманн поморщился в ответ на это высказывание, глянул по сторонам и добавил:

— Ты, Замятин, потише с языком то! А то донесёт кто-нибудь, проблем потом не оберёшься!

— А кто донесёт? Ты что ли?

— Я не донесу! — Отозвался Браверманн. — И ты это прекрасно знаешь. Но всяких людей вокруг хватает, так что ты поосторожнее с такими утверждениями.

— Ты, Моисей, неплохой мужик. — Продолжил развивать мысль Лёшка. — Оттого мы с тобой и сидим в одной компании.

Виктор присмотрелся. Компания Колькиных сослуживцев была немного навеселе. За спиной Замятина пряталась пустая бутылка, а в руке парторга скрывался стакан, который он, в конце концов, опрокинул в себя, занюхав рукавом.

Виктор покачал головой. На национальности делимся, а привычки у всех одинаковые.

— Но скажи мне, Моисей, ты в каком году в партию вступил? — Замятин направил указательный палец в сторону парторга, немного помолчал и сам себе ответил. — В тридцать пятом! А Мирошкин партейным стал ещё в двадцать восьмом!

Браверманн согласно кивнул головой на это утверждение.

— А кто у нас освобождённый секретарь? — Лёшка покачал пальцем перед лицом парторга. — Ты, товарищ Моисей Соломонович. А Мирошкин как стоял у станка, так и стоит.

Виктор отвлёкся от разговора, который к тому же стал тише, а затем перешёл на какую-то другую тему.

На улице закончили проверку последних двух человек. Одного из них благополучно выпроводили через оцепление. А вот второго, разукрашенного татуировками по всему телу, отправили в компанию уголовников.

Нужно было заканчивать работу в этом месте и перебрасывать бойцов на другой участок. Надо было, хотя бы, напоить чаем добровольных помощников из гражданских лиц. Покормить мальчишку, хотя бы, сухим пайком.

И решить вопрос с уголовниками. Первая злость уже прошла и отправить недрогнувшей рукой их всех к расстрельной стенке, как делал утром, он уже не сможет. А значит нужно искать ближайшую тюрьму, в которую можно будет переместить эту банду для ожидания дальнейшего суда. А ждёт их как минимум "четвертак"! И то, если сумеют доказать, что бесчинствовали на улицах города по глупости и незнанию. А иначе "вышка", от которой не отвертелись их утренние подельники.

Капитан Зайцев повернулся к своим подчинённым и стал отдавать приказания.

Контрразведчик, поначалу, собирался выпроводить их из кабинета, но прочитав предъявленное Андреем удостоверение личного представителя Ставки, только нервно махнул рукой. Черт с вами, оставайтесь — так и читалось в этом жесте.

Сашка, тем временем, приспособил в самом тёмном уголке два стула, на которые они с Андреем и примостились. Присутствовать здесь им было не обязательно, но как говорится "любопытство кошку сгубило". Андрею просто страшно любопытно было посмотреть на человека, который два месяца держал в напряжении руководство института.

"Легендарный и неуловимый" оказался довольно пожилым по здешним меркам мужчиной. Это в двадцать первом веке молодятся до пятидесяти лет, старательно закрашивая седину и разглаживая морщины. Здесь возраст человека не является постыдным недостатком, потому никто его и не прячет. Был "крот" не из научного или инженерного состава, хотя являлся постоянным работником, так как Андрей смог вспомнить его лицо. Всего лишь на всего, один из работяг, задачей которых было обеспечивать работоспособность институтского организма.

Старший лейтенант Ярцев, представлявший контрразведку в этом деле, разложил на столе бумаги из своей папки. Со скучающим видом изучил пропуск "крота". Судя по всему, Ярцев именно такого результата и ожидал, в отличие от Андрея, который предполагал более высокое положение шпиона.

— Левыкин Николай Гаврилович, одна тысяча первого года рождения, уроженец города Ярославля. — Ярцев кинул взгляд в свои бумаги, сверился. — Правильно?

— Правильно, — отозвался допрашиваемый.

— А вот и неправильно! — Отрезал контрразведчик. — По указанному вами адресу гражданин Левыкин никогда не рождался, не жил, и никто его там не знает. Нет никаких записей о данном гражданине в городских и церковных архивах.

Андрей вглядывался в лицо "крота", но ни испуга, ни злости, ни раздражения не усматривал. Наоборот в лице гражданина лжеЛевыкина просматривалось облегчение и непонятная радость.

— Так кто вы такой на самом деле? — Продолжил Ярцев.

— Ладно, слушайте. — Облегчённо вздохнул "крот". — Настоящее моё имя — Левчук Николай Григорьевич. Родился в Киеве в девятьсот первом году. Левыкиным стал в двадцать втором при демобилизации из Красной Армии.

— А подробнее? — Старший лейтенант переложил бумаги перед собой, сверяя слова допрашиваемого со своими сведениями.

— А подробнее долго будет. — Усмехнулся Левыкин, вернее Левчук.

— А нам некуда торопиться. — Ярцев достал пачку папирос придвинул к Левчуку. — Курите?

— Спасибо, не откажусь. — Левчук достал папиросу, прикурил от предложенной зажигалки, сделал первую затяжку, выдохнул дым и зачем-то разогнал его рукой. — Отец мой лавку держал, неплохой доход, по тем временам, получал. Так, что детство у меня сытое было, грех жаловаться. Опять же, шесть классов гимназии закончить успел. Отцу в лавке с малолетства помогал, считать хорошо умел, почитай вся документация на мне была. Живи и радуйся!

Левчук сделал ещё одну глубокую затяжку, усмехнулся и продолжил.

— Всё хорошо было… Пока в начале восемнадцатого "холера" не пришла, неизвестно откуда… За неделю ни матери, ни двух младших сестрёнок не осталось! — Левчук ещё раз усмехнулся. — Отец дня три от горя повыл, а затем в кабак пошёл. Месяца четыре горькую пил, а однажды просто домой не пришёл. Одни говорили, что пьяный с моста упал, другие, что бандиты по пьянке подрезали. Точно не знаю. Только остался при лавке один я из семьи. Оно ничего, справился бы. Да тут компаньон моего отца заявился, Янкель Шнеерзон. И бумаги мне под нос. А там сплошь векселя да закладные.

Левчук покачал головой. Контрразведчик переложил очередной лист, сравнивая добытые ими сведения с рассказом допрашиваемого. А тот продолжил.

— В общем, оказалось, что я не только всё имущество за отцовские долги должен отдать, но и ещё отработать на него для полного погашения долга. Вот так я и оказался при собственной лавке то ли в приказчиках, то ли в работниках. Хотя, тоже жить можно… Если бы Янкель ко мне своего сына не приставил. Официально просил меня за ним присмотреть, а на самом деле Герш его главным соглядатаем был. — Левчук вмял докуренную папиросу в стоящую на столе пепельницу. — Редкостной скотиной был этот самый Герш, не то что отец, хоть и тот не без греха. В первую же неделю записи в тетрадке подчистил и деньги из лавки украл. Думал я не пойму. И так удивлялся, когда я его к стенке припёр этой тетрадкой с его исправлениями. Но одного внушения не хватило. Он и второй, и третий раз так же сделал. На третий я ему просто морду набил без уговоров.

Андрей старательно вслушивался в историю жизни, которую человек, судя по всему, высказывал впервые за долгие годы существования под чужой фамилией.

— На беду Герша, как раз в это время его отец в лавку пожаловал. — Левчук сцепил руки в замок, сложил их на коленях и продолжил свою исповедь. — И сразу ко мне: "За что сына побил?" Я ему эту тетрадку и продемонстрировал. Со всеми комментариями. Откуда его сынок деньги украл, какой строкой это воровство покрыть пытался. Где добавил, где убавил, на разнице чего пытался сыграть. Уж как Янкель разозлился, схватил половую тряпку, да по морде Герша, по морде… Да всё приговаривал: "Не умеешь скрыть — не воруй!" Герша после этого из лавки вон. А Янкель ко мне таким уважением проникся. Я, оказывается, сумел раскрыть старый секрет, разработанный ещё его дедом… До такой степени проникся, что стал уговаривать жениться на его дочери. Долго уговаривал… Почти уговорил…

Левчук взял из лежащий около него пачки ещё одну папиросу, прикурил, теперь от спички, из лежащего там же коробка.

— На беду, или на счастье, кто его знает, петлюровцы очередной погром затеяли. — Продолжил Левчук. — Любили они это дело! Нижним чинам развлечение, руководству прибыль, и не малая. Тех, кто вовремя успел откупиться, как правило, не трогали. Но Янкель жадноват был. Вот и оказался в петле. А я рядышком со скамейкой, на которой он стоял. А сзади мне в шею сабелька упёрта! Докажи, мол, что не жид! — Николай Григорьевич покачал головой. — А жить то хочется — едва восемнадцать исполнилось. Посмотрел я на небо, на ближайшие церковные купола перекрестился и… скамеечку то потянул!

Левчук отряхнул пепел. Контрразведчик сделал пометку в своих бумагах, вопросительно глянул на допрашиваемого. Тот продолжил.

— Так я у Петлюры оказался. Выдали мне гимнастёрку, папаху, шинель, ржавую саблю и "манлихер" австрийский. Определили в "сичевые стрельцы". В строю я, правда, недолго простоял. Узнали, что грамотный и в писаря определили. Началась моя служба "вильной и незалежной". Из Киева нас скоро Красная Армия попёрла. Начали по Украине метаться. Сегодня здесь, завтра там, послезавтра вообще в Галиции оказались. Там с поляками и сговорились. Вместе с ними обратно в Киев вернулись в мае двадцатого. Тут, на мою беду, и подвернулся мне тот офицерик, которого до сих пор недобрым словом вспоминаю. По-русски чище меня разговаривал… "А не желаешь ли, Коля, деньжат заработать?" Как не желаю?… Тем более, лавку на что-то открывать надо, от прежнего богатства один дым остался. Вот и подмахнул я согласие на работу с "дефензивой". Думал поляки надолго, а их через месяц попёрли до самой Варшавы. Ну и мы вместе с ними…

Левчук загасил в пепельнице очередной окурок, хотел взять ещё одну папиросу, но передумал.

— Под Ровно мы в плен попали. Куренного вместе с остальной старшИной, само собой, в ближайший овраг отвели. А нас построили в рядок лицом к этому оврагу. Вышел перед строем комиссар и спрашивает: "Кто желает делу мировой революции послужить?" А сам маузером в сторону оврага показывает… Естественно, все захотели… Так я бойцом Красной Армии стал… При зачислении в полк первый раз фамилию поменял — назвался Левченко… Здесь мне тоже повезло. Стали выяснять, кто кем у Петлюры был. Ну, я и сказал, что писарь. Поставили писарем батальона. Вместе с этим батальоном я почти до Львова дошёл. Потом через Сиваш переправлялись, когда Крым брали. После за Махно по Таврии гонялись. Всего и не упомнишь…

Левчук, всё-таки, взял ещё одну папиросу.

— В начале двадцать второго я под демобилизацию попал. Сам себе документы выписывал, так как, по-прежнему, писарем был. Ну и написал себе новую фамилию, заодно и отчество поменял. Так я Левыкиным Николаем Гавриловичем стал… Батальонный в те дни в запое был. Ну, я утречком к нему и пожаловал. В одной руке стакан с самогонкой на опохмел, а в другой мои бумаги… Он стакан опрокинул и подмахнул не глядя, что я ему принёс…

Старший Лейтенант Ярцев сделал очередную пометку в своих бумагах.

— В Киев возвращаться я побоялся. — Продолжил свой рассказ Левчук. — Подался в Москву. Как бывшему красноармейцу помогли на работу устроиться. Потом выучился на электромонтёра. Семью завёл, дети появились… Жизнь в очередной раз наладилась… Живи и радуйся… Дома порядок, на работе с уважением относятся, даже на доску почёта попал… Да видно, судьба моя такая — за старые грехи расплачиваться. Каждый раз всё ломается…

Николай Григорьевич отложил так и не закуренную папиросу.

— В июле прошлого года меня, как передовика производства, на работу в ваш институт направили. А уже в начале сентября пришлось мне на улице с Гершем Шнеерзоном столкнуться. Я его поначалу и не узнал, за иностранца принял. А он ко мне с улыбочкой, гаденькой такой. Здравствуй, говорит, Коля. Пришло, говорит, время за папаню моего, тобою повешенного, расплачиваться… Я то его сразу послал открытым текстом. А он усмехнулся и говорит: "От меня, Коленька, ты можешь избавиться. А вот от других свидетелей своего прошлого навряд ли". И протягивает мне фотографию той расписки, что я в двадцатом "дефензиве" давал. — Левчук зло хлопнул ладонью по колену. — Двадцать лет прошло, а эта поганая бумажка так никуда и не делась!

Николай Григорьевич схватил отложенную папиросу, прикурил, сломав две спички, нервно втянул дым, выдохнул и продолжил.

— В общем, припёрли меня к стенке. Мне то самому не страшно и в тюрьму попасть. Детей жалко стало! Они то в чём виноваты? — Левчук сделал продолжительную паузу. — Дал я согласие на них работать, только на этот раз умнее был — никаких бумажек не подписывал.

— На кого — на них? — Вмешался в его исповедь следователь.

— Точно не знаю. — Левчук сделал неопределённый жест рукой. — Герш, конечно, не сам по себе был. Прикрывался поляками, но они, ведь, давно под англичанами ходят. А теперь под немцами… Но тогда, наверное, англичане были. А, может, ещё кто-нибудь? Кто Гершу заплатить сумел.

— Продолжайте. — Сказал Ярцев.

— Начали с меня всякую информацию требовать. Над чем институт работает? Что уже успели изобрести? Сколько работников? Кто руководитель конкретных исследований? Даже, как лаборатории называются?

— Ну, а вы?

— А что я? — Левчук усмехнулся. — Ну, что обычный электромонтёр знать может? Как лаборатории называются? Первая, вторая, третья и так далее… Как руководителей зовут? Так то в газетах прочитать можно. Сколько работников? А как я их сосчитаю?

Андрей улыбнулся. А электромонтёр Левчук не так прост, как старается показаться.

— В конце концов, у них там сообразили что к чему, и стали более понятные вопросы задавать. Какое напряжение в какую лабораторию подают? Сколько электричества институт потребляет? Какова мощность дежурного генератора? Как часто профилактику оборудования проводят? Где распределительные щиты стоят и как их надёжнее всего из строя вывести?

Андрей насторожился. По этим сведениям можно составить общее представление о задачах института и даже выделить некоторые частности.

— И что вы ответили? — Поинтересовался контрразведчик.

— На те вопросы, которые они в другом месте проверить могут, ответы правдивые дал. А на всё остальное насочинял, как только мог! Пусть разбираются, с какого конца эти сведения разматывать!

— Почему подали дезинформацию? — Ярцев стал проявлять волнение.

— Потому что ненавижу этих тварей! — Взорвался Левчук. — Потому что они мне жизнь поломали!

Николай Григорьевич нервно вмял в пепельницу давно погасшую папиросу.

— А неделю назад они мне новое задание дали. Отключить пульты управления охраной в случае нападения на институт. А если это сделать не удастся, то постараться уничтожить хранилище секретных документов.

— Откуда им известно о пультах? — Превратился во внимание Ярцев.

— Об установке пультов они узнали откуда-то ещё… А подробности я им рассказывал.

Сашка толкнул Андрея под бок. Идею поместить на пульт кнопку уничтожения хранилища секретной документации, предложил как раз Сашка. О том, что кнопка эта недействующая, знало так мало людей, что относились к ней с полной серьёзностью. Настоящий пульт управления находился в бункере профессора Берга и активировать его можно было только двумя ключами, самого профессора и Андрея. Или Сашки, у которого был дубликат Андреева ключа.

— Вы понимали какой вред могли принести, приводя в действие механизм уничтожения. — Ярцев сделал очередную пометку в своих бумагах.

— Да не было бы никакого вреда! — Левчук поймал удивлённые взгляды окружающих и поторопился пояснить. — Я этот пульт отключил ещё три дня назад.

— Как отключили? В самом пульте? — Вмешался Сашка.

Андрей переглянулся с Сашкой. Никаких видимых изменений в пульте они не обнаружили, когда перекоммутировали провода в нём.

— Нет. Я в ваших ящиках ничего не понимаю. — Левчук повернулся в их угол. — На стене в распределительном щитке отключил.

— А как вы узнали, какие именно провода отключать? — Спросил Ярцев.

— Я же электромонтёр! — Удивился Левчук. — Я же сам разводку от пультов делал!

Сашка покачал головой. Оставалось только радоваться, что при проектировании они предусмотрели несколько дополнительных проводов, обозначенных на схеме, как резервное питание. А не то этот умелец и их сигнализацию мог бы отключить.

Придя к логическому завершению своего рассказа, Николай Григорьевич поник плечами, опустил голову, уставился пустым взглядом в пол. Андрею вдруг стало жалко этого мужика с такой нелёгкой судьбой.

— Как к вам лучше обращаться? Николай Григорьевич или Николай Гаврилович? — Спросил контрразведчик.

— Лучше Гаврилович. — Отозвался Левчук. — Привык уже за двадцать лет.

— Ну что же, Николай Гаврилович, у меня к вам есть одно предложение. — Видя как вскинулся с надеждой допрашиваемый, Ярцев продолжил. — Я хочу предложить вам нейтрализовать причинённый вами вред. И помочь нашей стране в борьбе с её врагами…

Андрей толкнул Сашку в бок. Они тихо поднялись и двинулись к выходу.