Летний шторм

31 августа 1941 года Москва

Виктор отодвинул очередную папку, отбросил голову назад, прикрыл глаза, стремясь восстановить душевное равновесие.

Получалось плохо!

Нельзя заставлять человека столь резко перебрасывать себя от решения одной проблемы к другой, тем более, так сильно различающимся.

Виктор помассировал виски, приводя организм в состояние тупого ожидания очередной порции нежданной информации. К великой радости, ничего нового не принесли.

Стоило отметить этот маленький праздник незапланированным стаканом чая, который ожидал его реакции уже более пяти минут.

Удалось отхлебнуть пару глотков ароматного напитка до того времени, когда затрещал звонок телефона, сообщая, что кому-то из вышестоящих понадобился старший майор госбезопасности Зайцев.

— Старший майор госбезопасности Зайцев у телефона. — Отрапортовал он, уже догадываясь, кто на том конце провода.

— Ну, как продвигается наша работа, старший майор. — Донесся голос наркома.

— Пока результатов нет. Есть пара подозрительных моментов, но они не идут ни в какое сравнение с делом батальонного комиссара Банева.

— Может и лучше, что результатов нет. — Заметил Берия. — Нам и одного пришельца за глаза. — Странно хмыкнул и добавил. — Кстати, он уже не батальонный, а полковой комиссар.

— Вот как? — Отреагировал Виктор.

— А ты думал, только тебе одному через звание прыгать. — Съязвил нарком.

Виктор промолчал. Сказать было нечего. Полторы недели назад он ещё не успел привыкнуть к своему новому званию майора госбезопасности, даже четвёртую шпалу на петлицы не удалось прикрепить, как наутро его огорошили сообщением, что СТАРШЕГО МАЙОРА госбезопасности Зайцева требуют в кабинет наркома.

Сослуживцы странно посмотрели на бывшего капитана, которого больше года носило по просторам Советского Союза. И, вот, не успел вернуться в родной отдел, как немедленно переводится в другое место. Вечером намекает, что получил следующее звание майора госбезопасности, а утром он уже в генералах ходит.

А у Виктора похолодело между лопаток. Такой быстрый взлёт часто расстрельной стенкой заканчивался. И с чего бы наркому менять своё вчерашнее решение?

В кабинете Берии его ожидал, кроме самого хозяина кабинета, также и один из секретарей наркома.

— Вот такие дела Зайцев. — Берия протёр пенсне. — Передаёшь всю информацию по своей работе за последний год капитану Гладышеву. Он вместо тебя будет заниматься деятельностью вашей группы в Польше. — Видя в глазах подчинённого невысказанный вопрос, нарком добавил. — А тебе поручается новое дело. Будешь в непосредственном моём подчинении. Займёшься новым делом. Подробности потом. А пока ознакомься.

Нарком протянул Виктору приказ о присвоении ему звания майора госбезопасности, на котором рукой САМОГО ВОЖДЯ было добавлено: "Старшего майора госбезопасности!" И стояла подпись.

Виктор почувствовал, как мгновенно пересохло горло. Лестно, что тебе оказали такое доверие, но если ты не сумеешь его оправдать! Даже думать об этом не хочется!

Проявил себя секретарь. Протянул ему конверт, какие-то бумаги: "Распишитесь, товарищ старший майор госбезопасности". Виктор машинально подмахнул в указанных местах, проводил взглядом уходящего секретаря. И только потом обратил внимание на конверт.

— Открывай, не бойся. — Бросил ему нарком.

В конверте оказались новые петлицы с ромбами старшего майора госбезопасности, удостоверение личности на его имя, орден "Красной звезды", который у него отрывали при аресте в прошлом году. А также орден "Красного знамени" и недавно введённый орден "Отечественной войны".

— Бери, не сомневайся! — Подтвердил реальность ситуации нарком. — Всё твоё! За вчерашний день потом получишь.

— Служу трудовому народу! — Старший майор госбезопасности Зайцев старательно вытянулся по стойке смирно.

— А теперь к делу! — Берия кивнул на стул напротив себя. — Дали тебе всё это, товарищ Зайцев, не просто так. А в надежде, что ты оправдаешь оказанное тебе доверие. — Берия вытащил из своего стола несколько папок. — Здесь информация, с которой тебе нужно ознакомиться. А также приказ о создании особого Аналитического отдела, он же отдел по изучению перспективных разработок. А трудность твоей работы будет в том, в этом отделе должно быть как можно меньше народу. Только те, без кого, ну, никак не обойтись!

Берия подтолкнул папки к бывшему капитану Зайцеву.

— Пока больше ничего сказать не могу. Забирай информацию и отправляйся работать. Твой новый кабинет тебе покажут.

Виктор поднялся, взял документы и двинулся к выходу. В коридоре его ожидал давешний секретарь, недолгим путём привёл к двери кабинета, на которой сейчас красовался только след от ранее висевшей там таблички. Кажется, и в самом их ведомстве нашлось, кого притянуть к ответу за вчерашний мятеж.

Впрочем, это только начало. Три года назад тоже начиналось с единичных арестов. А потом пошло. Кто-то кому-то кум, сват, брат, а родственников в этих стенах хватало, несмотря на официальный запрет, действующий ещё с середины двадцатых годов. Кто-то дружил и вместе пил водку. Кто-то любил поговорить и вякал языком, не думая, что говорит и кому говорит. Кого-то специально оговорили, мстя врагу, или расчищая себе место на служебной лестнице. Всякое было тогда и, вполне возможно, произойдёт сейчас.

Только лишь, в отличие от прошлых лет большинство арестованных, и не только из этих стен, отправится не под расстрел или на лесоповал, а на формирование штрафных рот и батальонов. Кроме тех, у кого хватит ума сбежать на фронт добровольцем, не дожидаясь ареста. По крайней мере, Верховный дал указание разрешать такой исход событий, при незначительной вине подозреваемого.

Виктор не стал забивать себе голову долгим рассуждением над судьбой своего предшественника по кабинету. Будет желание и время, узнает, кто здесь находился до него. А если нет, то нет. Его задача самому не угодить под арест. А для этого надо оправдать присвоенное вне очереди столь высокое звание.

Он открыл первую папку и углубился в чтение…

То, что он прочитал тогда, держало его в напряжении до сих пор. И нарком это чувствовал.

— Значит так, старший майор госбезопасности. Сегодня к трём часам дня ты у меня со всеми сделанными тобой выводами и наработками. — Берия немного помолчал и добавил. — А к пяти часам отправишься со мной в одно место. И запомни, сегодняшний визит очень важен для всей остальной работы. Ясно!

— Так точно, товарищ нарком! — Бодро отчитался Виктор. — Есть явиться с докладом.

Нарком положил трубку. Виктор облечено вздохнул, поправил воротник, отхлебнул ещё один глоток уже остывшего чая. Придвинул к себе очередной листок бумаги, знакомясь с докладом далёкого сержанта, находящегося на Урале. Сержант сообщал о наблюдении странных светящихся шаров, которые по какой-то неясной причине кружили над вновь строящимся танковым заводом в Нижнем Тагиле, вместо того, чтобы просто улететь по ветру, как положено шаровой молнии.

Виктор отложил листок в стопку таких же, или подобных, докладов с других мест. Это, конечно, необычно, но мало похоже на то, как появился в этом мире полковой комиссар Банев. Этот, всё-таки, на самолёте прилетел. Доклад об осмотре и изучении самолёта был в третьей папке, врученной наркомом старшему майору Зайцеву в первый день его работы в новой должности.

Виктор допил окончательно остывший чай. Придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся сортировать свои впечатления и выводы, распределяя их по степени важности. Иногда отрывался, придвигал к себе то, самое первое и важное дело, с которого он и начал новое знакомство с батальонным ещё комиссаром Баневым.

Первая папка содержала несколько исписанных карандашом листов, в которых комиссар пересказывал свою биографию. Виктор тогда принял за обычную описку дату рождения, по инерции прочёл до фразы о родителях. Остановился, перешёл к началу и вновь проштудировал всю информацию, старательно вглядываясь в начертание каждой буквы и цифры. Прочёл заново первую страницу, достал папиросы и нервно закурил.

Вот, оно оказывается как? То-то комиссар ему необычным показался ещё в первую их встречу. Да и потом вёл себя излишне неестественно для советского командира. Виктор тогда эту странность списал на высокопоставленное происхождение — имеет родственников в верхах, вот и ведёт себя так вольно.

А всё оказалось намного сложнее!

К концу первого дня старшему майору Зайцеву едва удалось ознакомиться с первыми четырьмя папками, выданными ему наркомом. А материал там был занятный. Первая папка, кроме биографии, включала краткий доклад об истории мира комиссара Банева, написанная по-прежнему его рукой. Ход истории того мира Виктору крайне не понравился и он решил, что приложит максимум усилий, чтобы его СССР избежал всёго того, что произошло с Советским Союзом у комиссара. Если для этого придётся применять всю строгость законов, он с радостью это сделает.

Во второй папке комиссар Банев довольно подробно анализировал ход войны с Германией, случившейся в его мире. Этот материал не понравился Виктору ещё больше. Но невольно возникала радость, что ничего из напророченного пришёльцем из другого времени так и не произошло. Наоборот, инициативу в этой войне взяла Красная Армия. И пусть не всё ещё у бойцов и командиров этой армии получается, но в конечной победе ни сам старший майор Зайцев, ни никто из его друзей и знакомых, ни любой человек, встреченный на московских улицах, не сомневаются.

Победа непременно будет за нами.

Третья папка, как уже было сказано, содержала материал об изучении самолёта, находящейся в нём аппаратуры, документов, предъявленных комиссаром, как важнейшего доказательства его происхождения из другого мира. И самое главное, мира более позднего по времени. Этот материал уже был напечатан, но, как предупреждал гриф секретности, только в двух экземплярах. А историю, рассказанную самим комиссаром, даже не решились размножить. Может быть, у Верховного и наркома и есть копии, но в его руках побывал самый настоящий подлинник. Наверное, для того, чтобы убедить старшего майора Зайцева в исключительной важности того дела, к которому его решили подключить.

Был в третьей папке и подробный психологический портрет комиссара Банева, дополняющий выводы комиссии. Ибо, из исследований психологов следовало, что данный человек родился не в СССР и, даже, не в бывшей России. А в каком-то другом месте, аналога которому исследователи подобрать не могут.

Второй по важности, была всё-таки папка четвёртая, где пришелец из другого мира анализировал, как ускорить развитие Советского Союза, на что нужно обращать самое пристальное внимание, а что является тупиковыми путями развития, приведшими в его мире к краху. Здесь же описывались и самые важные научно-технические достижения передовых стран мира комиссара Банева.

Хотя, никаким комиссаром он там, естественно, не был. А являлся самым обычным инженером.

Следующие дни ушли не перелопачивание огромного вороха всякого информационного мусора, который не вписывался в привычные рамки объяснения происходящих событий. Были тут и сообщения о необычных явлениях, вроде огненных шаров различной формы, которые с началом войны встречались всё чаще. Были и рассказы об особых умениях разных людей, которые трудно было объяснить с точки зрения рядового человека. Встречались пересказы откровений предсказателей и, даже, обыкновенных сумасшедших. Хотя, пару недель назад старший майор Зайцев любое предположение о возможности прихода из чужого мира и времени отнёс бы к бреду сумасшедшего.

Впрочем, было одно отличие. Ни один из этих рассказов не создавал целостной картины, наблюдавшейся у Банева. Так, нелепые отрывки, некоторые из которых необходимо перепроверить, а большую часть можно сразу отправлять в мусорную корзину, как не содержащие никакого рационального зерна.

Задачей старшего майора госбезопасности Зайцева как раз и являлась сортировка этого информационного мусора по степени важности и достоверности.

Виктор посмотрел на часы. Время летит вперёд, как курьерский поезд. Нужно выпросить у наркома помощников. Есть же те, кто занимался этим делом до него. Кто-то изучал самолёт и, самое важное, документы, наблюдал комиссара Банева, выискивая в нём черты необычности. Кто-то просто работал с ним всё это время. Необходимо хотя бы часть из них выпросить себе в помощь.

Виктор отметил это очередным пунктом своих выводов и перешёл к следующей строке.

Время в тюрьме течёт медленно. Нужно признать, что это одна из главных задач тюремного заключения — убедить арестанта, что он провёл в этих стенах целую вечность. Генералу Ровецкому порой казалось, что пробыл он в своей камере не менее полугода, но упрямый календарь, который ему почему-то выдали, сообщал, что с момента капитуляции польско-немецкого гарнизона Варшавы прошло чуть более месяца.

Генерал перевернул страницу. Благо, хоть, читать не запрещали, но принесли ему только Библию, мотивируя свой выбор тем, что никаких других книг на польском языке в тюремной библиотеке нет. Если не считать сочинений Маркса и Энгельса. "Если пан генерал желает, то ему немедленно их доставят?" Пан генерал не пожелал, предпочитая штудировать уже изрядно подзабытые религиозные предания древности.

Но сегодня не шло и чтение. Завтра первое сентября. Вторая годовщина начала войны. Генерал пытался определиться с тем, что же они всё-таки сделали неправильно. Вернее, с тем, что сделали неправильно в Варшаве? Ибо, у полковника Ровецкого никаких реальных шансов повлиять на политику правительства не было в принципе. Что может сделать командир бригады, пусть и особой — второй Варшавской танковой. Тем более, что реальная сила польских танков оказалась намного меньше того, что ожидало командование в Варшаве. Весь недолгий месяц войны ему пришлось только прорывать окружения и нести потери. И ни одного геройского разгрома противника, которые виделись до войны стратегам из генерального штаба. Обидно, но его вины здесь нет. Он сделал всё, что от него зависело. Просто противник, оказался сильнее, чем они думали.

А союзники так и не решились начать войну. Было много приветственных слов и горячих обещаний, но, к сожалению, не было дела.

В коридоре раздались шаги. Генерал удивлённо посмотрел на часы. Для обхода рановато? Шаги замерли около его двери. Удивление нарастало. До прогулки ещё целых четыре часа, а никуда больше его не выводили. После первого формального допроса, практически повторяющего тот, которому его подвергли в штабе десятой армии красных, никто не пытался выведать у него никаких тайн. Поначалу любые шаги в коридоре заставляли его напрягаться в ожидании, что сейчас его потащат на допрос. Но время шло, проходили дни и недели, а о его существовании забыли. Нет, караульные исправно несли свою службу, оглядывая через окошко внутренности его камеры, строго вовремя приносили еду, строго вовремя выводили на прогулку в каменный мешок прогулочного дворика. Вот только, никто не спешил выведывать у него планы польского командования, никто не требовал предать своих друзей по борьбе, никто не выламывал рук и не бил по зубам, выпытывая неведомые тайны. Складывалось впечатление, что бывший командующий Армии Крайовой большевистскому руководству просто не интересен.

В дверях заскрипел ключ. Генерал приподнялся из-за стола в тревожном ожидании. Медленно отползла в сторону дверь, из коридора раздалось: "Заключённый Ровецкий на выход".

Генерал сложил руки за спиной и двинулся к выходу.

Нужный кабинет оказался недалеко. Его завели внутрь, оставили около двери. Генерал присмотрелся к человеку, сидящему у стола. Тот что-то старательно писал, не обращая на заключённого никакого внимания. Генерал внутренне усмехнулся — эту науку им тоже преподавали в своё время. Нужно убедить заключённого, что он никто и ничто, никому не нужен, что тратят на него драгоценное время, заранее сожалея об этом. Генерал приготовился ждать. Но следователь быстро оторвался от своих бумажек, бросил по-польски: "Проходите, пан генерал, садитесь".

Генерал Ровецкий присел на табурет, находящийся перед столом следователя, ожидая продолжения беседы, которая началась в столь неожиданном для него ключе. Не "заключенный", а "пан генерал". Наверное, большевикам понадобилось от него что-то особенное, раз они от долгого молчания перешли к столь вежливой манере беседы.

Но энкавэдешник опять замолчал, дописывая свои бумаги. Прошло ещё минут пять, прежде чем он оторвал взгляд от своих записей и посмотрел на заключённого.

— Извините, очень много работы. — Следователь потёр глаза, перевёл их от поверхности стола к пыльному окну, которое не смогли прояснить даже прорывающиеся сквозь плотную пелену облаков солнечные лучи.

Генерал задумался. Что-то очень серьезное произошло в России, если большевики работают в воскресенье. Пусть они и известные безбожники, и обходят божьи храмы стороной, но выходные соблюдают даже они. Задним планом пришла мысль, что говорит с ним энкавэдешник по-польски, причём, совсем без акцента.

— Вы поляк? — Спросил генерал.

— Нет, я литовец. — Отозвался следователь.

— И давно служите большевикам? — Продолжил генерал Ровецкий, чувствуя, как разгорается в груди жар неприязни к этому чекисту.

— Давно! — Тот бросил на генерала насмешливый взгляд. — С двадцатого года. С тех самых пор, как ваши бравые жолнежи вошли в Вильно. И повесили моего отца за то, что он отказался говорить по-польски.

— Я не участвовал в том походе!

— Я знаю. — Устало отозвался следователь и вновь углубился в свои бумаги.

— И чего вы от меня хотите? — Не выдержал пытки ожиданием генерал Ровецкий.

— Я от вас? — Поднял взгляд энкавэдешник. — Ничего!

— А зачем я здесь? — Начал закипать генерал.

— С вами хотел поговорить один ваш бывший товарищ. Он скоро подойдёт. — Бросил ему следователь и опять углубился в свои записи.

Генерал Ровецкий задумался. Никаких знакомых, которые могли служить в НКВД, у него не было. По крайней мере, по его сведениям. Нарастало удивление.

Но опять скрипнула дверь, и в кабинет вошёл ещё один человек. Был этот человек генералу Ровецкому знаком, но что-то мешало окончательно определиться с личностью вошедшего. Всё стало ясно, когда он прошёл к столу в полосу мутного дневного света.

— Анджей, это ты? — Выдохнул генерал. — Но что за странный вид?

Вошедший окинул себя взглядом, поправил китель и конфедератку.

— А что в нём странного, пан генерал?

— Но это не польская форма! — Возмутился генерал Ровецкий.

— Ну, почему же, Стефан. — Отбросил ненужную субординацию посетитель. — Это форма польского корпуса генерала Берлинга, в котором я занимаю должность заместителя начальника контрразведки.

Генерал похолодел. Кажется, это не шутка, как показалось ему вначале. Пригляделся. Основа формы подполковника Витковского несомненно польская. По крайней мере, конфедератка осталась без изменений, да и польский "Белый орёл" всё также красовался на ней. Сходным был и покрой кителя. А вот погоны очень сильно напоминали те, которые носила, в своё время, царская армия. Основу оставили польскую, но размер и расположение звёздочек поменяли, копируя погоны обер-офицеров российской царской армии. Генерал Ровецкий поморщился.

— А ты, Стефан, предпочитаешь увидеть немецкие знаки различия или австрийские. — Нехорошо усмехнулся Витковский.

— И какое у тебя звание? — Отозвался Ровецкий.

— Полковник Польской Народной армии.

— И чем тебя купили большевики? — Продолжал демонстрировать своё презрение генерал.

— Тем, что не убивали ни моих сыновей, ни мою дочь! — Голос Витковского стал наливаться злостью.

— Разве Стася погибла? — Удивился Ровецкий.

— Да! И убивали её долго и мучительно! — Полковник Витковский снял свою конфедератку и положил на стол следователя. — И убивали её поляки!

Генерал Ровецкий вздрогнул, оценивая всё напряжение этой фразы. Чего там такого произошло, что даже "стальной Анджей" сломался. Офицер без страха и упрёка, относительно спокойно выдержавший сообщение о гибели троих своих сыновей в битве под Варшавой.

Полковник, тем временем, присел на стол следователя, для чего тому пришлось подвинуть свои бумаги, но видимого неудовольствия энкавэдешник не высказал. Генерал Ровецкий поразился степени влияния своего знакомого на спецслужбы основного противника.

Пусть сам генерал и не определился, как ему относится к Красной Армии, вошедшей на территорию Восточной Польши спустя две с половиной недели после начала войны с Германией.

Но, по крайней мере, лондонское эмигрантское правительство объявило Советский Союз своим основным врагом, отодвинув решение всех спорных вопросов с Германией до лучших времён.

Хотя, было много вопросов со стороны низовых исполнителей, несколько неясных попыток ответить на них, некоторое количество дурацких идей, в которых предлагалось воевать только против немцев. И многое другое, что никак не укладывалось в рамки политики эмигрантского правительства Польской республики, обосновавшегося в Лондоне. И в последнее время, всё больше и больше, проявлявшего странную предрасположенность к немецкому варианту решения проблем.

— Я сожалею. — Высказал соболезнование генерал Ровецкий. Немного подумал и добавил главный вопрос, возникший у него в голове. — Но, что ты хочешь от меня?

— Стефан, до меня дошли слухи, что ты принимал участие в одном очень важном совещании, имевшим место 3 июля этого года в предместьях Варшавы. — Полковник сделал паузу. — Мне хочется знать — так ли это?

— Меня там не было. — Твёрдо ответил Ровецкий. — Я в это время собирал наши отряды на севере, около прусской границы.

— Но тебе известно об этом совещании? — Сделал выводы Витковский.

— Да я знаю, что его собирали. — Генерал поколебался несколько секунд. — И даже догадываюсь, почему ты об этом спрашиваешь? Но меня там не было! И никакой ответственности за то, что там решили, я нести не хочу.

— Очень хорошо, Стефан, что ты не стал отнекиваться полным незнанием. — Витковский усмехнулся. — Я, ведь, знаю, что с решениями тебя знакомили.

— Уверяю тебя, Анджей, что я был категорически против. — Заволновался генерал Ровецкий. — Тем более, мне и в голову не могло придти, что подобные методы будут применять против кого-либо из нас. Речь шла о борьбе с коммунистами и теми, кто им сочувствует.

— А в итоге замучили мою дочь! — Полковник Витковский заскрипел зубами. — Стефан, я хочу знать — кто принимал это решение?

— Насколько я знаю, это была инициатива маршала Рыдз-Смиглы и генерала Сикорского. — Ответил ему генерал. — Остальных просто поставили в известность и потребовали принять это решение.

— А кто там был ещё?

Генерал Ровецкий пожал плечами и перечислил ещё несколько фамилий. На каждую из них полковник Витковский только кивал головой, давая понять, что прекрасно запомнил всё, что ему говорят.

— Но зачем тебе это, Анджей? — Поинтересовался Ровецкий.

— Мне кажется, что эти люди должны ответить за смерть моей дочери. — Отозвался Витковский.

— Полковник, вы сошли с ума! — Ужаснулся генерал. — Никто из них не имел в виду вашу дочь! Ищите тех, кто непосредственно принимал решение о её смерти.

— Этих людей уже нет! — Витковский приподнялся со стола.

— И тебе мало этого? — Генерал всё ещё взывал к благоразумию своего бывшего товарища.

— Мало! — Взорвался полковник. — Я хочу, что бы подохли все, кто додумался до таких методов воздействия на своих соотечественников. — Витковский сделал несколько вдохов, успокоился. — А наш разлюбезный маршал должен мне ответить за гибель моих сыновей, которые полегли под Варшавой в тот момент, когда он убегал в Румынию.

Полковник двинулся к выходу.

— Анджей, ты сошёл с ума! — Бросил ему вслед генерал.

— Я знаю! — Полковник Витковский повернулся в его сторону. — Кстати, пан генерал, если вы тоже имеете отношение к этому решению, то вам лучше не покидать это заведение!

Полковник надел конфедератку и вышел из кабинета.

— Уведите меня! — Генерал повернулся к следователю НКВД.

Тот кивнул головой, нажал кнопку на краю стола. Вскоре показался боец конвоя. Генерал поднялся и двинулся к выходу.

Андрей отложил ручку. Ну что же, этот вариант намного лучше предыдущих. Конечно, ещё не шедевр, но паста уже не течёт сама по себе, оставляя мелкие кляксы по всему пути следования шарика. И не застывает намертво, блокируя шарик, хотя приходится прикладывать изрядное усилие, чтобы написать слово. Андрей взял ставший привычным за это время карандаш. Писать им намного легче, чем очередным изделием химиков, которым ГКО дал задание разработать шариковую ручку. Конечно, Андрею ещё не нравится, но данный вариант уже можно использовать на практике. Пока мелкой партией разослать по фронтам для всестороннего исследования достоинств и недостатков. А потом уже исправлять найденные недостатки.

Писать перьевой ручкой Андрей так и не научился. Вернее не прилагал усилий к обучению. Расписываться получалось, а всё остальное можно и карандашом накидать, передав потом секретарю для обработки.

Хотя данный документ предназначен только для ограниченного круга лиц. Самого Андрея, наркома Берии, ну и разумеется, Верховного. Конечно, кто-то ещё имеет право знакомства с данной информацией, но Андрей не стремился узнать этих людей. Хватало и другой работы. Вот когда станет посвободней, тогда можно будет отвлечься на удовлетворение любопытства данных индивидуумов.

Сегодняшний день пришлось потратить на очередной анализ различий исторических событий данного мира и того, в котором Андрею удалось родиться и провести более тридцати лет своей жизни. Там остался сын и родители. Иногда хватала тоска при мысли о том, что он никогда их не увидит. Спасала работа, которая позволяла забыться. Выручали товарищи по работе. Дарили подобие семейного уюта родители инженер-капитана Егорцева. Полина Ивановна, Сашкина мать, искренне считала Андрея ещё одним членом своей семьи и, даже, называла его сыном, несмотря на то, что была старше Андрея всего на какой-то десяток лет. Илья Петрович, отец семейства, не возражал против такой постановки вопроса, искренне надеясь, что вхождение в их семью ещё одного человека благотворно повлияет на судьбу сына, который пошёл вверх по служебной лестнице. И на дочь, которой удалось стать известной певицей, благодаря помощи Андрея. Не возражал против Андрея и самый младший — Алёшка, учащийся одной из многочисленных московских школ. И даже стал лучше учиться, обращая, прежде всего, внимание на точные науки — математику и физику. У родителей возникала надежда, что старшие — Андрей с Сашкой — сумеют вывести младшего на научную стезю.

Появление Ирины в жизни Андрея Полина Ивановна восприняла с искренней радостью. Считала, что данный пример подействует на Сашку, которому, по мнению родителей, пора остепениться — двадцать пять лет уже. Назначенной на конец месяца свадьбы ждали с нетерпением, готовились к ней так, словно и вправду собственного сына женили. Правда, их пришлось ограничить в желании пригласить на это мероприятие всех родственников и друзей. Они с Сашкой отговорились невозможностью уместить всех в квартире Андрея, да тяжёлым военным временем. "Как бы люди не обиделись, что кто-то радуется в такой момент". Илья Петрович только махнул рукой, давая своё согласие. Действительно, в их цеху уже две похоронки получили. Не до радостей сейчас.

А Андрей мучительно соображал, стоит ли сообщать об обещанном визите Верховного. В конце концов, решил промолчать, не сообщив даже Ирине. Вдруг, Иосиф Виссарионович приехать не сможет, будешь впоследствии выглядеть, как трепло.

Весь вчерашний день прошёл как на иголках. Спокойным было только посещение ЗАГСа, где они с Ириной окончательно оформили свои отношения к вящей радости Сашкиных и Ирининых родителей. Сама свадьба протекала тихо и спокойно. Родители обсуждали свои проблемы. Полина Ивановна и Ксения Ивановна, мать Ирины, решали, как следует назвать будущих внуков, и в каком количестве и порядке их следует рожать. Илья Петрович и Василий Егорович, отец Ирины, рассуждали: "Будет ли война с Японией". На Дальнем Востоке в одном из истребительных полков у Ирины служил младший брат, выпущенный в прошлом году лейтенантом из авиационного училища. Сидящий рядом с "отцами" профессор Берг не вмешивался в их беседу, хотя мог разъяснить эту ситуацию.

— Вот ты, Василь, военный. — Илья Петрович кивнул на форму отца Ирины. — Вот и объясни мне, как японцы себя поведут?

— Да какой я военный. — Отозвался Василий Егорович. — Я же по медицинской части. Ничего в этих наступлениях-отступлениях не понимаю. Хотя, третью войну по госпиталям. Всего нагляделся.

Андрей старательно вслушивался в их разговор, пытаясь понять, как вести себя с вновь приобретёнными родителями. То, что отец Ирины оказался врачом, его не удивляло. Удивляло, что Ксения Ивановна к медицине никакого отношения не имела, а работала на ткацкой фабрике в недалёкой провинциальной Шуе. Где до войны Василий Егорович исполнял обязанности главного городского хирурга. Но грянули пушки, доктор Кузнецов стал военврачом второго ранга и отправился в один из тыловых госпиталей, так как для фронта не подходил по возрасту.

Опять стрельнуло в ноге, рана всё ещё давала о себе знать. Пришлось остановиться и отвести Ирину на место. Впрочем, то топтание вокруг неё, которое он изображал последние две минуты, танцем назвать вряд ли было можно. То ли дело Сашка, выписывающий круги со своей партнёршей по всему свободному пространству комнаты. Алёнка привела одну из своих подруг, неровно дышавшую на Сашку, судя по восторженным взглядам, которыми она одаривала его весь вечер. Сашка отвечал ей взаимностью и, кажется, в его жизни тоже появилась особа женского пола, имеющая возможность отвести его в ЗАГС. Умилённо-восторженные взгляды Полины Ивановны подтверждали эту догадку Андрея.

Андрей добрался до своего почётного места во главе стола, тяжело опустился на стул. Потёр рубец раны. Надо будет намекнуть вождю о необходимости организации "шаражки" для медиков. Ну сколько они будут валандаться с пенициллином? Понятно, что тяжело изобрести то, о чём имеешь самое общее представление. Но, ведь, в других областях как-то выкручиваются.

Королёв запустил очередную ракету, которая сумела пролететь аж сорок секунд до обычного взрыва. Что радовало, так как первые экземпляры детонировали на стартовом столе.

Люлька собрал первый прототип турбореактивного двигателя и гоняет его на стендах, пытаясь поднять тягу хотя бы в полтора раза.

Курчатов смог закончить этапы теоретической разработки и сейчас обустраивает институт рядом со строящимся заводом по разделению изотопов урана где-то на Урале.

Братухин, Миль и Камов подняли в воздух первые прототипы "летающих мясорубок". Пусть всего на пару сотен метров, но взлетели и даже совершили первые испытательные полёты, пусть пока и в пределах аэродрома.

В авиационных КБ проектировали монстров грандиозных для этого времени размеров. Конечно, большая часть из них дальше стадии теоретических разработок не проживёт. Но какой-то полетит! И понесёт будущую атомную бомбу.

А тогда мы посмотрим, кому захочется говорить с нами с позиции силы!

Ваня Петров, а вернее Иван Никодимыч, как уважительно звали новоявленного композитора поклонники его таланта, отключил электропатефон, спроектированный Андреем в порядке личной инициативы, и взялся за аккордеон. Встрепенулась Алёнка, быстрыми движениями рук навела красоту, о чём-то пошепталась с музыкантом, наверное, определяя порядок исполнения новых песен. Андрей выдал Петрову те обрывки песен, которые он помнил не полностью, предоставляя тому возможность доработать их по своему усмотрению. И вот сейчас предстояло увидеть, что же из них получилось.

К плечу Андрея приникла Ирина, которая вместе с Алёнкой дорабатывала текст песен. Замолкли разговоры, все повернулись в сторону музыканта и певицы. Заиграла музыка, в которой Андрей через несколько секунд признал "Когда цветёт калина красная…". Настоящего названия песни он не знал, и помнил из неё всего лишь один куплет и припев. Так что предстояло знакомство с почти новым произведением.

А песня впечатлила даже его, не говоря уж обо всех остальных. Вся женская часть их компании вытирала слёзы, когда Алёнка выводила: "Когда цветёт калина красная, Смеётесь девушки напрасно вы. Вы над любовью надсмехаетесь. Потом вы каетесь и маетесь".

Андрей понял, что что-то поменялось, когда услышал негромкие хлопки. Перевёл взгляд к входу в комнату и немедленно вскочил, одёргивая на себе гимнастёрку.

В дверях стоял Сталин, а из-за его плеча выглядывал Берия. В глубине коридора темнели силуэты охраны. Рядом с вождём стоял Сашка и что-то тихим голосом ему рассказывал.

В комнате воцарилась тишина. Все присутствующие пытались оценить происходящее. Первой опомнилась Полина Ивановна.

— Здравствуйте гости дорогие! — Выдохнула Сашкина мать. — Да что же вы в дверях стоите? Милости просим к столу!

Сталин благосклонно кивнул и двинулся к свободным местам, которое Сашка заранее приготовил, оправдываясь тем, что должны прибыть сослуживцы по работе. Хотя, кроме профессора Берга, никого из коллег не приглашали. Аксель Иванович привстал со своего стула, но, уловив разрешающий жест вождя, сел на место.

— Товарищ Сталин, неужто это вы? — Удивился отец Ирины.

— А что товарищ Сталин не может на свадьбу придти? — Усмехнулся вождь в свои усы. — Или товарищу Сталину врачи запретили веселиться?

— Как можно, товарищ Сталин! — Василий Егорович вытянулся по стойке смирно. — Разве мы с вами под Царицыным на свадьбах не гуляли?

Вождь вгляделся в отца Ирины, задумался на несколько секунд, просветлел лицом и, подтверждая свою великолепную память, выдал:

— Кузнецов! Врачом в третьем госпитале был!

— Так точно, товарищ Сталин! — Обрадовался Василий Егорович. — Я вам рану на руке обрабатывал, когда вас осколком зацепило.

После этой фразы, подтверждённой соглашающимся кивком вождя, напряжение за столом спало. У всех, кроме Андрея с Сашкой, которые старательно вслушивались в речи старшей половины стола, готовясь в любой момент пресечь нежелательное развитие разговора. Но старики, несмотря на изрядное подпитие, благоразумно вели разговоры только на военные темы, пытаясь все-таки выяснить, как война пойдёт дальше.

Сталин только отшучивался. Поднимал тосты за здоровье молодых, за красоту невесты, за счастье в этом доме. И, кажется, был доволен. Сделал подарок, удививший всех своей необычностью. Был поражён даже Андрей, не предполагавший, что в воюющей стране найдутся ресурсы для производства обычных бытовых холодильников. Но никелированная надпись "ЗИС", красовавшаяся на двери железного ящика, подтверждала, что время и люди для производства и разработки, всё же, нашлись. Скорее всего, как побочный продукт, какого-нибудь более масштабного проекта.

Пробыл вождь недолго. Влил в хозяев, и гостей, несколько рюмок красного вина, доставленного его охраной. Велел допеть песни, приготовленные Петровым и Алёнкой. Остался доволен до такой степени, что приказал немедленно организовать выступление на радио.

— Нашим бойцам хочется услышать песни не только про войну, но и про тех, кто их ждёт и любит. — Подвёл итог выступления вождь.

После чего отбыл, оставив гостей Андрея в состоянии лёгкого обалдения.

"Ну теперь разговоров на несколько недель", — прикинул Андрей состояние родителей Ирины и Сашки. Поражённый взгляд Василия Егоровича подтверждал этот вывод. Они, конечно, слышали, что будущий зять имеет отношение к самым верхам государства. Но, чтобы вот так запросто, к нему заглянул сам вождь! Такого не ожидал никто!

Да и сам Андрей, откровенно говоря, не сильно верил в реальность этого визита.

Что-то произошло такое, что вождь смог освободить себя от государственных забот почти на полтора часа.

Но вот что?

Андрей оторвался от своих воспоминаний. Придвинул ближе листок бумаги с черновыми выводами. Попытался сосредоточиться.

Итак, первое и самое главное. Война в Европе пошла совсем по другому сценарию. Южное крыло немецкого фронта парализовано практически полностью. Румыния захвачена и выведена из войны. По условиям перемирия освобождены даже румынские военнопленные. И сейчас новый генштаб армии Румынии старательно концентрирует свои дивизии на границе Венгрии, ни секунды не сомневаясь, что, в конце концов, война перекинется и туда.

Может быть, они и правы. Хорти за эти три месяца прислал уже четыре послания с предложением заключения мирного соглашения, при условии сохранения нынешних границ. Москва молчит, не говоря ни да, ни нет. Значит, Трансильванию обещали румынам, или хотя бы её часть.

Андрей ещё в прошлом году, рассказывая вождю о судьбе Югославии и спорных территорий в составе республик Советского Союза, предлагал все эти спорные территории разорвать строго по национальному признаку. Провести плебисцит о вхождении данной территории в спорящие страны. И там, где опрос даст более пятидесяти процентов желающих войти в искомое государство, нужно присоединять и не сомневаться. Организовать обмен землями, переселение желающих уехать. В крайнем случае, дать широкую автономию. Но не надеяться на социалистическую сознательность. Вот, когда её воспитают, лет через тридцать-сорок, тогда и можно организовывать федерации.

Вождь тогда только хмыкнул, но, кажется, принял во внимание его соображения. По крайней мере, основная поддержка в Югославии идёт отрядам Ранковича, а Тито мечется между двух возможных союзников. Москва предлагает реальную помощь, но жёстко ограничивает его действия. Лондон много чего обещает, но верить обещаниям Туманного Альбиона Тито остерегается.

И, вообще, там идёт война всех против всех. С великим пафосом создаются нерушимые союзы, возникают самопровозглашённые "тысячелетние" государства, чтобы рассыпаться неосязаемым прахом спустя полмесяца. Бывшие враги объявляют себя союзниками, вчерашние союзники превращаются в кровных врагов.

Идёт обычная гражданская война. Москва не решилась открыто сунуть в этот мутный водоворот свои дивизии, а, может, вождь просто решил подождать, пока супротивные стороны не перебьют друг друга. А, когда спадёт эта мутная пена, Москва предъявит самого сильного из претендентов на власть — своего основного союзника.

Несладко и самопровозглашённой Хорватии. Не решаясь входить в войну на сложившихся условиях, поглавник Павелич лавировал между всеми сторонами, участвующими в войне. Было забыто опрометчивое обещание послать хорватские войска на восток, данное в первые дни войны главному союзнику — Германии. Теперь усташским дивизиям приходилось оборонять границы своего, трещавшего по всем швам, государства от сербских и боснийских отрядов, не желающих быть людьми третьего сорта на своей родной земле. И если боснийских мусульман ещё удавалось сдерживать, то сербские отряды отрывали от Хорватии, захватившей слишком много земель с чуждым ей населением, один кусок за другим. Освобождена, практически, вся Сербская Краина. Сербы проникли в Славонию и Боснию.

Андрей усмехнулся. Конечно, в сербских отрядах было слишком много бойцов не говорящих по-сербски, но они прекрасно знали русский. Часть горнострелковых дивизий, дислоцированных перед войной в Карпатах, переодели в некое подобие сербской военной формы и бросили в бой. Даже лёгкие танки для поддержки выделили.

Хорватский Генштаб бросился на поклон к немцам, но тем было не до союзника. Немецких войск, оставшихся на юге, с превеликим трудом хватало для контроля дорог и крупных городов. Лезть в горы для спасения хорватских частей они не собирались, предоставляя усташам самим разбираться с данной проблемой.

Была у фельдмаршала Листа надежда на Африканский корпус Роммеля, который мог усилить изрядно ощипанную Верховным командованием Вермахта двенадцатую армию. Но англичане так и не решились позволить её эвакуацию, а два дня назад перешли в наступление, посчитав возможным разрешить африканский вопрос силой. Пока что британской армии сопутствовал успех, как сообщало лондонское радио. Немецкие войска оставляли Каир, оттягиваясь к Александрии. В британских штабах царила эйфория.

Впервые за войну удалось нанести чувствительное поражение Вермахту.

Берлин, конечно, утверждал, что Африканский корпус отходит по приказу ОКВ.

Впрочем, верить радиосообщениям противников в этой войне нужно было ещё меньше, чем рекламе во времена Андрея. То есть не стоило вообще!

Ну, соврали, как обычно! А, что там происходило на самом деле, разведка сумеет доложить только через изрядное время.

Но, всё равно, война в Африке потекла абсолютно не так, как в мире инженера Банева Андрея. Это, второе!

Вызывал удивление и бой между британским и немецким флотом в Северном море четыре дня назад. Уж очень много там недоговорённостей и натяжек. На прямой вопрос, высказанный Андреем при встрече, Берия только улыбался и ёрничал, упоминая "о неисповедимости путей господних". Данное утверждение позволяло сделать вывод, что руководство Советского Союза всё же приложило усилия для возникновения этой неисповедимости. Приходилось пожалеть прямых исполнителей "воли господней". Андрей невольно это ляпнул. Но посерьёзневший нарком внутренних дел, сказал, что "на дело шли только добровольцы".

Третье, что стоило отметить — это вновь начавшиеся налёты английской авиации на территорию германского Рейха. Или англичане решили, что им стоит вмешаться в войну, пока не поздно. Или после гибели кораблей эскадры Северного моря ситуации окончательно вышла из-под контроля правительства Великобритании. И им пришлось отдать приказ о возобновлении налётов.

Правда, чем больше расстояние от основного театра военных действий — Польши и Пруссии — тем меньше отличий.

В Азии полная тишина. Японцы и китайцы объявили негласное перемирие, ожидая результатов бойни в Европе.

Молчат и все остальные страны, влезшие, во времена Андрея, в мировую разборку, когда окончательно стало ясно распределение сил.

Только британские доминионы обозначили участие в войне присутствием своих частей, в основном, в Африке. Черчилль, действительно, чрезвычайно чувствителен к африканским делам. И гонит туда всё, что есть свободного под рукой. Выполняет двойную задачу. С одной стороны показывает, что война против Германии в полном разгаре. С другой стороны, отвлекает всех, кто, на самом деле, желает воевать против главного противника, на достижение второстепенных задач, решение которых могло бы и подождать. Ведь, уже ясно, что немцы из Африки уйдут! Ибо, у них возникли неразрешимые проблемы в Европе, и любые войска, которые можно найти в резервах, намного нужнее там, чем в африканской, никому не нужной, пустыне.

Андрей отметил ещё один штрих, который обозначал главное направление британской, да и американской, политики. Как говорил, в своё время, сын американского президента Рузвельта: "Пусть они убивают, как можно больше, а мы потом определимся, кому именно помогать". Андрей не помнил точную фразу. Конечно, это слишком вольный перевод, но основный смысл остался без изменений.

Американцы пока могут выжидать окончания европейской бойни, но англичанам ждать дальше некуда. Нужно влезать "по самые уши" в эту войну, если они не хотят оказаться на обочине послевоенного урегулирования.

И выбор у них небогатый! Или поддержать трижды проклятый ими, на словах, Третий Рейх, или согласиться на поддержку ненавидимого, на самом деле, Советского Союза.

Большинство лордов британского правительства, несомненно, поддержит Адольфа Гитлера, если найдёт, хоть малейшее, объяснение его действиям. Хотя, сейчас это несложно. Большинство страшных концлагерей, обнаруженных Красной Армией позднее, ещё не созданы. В сопутствующих им заводах по производству синтетического бензина ещё не возникло необходимости.

А вот народ Великобритании? Англичане не смогут простить Гитлеру бомбардировок своих городов и гибели солдат на полях сражений. И резко повернуть руль в сторону замирения с противником у английского правительства вряд ли получится. Нужно изрядное время. А его у Черчилля нет. Поэтому, скорее всего, Британия будет выжидать и дальше, не предлагая себя в союзники никому. И будет старательно заталкивать в войну кого-нибудь другого.

Скорее всего Турцию. Турки и сами не прочь это сделать, но сложившаяся на их границах ситуация заставляет турецких генералов проявлять максимум благоразумия. Стоящие в Закавказье советские армии давно готовы перейти границу. Кипит Курдистан, провозгласивший себя независимым. Болгарские дивизии сосредотачиваются на северной границе Турции, готовясь к броску в сторону Стамбула. Начались брожения в армии, не желающей начинать заведомо проигрышную войну. И только политики продолжают яростно сотрясать воздух, угрожая Советскому Союзу.

В Болгарии, кстати, всё прошло почти так же, как во времена Андрея. Только на три года раньше. Советские дивизии и бригады прошли страну парадным маршем, даже не расчехляя стволы орудий. Сопротивление оказали только немецкие части, но их было немного. Царь Борис сидит в своём дворце, окружённый остатками охраны. Номинально он ещё глава государства, но никакой реальной власти у него нет. Он даже из собственного дворца выйти не может без разрешения Революционного Совета. Ему бы давно устроили "несчастный случай", но из Москвы категорически запретили любые насильственные действия в отношении царственных особ Болгарии и Румынии. Советское правительство сохраняет лицо, не желая вешать себе на шею столь сомнительные действия.

Андрей проставил следующий пункт.

А в Словакии дела отличаются, и сильно. Словацкие части, поддержавшие действия Красной Армии, одним из главных условий выставили сохранение своей независимости. Конечно, решающее слово будет за Москвой, но вряд ли вождь станет обострять отношения с новыми союзниками из-за чехов, которые преданно служат немцам, не предпринимая никаких попыток сопротивления и саботажа. Похоже, в этой действительности, единой Чехословакии уже не будет.

Наши войска сумели взять под контроль практически всю Словакию, кроме Братиславы, вокруг которой немцы сосредоточили весьма крупную группировку. Но, насколько понял Андрей из туманных намёков Верховного, это и не ставилось в качестве основной задачи. Главным было завоевание плацдарма, с которого можно наносить удары и по Венгрии, и по Австрии, и по Чехии.

А сегодня утром, как сообщили ему знакомые из Генштаба, нанесли удар подвижные соединения 35 армии, действующей в Словакии, в направлении Силезии, помогая частям Центрального фронта, прорвавшим немецкую оборону севернее Кракова.

Но самые большие различия с реальностью Андрея, конечно, в Польше. Трудно найти хотя бы одно событие, которое совпадало бы в том времени и в этом. В Польше тоже идёт гражданская война, поддерживаемая иностранными войсками. Армия Крайова окончательно рассыпалась на отдельные группировки, каждая из которых проповедует свой вариант истины.

Кто-то остервенело воюет с советскими войсками на стороне немцев. Кто-то перешёл на сторону Красной Армии и присоединился к корпусу Берлинга. Кто-то затаился, ожидая чем закончится выяснение отношений между немецкими и советскими войсками. Кто-то воюет и против Вермахта, и против Красной Армии. Некоторые просто бандитствуют, наплевав на все высокие слова. Но все, без исключения, ни в грош не ставят лондонское правительство генерала Сикорского. А после гибели в Северном море двух транспортов с польскими солдатами, несколько самых авторитетных командиров польских отрядов пообещали повесить главу эмигрантского правительства, если он посмеет заявиться в Польшу.

Первоначальная эйфория сменилась разочарованием. Вчерашние кумиры перешли в разряд, если не врагов, то недоброжелателей. Никто никому не верит, и каждому кажется, что только он один знает правильный ответ на вопрос, что делать полякам дальше.

Всё-таки вождь правильно сделал, что отдал Варшаву с окрестностями обратно немцам. Поляки ждали возрождения своего государства, готовили торжественные речи и парадные мундиры. Втихомолку решали, какие западные польские земли можно уступить немцам в обмен на Украину и Белоруссию.

Но Гитлер быстро показал им, какое именно место он отводит новоявленным польским союзникам в своих планах. Глава Германии заявил, что будущую Польшу он видит только за Волгой, а все земли до нее — это Рейх! "Если полякам нужно собственное государство, то пусть они идут на восток и завоюют его", — вещал Фюрер.

Скандал был такой, что с трудом удалось его замять. Гитлеру пришлось пообещать польским генералам, что решение вопроса откладывается до окончания войны с большевиками. Польским генералам пришлось сделать вид, что именно этого они и хотели. Геббельс приложил массу усилий, чтобы скрыть это событие, подняв мутную пропагандистскую волну "правдивых" репортажей с фронта о братстве немецких и польских солдат.

Но дело было сделано!

Вначале вниз проникли непонятные слухи. Потом один из польских командиров не посчитал нужным скрывать это событие от своих друзей. Вновь сорвался Гитлер и, в очередной раз, оскорбил своих польских союзников, обозвав маршала Рыдз-Смиглы "упрямым ослом, место которого на скотобойне". А довершила всё передовица Правды, приводящая разговор Гитлера с поляками почти дословно.

Неизвестно, как советская разведка умудрилась добыть этот документ. Неизвестно, успели ли отозвать засвеченных разведчиков.

Но дело того стоило!

Польша взорвалась. И если до этого указания лондонского правительства, хоть и подвергали сомнению, но в большинстве случаев выполняли, то теперь все потуги Сикорского повлиять на ситуацию в стране вызывали только злобное ворчание. Один за другим отряды поляков переходили фронт и сдавались частям Красной Армии. У генерала Берлинга скопилось столько людей, что можно сформировать ещё одну, третью, дивизию, в дополнение к двум существующим. И можно перебросить его с прусской границы обратно в Польшу. Теперь уже нет сомнений, что эти поляки и дальше будут воевать против Германии на стороне Советского Союза.

А война в Польше сдвинулась с мёртвой точки и покатилась на запад. Вначале войска Красной Армии ударили на севере, потом в центре, а вчера и на юге. Немецкую оборону пробили в нескольких местах на широком фронте от Кракова до границ Пруссии. Бросили в прорывы танковые и механизированные корпуса, расширяя бреши в немецкой обороне.

Спешили вперёд тридцатьчетвёрки Западного и Центрального фронтов, формируя несколько колец окружений. Висели над головами немецких войск самолёты, не давая переходить в контрнаступление и срывая организованное отступление. Пылила по дорогам советская пехота, возвращаясь обратно на захваченные два месяца назад земли.

Клюге попытался повторить майский манёвр и опять пробиться на север в Пруссию. Но именно этого от него и ждали. На внутренних обводах кольца окружения торопливо сформировали несколько рубежей обороны, об которые немецкие дивизии бьются третий день. Пока безуспешно.

Впрочем, он зря стремился в это безопасное, с его точки зрения, место. Ибо, впервые за три месяца войны советские военачальники попытались окончательно решить прусский вопрос.

Первые попытки пробить оборону этого давнего бастиона Германии натолкнулись на такое сопротивление, что пришлось отойти на прежние рубежи и старательно зализывать раны, анализируя причины поражения. Немцы торжественно злорадствовали! Впрочем, их попытка перейти в наступление закончилась таким же поспешным отступлением. Наступило стратегическое равновесие. Любая попытка немецких и советских войск перейти в наступление заканчивалась такими потерями, что атакующие части немедленно оттягивались на основные рубежи, а командиры дивизий, корпусов и армий обеих сторон изобретательно врали вышестоящему командованию, пытаясь оправдать своё поражение.

Пахло позиционным тупиком Первой Мировой.

Решение нашлось в очередной недоговорке Андрея год назад. Когда он рассказывал о "вакуумной бомбе", а если правильно, то об объёмно-детонирующих боеприпасах, применяемых Советской Армией во время войны в Афганистане. Вождь тогда заинтересовался, попросил повторить те характеристики этих боеприпасов, которые Андрей помнил, что-то записал в свой блокнот и кивнул головой, предлагая продолжить дальнейший рассказ.

Казалось всё это, в то время, очередной блажью советского диктатора, озабоченного внешними признаками готовности армии, а не его реальной боеспособностью, как утверждали демократические историки в реальности Андрея. Но вождь заинтересовался этим вопросом серьёзно.

И оказалось, что пришелец из будущего, в лице Андрея, переоценил "крутость" своего времени, считая, что некоторые изобретения невозможно повторить сейчас.

Позавчера, впервые в этом времени, применили ОДАБ. Несколько сотен "вакуумных" бомб сбросили на укрепрайоны на востоке Пруссии. Деморализованные остатки гарнизонов частично захватили в плен, а большинство, ещё живых на момент штурма, солдат противника просто перестреляли в горячке боя. Продвинулись вперёд на пару десятков километров до очередного рубежа обороны Вермахта. Где-нибудь в Польше, а тем более Румынии, столь малый рывок при таком расходе боеприпасов вызвал бы нездоровые смешки. Но в Пруссии другие мерки. И в Москву немедленно полетел восторженный отчёт о результативности нового оружия.

Впрочем, реальную эффективность ОДАБ ещё стоит тщательно изучить, но психологический эффект просто потрясающий. Судя по возмущённым воплям доктора Геббельса, который впервые вспомнил о существовании международных договорённостей о правилах ведения войн, в Берлине дошли до крайнего предела. Приходилось только пожалеть немецких генералов, которые, едва привыкнув к одной новинке большевиков, с трудом найдя меры противодействия ей, вынуждены сталкиваться с очередным неизвестным оружием.

Отметился и Лондон странным выступлением Черчилля, точно также вспомнившим замшелые договоренности конца девятнадцатого века. Будто, Великобритания никогда их не нарушала!

Москва, в лице Верховного Главнокомандующего, неопределённо хмыкнула, закурила очередную трубку и дала добро на производство нового оружия во всё возрастающих масштабах.

Молодые инженеры, не побоявшиеся взяться за незнакомое оружие, получили ордена и денежные премии. Отметили и лётчиков, участвующих в налётах на прусские бастионы. Получила свою долю наград и пехтура, бравшая вражеские укрепрайоны.

Не забыли и недовольных немецких генералов, рассыпав над прифронтовыми районами Пруссии листовки, в которых обещалось применять новые бомбы исключительно по всем обнаруженным штабам.

Андрей проставил очередной, восьмой, пункт.

Количество новинок, применяемых на этой войне, достигло того предела, когда противник должен задуматься об источниках их возникновения. Пока что, ничего сверхъестественного применено не было. Всё использованное, на данный момент, новое оружие было, всего лишь, дальнейшим развитием уже существующих образцов. Но на подходе много такого, что возникло только через десять-пятнадцать лет. Более глубокие разработки недоступны по причине несоответствия технологий этого времени, но всё равно появятся намного раньше, чем в реальности Андрея.

Андрей хотел отметить очередным пунктом свой вывод об окончательном образовании новой реальности, отличной от его времени во всём, но сдержался, приняв во внимание, что данное утверждение логичнее всего будет смотреться в конце доклада.

Нужно было вспомнить о существовании других стран Европы, которая безразлично наблюдала за развернувшейся на востоке грандиозной битвой, лениво делала ставки на исход того или иного сражения, но не принимала всерьёз все эти движения на окраине европейской Ойкумены. Впрочем, Европа всегда обращала внимание на восток, только когда на её просторы выплёскивалось очередное нашествие с этого направления.

И сейчас будет точно так же. Поэтому следует выкинуть из доклада анализ действий правительств Франции, Испании и Португалии. Пока наши войска не пересекли границ Германии, эти страны будут пребывать в блаженной неге, не ожидая никаких потрясений, кроме тех, которые они сами себе придумали.

Стоило, конечно, выделить Францию. Маршал Петен с трудом удержал французов от вступления в очередную войну год назад, когда английский флот атаковал французские корабли. Операцию "Катапульта" Франция будет помнить долго. Столь подлое поведение союзника трудно объяснить, а тем более трудно принять и понять.

Не забыли об этом и немцы, периодически подбрасывая правительству Виши информацию об очередном желании Лондона окончательно решить вопрос с французским флотом. А также с военно-воздушными силами. Конечно, доля правды в этих посланиях Берлина была. Но настолько крохотная, что найти её можно было только с микроскопом. Оттого французы и не воспринимали все эти откровения немецкой разведки всерьёз.

До тех пор, пока к компании дезинформации не подключилась разведка советская. И сейчас в Виши старательно чешут затылки, сравнивая донесения своих агентов из Германии и России, выискивают совпадения и стараются делать выводы. А выводы странные! Две противостоящие друг другу разведки утверждают одно и то же. А именно, что лорды Адмиралтейства не забыли об выживших французских линкорах и готовы в любой момент бросить против них всю мощь флота Великобритании. Верить не хотелось, но приводились такие подробности, что невольно возникало сомнение: "А может в Лондоне, по-прежнему, воспринимают Францию как потенциального врага?"

Девятым пунктом пошёл вывод о необходимости установления более тесных отношений с нынешним правительством Франции. Тем более, как было известно Андрею, переговоры с де Голлем провалились. Генерал, попав в Москву, вообразил о себе слишком много, стал выдвигать заранее неприемлемые требования, высказывать оскорбительные для советского правительства слова, даже изрёк сожаление о том, что Бонапарту не удалось взорвать это уродливое сооружение под названием Кремль.

Может быть, сказано было это немного по-другому? Но вождю доложили именно эту трактовку речей посланника французского, а вернее франко-английского, сопротивления. И выводы Сталин делал на основе этого перевода. В результате генерала де Голля посадили на самолёт в Тегеране и отправили в Ирак к англичанам, которым этот деятель французского сопротивления верил намного больше, чем предполагаемым русским союзникам.

Это он зря!

Как помнил Андрей, англичане гнобили его всё время войны, выдвигая в лидеры "сражающейся Франции" менее харизматичных, но более управляемых, генералов.

Впрочем, генерал сделал ошибку всех начинающих политиков, попавших в этот дерьмоворот из армии. Он посчитал, что все, с кем он разговаривал, выполнят свои обещания хотя бы наполовину.

Это он тоже зря!

Англичане, отправляя генерала в Советский Союз, наобещали ему столько, что де Голль не мог вести себя иначе. В Москве немного поудивлялись, но сделали выводы и приняли соответствующие решения.

Генерал уже поплатился. По прилёту из восточной командировки английское командование немедленно перевело его из командующих, пусть пока и несуществующей, армии Свободной Франции в командиры реально воюющей французской бригады в Северной Африке.

Как стало известно Андрею, после этого события генерал де Голль прислал в Москву радиограмму о том, что он согласен на все предложенные ему условия. Вождь пару раз пыхнул своей трубкой, после чего велел передать, что "всё нужно делать вовремя". И всякая связь с потенциальным главой французской республики прервалась.

Десятым пунктом шла многострадальная, от кипучей энергии своего дуче, Италия. Муссолини то торжественно провозглашал наступление следующего этапа истории Итальянской империи, то устраивал выволочку своим генералам, проигравшим очередное сражение. А дела у итальянской армии шли всё хуже и хуже. Громили её все и везде! Даже кое-как вооружённые партизаны Албании и Греции. Не говоря, уж, о сербах и черногорцах, получавших от Красной армии стабильную помощь оружием и боеприпасами, а в последнее время и воздушное прикрытие. Не выкинули итальянские войска с территории бывшей Югославии только потому, что Москва ещё не определилась со своей позицией в отношении Италии. Муссолини, а вернее его зятю Чиано, хватило благоразумия не объявлять войну Советскому Союзу в первые дни начавшегося конфликта, а потом дуче просто испугался, наблюдая разгром своего главного союзника по Тройственному пакту. И даже бодрые послания фюрера не смогли убедить главу Италии.

Впрочем, итальянский флот мог похвастаться несколькими столкновениями с английскими эскадрами, закончившимися в пользу итальянцев. Нельзя сказать, что британцы потерпели поражение, но, по крайней мере, они оставили место схватки за итальянскими кораблями. Что облегчило судоходство Италии и её союзникам в восточной части акватории Средиземного моря.

Одиннадцатым пунктом шла вечнозелёная, то есть вечнонейтральная Швейцария. Вот уж кто устроился со всеми возможными удобствами! Мало того, что избавлена от любых тягот войны, так ещё имеет с этой бойни стабильный доход, причём со всех участвующих сторон. Может быть, Кальвин, в самом деле, заключил договор с дьяволом, ставя выбранную им страну в исключительное положение? А может, стоит там поискать представителей "совета трёхсот", мирового правительства, контролирующего все телодвижения правительств и партий, как утверждали во времена Андрея.

Страну часов и сыра нужно было поставить под плотный контроль всех возможных советских разведок, от ГРУ и НКВД до Коминтерна. Что-нибудь да выплывет. Тем более, что вскоре нацистские бонзы начнут перекачивать в швейцарские банки награбленное в Европе добро, готовя себе пути отхода из Германии.

Если, конечно, у них не хватит ума заключить с Советским Союзом соглашение на приемлемых для Москвы условиях. А такая возможность существует. Особыми зверствами они отметиться не успели. Просто потому, что не сумели захватить много земель на территории СССР. Пытались показать своё арийское превосходство, расстреливая пленных, но быстро опомнились. Ибо, в этом мире немецких пленных было намного больше, чем советских. И любой из юберменшей мог оказаться там при очередном наступлении большевиков. Немецкому народу приходится думать своей головой впервые с переломного тридцать третьего года, когда нацистам удалось победить на выборах. Нужно было определиться, в какое русло направить эту мысль?

Андрей начал набрасывать основные направления деятельности советской пропаганды в ближайшее время на оккупированных немецких территориях. То, что они скоро появятся, он не сомневался ни одной минуты.

Даже если вмешаются США, помогая англичанам и спасая нацистов, то, по крайней мере, половину Германии советские войска отхватить успеют. Вот и будем строить на этих землях самое справедливое социалистическое государство немцев. ГДР будет в любом случае.

Хочется надеяться, что впоследствии не появится тутошний Горбачёв, который сдаст основного европейского союзника с потрохами, декларируя становление туманных "общечеловеческих ценностей". Которые, как успел уяснить Андрей, сводились к трём словам — пожрать, посрать и потрахаться.

Андрей отложил карандаш, задумался. К великому сожалению, эта "демократическая" мерзость неистребима. Всегда найдётся желающий сдать свою страну за деньги, а что ещё хуже — по идейным убеждениям. Случившийся полторы недели назад мятеж блестяще подтвердил эту истину. Большинство взятых НКВД участников этих событий искренне верили, что они хотели сделать лучше. Следователи дурели, пытаясь доказать этим недоумкам, что любые потрясения в воюющей стране идут только на пользу врагу. Но всякое сотрудничество с нацистами подследственные возмущённо отметали, повторяя одно и то же: "Мы хотели сделать как лучше!"

Песня знакомая. Самый беспроигрышный вариант — это найти наивного дурачка, который будет свято верить в то, что он пытается вывести упрямых идиотов, больше известных под названием народ, на столбовую дорогу цивилизации. Потом он поймёт, что его обманули, но уже будет поздно. Не будет страны, которую он пытался окультурить. Не будет народа, который инстинктивно сопротивлялся воздействию. Не будет деятелей демократического движения, которые превратятся в высокопоставленных предателей, воров и убийц.

Но будет поздно!

Поэтому, данную мерзость нужно остановить сейчас, пока их деятельность не принесла непоправимого вреда. И лучше всего отправить этих дураков на фронт. Пусть познакомятся с передовыми представителями демократической Европы, понюхают пороха, полежат в кровавой грязи, полюбуются на сожженные танки и самолёты, сходят, хотя бы раз, в атаку, сойдутся в рукопашной с солдатами противника.

И постараются остаться в живых!

Тех, у кого дурь "общечеловеческих ценностей" к этому времени ещё не пройдёт, можно смело отправлять в психушку.

Как непоправимо больных!

Андрей опять взял карандаш.

Пункт двенадцатый. Греция. Вот уж заморочка! С одной стороны, в Греции действует мощная, по европейским меркам, коммунистическая партия, с другой стороны, страна находится под преобладающим английским влиянием. Куда они повернут — непонятно? Немецкая оккупация ещё не успела принести той суммы обид, которая формирует народное мнение. Англичане, по-прежнему, основной союзник, пусть и сбежавший из Греции перед главными сражениями. Большевики, по-прежнему, пугают народ, благодаря двадцатилетним стараниям газет и радио. Идеологический тупик.

Позволить англичанам захватить Грецию нельзя. Нельзя и просто вломиться туда парой танковых корпусов. Нужно войти туда освободителем, а не захватчиком. Но решения не находилось. Андрей отметил этот пункт, как не имеющий решения в данной обстановке, с его точки зрения, и переложил очередной лист бумаги.

Пункт тринадцатый. Албания. Ещё хуже, чем Греция. С одной стороны, воинственное население Албании готово, хоть завтра, выкинуть со своей территории незадачливых наследников римских легионеров. С другой стороны, полноценно контролировать этих потомков башибузуков не представляется возможным. К тому же, если захватить Албанию сейчас, то возникнут те же самые проблемы идеологического характера, что и в Греции. Ещё один тупик.

Андрей поставил цифру четырнадцать, готовясь перейти к анализу поведения Швеции и Финляндии, когда в его кабинет вломился охранник с выпученными от страха глазами.

— Товарищ полковой комиссар, там… — Пытался сказать сержант, но не получалось.

Андрей приподнялся из-за своего стола, одёрнул гимнастёрку. Что там такого произошло, что боец охраны никак не может придти в себя? Тем более, что хороший боец.

Четыре дня назад, когда Андрей впервые заявился в институт с четырьмя шпалами полкового комиссара вместо двух батальонного, этот охранник только удивлённо приподнял брови, но промолчал, понимая, что наверху может произойти всякое. А сейчас сорвался.

Прерывая возможные объяснения, в кабинет вошёл сам нарком внутренних дел Берия. Андрей торопливо проверил состояние своей гимнастёрки, разгладил несуществующие складки, вытянул руки по швам.

Нарком благосклонно махнул рукой:

— Садитесь, товарищ Банев. У нас долгий разговор, и не стоит стоять всё это время.

Андрей сел, перевёл взгляд на сопровождающего наркома внутренних дел человека. Удивился первому впечатлению, посмотрел более внимательно. Сомнений больше не оставалось.

— Здравствуйте товарищ старший майор госбезопасности. — Андрей попытался оценить воздействие этой фразы на давнего знакомого.

Бывший армейский подполковник, как он себя представлял при прежней встрече, только поморщился, скрывая своё неудобство, кинул руку к козырьку фуражки.

— Здравия желаю, товарищ полковой комиссар. — Бывший подполковник Зайцев постарался выделить новое звание Андрея, подчёркивая, что не только он сам перепрыгнул через ступеньку воинской иерархии, но и батальонный комиссар Банев получил внеочередное звание.

— Вот и прекрасно, что вы друг друга знаете! — Высказал своё мнение Берия. — Вам работать вместе не один год. — Нарком хмыкнул и добавил. — До самой смерти…

Андрей перевёл взгляд с наркома на старшего майора госбезопасности, понимая, что в его жизни начался очередной этап.

И появился человек, которому можно будет доверить хоть часть из своих мыслей и задумок.