«Бог, король и дамы!»

Глава 5 В которой принцы учатся вежливости, благодарности и деликатности

Когда через неделю шевалье де Броссар сообщил воспитаннику о поездке в Лош, поездке в сопровождении кузенов и свиты, Мишель одновременно обрадовался и испугался. Все-таки мальчик никогда прежде не посещал Лош и потому не знал, чего от подобной поездки ждать. Юный граф не верил, будто опекун и воспитатель способен совершить что-либо противное его интересам, но чувство страха почему-то не оставляло шевалье и он втайне вздыхал, что предпочел бы съездить в свое владение без кузенов. К сожалению, дело было сделано, многочисленная свита собрана и кортеж двинулся в дорогу под охраной целой роты швейцарцев, которой командовал молодой барон де Нанси, и десятка лотарингцев под командованием графа де Мейнвиля.

Сильные кони, нарядные носилки и пышные одеяния солдат привлекали к кортежу толпы народа, и Мишель с неожиданной радостью заметил, что придворные стали поглядывать на него с почтением. Главным основанием для подобной почтительности было то, что отпрыск младшей ветви дома Лорренов пригласил в свои владения сыновей двух королей, и его приглашение было принято. Второй причиной для почтительных восторгов стала собранная королевой-матерью свита. Господин де Броссар не торопил юных путешественников, поэтому поездка четырех кузенов была весьма приятна и познавательна, а придворные, всегда безошибочно чувствующие, куда ветер дует, перестали за глаза называть юного графа «этот провинциал», предпочитая именовать мальчика «его сиятельством» и «графом де Лош».

Мишель де Бар сиял, чувствуя, что жизнь вновь стала прекрасной. Даже то, что кузены именовали его Жоржем, более не расстраивало юного вельможу, и он чувствовал, что это имя гораздо больше подходит к окружавшему его столпотворению, блеску и веселью, чем скромное домашнее имя «Мишель». Дядюшка Гиз был не так уж и неправ. Впервые за последние пару недель Мишель подумал о дяде Франсуа с благодарностью.

И вот под воздействием всех этих событий движения Жоржа-Мишеля стали свободными и непринужденными, речи заискрились остроумием, в осанке и взгляде проявилось нечто, что толпа обычно считает неотъемлемым свойством принцев. Когда же невдалеке от Лоша опекун предложил графу и трем принцам пересесть из носилок в седла верховых лошадей, сеньор Лоша и Барруа замер в предвкушении чего-то восхитительного. И предчувствия мальчика не обманули. Пышные гирлянды, украшавшие ворота, радостные горожане в нарядных платьях, улыбки, крики приветствия, цветы… С радостным потрясением Жорж-Мишель обнаружил, что Лош это город, пусть и не такой огромный как Париж, но все-таки город, а не пять кривых переулков вокруг старой крепости Бар-сюр-Орнен.

Процессия медленно двигалась по улицам, а радостный и слегка пьяный от счастья юный сеньор жадно обозревал свои владения. В Лоше можно было увидеть все: грозные стены, нарядные дома горожан, богатые лавки, изящные церкви, огромный прямоугольный донжон и дворец, одна половина которого была украшена башенками и горгульями, а вторая выстроена в новомодном стиле с окнами-люкарнами и высокими трубами, совсем такими, как во владениях Омалей, Бретеев и дядюшки Гиза. Шевалье де Броссар, прекрасно понимавший чувства мальчика, рассказывал, что Лош успел побывать укрепленной крепостью могущественного и нечестивого графа Фулька Черного, королевской резиденцией, любовным гнездышком королевских фавориток, одной из самых страшных тюрем Франции, а иногда тем, другим и третьим одновременно. Маленький Беарнец возбужденно крутил головой, засыпал господина де Броссара вопросами и казался даже более радостным и счастливым, чем сеньор Лоша.

Когда волнение от встречи слегка улеглось, когда хозяин и его гости смогли переодеться, всем прибывшим был предложен роскошный обед, затем небольшая прогулка и дары обрадованных визитом сеньора горожан. Как казалось мальчику, Лош не уступал Парижу, а нарядный дворец — Лувру, и именно в Лоше Жорж-Мишель смог, наконец, удовлетворить свое ненасытное любопытство. Портрет и надгробие Агнесы Сорель, фрески Лодовико Моро, страшная деревянная клетка, в которой король Людовик XI держал несчастного кардинала Балю…

Если бы Мишель взглянул на господина де Броссара, то заметил бы добродушную и чуть насмешливую улыбку воспитателя, прекрасно знавшего, что за сотню лет, минувших с эпохи короля Паука, деревянная клетка давно сгнила, так что управляющий, не желавший разочаровывать юного сеньора, наверняка приказал соорудить новую. Мальчишки испуганно прижимали ладони к щекам, разглядывая свидетельство монаршей немилости, а маленький Бурбон предложил клетку сжечь, потому что даже медведя жалко туда сажать, а ведь медведь может съесть человека! Обрадованный этим проявлением слабости, сын герцога де Гиза заносчиво объявил, что враги недостойны жалости, но Александр де Валуа и Мишель де Лоррен совершенно неожиданно поддержали малыша. Господин де Броссар одобрительно улыбнулся, несколько обескураженный управляющий поспешил отдать необходимые распоряжения, а успокоенные скорой расправой над орудием пытки кузены смогли продолжить познавательную прогулку.

Рисунки бывшего правителя Милана шевалье Жоржа-Мишеля разочаровали, а изображения Агнесы Сорель удивили. Мальчик признавал, что любовница короля была очень хороша собой, однако могла бы стать воистину прекрасной, если бы не странная манера выбривать брови и лоб. Взглянув же на фрески Лодовико Моро, граф де Лош и вовсе остолбенел. Какие-то звездочки, намалеванные словно рукой ребенка, надписи и змеи («Это не змеи, — поправил шевалье де Броссар, — это шелковицы с герба Сфорца»). Жорж-Мишель не понимал, к чему было это рисовать. «В тюрьме человек способен и не на такое», — проговорил господин де Броссар, и юный граф вновь пришел в недоумение. «Неужели опекун намекает на свою ссору с дядюшкой Шарлем? — забеспокоился молодой человек. Задумавшись над сложными взаимоотношениями воспитателя и дяди, юный граф как-то упустил из вида, что бывший правитель Милана томился в Лоше в тюрьме, а когда вышел из задумчивости, судьба Лодовико Моро и вовсе вылетела у него из головы, так как слуги предложили гостям ужин, ничем не уступавший обеду.

После полуторачасовой трапезы в небольшом саду при замке зажглись факелы и все приобрело какой-то сказочный, неземной вид. Разряженные в пух и прах маленькие жители Лоша прочитали в честь гостей стихи, а две девочки пустились в пляс. Стихи шевалье Мишель счел бездарными, танец некрасивым — во всяком случае, гораздо худшим, чем танцы его любимого Барруа — но старания юных чтецов и танцовщиц тронули сеньора Лоша и были вознаграждены десятью ливрами на каждого. А потом Жорж-Мишель заметил, как утомленные событиями дня Анри де Бурбон и Александр де Валуа клюют носом, а Анри де Жуанвиль трет кулаками глаза, и сам почувствовал, что у него слипаются веки. Придворные во все голоса восхищались гостеприимством графа де Лош, но хозяин и его юные гости мечтали лишь об одном — поскорее добраться до кроватей.

Новый день принес кузенам новые сюрпризы, и одним из главных было то, что окрестные сеньоры, привлеченные известием о приезде в Лош хозяина и принцев крови, поспешили в город, желая познакомиться с соседом и выразить почтение королевским отпрыскам. Жорж-Мишель с трудом успевал запоминать имена, названия замков и поместий, а управляющий с вдохновением рассказывал сеньору и его гостям об обитателях Монпупона, Кузьера, Вилландри, Азе-ле-Ридо, Юссе и Монбазона, а также множества иных замков, названия которых немедленно вылетели у графа де Лош из головы.

Самый большой интерес юного сеньора, принцев и даже придворных вызвали рассказы о замках Вилландри и Азе-ле-Ридо, так как, к удивлению кузенов, эти владения принадлежали близким родственникам Лорренов, Валуа и Бурбонов. Как пояснил управляющий, Вилландри было собственностью очаровательной крошки Луизы де Бюей, праправнучки Агнесы Сорель и короля Карла VII, которая к тому же приходилась падчерицей графу де Брионну, а Азе-ле-Ридо принадлежало полковнику де Сен-Жилю, другу Франциска I…

— Как, разве господин де Сен-Жиль еще жив? — удивился один из придворных, искренне полагавший, будто герой блистательной эпохи должен был покинуть этот свет одновременно со своим королем.

— Еще как жив! — почти что с гордостью сообщил управляющий. — Два года назад он даже стал отцом.

— Господин де Сен-Жиль мой дядя, — похвастал Анри де Бурбон.

— Тогда почему он не приехал? — ехидно поинтересовался Анри де Лоррен.

— Не знаю… — растерялся маленький принц. — Может быть, у него дела?

— Просто с вами, Бурбонами, никто не считается, — торжествующе заметил юный Лоррен. — Так отец говорит!

— Неправда, — глаза мальчика наполнились слезами. — Мой дядя меня любит. Он мне в прошлом году лошадку подарил… красивую.

Господин де Броссар наклонился к малышу и вытер ему слезы.

— Конечно, ваш дядя вас любит, — мягко произнес воспитатель, усаживая маленького принца в кресло. — Полагаю, он еще не знает о вашем приезде. Что касается Бурбонов, — господин де Броссар повернулся к Анри де Жуанвилю и его взгляд похолодел, — то ваша бабушка, шевалье, принадлежала как раз к этому дому.

Александр де Валуа укоризненно взглянул на сына герцога де Гиза и тот насупился. Маленький Бурбон принялся рассказывать господину де Броссару о своей лошадке, а граф де Лош попытался вспомнить, где он слышал имя «Сен-Жиль». За последние три недели мальчику пришлось перезнакомиться с таким количеством людей, что в голове царила полная неразбериха, и в конце концов юный граф предпочел не ломать голову понапрасну, а как можно скорее отправить в Азе-ле-Ридо гонца, дабы напомнить полковнику о его обязанностях по отношению к… гм-гм… старшему родственнику.

Когда около восьми часов вечера господин де Броссар напомнил мальчикам о необходимости идти спать, Мишель де Лош с удивлением понял, что, сильно устав накануне, не запомнил, где находится его спальня. Конечно, сеньору Лоша не грозила опасность заблудиться в переходах собственного дворца, однако Жорж-Мишель испытал некоторую неловкость, вынужденный идти вслед за слугами, словно маленький мальчик, потерявшийся в лесу. А в роскошной, хоть и изрядно отставшей от моды, спальне мальчику стало еще хуже. Стоило ошалевшим от счастья слугам сообщить, что и спальня, и кровать их господина некогда принадлежали королю Карлу VII, как граф де Лош почувствовал себя самозванцем. Юный шевалье еще не успел забыть весьма нелестный отзыв господина де Броссара о собственной персоне и теперь изо всех сил стремился заслужить одобрение наставника. Мальчик отстранил камердинера и решительно объявил, что уступает свою кровать тому, кто имеет на нее больше прав — иными словами, Александру де Валуа.

Брат короля также жаждал заслужить одобрение воспитателя. Однако если шевалье Жорж-Мишель учился деликатности, то принц из дома Валуа учился у своего наставника Амио благодарности. И потому наотрез отказался лишить гостеприимного кузена спальни. Юные родственники спорили, изощрялись в изящных оборотах и расшаркиваниях, лакеи нетерпеливо переступали с ноги на ногу, господин де Виллекье, еще один воспитатель принца, каждую минуту хотел вмешаться, но Броссар и Амио каждый раз его останавливали, с интересом ожидая окончания спора. В конце-концов не каждый день встретишь деликатного Лоррена и благодарного Валуа. Наконец, несколько утомленные затянувшейся дискуссией, граф де Лош и принц де Валуа решили уложить на вожделенную кровать самого юного из кузенов — маленького принца Беарнского, и вся толпа, предводительствуемая взволнованными мальчишками, поспешила в соседнюю спальню.

Анри де Бурбон с упоением делился впечатлениями от праздника со своим воспитателем мэтром Бове и потому почти не удивился нежданному нашествию родственников, наставников и слуг. А когда кузены объяснили мальчику, в чем причина их визита, и предложили знаменитую кровать ему, малыш посмотрел на кузенов, на свою кровать и наивно заметил, что уж если на его кровати так много места, то на королевской его должно быть еще больше, и они смогут улечься там вчетвером. Шевалье Мишель даже подскочил от столь неожиданного решения, принц Александр захлопал в ладоши, а толпа, увеличившаяся на маленького Беарнца, мэтра Бове и двух лакеев, переместилась в спальню сына герцога де Гиза.

Поначалу идея спать вчетвером на одной кровати вызвала у принца де Жуанвиля лишь пренебрежительное пожатие плеч, и он даже пробурчал, будто всегда был уверен, что Анри де Бурбон боится спать в темноте. Однако стоило Генриху узнать, что кровать, о которой идет речь, принадлежала королю, как лицо мальчика просветлело и он снисходительно хлопнул принца Беарнского по плечу, уверяя, будто готов охранять его сон.

Через четверть часа три принца мирно посапывали в подушки, а шевалье Жорж-Мишель размышлял, что «сиятельство» «сиятельству» рознь. Вот он, граф де Лош и де Бар, спит на королевской кровати, а граф де Мейнвиль стережет его сон. И герцогом он станет, и на принцессе женится, зевнул шевалье. Когда-нибудь… когда подрастет…

Юный шевалье спал, видел сладкие сны и даже не догадывался, что уже мог бы быть герцогом. Если бы не глупая случайность.