Летний шторм

22 июля 1941 года восточнее Лодзи вечер

Рубанула над головой пулемётная очередь. Виктор выплюнул каменную крошку, неизвестно как оказавшуюся во рту, перекинул пистолет из левой руки в правую, покосился в сторону. Как ни странно, но батальонный комиссар весело лыбился в паре метров от него и постреливал из своего ППС в сторону немцев.

Впрочем, вёл он себя очень странно, для "тыловой крысы", с самого начала. Хотя и сам подполковник Зайцев не мог похвастаться большим боевым опытом, но всё же на Финской он побывал, и как свистят пули и осколки над головой прекрасно знал, но всё равно леденел от бессмысленных взвизгов над головой, оторвавшихся от случайных снарядов осколков.

Этот же представитель Ставки поражал "глупой детской бесшабашностью", как будто не воспринимал всё, что происходило вокруг него, по настоящему.

Виктор выпустил всю обойму ТТ в вывернувшегося из ближайшего проулка немецкого пехотинца, но увидел, как он падает, выронив винтовку, только после короткой очереди сбоку. Батальонный комиссар Банев опять вытянул губы в довольной усмешке и перекинул ствол своего автомата в другую сторону, где очередной дурак попытался прощупать на слабость их позицию.

— Слушай подполковник, если хочешь выжить, выбрось эту пукалку и найди себе настоящее оружие. — Батальонный откровенно издевался над Виктором.

Виктора вдруг взяло бешенство. Что бы какая-то штабная крыса так над ним издевалась!

Он выдернул из-под тела убитого в первые минуты немецкого прорыва пулемётчика тяжелый Дегтярь и длинной очередью положил почти всех, ещё уцелевших в их секторе, солдат противника. Отбросил расстрелянный диск, резким движением вставил на место запасной, передёрнул затвор, перекинул взбешенный взгляд на этого высокопоставленного мудака, и наткнулся на удивленные глаза.

— Извини, подполковник, не ожидал, что в вашем ведомстве, кто-то воевать умеет?

— Ты хочешь сказать, что и вы кроме языка чем-то работать умеете. — Огрызнулся Виктор.

— Уел, подполковник. — Батальонный комиссар, по-прежнему, развлекался. — Владею двенадцатью видами оружия, известного здесь и ещё не существующего, кроме этих тарахтелок, кивнул он на свой ППС.

— Это что вы там наизобретали, что нам ещё неизвестно. — Откликнулся, несмотря на возмущение, Виктор.

— Извини, подполковник, но после некоторых рассказов мне придётся тебя пристрелить, чтобы не сболтнул в плену лишнего.

— А если ты в плен попадёшь? — Разозлился Виктор.

— Об этом и разговор. — Батальонный комиссар стал крайне серьёзен. — На тебя, подполковник, возлагается чрезвычайно серьёзная миссия — пристрелить меня, если возникнет опасность захвата в плен.

— Ты думай, чего несёшь! — Отбросил его пожелание Виктор.

— Не знаю, как тебе правильно высказать. — Усмехнулся батальонный комиссар. — Наверное, тебе просто не объяснили ничего, когда посылали присматривать за моей группой. — Он послал в сторону противника очередную короткую очередь. — Попасть в плен ни я, ни мой помощник, тот инженер-капитан, не имеем никакого права.

— Мне там тоже делать нечего. — Откликнулся Виктор, короткой очередью отгоняя очередного дурака, поспешившего высунуться из-за угла дома на улицу.

Андрея забавляла ситуация в которую он попал, хоть и пытался батальонный комиссар Банев настроиться на самый серьёзный лад, но не получалось.

Всё-таки прав был тот уже изрядно позабытый писатель-фантаст, случайно прочитанный ещё в первую Чеченскую войну. Андрей тогда до икоты смеялся над похождениями картонно-правильных героев, озабоченных в первую очередь внешними эффектами своих действий. Ни одного движения без картинного жеста, ни одного решения без проникновенной, но обязательно покрытой лёгким налётом цинизма речи.

Хотя, как любил говорить его комбат, демонстрируя свою образованность и, одновременно, перефразируя бессмертное пушкинское — "сказка ложь…" — "От маразма до конструктивизма два локтя по карте и три жопы в реальности". То есть в любой брехне есть своя доля правды. Нужно только суметь её найти.

Вот и тот писатель, размышляя о разной скорости восприятия жизни, переносил это восприятие обычной жизни на войну. На самом деле всё оказалось правильно, но с точностью до наоборот.

Как убедился Андрей, первичным оказалось, именно, разное восприятие войны. Обычная размеренная жизнь обыкновенного человека от скорости движения автомобилей не сильно зависела. А вот война действительно отличалась!

Конечно, приятно знать, что никто не накроет тебя из подствольника. И никто не пошлёт в тебя ракету "града" или, даже думать об этом не хочется, "урагана". И не потому, что тебя невозможно обнаружить! Существует много способов определить, где находится противник, и без применения космических спутников. Просто ты, как одиночный боец, не представляешь большой угрозы (или ценности, это кому как нравится) для твоего, такого же, конкретного противника.

Зачем тратить драгоценные боеприпасы на отдельный очаг сопротивления, который всё равно будет оставлен, как только атакующие его обойдут?

А так ли нужно отходить?

Если один пулемёт на фланге атакующего клина значит больше чем целая батарея пушек в глубине обороны?

Если несколько бойцов, даже ведущих только беспокоящий огонь в направлении обошедшего их врага, в состоянии причинить ему больше вреда, чем сотни стволов на направлении главного удара.

Но всё это теория, превращающаяся в реальность только, если этот боец захочет и сможет держаться на позиции. И в большинстве подобных обстоятельств так и было.

Хотя в любой ситуации всегда найдётся множество случайностей, не предусмотренных никакими законами природы и общества. Или говоря простым языком — всегда найдётся засранец, который всё испоганит. Или, как говорили в насквозь лживое, "политкорректное", время Андрея — "вмешается человеческий фактор", оправдывая этими словами любую подлость и мерзость.

Нужно сказать, что майор Платов, который сейчас, наверное, отстреливался из винтовки домов на пять позади них, предусмотрел всё, что можно было при таком недостатке информации. Командовать ему полком, а со временем и дивизией, если, конечно, сумеет остаться живым.

Только не предусмотрел он обычной человеческой трусости, животного страха и дикого желания выжить "любой ценой" бойцов одного из своих взводов.

Бой развивался по предусмотренному плану. Вывернувшиеся из леска немцы, послали вперёд разведку в составе двух мотоциклов. Бойцы Платова подпустили их метров на тридцать, после чего положили всех из двух пулемётов. Немедленно ударили танковые пушки, но пулемётчики уже отходили вглубь дворов, предоставляя немцам возможность тратить боеприпасы на пустые дома. Впрочем, кто-то с той стороны на удивление быстро навел порядок. После двух залпов панцеры отползли вглубь леса для перегруппировки. Излишняя, как знали советские командиры, предосторожность, ибо никакой серьёзной артиллерии в городке не было, даже полковых трёхдюймовок, которые вряд ли повредили бы панцерам, но смогли бы проредить пехоту.

Зенитная батарея не в счёт, так как никто не собирался раньше времени демаскировать её присутствие. И бить ей только наверняка. По самолётам, если они всё-таки появятся, или по наземным целям, если они до этих орудий доберутся.

Оставалось только ждать, когда противник подойдёт на расстояние действительного огня сорокопяток, ожидающих своего часа на окраинах и в, выдвинутой вперёд, засаде. Командир сводной батареи давно уже впереди среди своих пушек, воюющий с первого дня войны старший лейтенант знает своё дело, и просто так мимо его орудий немцы не пройдут.

А вот пехотное охранение, наспех собранное из бойцов комендантского взвода, доверия внушало мало. Что и подтвердили первые же минуты боя.

Когда по улице к их наблюдательному пункту выкатилась взъерошенная толпа бойцов, Виктор просто удивился. Никакой серьёзной опасности, судя по звукам боя, доносящимся с этой стороны города, на этом участке обороны не предвиделось. Не считать же таковой несколько отделений немецкой пехоты, по широкой дуге пытающихся прощупать оборону красноармейцев. Обычная разведка, не больше!

Но бегущие к ним бойцы, спешили так, будто за ними мчалась половина немецкой армии. И, не имеющий серьёзного опыта командования, Виктор просто растерялся.

Зато среагировал столичный батальонный комиссар. Он немедленно дал очередь поверх голов бегущего взвода, а когда это не подействовало, то и под ноги самых ретивых, вырвавшихся впереди своих сослуживцев.

— Стоять! Вашу… мать…! — Проорал Батальонный, виртуозно выстраивая многоэтажные конструкции на понятном каждому жителю России языке. Дал ещё одну очередь поверх голов, и, наконец перешёл на вполовину осмысленный стиль речи. — Какого х… бежите! Какой д… отдал приказ об отступлении?

— Лейтенант сказал… срочно отходить. — Прохрипел ближайший боец, хватая воздух широко открытым ртом.

— Где этот… лейтенант? — Продолжил батальонный, на этот раз просто запнувшись в том месте, где собирался дать характеристику командиру взвода, бросившему свою позицию. — И чего толпой встали? Быстро рассредоточится и занять оборону. А то положат вас всех одной миной.

Но лейтенанта среди них не было!

Бойцы оглядывались на стоящего позади сержанта, но тот молчал, делая вид, что не понял, чего от него хотят сослуживцы.

— Так. Кто слышал приказ об отходе? — Дожимал их батальонный комиссар. — Кто видел лейтенанта, отдающего такой приказ?

— Ты чего молчишь, Корнеев? — Не выдержал боец, сообщивший об этом приказе. — Ты же нам сказал, что приказано отходить. Что тебе сказал лейтенант? Ты же к нему на наблюдательный пункт ходил.

— Не было там лейтенанта! — Сорвался сержант. — Пустой НП был! Вот я и решил, что он ушёл. А раз командиры бегут, то значит отходить надо!

Подполковник Зайцев только покачал головой. И эта ситуация была ему прекрасно знакома. Боец стойко держится, пока видит за своей спиной начальство. Но если командования нет, то тут же делает вывод, что его предали и бросили. И, довольно часто, бывает прав. В армии оказалось много карьеристов и приспособленцев, воспринимающих службу в войсках, как очень простой способ сделать карьеру. Они старательно пели на партсобраниях о любви к Родине и готовности умереть за неё. Но когда пришла пора помирать, кинулись спасать свои жизни, жертвуя ради этого сотнями своих сослуживцев. Конечно, заградотряды отлавливали большинство из них. А дальше суд был скорый и справедливый! До звания подполковника командиров, бросивших свои части, просто разжаловали в рядовые и отправляли в штрафной батальон искупать свою вину. Очень часто им приходилось затыкать своими телами дыры в обороне, возникшие по их же собственной вине. Ну, а вышестоящих ожидало серьёзное расследование, очень часто заканчивающиеся стенкой, да расстрельной командой. А дальше короткая команда: "Огонь". И небо, рвущееся синим пламенем в распахнутые глаза.

И, хотя, подобных случаев было не так уж много, по сравнению с общим числом командиров полков и дивизий, но всё же они были. Расстреляли семь командиров полков и двух комдивов, правда только три из них сбежали, бросив своих бойцов, а остальные отдали самовольный приказ об отступлении, приведший к ухудшению обстановки на их участке фронта. А вот четверых полковников, проявивших самостоятельность, но сумевших, в итоге, разгромить противостоящие им немецкие войска, не только оправдали, но и постоянно приводили в качестве примера разумной инициативы.

И, вообще, война стремительно проводила селекцию командного состава. Нерешительные и неторопливые комдивы и командармы быстро исчезали со своих постов, попадая, в лучшем случае, в командиры запасных полков и тыловых рубежей. На их месте оказывались те, кто не побоялся взять инициативу в свои руки и… выиграть! Проигравших не жаловали, отдавая под суд. А победителей, как известно, не судят.

Так, один капитан, не побоявшийся взять на себя командование полком, когда пасовали майоры, а оставшийся в живых подполковник, бывший в этом полку начальником штаба, ударился в бега, сумел не только удержать подчинённые ему батальоны на позиции, но и отбросить атакующих немцев. За что и получил от комфронта Рокоссовского орден и звание подполковника. И теперь командует тем полком на законных основаниях. Ну, а подполковник, бросивший свою часть после гибели комполка, отправился в недолгий путь к ближайшей стенке.

Нужно признать, что самым надёжным в войсках оказалось именно ротно-батальонное звено. Здесь, практически, не было "блатных" с родственниками в вышестоящих штабах. Капитаны и майоры делили со своими бойцами все тяготы войны, нередко ходя в атаку впереди строя, хотя по уставу их место было позади атакующих цепей.

С лейтенантами, многие из которых только в начале мая выпустились из училищ, было, естественно, похуже. Храбрости и решительности им было не занимать, но вот опыта, и не только военного, но и обычного житейского, вчерашним школьникам явно не хватало. Они храбро рвались в атаку и там, где нужно, и там, где желательно не высовывать носа выше бруствера. Попадались, конечно, и среди них трусы, стремящиеся сбежать при первом же удобном случае, но вскоре оказывались всё в том же штрафбате. Если не спешили сдаться в плен противнику. Но в наступлении это не так легко сделать, и не так легко на такую глупость решиться. А, вдруг, завтра тебя вызволят из плена? И первый вопрос, который тебя ожидает: "А как ты, дружок, там оказался?" А, сказать-то нечего!

Аналогичная ситуация была и с этим лейтенантом.

Если сержант не врёт? А проверить это трудно! Бойцы, как следует из их реплик, толком ничего не знают. А если и знают, то захотят ли говорить?

Понимая это, сержант начал успокаиваться.

На несчастье сержанта, именно в этот момент, на их наблюдательном пункте появился майор Платов.

— Ты как здесь оказался Корнеев? — Удивился майор. — А где командир взвода?

— Не было на НП лейтенанта! — Повторил сержант.

— Может, он по нужде отошёл? — Вмешался батальонный комиссар. — А ты в этот момент велел позицию бросить. Может, он там один оборону держит?

Подтверждая слова представителя Ставки, где-то впереди заработал пулемёт, захлопали разрывы гранат.

— Быстро назад, позиции занимать! — Скомандовал майор. — А то пристрелю, как дезертира и труса!

Сержант после этой отповеди механически повернулся и зашагал в сторону оставленной линии обороны взвода. За ним потянулись его бойцы.

— Погубит взвод. — Вздохнул майор Платов.

— Да уж, под командованием дятла и орлы курицами станут. — Проворчал батальонный. Подхватил лежащий на уступе стены автомат и заспешил вслед уходящему взводу, до того как Виктор успел отреагировать на его действия.

— Это что за стадо мокрых куриц. А ну взбодрись! Кто учил в атаку ходить толпой и с опущенными головами. — Распекал батальонный комиссар бойцов. — На собственные похороны торопитесь? А ну, рассредоточились. Сержант, троих бойцов в разведку на сто метров вперёд. Остальные двумя колоннами вдоль стен. Половина свои окна сторожит, а другая на противоположную сторону смотрит.

Бойцы, почувствовав твёрдую командную руку, начали оттягиваться к двум сторонам улицы.

Но было поздно.

Из-за поворота кривой, в данном месте, улочки вывернулась тупая морда немецкого панцера. Грохнул выстрел, поднимая столбом пыли щебень мостовой вместе с изломанными телами передовых красноармейцев. Ударил пулемёт с маячившего за кормой танка бронетранспортёра и ещё трое нерасторопных бойцов повалилось на землю.

Всё же, большинство успело залечь и открыть ответный огонь. Сунувшиеся вперёд немцы потеряли двоих и откатились под защиту брони.

Виктор, вспоминая про себя всех чертей, которые, по его мнению, явно приходились представителю ставки близкими родственниками, сопровождал левую колонну, в конце которой он и пристроился вслед батальонному комиссару. Хотя момент появления немцев он прозевал. И только окрик батальонного с приказом ложиться бросил его на землю.

Спас их проём между домами с невысоким каменным забором. Именно он прикрыл их от снарядов немецких танков. Впрочем передовая "четвёрка" прошла всего несколько метров, получив под гусеницы противотанковую гранату от выдвинутой вперёд разведки. Но на смену ей пришла "двойка", которая стала поливать улицу из своего двадцатимиллиметрового автомата. Впрочем, вперёд немецкие танкисты не пошли, предпочитая играть роль огневой поддержки.

Ещё дважды "гансы" пытались прорваться вперёд, но оба раза откатывались назад, оставляя на мостовой тела в серо-зелёных мундирах.

Андрей сжался за каменным валом забора, пропуская над головой короткую очередь проклятой "двойки". "Панцершутце" экипажа этого танка знали как бороться с пехотой, у которой нет противотанковых средств.

С невольной злостью подумалось, что неплохо бы засунуть на эту улицу многочисленных "знатоков" Интернета, вопящих на своих форумах о "железном хламе панцерваффе", которому большевики проиграли начальный период войны только в силу собственного неумения воевать.

А вот доблестные английские "Томми"…

А что "Томми"? Полтора года изматывали Роммеля забегами на длинные дистанции, благо размеры североафриканских пустынь позволяли.

Чемпионы мира "по прыжкам в сторону" и "Г-образному бегу".

Ну, подумаешь, сто километров за одни сутки бросили, ведь на всей этой территории — ценностей — два бедуинских шатра и десяток верблюдов, ну… если, конечно, не считать материальную часть двух пехотных и одной танковой дивизии.

Но кто обращает внимание на такие мелочи, особенно когда переигрываешь давно случившуюся войну. Тем более, что бывший противник давно душой и телом твой. А бывший союзник если и ворчит, то где-то внизу — в непонятной субстанции под названием "народ".

А вот верхушка!! Та готова признать всё что угодно! Вплоть до вины России в организации Всемирного потопа. Осталось только подделать пару пергаментов о договоре тогдашнего князя с богом грозы, и естественно дождя, Перуном.

Тем более, что дедушки, да и бабушки, этой верхушки никаких тягот "Второй Мировой бойни" не видели, отсиживаясь в далёкой от войны Средней Азии, поближе к колониям своего сюзерена, то есть Англии. Причём сидели первые два года на не распакованных чемоданах, готовясь в любой момент продолжить свой забег от таких "убогих", по словам их потомков, армад Вермахта.

Андрей, в очередной раз, сплюнул каменную крошку, витавшую в воздухе над их позицией. Высунулся, оценивая положение этого долбанного Pz-II.

Хорошо виртуальным знатокам будущего. Бумажной петардой можно взорвать всё что угодно. А потом разглагольствовать о трусости других, тем более, что собственную храбрость нужно проявлять только в словесных баталиях. Легко сравнивать толщину брони и калибр орудия, а ты попробуй с одной гранатой выйти навстречу этому "танковому уродцу". Тем более, что прицельный, реальный, а не книжный и не киношный, бросок — максимум двадцать-двадцать пять метров. Всё остальное "от лукавого", то есть от очередного творца военных блокбастеров.

Вот, один из бойцов разведки рванулся вперёд, пытаясь выйти на расстояние броска, но сложился бесформенной грудой, получив в грудь несколько пуль из пулемёта, прикрывающего танк БТРа.

Жаль нет гранатомёта, хотя и из него с этой точки поразить танк вряд ли получится, а уж бронетранспортёр и вовсе неуязвим. Нужно перебежать на другую сторону улицы. Но вот делать это под огнём двух пулемётов и орудия, пусть и малокалиберного, игра почище гусарской рулетки. Тем более, что для борьбы с пехотой малый калибр, всего двадцать миллиметров, или два сантиметра по немецкой классификации, в данном случае, даже является преимуществом. Ибо триста двадцать снарядов боезапаса — это "воистину круто", как любили говорить в дурацкое постперестроечное время мнящие себя знатоками жизни подростки.

Андрей вдруг осознал, что он старший командир на этом участке улицы, если, конечно, не считать подполковника, который старательно ни во что не вмешивался. Впрочем, над головой прошла пулемётная очередь, отбрасывая назад торопливых идиотов, которые всё время находились среди немецких солдат. Это подполковник поспешил напомнить о себе, расстреливая очередной диск "Дегтяря". Немцы, в который раз, откатились под защиту углового дома.

Надо что-то делать!

Можно, конечно, отойти назад по дворам и соседним улицам, но тогда немецкие танки сумеют прорваться вглубь квартала и выйти в тыл остальным взводам обороняющегося гарнизона.

А это конец!

Позади раздался шум падающего кирпича. Андрей развернулся, вскидывая автомат, и обнаружил бойцов гранатомётного расчёта, занимающих позицию невдалеке от него. Вот только позиция была глупая! Выстрелить с неё они сумеют без помех. Но вот попасть?… Маловероятно! Да и пробить броню с такого расстояния и под таким углом встречи проблематично!

Андрей почувствовал, что пора вмешаться. Скользнул назад под прикрытие стены, метнулся к гранатомётчикам.

Увидев неожиданное начальство, один из бойцов даже попытался вскочить по стойке смирно, и только хлопок по плечу остановил эту глупую инициативу.

— Сидеть! — Прохрипел Андрей забитым пылью горлом. — Кто вас учил с такого расстояния огонь вести?

— На полигоне, товарищ майор, постоянно так стреляли. — Поторопился ответить ему, не сумев сразу определить звание, ефрейтор, судя по всему, командир расчёта. — Инструктор всегда говорил, что если ближе к цели подойдём, то, считай, покойники!

Андрей мысленно выматерился. Инструктор, наверное, сам стрелял только по деревянным мишеням и своих учеников готовил к этому. Попали в макет танка, и молодцы! А, с какого расстояния, и под каким углом граната войдёт? Сумеет ли броню пробить? Это, на полигоне неважно! Им то в бой не идти!

Жаль только, что они не на стрельбище. И танк не фанерный! А вместо РПГ-7, противотанковой легенды времени Андрея, его жалкое подобие.

Несмотря на все старания конструкторов разных КБ полноценный противотанковый гранатомет, с точки зрения Андрея, так и не получился. Не хватало самого главного — опыта боевого применения кумулятивной гранаты, созданной в этих КБ! На полигонах РПГ исправно пробивал, в идеальных условиях, броневые плиты под прямым углом с расстояния, прописанного в документации приёмки. Но вот в реальном бою? Всё зависело от того, под каким углом граната соприкоснется с бронёй. Слов нет, кумулятивный эффект присутствовал, испаряя, иногда, большие куски металла с поверхности броневых плит. Но не делал самого главного — не пробивал броню!

Чего там не домудрили профессора и академики, пока не ясно. Но надежда, что они найдут причину с каждым днём всё ближе. В крайнем случае, придётся им осваивать топоры и пилы, а на их место придёт кто-то из их сотрудников. Не справится он — появится следующий. И, так, до тех пор, пока принудительная ротация научных кадров не выявит самого способного, умеющего решить эту задачу. Конечно, данный метод решения вопроса не устраивал конструкторов и инженеров. Но им приходилось радоваться тому, что в приёмную комиссию не включили тех, кто пользовался их продукцией в бою. И тому, что фронтовые испытания проходят без их личного участия, и им не приходится подползать к танку на расстояние гарантированного поражения.

Хорошо, хоть осколочные гранаты не доставляли проблем никому, кроме пехоты противника. А той, поначалу, пришлось очень туго. Ибо, оказалось, что дальность "броска" гранаты у советских войск составляла почти сто метров, что недостижимо, в принципе, для винтовочных мортирок, состоящих на вооружении вермахта. А подойти ближе не позволял всё тот же "большевистский" противник.

Но и доблестным танкистам рейха пришлось хлебнуть свою чашу горечи, когда на первых порах они храбро подходили к позициям противника на минимальное расстояние и вспыхивали железными кострами от прямых попаданий кумулятивных выстрелов РПГ-2. А в Люблине целый батальон панцеров был расстрелян в подставленные борта гранатомётчиками двадцать седьмой истребительно-противотанковой бригады подполковника Кравцова. Бравые немецкие танкисты с ходу ворвались на улицы беззащитного, как им доложила разведка, города, прошли почти до самого центра, где и столкнулись с "плавающей" линией обороны нового типа, основная задача которой состояла в том, чтобы нанести противнику как можно больше ущерба, не цепляясь за ненужную территорию. Выстрелил, поразил танк и быстрее отходи, пока место твоей засады не накрыл снаряд следующего панцера. Обошёл по соседним улицам и зашёл с другой точки. Опять выстрел и уходи.

Нужно, правда, признать, что использовать данную тактику можно только в городах, и, желательно, чужих городах. Которые не жалко!

Шок от понесённых потерь заставил германское командование срочно искать "противоядие" новому оружию большевиков. И первой мерой был запрет подходить к позициям противника ближе ста метров, если нет уверенности в отсутствии у неприятеля гранатомётов. Вот и сейчас панцеры опасались переходить ту опасную черту, за которой они могли из грозной броневой машины превратиться в потенциальный "железный гроб".

Жить хочется всем! И солдаты рейха не составляли исключение, чего бы не пели об их исключительной доблести "певцы демократии" во времена Андрея.

С этой "доблестью", нужно признать, творились странные вещи. По утверждению "демократов" Гитлер за восемь лет нахождения у власти сумел воспитать миллионы фанатиков, которые с радостью умирали с его именем на устах до самого последнего дня войны. А вот большевики, по словам тех же "демократов", за двадцать четыре года правления, выпестовали только ненавидящих их "Солженициных и Власовых", готовых при первой же опасности перебежать на сторону противника. А те, кто этого не сделал — "тупое совковое быдло", ничего не понимающее в жизни. Правда, с подобными "героями" были изрядные проблемы. Очень многие, сбежавшие к немцам, потенциальные "герои демократии", даже по самым демократичным законам за свои подвиги заслуживали, как минимум, "двадцать лет непрерывных расстрелов"! Даже по самым либеральным, голландским, законам, разрешающим все виды половых извращений и большинство степеней наркомании. Но и они не оправдывали зверское уничтожение тысяч русских, белорусов и украинцев, происходящее на оккупированных немцами территориях все годы войны.

Хотя, выявилась ещё одна особенность европейского правосудия. Согласно которой поцарапанный палец любого жителя Западной Европы был в сотни раз весомее, чем сожжённая заживо деревня где-нибудь в Советском Союзе.

"Ну что говорить об этих дикарях, когда моя Мадлен ноготь поломала!"

Благодаря этой извращённой логике сумели остаться в живых многие предатели, не отметившиеся своим "героизмом" на территории Франции, Бельгии и Голландии. Что они творили в Восточной Европе, западных "законников" не интересовало. Придумывались новые законы и аналогии, согласно которым подследственные не могут быть выданы той стране, которая требовала их для суда.

Пока был жив Сталин, этих тварей попросту отстреливали диверсанты НКВД и МГБ. Но с приходом к власти "кукурузника" Хрущева, данная деятельность была свёрнута, и большинство предателей вздохнула свободно, развернув с новой силой свою подрывную деятельность. Одно "творчество" Суворова-Резуна чего стоит! Попытался бы он написать подобную "хрень" против США, и уже через неделю предстал бы перед следователями ЦРУ, которые вытрясли бы из него все счета заказчиков этого, "объективного", взгляда.

Но "правдолюбивая" российская интеллигенция согласна простить все выпады против России, даже самые идиотские. А чего поделаешь? Выплаченные баксы отрабатывать нужно!

Андрей прикинул расположение немецких танков и соседних домов. Получалось, что если проникнуть в длинное трёхэтажное здание стоящее через два дома от них, то можно выйти на расстояние гарантированного поражения. Пришлось подозвать сержанта, у которого первоначальный испуг уже прошёл и в данный момент он производил впечатление адекватного человека.

— Сколько у тебя человек, Корнеев?

Сержант оглянулся.

— С этой стороны семеро бойцов, и на той не меньше пяти должно быть.

— Тогда бери троих и вперёд дворами. — Отдал ему команду Андрей. — Нам нужно выйти к трёхэтажному зданию и найти чёрный вход в него. Да поаккуратнее! Там могут быть немцы!

Сержант козырнул рукой и вернулся к забору, из-за которого отстреливались бойцы его взвода. Передал по цепочке команду и вскоре трое из цепи отползли под прикрытие стены здания. Быстро разъяснив им задачу, он подхватил ППШ, положенный ему по новым штатам стрелкового взвода, и двинулся в глубь двора. За ним тронулись и его бойцы, настороженно выставив вперёд стволы карабинов. Подождав пока они дойдут до невысокой стены, разделявшей соседние дворы, Андрей вместе с гранатомётчиками начал выдвижение в том же направлении.

Без приключений прошли соседние дворы. Выбрались к тыльной стороне, как оказалось, многоквартирного дома. Больше всего подходил второй подъезд, чёрный ход которого прикрывался разлапистыми кустами сирени. Корнеев осторожно, между стеной и кустарником, проскользнул к двери. Слегка приоткрыл её — в подъезде было тихо. Махнул стволом автомата и один из его бойцов, стараясь как можно меньше шуметь, вошёл внутрь. Через пару минут выглянул.

— Никого нет, товарищ сержант.

Попытка открыть какую-нибудь из дверей первого этажа закончилась ничем. Все квартиры были закрыты на большинство мыслимых и немыслимых запоров. Сержант пытался стучать, но Андрей только отрицательно дёрнул головой — идиоты, которые решаться открыть дверь в такое время, должны заранее писать завещание. Можно, конечно, просто взорвать эту хлипкую преграду, но звук взрыва обязательно услышат на улице. Андрей махнул рукой вверх. Бойцы осторожно поднялись на второй этаж. Проверили двери квартир, выходящих на лестничную площадку. Одна оказалась открыта.

К великому счастью, внутри никого не было. То ли жильцы сбежали после первых выстрелов, то ли их не было уже давно, но дверь свободно болталась на раздолбанных петлях, слабо поскрипывая при каждой попытке повернуть её в любом направлении. Внутренности квартиры подтверждали то, что её бросили давно. По крайней мере, из неё успели вынести всё наиболее дорогое, оставив лишь малоценный мебельный мусор, имеющий хождение только на дровяном рынке.

Но главным было не это! Из окон квартиры, а вернее большого зала, составлявшего по площади не менее половины общей квадратуры, почти пол прямым углом, были видны немецкие танки.

Корнеев осторожно приоткрыл окно, освобождая траекторию полёта гранаты. Андрей посмотрел, как первый номер расчёта гранатомётчиков трясущимися руками вставляет в трубу гранатомёта кумулятивный заряд, и решительно шагнул вперёд. Он не для того сюда шёл, чтобы погибнуть из-за чужой нерешительности. Отобрал гранатомет, вскинул его на плечо, вспоминая изрядно подзабытые навыки, приобретенные во время первой чеченской войны. Тогда, если ты хотел жить, нужно было уметь стрелять из всего, что было под рукой. Приходилось изучать любое стреляющее устройство, случайно или преднамеренно попавшее в руки, от автомата и пулемёта, до гранатомета и миномёта. Даже экзотику вроде "змей-горыныча".

Оставалось только распределить цели по степени важности. Как просвещал Андрея, в то давнее время, прапорщик Семёнов — первой мишенью должна быть или самая опасная, или самая неожиданная для противника. Андрей внимательно рассмотрел бронемашины немцев. Самой опасной для бойцов его группы, в данный момент, была "двойка", но и танкисты подбитого Pz-4, убедившись, что он не горит, а самое главное, подстёгиваемые начальством, поспешили обратно к покинутому танку. Нужно было выбирать. Если Т-2 особо опасен для пехоты на открытой местности, то Т-4 с его "окурком" в состоянии разнести любое здание в окрестности, вместе с теми, кто там пытается скрываться. Не меньшую важность представлял пулемёт бронетранспортёра, но его можно оставить на последний выстрел.

Андрей навёл свой РПГ-2 на распахнутые люки Pz-4 и нажал на курок. Ударило пламенем с обреза трубы и, почти мгновенно, рвануло внутри немецкого панцера. Кажется, удалось попасть в боеукладку. По окрестностям окна заработал пулемёт БТРа, немцы заметили место ведения огня. Андрей поменял выстрел на осколочный — стоило удивить и пехоту противника. Дождался момента, когда пулемёт замолк, видимо, пришло время смены ленты, выдвинулся в проёме окна и послал гранату в открытый сверху корпус немецкого бронетранспортера. Похоже, угадал нужный момент. В БТРе рвануло, замолчал пулемёт, но тут же по их этажу, расходуя кассету со снарядами, ударило орудие Pz-2.

Андрей вжался в стену, ожидая, когда закончатся снаряды в немецкой пушке.

Слава всем богам, что внешняя капитальная стена дома толщиной была кирпича в три. С внешней стороны слышался отчётливый хруст, это отлетали куски кирпичей, вырванных снарядами, звенели разбитые стекла окон. Им повезло, что немецкие танкисты не сразу увидели открытое окно, в которое влетел, всего лишь навсего, один, последний снаряд. Где-то позади рвануло, закричал кто-то от боли.

Андрей вскочил, как только стихла стрельба, быстро прицелился по корпусу танка и выстрелил. Метнулся за стену, зарядил гранатомет и, внутренне холодея от страха, заставил себя сместиться в проём окна и произвести второй выстрел. Панцер уже горел, из моторного отсека тянулась струйка дыма, в открытый люк пытался выбраться один из танкистов, цепляясь руками за края, но всё время падал обратно. Стоящая впереди "четвёрка" пылала вовсю. Из бронетранспортёра торчал вверх ствол пулемёта. На какое-то время немцы лишились поддержки брони.

Но нужно уходить с этого места, пока сопровождающая танки пехота не подошла на расстояние броска гранаты. Андрей повернулся, собираясь отдать команду, и услышал: "Комиссар, ложись!" Боковым зрением уловил, как на пол падает "колотушка", и прыгнул в дальний от неё угол. Упал на грудь, прикрыл голову руками, ожидая взрыва. Как будто невидимой плетью стегануло по ноге. Спустя мгновение шока пришла боль. На правой ноге расплывалось пятно крови. Андрей попытался сдвинуть её и заскрипел зубами от нестерпимой боли.

Метнулся к окну Корнеев, одну за другой отправил вниз три лимонки, дождался взрывов и, высунув за окно автомат, полил длинной очередью тех солдат противника, которые могли уцелеть при взрыве.

— Какого х… стоите! — Проорал он на гранатомётчиков. — Выносите комиссара!

Повернулся к проёму окна и уже прицельно стал посылать короткие очереди вниз. К нему присоединился один из его бойцов. Второй из них неподвижно лежал в паре метров от Андрея, ну а третий, кривясь от боли, баюкал замотанную окровавленными бинтами правую руку. Кажется он и кричал после взрыва снаряда.

Гранатомётчики, подхватив батальонного комиссара под руки, вытянули его в соседнюю комнату, извлекли индивидуальные пакеты, неумело намотали бинты поверх одежды. Повязка мгновенно покраснела, но кровь уходила медленнее, давая надежду на то, что Андрей не умрёт от её потери.

Выскочил из проёма двери Корнеев, за ним, прихрамывая, показался раненый боец.

— На улицу! — скомандовал сержант. И гранатомётчики, подхватив Андрея под мышки, потащили его вниз по лестнице.

— Правее триста. — Подал команду Панкратов. — Кажется, артиллерийский корректировщик.

Павел перевёл прицел вправо. Действительно, на одном из верхних уровней пожарной вышки пристроился немец с биноклем, торопливо обшаривая взглядом окрестности.

— Расстояние — восемьсот. Ветер северный — три метра в секунду. — Продолжал Андрей.

Павел выбрал упреждение, цифры поправок сами собой возникали в голове. За полгода тренировок и два месяца войны, все эти навыки уже дошли до автоматизма. Казалось, сунь ему во сне винтовку, он, и тогда, всё выполнит строго по инструкции.

Немец остановил свои поиски, поправил наводку резкости, что-то сказал, наверное, отдавая команду связисту. Пора! Пашка нажал на спусковой крючок и вражеского наблюдателя отбросило внутрь пожарной каланчи. Павел дослал патрон, ожидая появления напарника немца. Но того не было. Или слишком хитрый, или уже удрал.

— Пятый ориентир. — Вновь послышался голос напарника. — Кажется, начальство пожаловало!

У крайнего дома улицы, прикрываясь невысоким кустарником, расположился кто-то из офицеров противника. Виден был серебряный погон, но никаких подробностей в отбрасываемой домом тени рассмотреть не было возможности. До пятого ориентира, этого самого дома, было ровно девятьсот тридцать метров. Павел подкрутил целик, прицелился и произвёл выстрел. Немецкий офицер исчез, попадали и солдаты, сопровождавшие своего командира.

Ударили пулемёты противника, зазвенел безответный колокол на колокольне. Павел покачал головой — они не такие дураки, чтобы лезть на неё. Можно найти много более удобных позиций, пусть и не таких высоких. Конечно, с колокольни обзор намного лучше, но выстрелить с неё больше двух раз немцы не дали бы. Здесь же они потратили уже пятый патрон, и пока не обнаружены.

Этот чердак просто создан для снайперской позиции. Широкое слуховое окно, выходящее на восток, позволяет контролировать дальние подступы к позициям обороняющегося внизу взвода. Ну, а сняв несколько черепиц, они увеличили свой сектор обстрела в два раза.

В дальнем проёме улицы показался танк. А вот это уже по их души! Офицерик то серьёзным человеком оказался.

— Андрюха, собирай вещи и вниз! — Отдал Павел команду напарнику.

Панкратов упаковал свою аппаратуру в специальный ранец, медленно переместился к люку на чердак, у которого охранял их позицию третий боец, флегматичный белорус по фамилии Боркевич. Уяснив команду, тот отправился проверять лестницу. Доверять полякам не стоило, нужно учитывать, что они в любой момент могут выстрелить тебе в спину.

"Эйфория идиотизма", как выразился командир их взвода, капитан Синельников, когда в Варшаве польские отряды перешли на сторону немцев. Конечно, большинству населения, без разницы, какая в стране власть, да и не все солдаты бывшей польской армии согласились воевать на стороне Германии. Но и тех, кто стал служить Гитлеру, вполне хватало для того, чтобы держать в напряжении тылы Красной армии. Больших диверсий пока не было, но и еженощные обстрелы, пусть и беспокоящие, удовольствия не доставляют.

Немецкий танк ворочал башней, отыскивая возможную цель, но выстрела пока не было. Немцы, судя по всему, экономили снаряды, предпочитая рисковать наблюдателями, а не драгоценными боеприпасами. Наконец, откинулась крышка командирского люка и из неё показался командир танка. Повертев головой и не обнаружив видимой опасности, он высунулся из башни по пояс, достал бинокль и стал осматривать костёл, в котором так удобно расположился Павел со своей "Гюрзой".

Павел нажал на курок, проследил, как исчезает в люке его мишень, и снялся с позиции. Пора уходить. Они уже выбрали лимит везения и, вскоре, их должны вычислить. Можно, конечно, сделать с одной позиции и больше выстрелов, но за короткое время. А они здесь более получаса торчат.

Павел уже спускался по лестнице, когда захрустела наверху черепица. Немцы решились накрыть огнём непримечательный флигелёк, теряющийся на фоне других построек. Или вычислили, или кто-то подсказал? И кажется Павлу, что этот кто-то несколько часов назад встречал их на заднем дворе костёла, когда они выбирали позицию. То-то, ксёндз с такой неприязнью их осматривал. Впрочем был в своём праве. По всем традициям и законам, писаным и неписанным, вход в храм божий с огнестрельным оружием запрещён. Но ведь они в сам костёл и не стремились, облюбовав одну из хозяйственных пристроек.

Их группа прошла половину лестницы, когда снизу, навстречу им, выскочил один из сопровождавших ксёндза церковных служек. Мальчишка быстрыми прыжками пересёк расстояние до них и что-то быстро забормотал по-польски.

— Что он хочет, Боркевич? — Спросил Павел.

— Товарищ старшина, он говорит, что вниз идти нельзя. — Начал торопливый перевод белорус. — Говорит, что внизу нас "жолнежи" ждут.

— Какие "жолнежи", немецкие? — уточнил Павел.

Боркевич переспросил служку. Тот ответил. Павел в "пшекающем" польском языке с трудом понимал отдельные общеупотребительные слова, пропуская всё другое мимо ушей. Впрочем, как и большинство остальных бойцов. И только белорусы да украинцы, в основном с западных областей, присоединённых всего два года назад, прекрасно понимали поляков.

— Стась говорит, что солдаты польские, из "Армии Крайовой". Привёл их ксёндз. — Ответил Боркевич. — И ещё. Он утверждает, что они вели речь о вашей винтовке.

Ну что же, всё стало на свои места. Полякам, или англичанам, понадобилась его "Гюрза". Немцы уже разобрались, что это такое и даже начали предпринимать меры. По крайней мере на фронте высокопоставленные цели к передовой ближе километра не подходят. А офицеры в передовых цепях стали прятать погоны под специальными чехлами, пока по собственной инициативе.

В Красной армии полевая форма одежды одинаковая для всех ещё с начала этого года. Поначалу данный приказ недоумение вызывал. Сколько пытались выделить командный состав для повышения авторитета, а тут опять всех под одну гребёнку подровняли. Недоумение исчезло, как только в первых боях побывали. Желающие пофорсить на передовой цветными петлицами и нарукавными нашивками очень скоро отправлялись на тот свет отчитываться перед ангелами, или чертями, кто там на небесах заведует распределением советских командиров. А оставшиеся в живых немедленно натянули солдатские гимнастёрки и пилотки, припрятав командирскую форму до более благополучных дней.

Служка опять что-то затараторил, показывая рукой на боковой коридорчик, Боркевич его выслушал, переспросил, повернулся к Павлу.

— Стась предлагает подвалом уйти. Вот тут как раз спуск в него имеется.

— Ты откуда пацана знаешь? — Поинтересовался у белоруса Панкратов.

— Да так. — Тот на мгновение замялся с ответом, но решился. — Мать его прачкой при комендатуре работала. Вот, он там постоянно и вертелся.

Павел усмехнулся. Всё ясно. Мать работала прачкой, пацан вертелся рядом, а бравый боец Красной армии пристроился помогать по хозяйству, и не только… Ситуация знакомая. Хоть и запрещённая.

— Ему доверять можно? — спросил Павел, кивая на церковного служку.

— Можно! — Ответил белорус. — У него немцы отца под Познанью убили в тридцать девятом, а год назад старшего брата расстреляли за то, что вслед патрулю плюнул. Можно ему верить, и матери его тоже! — Добавил боец с яростью в голосе.

Стась действительно вывел их к одному из входов в подвал, извлёк ключ и, поскрипев замком, распахнул дверь. В подвале было довольно темно, неяркий свет прорывался в редкие оконца где-то под потолком, но рассеивался толстым слоем паутины на окнах. Пахло мышами, застарелой плесенью и пылью. Проведя группу мимо завалов всякого хлама, который всегда скапливается при избытке места хранения, служка вывел их к большой деревянной бочке. Показал на неё, шепнул несколько слов на ухо Боркевичу.

— Стась говорит, что за этой бочкой потайной ход, который в другой подвал выводит. — Пояснил белорус. — Нужно только бочку отодвинуть.

Втроём сдвинули с места бочку, в которой когда-то было вино, а сейчас она только скрипела рассохшимися клёпками, источая приятный запах. За бочкой, в самом деле, оказалась изрядно подгнившая дверь, выломанная без особого труда и шума.

Из проёма подземного хода тянуло лёгким сквозняком, колыша свисающую с потолка древнюю паутину. Павел смахнул её поднятой с пола деревяшкой. Панкратов достал из своего бездонного ранца два фонарика, входящие в оборудование их снайперской пары. Первым в проём скользнул Андрей, подсвечивая себе путь фонариком, вслед нему Павел толкнул пацана, затем пошёл сам, светя больше по сторонам и стараясь не зацепить неразобранной винтовкой за стены. Последним, прикрывая их от возможного преследования, шёл Боркевич.

Минут через десять, покрытые древней пылью и паутиной, выбрались они ещё к одной двери. Та оказалась не намного крепче предыдущей и вылетела со второго удара. За ней оказался ещё один подвал, захламленный даже больше церковного. С трудом продравшись через завалы мебельной рухляди, каких-то ящиков и других вещей, опознать которые не представлялось возможным, они сумели добраться до входной двери, оказавшейся открытой. Поднялись по не слишком крутой лестнице и оказались в здании школы. Павел даже удивился такому везению. Именно это здание он намечал в качестве запасной позиции.

Поднялись на второй этаж. Быстро отыскали подходящую позицию в одном из классов, выходящих окнами на восток. Сдвинули несколько столов напротив открытого окна. Павел пристроил винтовку, проверил затвор, дослал патрон и приник к прицелу, оценивая возможности работы с данной позиции. Андрей распаковал дальномер, раздвинул его концы и стал намечать ориентиры, определяя расстояние до них.

Бывший церковный служка заворожено смотрел за их работой, судя по всему, окончательно сделав свой выбор в пользу военной карьеры, о которой мечтает каждый нормальный мальчишка.

Наконец, ориентиры и расстояния определены. Панкратов наметил первую мишень — немцы выкатили на прямую наводку "дверной молоток". Павел выслушал поправки, подсказанные напарником, поправил прицел, прицелился и произвёл первый выстрел.

Началась работа…

Генерал Зейдлиц окинул взглядом далёкий горизонт. Солнце чертовски быстро опускалось к нему. Прошло уже три часа, как его батальоны вышли к этому проклятому городишке и завязли в нём, вместо того, чтобы быстро подавить сопротивление русского гарнизона. Сам город никакой ценности не представлял, но, как утверждали поляки, там находились, так необходимые ему, склады с горючим и, трофейными для русских, боеприпасами, которые для его дивизии нужнее воздуха. Будь у него в достатке снаряды и патроны, то он давно бы сравнял с землёй все очаги обороны большевиков. А, если бы не подходило к концу горючее, то просто обогнул бы это скопление домов, гордо именуемое городом.

Но выбор был невелик! Или нести потери, штурмуя позиции упрямых большевиков, или бросить всю технику и уходить на запад лесами и второстепенными дорогами.

Непонятен был сам смысл столь отчаянного сопротивления. Что там было такого, что русские сопротивляются с отчаяньем смертников?

Хотелось бы посмотреть своими глазами, что происходит на улицах города, но донесения разведки лишили его такой возможности, сообщив о применении русскими крупнокалиберных снайперских винтовок. Смерть командира разведки дивизии и ещё четверых, менее значимых, офицеров напомнила категоричный приказ, изданный ещё месяц назад, о запрете высшим офицерам Вермахта приближаться к передовой ближе километра. Хотя в Пруссии командира одиннадцатой пехотной дивизии генерала фон Бёкмана подстрелили с полутора километров.

В наспех вырытом саперами командном пункте дивизии было довольно тесно. Толпились здесь почти все остатки штаба. Мрачно осматривал окрестности городка оберст Неймген, вероятно подсчитывая потери своего батальона панцеров на улицах города. Горько признавать, но из полноценного танкового полка остался неполный батальон, который сейчас и является основной ударной силой при штурме русских позиций.

Оберсту уже доложили, что его панцеры столкнулись с танковыми засадами русских. Пусть три из них удалось уничтожить, так как это были неподвижные огневые точки из лишённых хода русских тридцатьчетвёрок, но ещё три доставили его панцершутце намного больше проблем. Две из них никак не удавалось поразить — слишком хорошо были укрыты. Ну, а последняя оказалась подвижной и управляемой очень хорошим экипажем. По крайней мере, на неё три раза тратили драгоценные снаряды гаубиц, но каждый раз на месте бывшей позиции русского танка обнаруживали только воронки бесполезных попаданий.

В левой траншее показался обер-лейтенант, заменивший командира разведки дивизии после его гибели. Вслед за ним на командный пункт дивизии уже знакомые генералу разведчики вытащили пленного большевистского офицера. Оборванный и грязный лейтенант старался держаться прямо, хотя часто шевелил головой, вытряхивая из ушей невидимые пробки, возникшие там после контузии. Смотрел он на немецкого генерала с мрачной решимостью, не ожидая от него ничего, кроме скорой смерти.

Зейдлиц только покачал головой. Национальное происхождение лейтенанта не вызывало никаких вопросов. Юде! Где-нибудь в "Мёртвой голове", в полном составе оставшейся в Прибалтике, его бы пристрелили не раздумывая. Но ему нужны сведения. И даже такой слабо информированный "язык", как обычный пехотный лейтенант, представлял чрезвычайно большую ценность.

Зейдлиц обратился к находящемуся здесь же переводчику.

— Выясните, какой важный объект они так остервенело защищают?

Переводчик несколько минут тормошил пленного лейтенанта своими расспросами. Наконец, повернулся к генералу с самым мрачным выражением лица.

— Пленного зовут лейтенант Гринштейн. Он командир комендантского взвода.

Генерал порадовался маленькой удаче. Штабной офицер, пусть и на крохотной должности, информирован всегда лучше, чем его собратья в обычной пехоте.

— Господин генерал, он утверждает, что кроме госпиталей в городе ничего нет. — Охладил его радость переводчик.

— Как нет? — Удивился генерал. — А склады? Горючее, боеприпасы?

— Боеприпасы вывезли ещё на прошлой неделе. — Ответил переводчик. — Он сам лично руководил погрузкой.

Повернулся к пленному, опять возобновил допрос.

— Последнее горючее вывезли вчера. — Продолжил доклад переводчик. — Сегодня утром русские перешли в наступление и поэтому изъяли все запасы.

Генерал отвернулся, подошёл к стереотрубе, стал рассматривать город. Выходит он напрасно тратил боеприпасы, пытаясь захватить никому не нужный объект. И сейчас его солдаты бессмысленно гибнут под русскими пулями и снарядами. Но поляки утверждали, что все склады на месте. Не знали? Или сознательно обманули? Столь ненадёжный союзник доставлял порой хлопот больше, чем противник. Обмануть и подставить немецкие войска у них считается не меньшей доблестью, чем разгромить русских. Хотя нужно признать, что и в Вермахте сильны подобные настроения.

Но всё равно непонятно. Почему такое ожесточённое сопротивление?

— Но если в городе нет ничего ценного, почему они так сопротивляются? — повторил свой вопрос генерал.

Переводчик опять спросил пленного, выслушал ответ, немного подумал и перевёл.

— В городе три госпиталя, тысяча раненых. Их они и обороняют.

— Но мои солдаты не воюют с ранеными! — Возмутился Зейдлиц. — Мы не какие-нибудь "охранные отряды".

Пленный вдруг рассмеялся. Все удивлённо посмотрели на него. А тот на относительно хорошем немецком языке, пусть и с неистребимым еврейским акцентом, сказал:

— Никто из вас с пленными и ранеными не воюет, а позади ваших войск всегда дорога из трупов.

Генерал почувствовал, как возмущение заменяется гневом. Этот мерзавец ещё и немецкий знает.

А пленный, решив, что расстрела ему не миновать, рванулся к переводчику, пытаясь вытащить у того пистолет из кобуры. Но, успев сделать всего лишь шаг, рухнул вниз, являя взгляду окровавленный затылок. Конвоировавший его солдат медленно опустил карабин, прикладом которого он и остановил этот нелепый порыв.

Генерал брезгливо сморщился.

— Если ещё жив, то перевяжите его и бросьте здесь. — Отдал он приказ. — Нам не до него.

Зейдлиц повернулся к офицерам своего штаба и начал отдавать короткие приказания. Следовало выходить из этой ловушки, в которую они сами залезли.

Что-то поменялось впереди. Виктор приподнялся над грудой камней, которая не так давно была стеной дома. Немецкие солдаты отходили вглубь своих позиций, унося раненых. Опять перегруппировка. Сейчас соберутся и ударят в другом месте.

Подполковник помассировал натруженное прикладом пулемёта плечо. Кинул взгляд влево. Его второй номер, радист подбитого танка, торопливо набивал патронами диски от дегтяря для Виктора и своего командира — сержанта Банева, пристроившегося с танковым пулемётом на пару метров дальше. Догорала впереди на перекрёстке улиц тридцатьчетверка, получившая в корму снаряд немецкой гаубицы. Стонал позади контуженный механик-водитель. Воспользовавшись коротким затишьем, сворачивал самокрутку сержант Корнеев. Порыкивала двигателем позади их позиции самоходная зенитка, спасшая остатки взвода две атаки назад. Тогда, прикрываясь бронетранспортёром, немцы почти подошли на бросок гранаты, и только появление этого "чуда" смогло остановить их. Прорычали автоматические пушки зенитки и на месте немецкого БТРа осталась груда покорёженного металла.

Рявкнуло зенитное орудие на соседней улице. Виктор насторожился не пора ли переместиться туда, но следующего выстрела не было и он расслабился. Немцы тоже не железные. Раньше чем через полчаса не полезут. Можно отдохнуть.

Он поёрзал на камнях, выискивая самую удобную позу, и прикрыл веки.

— Товарищ подполковник, проснитесь! — услышал он сквозь дрёму и открыл глаза.

— Что, немцы в атаку пошли? — отреагировал Виктор.

— Никак нет! — Сообщил ему обрадованный связист, телефон которого был спрятан в соседнем подъезде. — Сообщение от майора Платова. Немцы уходят из города!

Виктор опять откинулся назад. Ну что же, этот бой они выиграли.

Осталось посчитать потери, похоронить убитых, да выяснить — куда Зейдлиц рванёт дальше?