Летний шторм

8 августа 1941 года восточнее Лодзи

Заскрипел зубами сосед по палате. Андрей приоткрыл глаза, повернулся в ту сторону. Генерал старательно контролировал себя во время бодрствования, но стоило ему провалиться в сон, как боль давала о себе знать, и он начинал стонать и скрипеть зубами. Генералу вчера сделали первую операцию, но, как говорила Ирина, предстояла ещё, как минимум, одна. Если повезёт! А если нет, то ещё несколько. Нашпигованные мелкими осколками ноги командарма представляли собой кровавое месиво, когда его укладывали на операционный стол. За два часа адской работы хирурги извлекли все куски снаряда, оставившие видимые следы входа в тело, но часть из них осталась. И сейчас давала о себе знать. А может, нестерпимо болели многочисленные разрезы, оставленные хирургами при извлечении немецкого железа.

Андрей представил себе ощущения генерала и поморщился. Из его правой ноги извлекли только два осколка, и то он до сих пор не может полноценно ей работать. Правда, и осколки пропороли ему мышцы до самой кости, и извлекали их не намного меньше, чем у соседа по палате.

Андрей прикрыл глаза, но спать не хотелось. За окном палаты уже светлело небо, проявился контур рябины, заслонявшей часть оконного проёма. Прошлёпал кто-то по коридору, направляясь в туалет, а может в курилку. Тянуло прогуляться, но не хотелось покидать уютное тепло кровати, пусть и надоевшей за эти две недели вынужденной отлёжки. Поначалу, Андрей рвался немедленно выбраться из этого заведения, даже собирался применить свою власть "личного представителя Ставки", заставив врачей бегать за ним по всем нужным ему местам. Но лечащий его врач, со смешной фамилией Пузырь, флегматично протёр свои очки, торжественно водрузил их на "пуговичный" нос и произнёс: "Молодой человек, а вы хотите ходить на ДВУХ НОГАХ, или одна у вас лишняя?"

Начальник госпиталя военврач второго ранга Малкин был не столь дипломатичен и разразился длинной тирадой, большая часть которой состояла из непереводимого на другие языки русского мата. Приличными в данном монологе были только предлоги "в" и "на". Но речь оказалась чрезвычайно убедительной. Потирая свой немалый семитский нос, доктор ещё минут двадцать рассказывал Андрею, что он, как врач, думает об "умственных способностях" своего пациента, готового потерять ногу ради служебных дел.

И Андрей сдался. Дал уложить себя на долгие две недели, терпеливо держал повреждённую ногу в требуемом лечащими эскулапами положении, по крайней мере, во время врачебных обходов, стойко переносил процедуры и пил все микстуры и порошки.

Что поделаешь? Пенициллин пока не открыли! Хоть и рассказал Андрей всё, ему известное, об этом чудо-лекарстве. Но одного рассказа недостаточно. Нужны методики, способы выращивания культуры данной плесени, технологии производства больших объёмов лекарственного препарата. Нужно немалое время на отработку производства.

Больше всего Андрей опасался грозного окрика из Москвы, но Верховный молчал, позволяя остаться в данном месте до окончательного выздоровления. Конечно, серьёзный разговор ещё впереди. И Сталин "пропишет ему по первое число" за дурацкое геройство. Наверняка ведь, ему уже доложили о том, как личный представитель Ставки бегал с гранатомётом, изображая из себя "супермена". Хорошо хоть Сашка не отметился такими поступками, а то был бы полный "абзац".

Но была ещё одна причина, из-за которой он остался в этом госпитале, хоть и была возможность найти другое место лечения. Звали эту причину военврачом третьего ранга Кузнецовой, а для Андрея попросту Ириной!

Когда, впервые после операции, с трудом раскрыв глаза, он обнаружил в окружающем его мутном тумане удивительно красивый лик, то первой мыслью было, что "не врут попы" и ангелы действительно существуют. Но ангел протянул руку, вытер с его лба пот и поинтересовался самочувствием батальонного комиссара. Заскрипели в голове извилины, выстраивая друг за другом мысли о том, как должен выглядеть рай и ад, и куда его занесло. Но ангел вдруг встал, обнаруживая полное отсутствие крыльев и наличие белого халата медицинского работника.

"Живой?!" — удивился Андрей и провалился в спасительное марево сна.

Следующее его пробуждение было не столь сказочным. Отошёл наркоз и появилась боль в истерзанных мышцах, напоминающая о ране периодическими прострелами вдоль повреждённой ноги.

Первые дни он не мог думать ни о чём, кроме боли. Старинные лекарства на него очень плохо действовали, и на залечивание раны организм использовал собственные резервы. Но где-то к пятому дню дело пошло на поправку, и Андрей, выпросив у врачей костыли, наконец-таки смог выбраться в коридор. Короткая прогулка — до туалета и обратно — отняла у него все силы. С трудом доскакав до кровати, он рухнул на неё и, скрипя зубами от боли, стал ждать, когда утихнет нестерпимое жжение в ране.

Чья-то прохладная рука коснулась его лба, провела полотенцем, смахивая капли пота. Андрей приоткрыл глаза и обнаружил в нескольких сантиметрах от себя заботливо склонённое нал ним лицо, как ему теперь было известно, военврача третьего ранга Кузнецовой.

Мелькнула в голове хулиганская мысль. Андрей пытался одернуть себя, но всплывший из глубин памяти юношеский задор толкал под руку и шептал: "А почему бы и нет?"

"А почему бы и нет?" — подумал Андрей и протянул руку. Нежно обхватил военврача за шею, притянул к себе и впился губами в её приоткрытый от удивления рот. Минуты полторы они составляли единое целое, пока в коридоре не послышались чьи-то шаги. Ирина отпрянула от него, вскочила на ноги и, поправляя на себе халат, заспешила к выходу.

"Обиделась, или нет?" — думал Андрей, старательно прокручивая в голове все свои действия. В его время подобный поступок означал бы начало романтического приключения, или постельной интрижки, в зависимости от реакции женщины. Но как отреагируют здесь?

У Андрея так и не нашлось времени на заведение серьёзных отношений с какой-либо из особ противоположного пола. Большая часть его времени уходила на работу, которая росла, как снежный ком. Стоило решить одни проблемы, как на их месте немедленно возникали другие, и так до бесконечности. Редкие минуты отдыха проходили всё в том же рабочем коллективе, в составе которого из лиц прекрасного пола было несколько "синих чулков", озабоченных производством даже больше Андрея. И с десяток студенток старших курсов и аспиранток, не намного старше. Со столь молодыми особами Андрей старался любовных отношений не заводить. Наличествовал "горький опыт" ещё из прежней жизни. А на, ничего не обязывающую, любовную интрижку эти девушки вряд ли были способны. Да и не рискнул бы Андрей сотворить такую глупость в своём институте.

В конце концов, естественные потребности организма в контактах такого рода прекрасно понимали кураторы из НКВД. Поэтому на выходных в его распоряжении оказывалась приходящая "домработница" и данная проблема снималась, к обоюдному удовольствию.

Но здесь всё было по-другому! Как сексуальный объект Ирину он не воспринимал, но не отрывал от неё взгляда, и явно, и из под прикрытых ресниц, всё время, пока она находилось в его палате.

В пустующей палате высшего комсостава он пробыл один почти две недели, пока позавчера не привезли тяжело раненого командарма-тринадцать генерала Филатова. Петр Михайлович во время бодрствования старательно скрывал боль, пытался балагурить и даже делать комплименты осматривающей его Ирине.

Андрей не обращал на это никакого внимания. Между ним и Ириной всё решилось в тот же день. Ближе к вечеру, когда Андрей после очередной порции таблеток и микстур блаженно дремал, используя то непродолжительное время, когда боль всё-таки стихала, в палату тихо вошла она. Присела на табурет у кровати и стала молча рассматривать его. Через пять минут Андрею надоело притворяться спящим. Он протянул руку и взял пальцы Ирины в свою ладонь. Она не сопротивлялась. Потянул за пальцы и, вот, она склонилась над ним. Медленно и осторожно погладил её подбородок, щеки, пригладил волосы. Потянул к себе, и Ирина сама приникла к его губам. А потом они говорили. Много! Обо всём! Естественно, Андрей промолчал о том, откуда он. На вопрос о семье ответил строго по легенде: "Все погибли в Испании". Чувствуя себя влюблённым подростком, он даже пытался читать ей стихи, не особо заботясь о времени их написания.

На третий день влюблённости выпросил у лейтенанта из соседней палаты гитару, всё равно, тот ничего толком играть не умел, кроме трёх "блатных" аккордов. Привёл в рабочее состояние расстроенный инструмент и устроил для Ирины концерт, стараясь петь только те песни, которые не вызывали много вопросов у окружающих.

Всё-таки Сталин разрешил Андрею петь определённый набор песен из того богатого репертуара, что был ему известен. Где-то на второй месяц пребывания Андрея в этом мире "вождь" решил ознакомиться и с этим наследием будущего. Андрея усадили перед магнитофоном, вручили гитару и разрешили петь. Всё! Даже антисоветское! И Андрей пел несколько дней, старательно вспоминая слова песен своего детства и юности. Песенные шедевры из советских кинофильмов. Популярные шлягеры ВИА семидесятых и восьмидесятых, когда песни ещё сохраняли смысл. Военный цикл Высоцкого и Розенбаума. Вспомнил и известные ему хиты девяностых. Завершив работу песнями Любэ.

Удивительно, но вождь нашёл время внимательно прослушать всю работу Андрея. И даже довести до его сведения "рекомендованный" список, который Андрей мог считать своим и исполнять в любое время и в любом месте. Некоторые песни были переведены в резерв и должны были, по мнению Сталина, введены в оборот позже. Но были среди них и такие, о которых было велено забыть, по крайней мере, до его, вождя, смерти.

Вскоре последовали и действия. Через месяц молодой парнишка, по тембру голоса удивительно напоминавший солиста Песняров, спел по радио "Вологду". И страну взорвало! Странно непохожую на всё написанное до этого песню пели все и везде. Затем людей ошеломили "Подмосковные вечера". И пошло! Примерно раз в месяц вождь "выпускал в свет" очередной шлягер, самостоятельно определяя очерёдность их появления и счастливчика, которого объявят автором этого шедевра.

Правда и Андрей умудрился запустить в оборот несколько песен. Первый раз, когда, ещё в ноябре прошлого года, спел морякам "Там за туманами". И, сейчас, подводные лодки на всех флотах провожают и встречают из похода громовым "Но мы вернёмся, мы, конечно, доплывём…".

Второй, когда в преддверии Нового года, "подарил" Сашкиной сестре "Три белых коня" и "Снежинку" из знаменитого в своё время телевизионного фильма "Чародеи". Пятнадцатилетняя Алёнка своими песнями произвела фурор не только в собственной школе, но и в везде, куда её звали все долгие зимние месяцы. Пришлось Андрею расширить её репертуар почти всеми детскими песнями 80-90-х, которые он помнил.

Иосиф Виссарионович тогда только поморщился, видимо Андрей нарушил какие-то его планы по поводу появления этих песен, но неудовольствия не высказал. Слишком всё удачно получилось. Появилась на эстрадном небосклоне новая, талантливая и молодая певица, пластинки которой стремительно разлетались не только по Советскому Союзу, но и в некоторых странах Европы, вызывая крайнее изумление европейцев. Оказывается, в варварской России петь умеют не только пьяные медведи на улицах.

Недоразумения с авторством песен объяснили очень просто, объявив автором стихов саму Алёну, а композитором некоего А.Н. Баневича. Особо дотошные критики, пытавшиеся найти эту неуловимую личность, получили вначале несколько туманных намёков, а потом грозных окриков из НКВД, и немедленно затихли, переведя свои поиски в разряд гаданий на кофейной гуще. Возникли случайными слухами, немедленно умножились и, вскоре, перешли в разряд непререкаемых истин утверждения о том, что подлинным автором является кто-то из верхушки Советского государства, пытающийся таким образом скрыться от сомнительной славы эстрадного деятеля. Что вполне устраивало всех заинтересованных лиц.

И вот теперь батальонный комиссар Банев "прокололся" в третий раз. Немедленно возникший к его песнопениям интерес был вполне естественен для госпиталя, и мог закончиться ничем, если бы…

Если бы не очередной самородок, которыми так богат наш талантливый народ. Уже на второй день после начала этого концерта Андрей услышал в конце коридора впервые исполненную им в этом мире песню. Добравшись, с двумя "перекурами", до этой палаты он обнаружил там молодого паренька, старательно выводящего на аккордеоне, сыгранную Андреем мелодию, правда, немного по-другому.

Заряжающий противотанковой соропятки мог воспроизвести всё, что слышал хотя бы раз в жизни. На любом из доступных клавишных, или "кнопочных", инструментов. По крайней мере, Андрей видел, с какой лёгкостью он менял громоздкий аккордеон на лёгкую гармонь. Слышал непередаваемое исполнение нескольких "его" песен на стоящем в холе первого этажа пианино. На вопрос об умении играть на рояле, боец Петров только пожал плечами и сказал, что "не пробовал".

Творчески осмысливая сыгранные Андреем мелодии, Ванечка Петров, как звала его вся женская часть персонала госпиталя, находил совсем другие мотивы, которые делали песню неуловимо лучше. Хорошо, что не слышали эту обработку авторы данных песен. Ибо, им пришлось бы в знак протеста только сожрать свои партитуры.

Был Иван Петров стопроцентным самоучкой. Какая в крохотном уральском селе музыкальная школа? Сосед показал, как на гармони клавиши нажимать, и всё… А дальше, оно само как-то… Дома гармошка, в ремесленном училище баян, в доме культуры железнодорожников познакомился с пианино, а здесь, на фронте, повезло добыть в качестве трофея аккордеон. Вот и все "музыкальные школы"! Умел Ваня не только повторять, но и играл что-то своё, то тихое и печальное, то задорно-быстрое. Бросающее то в танец, то в беспричинную грусть.

Талантище на всю тысячу процентов. А мог навсегда остаться около своего орудия, в качестве размена на два немецких танка. Но был спасён товарищами по расчёту.

А, вот, командир огневого взвода лейтенант Черных навечно остался на окраине этого польского хутора. Вёл огонь, пока на позицию орудия не вкатились фашистские панцеры. Рванули, напоследок, противотанковые гранаты, которые командир расчёта приберег для, такого вот, последнего момента, и все, кто там в данный момент оставался, перешли в разряд "безвозвратных потерь".

Зейдлиц всё-таки прорвался. Обошёл город, когда узнал, что ни горючего, ни боеприпасов в нём нет. Обманул направленные против него батальоны, вызванные начальником охраны Андрея, пробил оборону и ушёл. Пусть и полегло немало немцев на улицах города, но и защитники понесли очень большие потери. От их роты охраны половина осталась. А от комендантской роты и того меньше.

Да немцы враг серьёзный. Оправившись от майского разгрома, немецкие генералы подтянули дивизии из Бельгии и Франции и сейчас заново, впервые после окончания боёв на Западном фронте, учатся воспринимать противника всерьёз. Нынешняя ситуация соответствует где-то сорок третьему году времени Андрея. Немцы ещё считают себя сильнее, а все свои неудачи списывают на случайности и невезение. Они ещё могут наносить серьёзные удары, и начавшееся в северной Польше наступление основательное тому подтверждение.

Не совсем ясно, что там происходит? Информация, доходящая до Андрея не превышает уровня слухов, циркулирующих между выздоравливающими. Хотелось бы знать больше! Но перед ним никто отчитываться и не собирается. Вождь выдаёт ему ровно такой объём информации, который считает необходимым, не допуская ни к чему, что прямо или косвенно не касается работы его института. Вон даже о самолёте, на котором Андрей прилетел, удалось узнать самую малость. Его развинтили на отдельные детали, каждую измерили и описали, составили чертежи и собрали обратно, за исключением двигателя, как самой ценной части. Его передали двигателистам для изучения и копирования.

Швецову, используя сведения, узлы и технологии из, трофейного, как ему сообщили, двигателя, удалось таки довести до ума свой АШ-82. А Лавочкину переделать под него собственный ЛаГГ-3. И скоро пилотов люфтваффе ожидает очень неприятный сюрприз в виде нескольких истребительных полков Ла-5 и И-185, ожидавших своего часа на тыловых аэродромах. Поликарпову, хоть и не простили гибели Чкалова, но дали возможность доработать свой истребитель, хотя бы, с другим двигателем.

Впрочем, пока справлялись и Яки. Если не за счёт мастерства, то хотя бы численным превосходством.

Андрею из его "наследства" досталась только рация, скопировать которую пока не представлялось возможным. Слишком сильно различались технологии будущего с возможностями этого времени. Но всё же кое-что удалось внедрить, если не полностью, то хотя бы частично. Все изделия их института строятся на блочной основе, позволяющей упростить ремонт до минимума. Кроме этого, Андрей вместо принятого сейчас навесного монтажа ввёл в свои изделия печатные платы. Ещё один большой плюс. Конечно многое внедрить не получается, но придёт время и для других новшеств.

Появился и у асов люфтваффе ещё один чрезвычайно неприятный противник. Сашка смог опробовать "Шилки" в бою против самолётов. Причём оба варианта.

И если с неэлектронным вариантом особых проблем не было. Их просто поставили в состав танковой колонны и дождались появления немецких пикирующих бомбардировщиков. А когда "штуки" закрутили свою любимую "карусель", ударили со всех стволов. Отлетающие от пытающихся выйти из пикирования "лаптежников" куски фюзеляжа блестяще подтвердили, что машина удалась. Немецкие самолёты ополовинили до того, как лётчики поняли, что дело пошло не так, как они рассчитывали и нужно срочно сбегать.

С электронным вариантом было сложнее. Приведение его в боевое положение требовало довольно продолжительного времени. Это, во время Андрея "Шилка" таскала свой радар с собой. Здесь подобное устройство ещё недоступно! Радары представляют собой две отдельные машины. Радиолокатор дальнего наведения — стандартная трёхосная будка, составляющая основу радиолокационной разведки Красной Армии. И непосредственный командный пункт управления огнём, на основе такой же бронемашины, вынесенной на несколько десятков метров назад, с локатором ближнего наведения. Ну никак не входили в один корпус электронная аппаратура и серьёзный боезапас! И даже то, что удалось сделать, было на грани невозможного.

Получилась очень интересная конструкция "боевого треугольника". В центре и позади машина управления. Впереди, разнесённые в стороны под одинаковым углом, две огневые машины. Локатор нащупывает цель, передаёт по кабелям, которые желательно закопать в землю, параметры наведения блокам управления орудия и, одновременно, наводчикам огневых машин. Те, как только враг добирается до расстояния, переданного локатором, открывают огонь. А наводчики корректируют работу пока несовершенной аппаратуры.

Результат превзошёл все ожидания! Спрятанные на окраине ближайшей железнодорожной станции, машины радиоэлектронной батареи из девяти заходящих в пикирование "штук" умудрились сбить семь! По бомберам, работающим с горизонтального полёта, результат был гораздо скромнее, но всё равно превосходил даже самые оптимистические прогнозы для обычных зенитных батарей. Большим недостатком комплекса была малая мобильность. Но ведь в армии много объектов, которые не очень-то стремятся "бегать", а защиту требуют постоянную. Прежде всего штабы всех уровней. Склады, аэродромы, железнодорожные станции. Да мало ли что нужно защищать на фронте и в тылу. Заводы и фабрики для воюющей страны ценность не меньшая, чем иной штаб.

В целом, работа завершилась успехом. Вот только, название для электронного варианта придётся искать заново. Ибо за эти две недели прозвище "Шилка" прочно закрепилось за ЗСУ-23-4, то есть неэлектронным вариантом. И вполне заслужено. Напротив их госпиталя более недели стоит остов немецкого бронетранспортера, притащенного сюда при уборке техники противника. Зрелище просто впечатляющее! Все, кто мог самостоятельно передвигаться на такие расстояния, уже осмотрели его и вынесли свой вердикт, в большинстве своём, состоявшем из восторженных матов разной тональности. Так покорёжить, неплохую в общем-то бронетехнику, может только серьёзное оружие. БТР нужно было тащить в ближайшую переплавку, ни на что другое он пригоден не был!

А что оставалось от самолётов?

Так что, своё прощение они, с Сашкой, уже заслужили. Другое дело, так ли нужны были они лично для этого испытания? Но что сделано, то сделано. Вождь, естественно, поворчит, наложит полгода превентивного институтского "ареста", добавит ещё одну роту охраны и не отпустит далее ста километров от Москвы. Нужно признать, что имеет полное право.

Заспешил по коридору кто-то ещё, хлопнула вдалеке дверь. Госпиталь начал просыпаться. Скоро должна появиться Ирина. Она всегда появлялась в палате минут через десять после подъёма. В последние два дня для того, чтобы проверить самочувствие генерала, а ранее, чтобы поцеловать своё любимое "чудо", как называла она Андрея наедине.

Андрей встал и, прихватив костыль, двинулся в коридор. Не стоило мешать раненому генералу справлять естественные утренние потребности. Вскоре должен появиться с уткой санитар Михеич, всегда ворчавший на всех, невзирая на звания.

"Я третью войну в санитарах", — ворчал он, обхаживая в своё время Андрея, — "всяких "благородий" видел". Но своё дело справлял хорошо, охраняя чрезмерно стыдливую, по его словам, натуру "ахвицеров".

В коридоре уже толпилось довольно много народа. Все, кто мог самостоятельно двигаться, спешили на улицу покурить, о то и просто подышать свежим воздухом. Начальник госпиталя военврач Малкин, хоть и смолил сам папиросы одну за другой, но курить в палатах позволял только тем, кто не мог двигаться. Все остальные безжалостно выгонялись за пределы здания.

Андрей поздоровался со старшим лейтенантом Казаченко, командиром сводной противотанковой батареи. Нужно признать, что большая часть его батареи находилась в этом же госпитале, кроме тех, кто уже выбыл навечно. Правильно говорит солдатская мудрость про личный состав иптапов (истребительно противотанковых полков) — "ствол длинный, а жизнь короткая".

Старлей поправил упакованную в гипс левую руку, раздробленную танковым снарядом, приветливо улыбнулся.

— Слушай, майор, а пальцы то двигаются! — Сообщил он радостную весть. — Молодец доктор! Спас руку!

Андрей только покачал головой. Врачи старались изо всех сил. Впрочем, солдатское "радио" твердило, что "товарищ Сталин приказал за каждую отрезанную руку и ногу снимать с врачей год выслуги". Нужно будет при случае рассказать вождю об этом его решении. Андрей только усмехнулся, представляя, как должны вытянуться лица у всех в этом госпитале, скажи он о скорой встрече с товарищем Сталиным. Для всех в этом госпитале, и для Ирины тоже, он обычный штабной майор, случайно оказавшийся в городке перед немецким наступлением. Вызывали удивление, конечно, посещения его палаты всеми старшими командирами, находящимися в городе. Но Андрей удачно сводил все вопросы к неким бумагам, которые он должен подготовить. Когда же количество любопытствующих стало слишком большим, то просто запретил эти визиты. На такое решение его власти хватало с избытком.

Не возражал он только против посещений инженер-капитана Егорцева. Сашка был главным связующим звеном между Андреем и составом его группы. Нужно сказать, что большая часть инженеров, все трофеи, в том числе и Конрад Цузе со своим механическим компьютером, давно отбыли в Москву. В городке оставались зенитки и остатки охраны, под командой майора Ситникова. Майор несколько раз пытался установить охрану у Андреевой палаты, и только прямой приказ не делать этого, остановил его.

Разумеется, слухи о том, что "этот майор не совсем обычный" ходили не только в госпитале, но и по всему городку. А самые знающие при этом поправляли, что не майор, а батальонный комиссар, но слухи, как говорится, к делу не подошьёшь.

Необходимо признать, что он засиделся, вернее залежался, здесь, и пора покидать столь гостеприимное место. Но каждый раз, когда он собирался это сделать, находился очередной повод задержаться ещё на денёк. Но сегодня необходимо всё решить, в том числе и с Ириной. Оставлять её в этом месте он не собирается.

Вывели его из раздумий энергичные жесты артиллериста. Оказывается, комбат просил Андрея записать ему слова и ноты понравившейся песни. Два дня они с Ваней Петровым мудрили над текстом и музыкой песни "Артиллеристы", которую Андрей помнил настолько смутно, что не решился предъявить вниманию вождя. Но здесь он, что-то вспомнив, что-то досочинив, создал её текст заново. Ваня подобрал музыку, на напетый комиссаром мотив. И появилась новая песня, которую все пушкари, оказавшиеся в госпитале, приняли на "ура" и старательно горланили на улице уже второй вечер.

Получив согласие, старший лейтенант заспешил к выходу. А Андрей двинулся в кабинет начальника госпиталя. Нужно было решить окончательно все проблемы.

Виктор выскочил из едва остановившейся Эмки. Времени было в обрез. Необходимо найти и выпроводить этого "личного представителя Ставки" до того, как поляки подадут сигнал. Из-за поворота улицы показался бронетранспортер, затем машина охраны. Кажется, успел!

Энергичными взмахами командир охраны батальонного комиссара майор Ситников распределял свои посты вокруг госпиталя. Наконец-таки, ему дали сделать то, что он хотел с самого начала. Хоть и держал он пару скрытых постов все эти две недели, но на душе всё равно было неспокойно. Но кажется всё подходит к концу. Вот доставит начальство на аэродром, усадит в самолёт, отгонит вверенную технику на железнодорожную станцию погрузки и немедленно напишет рапорт о переводе в действующую армию. Надоело выполнять дурацкие капризы полуштатского человека. "Охрана его демаскирует!" Да все, кто хотел, на сто километров в округе, давно знают, кто такой батальонный комиссар Банев и зачем он в этом городишке оказался. Две нервные и бессонные недели стоили ему, майору Ситникову, несколько лет жизни.

Поставив БТР у входа таким образом, чтобы перекрывать обе стороны улицы огнём крупнокалиберного ДШК, майор стал ждать, когда подполковник Зайцев сообщит батальонному комиссару о готовящемся мятеже.

То, что дело добром не закончиться, было ясно с самого начала. Подозрительные перемещения поляков вокруг города, да и в нём самом, показывали, что ничего ещё не завершилось. И хотя поляки не поддержали немцев две недели назад во время прорыва Зейдлица, но несколько их боевых групп в городе в то время было. А сейчас их число увеличилось почти в пять раз. Ясно, что Паны затевают какую-то гадость. А самая вероятная цель — их группа. И прежде всего батальонный комиссар Банев, который торчит в этом госпитале, по крайней мере, лишнюю неделю. Давно нужно было вызвать самолёт и переправить его в Москву. Если нравится ему эта докторша, то пусть забирает её с собой, а не торчит из-за неё на вражеской территории.

Как ни странно, но Виктор обнаружил батальонного комиссара в форме, сапогах и даже портупее, только костыль, на который он опирался при ходьбе, портил общее впечатление. Комиссар изрядно прихрамывал, значит ранение действительно серьёзное, и не только из-за докторши он тут торчал столько времени, как намекнули Виктору информированные люди.

— Здравствуй подполковник! — Обрадовался представитель Ставки визиту Виктора. — Чувствую, что по мою душу?

— Получен приказ немедленно эвакуировать вашу группу в Москву. — Сухо ответил ему подполковник Зайцев. — Самолёт уже ждёт на аэродроме истребительного полка.

— Намечается большая заваруха? — Спросил комиссар.

— По моим сведениям сегодня или завтра поляки собираются поднять мятеж. — Ответил Виктор. — Не думаю, что им удастся чего-нибудь серьёзного сделать, но "бережёного — бог бережёт".

— "А не бережёного — конвой стережёт". — Закончил эту мудрость представитель Ставки. — Но поляки нынче под Гитлером ходят. А это значит, что срок они не сами выбирали. — Начал рассуждать Банев. — Следовательно и немцы скоро начнут. И где-то здесь неподалёку. Ты предупредил командование фронта?

— Кому смог передал! — Виктор почувствовал злость. — Ты, товарищ батальонный комиссар, свои возможности с моими не путай. Тебя, может, в штаб фронта и пустят, а я слишком мелкая сошка для этого.

Андрей едва заметно усмехнулся. Прибедняется подполковник. Ещё как пустят, стоит только удостоверение личного представителя наркома НКВД показать! Светиться не хочет? Ну что же, имеет полное право.

— Слушай, подполковник, в моей палате раненый командарм Филатов находится. Его эвакуация предусматривается?

— Мне приказано обеспечить отправку вашей группы. А кто будет в неё входить, решать тебе. — Отрезал подполковник Зайцев.

"Да не получаются отношения с батальонным комиссаром Баневым", — подумал Виктор. Вроде и мужик не плохой, без откровенного зазнайства. Другой на его месте все двери ногами бы открывал, а этот никак не решится свою власть применить. И не трус. Тогда на улице сильно помог им, расстреляв из гранатомета те танки. Пусть и материл Виктор "представителя Ставки" последними словами, когда бойцы притащили комиссара раненого и истекающего кровью, но должен был признать, что не будь этого "геройства", улицу удержать не получилось бы.

Но, всё равно, есть в нём что-то чужое. Вот и пословицы из блатного жаргона знает. Может, успел в лагере посидеть? Это у нас нетрудно. Ляпнул не то слово, и тебе уже впаяли "червонец" за антисоветскую агитацию. Но как он тогда смог в представители Ставки угодить? Ничего непонятно!

— Сколько у нас времени? — Перешёл на официальный тон батальонный комиссар.

— Опоздали, по крайней мере, на трое суток! — Обрадовал его подполковник Зайцев.

— Значит времени много. — Решил Банев. — Готовь пока транспорт. А я с начальником госпиталя переговорю.

Подполковник Зайцев отошёл к окну, контролируя работу своих подчинённых. Всё было сделано быстро и грамотно. Приобретённый за эти месяцы опыт дорого стоил. Причем непонятно, когда было легче. В предвоенные месяцы, когда приходилось подолгу выслеживать осторожную и пугливую сионистскую агентуру, порой в самых невероятных и неожиданных местах. Или сейчас, когда основным врагом стала немецкая разведка.

Немцы, особенно в первые дни, действовали нахраписто и нагло, не ставя противника ни во что. И поплатились за самоуверенность. Сейчас Абверу приходится восстанавливать свою изрядно прореженную агентуру, и на некоторое время немцы затихли, решаясь только на мелкие укусы. Но появилась новая головная боль в лице польских националистов. Хотя головной болью были именно немцы, эти же скорее напоминают геморрой своей вездесущностью. Честно говоря, большого вреда от них нет, ибо они не торопятся умирать во славу рейха, а всё больше занимаются обычным бандитизмом, но под красивыми лозунгами борьбы за свободу. Вот только, надоедает отлавливать все их группы и группки, тратя бесценное время на всякую полубандитскую шушеру. Хотя серьёзные люди были и среди них, но они не бегали с винтовками по советским тылам, а плели интриги где-то в тиши старинных особняков за светской беседой, представляя менее значимым "борцам за свободу" отвлекать на себя силы советской контрразведки.

Кто-то из этих истинных врагов и дергал за ниточки, руководя всем, что происходило вокруг этого городишки. Сразу же после того памятного боя, когда, ошалевшие от того, что смогли выжить, бойцы радостно смеялись и хлопали друг друга по плечам, считали потери и горевали по убитым товарищам, Виктору пришлось заняться своими прямыми обязанностями. Рассказ старшины Чеканова о польском боевом отряде в городе подтвердили и другие источники. Мальчишка Стась даже показал то здание, где они квартировали. Но дом уже был пуст. На месте был только ксёндз. Но, во-первых, была инструкция не трогать местное духовенство без крайней необходимости. Во-вторых, священник не слишком скрывал свои взгляды и, когда под видом любопытствующего в костёл заявился один из командиров его группы, знающий польский язык в достаточном объёме, наговорил столько о "пшеклентных москалях", что хватило бы на пару приговоров. В-третьих, "поп" не представлял интереса в качестве арестанта, а вот понаблюдать за ним стоило.

Ксёндз много и громко говорил, часто встречался с непонятными людьми, мало похожими на истинно верующих прихожан, а больше напоминающими "блатных" местного разлива. Ездил по окрестным посёлкам и хуторам, и не всегда с богоугодными делами. Вот только, никак не походил он на настоящего руководителя данного "обвода" Армии Крайовой. К тому же ничего серьёзнее распространения "Информационного бюллетеня", конспиративной газеты польского эмигрантского правительства, он не предпринимал.

Виктор наблюдал за священником, отслеживал тех с кем он контактировал, пока не понял, что его старательно водят кругами, отвлекая от кого-то более серьёзного. И сидит этот человек в городе. И готовит что-то очень важное. Пришлось брать священника и парочку его связных посерьёзнее и просто "колоть". Те поупирались для начала, но поняв, что дело пахнет не "гуманной" высылкой в Сибирь на поселение, а расстрелом, причем немедленным, стали говорить. Даже ксёндз.

И главным результатом этого рассказа является визит подполковника Зайцева в этот госпиталь. С единственной, но очень важной целью — немедленно выпроводить "личного представителя Ставки" за пределы зоны своей ответственности. Осторожные вопросы, адресованные в штаб фронта, о цели нахождения данного батальонного комиссара в этом городке, вызвали там такую бурю эмоций и такие подробные комментарии, что из всего ему сказанного Виктор усвоил только два вопроса. "Какого х… он там до сих пор делает?" И. "Ты чего му… до сих пор молчал?"

Но зато немедленно был выслан самолёт для эвакуации остатков группы батальонного комиссара Банева.

Старшина Щедрин контролировал коридор, в который выходили двери палат госпиталя, намётанным глазом определяя кто из какой. Его задача была предельно простой, с точки зрения начальства, определить диверсантов, если они проникнут в здание. Легко сказать, а вот сделать… Вот, если бы раненые разошлись по своим платам. Но как объяснить людям необходимость этого, не поднимая паники? Как заставить улечься обратно в кровать, хотя бы, вон того паренька на костылях, ковыляющего неподалёку от стены? Судя по всему, учится ходить заново.

Оставалось только вертеть головой во все стороны и внимательно смотреть.

Подполковник, всё-таки взял старшину в свою группу. Недолгого знакомства с артиллеристом хватило для того, чтобы выяснить — старшина обладал очень важным для работника контрразведки качеством — он умел ВИДЕТЬ. Видеть главное в данный момент и в данном предмете.

Вот и сейчас Виктор доверил ему самый важный участок — наблюдение за внутренним коридором этажа. Но вот старшина напрягся. В коридор вошёл незнакомый командир в звании политрука.

— Товарищ политрук, вы к кому? — спросил Щедрин.

Командир окинул его презрительным взглядом и, непонятно растягивая слова, процедил:

— Не мешайте работать, боец, освободите дорогу.

Щедрин вскинул руку, отдавая честь, сместился в сторону. Политрук подбросил свою руку к тулье фуражки, шагнул мимо старшины и немедленно повалился на пол, получив по шее ребром старшинской ладони.

Всё случилось настолько быстро, что когда Виктор сумел среагировать на происходящее, Щедрин деловито пеленал безвольное тело политрука его же ремнями.

— Ты чего старшина? — удивился Виктор.

— Диверсант, товарищ подполковник! — Ответил старшина и, видя непонимание в глазах командира, пояснил. — Слова растягивал, потому что акцент скрывал. Честь по-польски отдал двумя пальцами, а не ладонью, как у нас принято. Да и с одёжкой непорядок! Галифе от полевой солдатской формы, а френч то командирский, выходного покроя, ещё довоенный!

Виктор вновь поразился чутью старшины. Мгновенно разглядеть такие мелочи? Это надо уметь! Пригляделся сам. Действительно гимнастёрка от выходной формы, которую вблизи фронта позволяют себе носить только большие начальники. Да и никто не оденет её со штанами от солдатской формы. Наоборот могут, даже если не по уставу. Да и взмах рукой отличался от способа отдания приветствия в Красной Армии.

Вскоре политрук пришёл в себя, дёрнул руками, но, обнаружив, что они связаны, прошипел сквозь зубы что-то по-польски. Широко открыл рот, пытаясь крикнуть, но старшина деловито затолкал ему в рот индивидуальный пакет в качестве кляпа.

— А вот кричать не надо! — Ласково сообщил поляку Щедрин. — А то опять по башке получишь!

Впрочем, и без условного сигнала диверсанта где-то правее хлопнул выстрел, затем второй, вслед ним заработал пулемёт, судя по звуку чешский ZB. Заработал в ответ "дегтярь", раздались первые взрывы гранат.

Мгновенно затихли все звуки в госпитале. Раненые прислушивались к стрельбе, пытаясь определить, кто ведёт бой и на каком расстоянии от них. Те из них, кто был в коридорах, прижались к стенам. Из соседней палаты выбежал молодой боец с наганом, наверное из средних командиров, кинулся к оконному проёму.

— Отставить! — Скомандовал ему Виктор. — Ты знаешь куда и по кому стрелять?

— Нет… — растерянно ответил ему молоденький командир.

— Из лейтенантов? — продолжал вопросы Виктор. — Давно из училища?

— Так точно, товарищ подполковник. — Разглядев звание, поспешил исправиться тот. — Лейтенант Первушин, выпущен из училища в начале мая этого года.

— Не навоевался ещё? — Виктор устало вытер пот, выступивший на лбу. — Не торопись. На твой век войны хватит.

— Да что тут осталось? — Удивился лейтенант. — До Берлина всего четыреста километров! Через пару месяцев закончим!

— Твои слова, лейтенант, да богу в уши. — Проворчал старшина.

Подполковник Зайцев отвернулся, чтобы не выдать невольной гримасой своих мыслей. Ему, конечно, известно намного больше остальных. И если старшина по косвенным признакам догадывается, что дело не так хорошо, как кажется, то лейтенанту, с его крошечным жизненным опытом, этого просто не дано.

Дела пошли немного не так, как ожидали на фронтах. Вот уже полмесяца войска вместо ожидаемого наступления старательно закапываются в землю, оборудуют блиндажи и дзоты, устилают пространство перед своими траншеями десятками тысяч мин.

Тем более удивительно, что Лодзь взяли с ходу, пробив немецкий фронт сразу в трёх местах. Танковые корпуса, не встречая сопротивления, обошли город и замкнули кольцо окружения. Но оказалось, что в самом городе частей противника почти не было. Только батальон сапёров, занимавшийся минированием особо важных объектов. Взорвать, естественно, ничего не дали, пополнив этим батальоном ряды пленных.

А вот дальше начались странности. Пришел приказ остановиться. Танковые и механизированные части отошли назад и растворились где-то в тылу. "Царица полей" принялась перелопачивать кубометры земли, теряясь в догадках. Противника впереди не было! Но посвящать "махру" в стратегические тайны никто не собирался. На ворчливые попреки бойцов, что "вот сидим, а потом будем оборону немцев грудью прорывать", их командиры только смачно матерились. Им самим ничего известно не было.

Было чему удивиться и тем, кто знал больше. Немецкую систему минирования важных объектов в Лодзи не только не демонтировали, но и дополнили, добавив в особо важные объекты взрывчатки из трофейных запасов.

Из этого следовало, что город собираются оставить. Но немцы никаких попыток наступления не предпринимали? Ничего не понятно!

Но шесть дней назад Клюге нанес мощный удар на севере, и к исходу четвёртого дня всё же сумел взломать оборону.

Это известно высшим командирам. Известно подполковнику Зайцеву. Но об этом пока молчат по радио.

А теперь этот польский мятеж говорит, что и где-то ещё должны быть такие же удары. Но где? Здесь под Лодзью? А может севернее? А может и южнее? Успокаивает только то, что скоро это станет известно. Хочется также верить, что и в вышестоящих штабах о месте предстоящего удара, если не знают, то хотя бы догадываются.

Стрельба за окнами начала отдаляться и стихать. Не ожидавшие такого сопротивления, жолнежи Армии Крайовой откатывались в глубь окрестных улочек, спеша оторваться от противника. Обычная партизанская тактика. Будь у Виктора побольше времени на организацию полноценной засады, он бы не отпустил никого. А так, пришлось просто отпугнуть. Но теперь "аковцы" несколько раз подумают, прежде чем вновь ввязываться в бой.

В коридоре показался батальонный комиссар в сопровождении невысокого человека в белом халате, чем-то напоминавшем взъерошенного грача. Виктор двинулся к ним.

— Разрешите представить вас друг другу. Начальник госпиталя военврач второго ранга Малкин. — Начал разговор Банев. — Подполковник НКВД Зайцев.

Виктор и военврач кивнули друг другу.

— Товарищ военврач интересуется вашими полномочиями на предмет перевода генерала Филатова в другой госпиталь.

Виктор мысленно усмехнулся. Хитер комиссар. Заставляет его показать удостоверение "личного представителя наркома НКВД". Свои бумаги демонстрировать не хочет. Но придётся делать.

Военврач прочитал протянутые ему бумаги и уставился на Виктора потрясённым взглядом, напоминая, в данном случае, кролика, случайно наткнувшегося на спящего удава.

— Да, конечно, товарища генерала можно забирать. — Выдохнул начальник госпиталя. — Надеюсь, он хорошо перенесёт дорогу.

— Естественно. — Вмешался батальонный комиссар. — Ведь его будет сопровождать военврач третьего ранга Кузнецова.

— Ах, да! — Улыбнулся военврач Малкин. — Ирина Васильевна с этим справится. — Немного подумал и добавил. — Счастья вам молодые люди.

— Товарищ военврач второго ранга, мне бы хотелось забрать ещё одного человека. — Продолжил Банев.

Виктор встревожился — кто ещё мог понадобиться батальонному комиссару. Разве эта Ирина Васильевна, не та самая докторша, которая удерживала его здесь. Но военврач прекрасно его понял.

— Да, конечно, рана у Петрова практически зажила. Он уже может быть переведён в другое место лечения.

Виктор насторожился. А это ещё кто? У самолёта ограниченная грузоподъёмность. Если батальонный комиссар надумает забирать кого-нибудь ещё, Виктор будет возражать. Но тот повернулся к нему и спросил:

— На чём генерала повезём?

— Наверное, на бронетранспортёре. — Ответил подполковник. — И учти! Ты тоже будешь в нём!

Поставив последнюю точку в разговоре, Виктор отправился отдавать команды на погрузку.

— Минутку! — Остановил батальонный комиссар решившего уйти начальника госпиталя. — Семён Львович, мне кажется, что вам нужно готовить госпиталь к эвакуации.

— Вам что-то известно? Вы имеете право отдавать такие приказы? — Среагировал на его предложение военврач Малкин вопросом, как следует из давней еврейской традиции.

— Я думаю, что да! — Андрей решил поразить начальника госпиталя и протянул ему своё удостоверение личного представителя Ставки.

Кажется, Семён Львович исчерпал свой лимит удивлений месяца на два вперёд. По крайней мере, более изумленного лица батальонному комиссару Баневу до этого видеть не приходилось. Военврач Малкин только смог кивнуть, повернуться и, механически переставляя ноги, уйти в свой кабинет.

Оказавшись в своём кабинете, начальник госпиталя дрожащими руками налил себе пятьдесят грамм спирта, одним махом опрокинул их в горло, задерживая спёртое дыхание. Кажется, пронесло. Знай он, что у него столь важный и столь же опасный пациент, добился бы отправки в Москву этого комиссара сразу после операции. Теперь же, только остаётся желать ему скорейшей и благополучной отправки подальше от его госпиталя.

Однообразно гудели двигатели, перемещая Ли-2 на восток. Посвёркивали в лучах солнца истребители сопровождения. Спал на качающихся носилках генерал, получив дозу обезболивающего. Дремала, прикорнув на откидном стуле, рядом с его носилками Ирина. Старательно клевал носом Сашка. Выводил носом какие-то музыкальные трели боец Петров, пристроив свой аккордеон рядом. И только молодые инженеры в начале салона, перекрикивая шум двигателей, решали очередную проблему, которыми так богата молодость и которые, в силу той же молодости, не могут подождать ни минуты, а требуют немедленного решения.

Андрей задумался, пытаясь выстроить линию разговора со Сталиным. Было боязно. А ну как, вождь рассердится всерьёз и упечёт его в какую-нибудь "шаражку", запретив освобождение до окончания боевых действий. Вполне может… И есть за что…

Но и Сашка, оказывается, успел отличиться. Во время испытаний электронного варианта "Шилки" устроился на месте наводчика огневой машины. И едва не получил осколок авиабомбы, пропоровший корпус самоходки в двадцати сантиметрах от него.

Так, что процедура торжественной выдачи "звиздюлей" его тоже не минует. Хотя до неё ещё, по крайней мере, одна пересадка и много часов пути.

Андрей прикрыл глаза и стал медленно проваливаться в сон.