«Бог, король и дамы!»

Глава 15 В которой рассказывается о вреде милосердия и винопития

Покойный принц Релинген был несправедлив — в Испании Агнеса научилась не только молиться. Юная принцесса знала, как принимать послов, давать аудиенции подданным, составлять дипломатические послания, награждать полководцев, разговаривать с князьями церкви и даже составлять уставы больниц. Но самые полезные знания вдовствующая инфанта получила при подготовке к постригу. Настоятельница монастыря — повелительница целого мира, со своим хозяйством и людьми. Агнеса научилась разбираться со счетами, податями и повинностями, заготавливать припасы, проверять работу мастеровых, огородников и поселян, в общем — заниматься всеми теми делами, на которые правители редко обращают внимание, за что частенько и страдают.

Пока король Филипп решал вопросы с путешествием невестки, пока подбирал для нее свиту и корабль, все дела с погребением старого принца Релинген были улажены. Князь-архиепископ Меца жаждал как можно скорее успокоить умы и страсти в княжестве, так что предпочел торопиться. На счастье Лодвейка старший брат не оставил завещания и молодой прелат рассчитывал без помех передать княжество племяннице и со спокойной совестью вернуться к привычной жизни.

Но ничто не могло быть дальше от архиепископа, чем привычная жизнь.

Когда молодой человек впервые увидел племянницу — в наглухо закрытом черном платье, в высокой испанской шляпе с черными же перьями, увешанную четками, распятиями и образами, и изнемогающую под тяжестью бархата, стали и золота — в душу Лодвейка закралась жалость. Смятение князя-архиепископа было столь велико, что он немедленно собрал совет из самых очаровательных прихожанок, задав им лишь один вопрос: как вернуть на лицо племянницы улыбку.

Совет красавиц был прост и действенен: полная смена гардероба, с заменой тяжеловесного и мрачного испанского траура более удобным и главное светлым трауром, принятом в Релингене, срочная отправка домой всех этих надутых испанских придворных принцессы и назначение в ее свиту пяти или шести фрейлин, которые могли бы рассказывать ее высочеству о радостях жизни, и, наконец, большая кукла с нарядами на все случаи жизни. Последнее предложение особенно удивило князя-архиепископа, однако впечатление, произведенное игрушкой на Агнесу, не могло не радовать прелата. Как зачарованная принцесса взяла куклу на руки и на ее лице появилось нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Когда же правительница княжества впервые надела легкое белое платье, Лодвейк с удовольствием понял, что племянница более не напоминает памятник самой себе.

Однако среди нежданных радостей кое-что омрачало настроение принцессы. Среди придворных пополз слух, будто испанское воспитание правительницы способно разорить княжество, а принцесса-вдова, беззастенчиво расточающая казну, спутала Релинген с империей короля Филиппа.

Агнеса опомнилась. Долг перед княжеством настоятельно требовал оставить забавы и вспомнить о делах. Призвав на помощь знания, полученные при подготовке к постригу, принцесса решила заняться счетами и ужаснулась, обнаружив подлинное положение княжеской казны.

Что бы ни утверждали сплетники, расходы на платья, фрейлин и куклу были не так уж и велики, однако Агнеса с потрясением узнала, что княжество уже несколько месяцев проживает то, что веками копили ее предки. Можно было подумать, что за последний год в казну вовсе не поступал доход или что в последние полгода своей жизни батюшка ухитрился тратить в десять раз больше против обыкновения.

Последнее представлялось Агнесе немыслимым, поэтому принцесса продолжила изыскания и вскоре совсем иначе стала смотреть на новое имение, приобретенное троюродным дядюшкой, великолепную свадьбу четвероюродной тетушки, блестящий выезд дальнего кузена, драгоценности, якобы подаренные покойным принцем троюродному деду и прочие признаки благополучия близких и дальних родственников. К счастью, ее высочество обнаружила и честных людей, способных позаботиться о сохранности казны, и потому в один далеко не прекрасный для нечистых на руку родственников день перекрыла им доступ к сокровищнице и с милой улыбкой посоветовала посетить свои замки, ибо скорый сев настоятельно требовал их присутствия.

Ее высочество совершила лишь одну ошибку — уж если она не имела желания отдавать родственников под суд, ей следовало не спускать с них глаз. Обозленные утратой неправомочных доходов, опальные родичи принялись активно обмениваться гонцами, вести тайные переговоры с императором Максимилианом и графом Палатинским, а также жаждущими найма ландскнехтами и рейтарами, а потом, договорившись о совместных действиях, отправили ко двору неприметного лакея, в результате чего одна из дворцовых служанок обнаружила, что верный телохранитель принцессы баварец Карл обладает редкой привлекательностью. Принадлежащий к древнему, но давно обнищавшему роду фон Кюнебергов, Карл в свои тридцать четыре года имел весьма малый опыт общения с женщинами и потому, по уши влюбившись в вертихвостку, вознамерился жениться. Возможный брак отпрыска знатного рода с безродной девчонкой не на шутку возмутил юную принцессу и на просьбу телохранителя дать разрешение на свадьбу Агнеса ответила решительным «нет». Предприимчивая служанка не слишком расстроилась из-за запрета и столь усердно утешала Карла в его несчастье, что верный телохранитель то и дело забывал о своих обязанностях, оставляя юную госпожу в одиночестве.

Опальные родственники ее высочества не замедлили воспользоваться любовной горячкой Карла.

Однажды вечером, когда Агнеса легла спать и даже начала видеть первые сны, дверь ее спальни распахнулась и в комнату ввалились восемь вооруженных до зубов мужчин, один из которых был настолько пьян, что с трудом держался на ногах. Бесцеремонно вырванная из объятий Морфея, Агнеса собралась было позвать стражу, но слова неудовольствия замерли у нее на устах, когда двое заговорщиков выхватили из ножен шпаги, а третий вытолкал вперед дворцового священника в полном облачении и объявил, что ее высочеству пора молиться.

Дальше начался кошмар.

Троюродный дядюшка Агнесы барон фон Лосхайм вытащил какие-то бумаги и объявил, что безрассудное и тираническое правление племянницы завершилось и теперь по воле императора Максимилиана ей надлежит передать власть супругу — младшему сыну графа Палатинского, с которым она сейчас и будет обвенчана. При этих словах троюродный дед принцессы подтолкнул пьяного в бок, дабы придать ему более достойную позу, и будущий принц попытался поклониться невесте, от чего чуть было не упал. Священник умильно твердил Агнесе, что ей выпало счастье вернуть заблудшую душу в лоно католической церкви, а Лосхайм холодно и непреклонно зачитывал статьи брачного контракта, по сравнению с которым даже несостоявшееся монашество донны Инес могло показаться торжеством свободы и веселья.

Так испуганная принцесса узнала, что власть в княжестве отныне будет принадлежать ее супругу, который, однако не станет принимать никаких решений без согласия своего совета, каковой в полном составе и вломился в спальню Агнесы; что жить она будет в монастыре, ибо слабый ум не позволяет ей оставаться без надзора и попечения монахинь; что супруг будет навещать ее в обители, когда ему будет угодно выполнить супружеский долг, а рожденные Агнесой дети будут немедленно передаваться на попечение барона фон Метлах, который станет воспитателем и опекуном наследников Релингена. Барон читал не менее получаса, а потом скрупулезно перечислял средства, которые будут выделяться на содержание принцессы в заточении, так что Агнеса успела слегка прийти в себя. Однако когда пленница попыталась напомнить заговорщикам, что у нее есть и более близкие родственники чем они, а право распоряжаться ее рукой может оспорить Филипп Испанский, Метлах нахмурился и сообщил, что Агнеса так и так отправится в монастырь, но условия ее содержания будут полностью зависеть от ее покорности. «Во всяком случае, — заметил троюродный дед, — быть супругой принца Релинген и матерью его детей много лучше, чем монахиней». Агнеса вздохнула и подписала брачный контракт. Заговорщики довольно переглянулись.

— Лосхайм, Зарлуи, пригласите своих жен, — распорядился старик. — Пора начинать венчание.

Священник выступил вперед и Агнеса преклонила колени подле пьяного жениха. Пока шел обряд, принцесса размышляла, почему родственники так дурно с ней поступили. Конечно — Агнеса с трудом подавила вздох — рано или поздно, но выйти замуж ей бы пришлось, и вряд ли это был бы брак по любви. Хочется — не хочется, а надо. Только хотелось все же попозже и с настоящей свадьбой, а не таким скоропалительным венчанием в собственной спальне да еще в одной рубашке.

Молодожен с третий попытки надел на палец Агнесы кольцо, священник произнес последнее аминь и венчание свершилось. Принцесса безропотно приняла пьяный поцелуй супруга и попыталась вспомнить, как его зовут. Кажется, Иоганн-Бурхард… Агнеса поднялась с колен, выжидательно взглянула на заговорщиков, надеясь, что теперь, когда они добились своего, родственники и их союзники покинут спальню. Не тут-то было. Мужчины склонились перед новым принцем Релинген в поклоне, дамы присели в реверансах, а когда все выпрямились, Метлах обратился к молодожену:

— Ваше высочество, потрудитесь свершить брак. Мы засвидетельствуем его.

На этот раз Агнеса не могла сдержать тяжкого вздоха. Об этом обычае ей приходилось слышать и теперь принцесса могла утешать себя лишь тем, что знатные вельможи в свидетелях все же лучше тех горожан, что когда-то свидетельствовали брак королевы Франции.

Муж пьяно опрокинул Агнесу на подушки, с треском разорвал на ней рубашку, навалился всей тяжестью… Принцесса закрыла глаза, мысленно молясь, чтобы все свершилось как можно скорей. Иоганн-Бурхард словно медведь шарил по ее телу — это было больно и неприятно, что-то сопел на ухо и царапал украшениями вамса грудь и живот. А потом Агнесе стало так тяжело, что она с трудом смогла сделать вздох. Раздался густой низкий храп. Принцесса открыла глаза, надеясь, что все закончилось, и увидела над собой лица заговорщиков. На этот раз на них не было удовлетворения, они были злыми и в то же время растерянными.

— Пьяный болван, — процедила сквозь зубы баронесса фон Зарлуи, — он же ничего не сделал…

Мужчины шагнули к кровати и Агнеса в потрясении увидела, как они дергают ее супруга за волосы, щиплют, колют остриями кинжалов в спину, плечи и ладони, исступленно трясут, словно нерадивого слугу. Все было напрасно, Иоганн-Бурхард спал. Лосхайм принялся торопливо жечь перья, и у Агнесы перехватило дыхание от вони — муж продолжал храпеть. Баронесса Зарлуи остервенело рванула спящего за волосы, да так, что вырвала целый клок — принц Релинген только слабо сморщил нос, но не пробудился. Наконец, заговорщики в изнеможении отступили, и барон Метлах посоветовал оставить новобрачных до утра, утверждая, что рано или поздно, но принц пробудится и доведет дело до конца.

— Так или иначе, Релинген в наших руках, — проговорил старик, небрежно кивнув за окно. — Наемники в городе, император за нас. Оставим молодых. Никуда они не денутся.

— Только надо их запереть, — вмешалась баронесса Зарлуи и взглянула на Агнесу с такой ненавистью, что принцесса зажмурилась. Она не осмеливалась открыть глаза до тех пор, пока не услышала гул удалявшихся шагов и скрежет ключа в замке. И только потом робко разомкнула веки и огляделась.

Спальня была пуста и только храпящий муж придавил ее своим телом, демонстрируя полное равнодушие к супруге, принесшей ему титул, богатство и власть. Агнеса с трудом выбралась из-под Иоганна-Бурхарда — батист вновь затрещал, зацепившись за какую-то побрякушку, и юная принцесса всхлипнула от натуги. С трудом встала. Попыталась запахнуться в превратившуюся в лохмотья рубашку, осознала тщету этих попыток, отыскала роб и поспешно завернулась в расшитый атлас. Примостилась у камина, еще раз всхлипнула и разрыдалась. Ну почему родственники так поступили?! Ведь она не наказала их и даже не отняла краденное, хотя дядя Филипп непременно отправил бы виновных в тюрьму или на эшафот, да еще конфисковал бы имущество осужденных. А они… они даже не пробовали с ней поговорить… Они обокрали не только ее казну — они украли у нее свадьбу!

Агнеса представила жизнь в монастыре и в отчаянии стиснула пальцы. Это в Испании, позабыв радости жизни, она готова была безропотно принять постриг, но оказаться в заточении в Релингене было невыносимо. Мысли Агнесы беспорядочно заметались и она вдруг вспомнила, что у нее есть супруг, в чьих интересах было заступиться за нее перед родственниками. Принцесса бросилась к кровати, упала перед мужем на колени, схватила его за руку, готовая умолять не отсылать ее в монастырь, но Иоганн-Бурхард ни на мгновение не приоткрыл глаза, продолжая оглушать жену храпом, и Агнеса опомнилась. Она не станет унижаться перед напившемся солдафоном. Она дождется, когда супруг проснется, а потом убедит его, что заговорщики не желают ему добра.

Огонь в камине начал затухать и Агнеса поежилась. Поискала глазами что-нибудь теплое, но вместо плаща обнаружила оставленные родственниками бумаги — письмо императора, брачный контракт и запись о венчании. Робко пододвинула к себе документы. Принялась читать. Через некоторое время принцесса поняла, что проявив снисходительность к ворам, совершила глупость, недостойную не только государыни, но даже и простой булочницы, и навязанный ей брак является справедливой карой за ошибку. Еще через четверть часа Агнеса убедилась, что не все потеряно, и она без труда докажет супругу, что у них общие интересы.

Наконец, покончив с чтением и раздумьями, новобрачная взялась за перо и принялась составлять новый брачный контракт. В эти мгновения, проведенные под замком в собственной спальне, Агнеса благословляла долгие и скучные послеобеденные часы, в которые училась управлять Испанией у дядюшки Филиппа. Изящные и чеканные формулировки одна за другой ложились на лист бумаги и Агнеса так воодушевилась, что даже не сразу сообразила, что в камине что-то посыпалось, а затем в комнате появился верный Карл.

Принцесса чуть не обезумила от радости, готова была броситься телохранителю на шею, но Карл, странно потемнев лицом, молча отстранил госпожу, бесшумной поступью крадущегося зверя приблизился к распростертому на ложе Иоганну-Бурхарду, ухватив левой рукой за волосы, рывком поднял голову спящего и стремительным жестом полоснул его по горлу клинком.

Храп оборвался. На кровать хлынула кровь. Карл спокойно выпустил волосы мертвеца и тщательно вытер лезвие кинжала. Агнеса следила за телохранителем огромными от ужаса глазами.

— Ты… — наконец проговорила принцесса, — что ты наделал… — в голосе Агнесы послышались слезы. — Это же мой муж…

— Это мерзавец, а не муж, фройлен, — так же спокойно возразил Карл.

— Но меня схватят… казнят! — юная принцесса задыхалась от рыданий. — Они отвезут меня к Максимилиану, и он отправит меня на эшафот… Что ты натворил, Карл!.. Я погибла!..

Агнеса добавила еще несколько слов, знания которых трудно было ожидать от испанской инфанты и фламандской принцессы. Агнеса сама не знала, из каких глубин памяти всплыли ругательства — возможно, какой-нибудь конюх неосторожно выругался при маленькой госпоже, или матрос разговаривал с приятелем, не заметив, что его слушает вдовствующая инфанта. Как бы то ни было, ругательства помогли Агнесе и она стала реже всхлипывать.

— Сейчас мы поедем к его преосвященству Лодвейку, — медленно и внятно, словно разговаривал с маленькой девочкой, сообщил Карл.

— Но дверь заперта… — жалобно напомнила принцесса.

Карл пожал плечами, словно желал сказать, что для него подобное препятствие препятствием не кажется.

— Ворота — тоже чепуха, — успокоил он.

— Хорошо, мы поедем к дяде, — решилась Агнеса.

Ужасно в неполные шестнадцать лет затвориться в монастыре, но еще ужаснее умереть. В Испании Агнеса не раз видела, как это происходит, и от одной мысли, что ее саму ожидает грубая рубаха из мешковины, тяжелая черная свеча для публичного покаяния и стриженная наголо голова, принцессу начало трясти. Агнеса представила, как под взглядами тысяч и тысяч венских зевак поднимается на эшафот, преклоняет колени перед палачом и в ужасе закрыла лицо руками.

— Мы поедем к дяде Лодвейку, — лихорадочно шептала принцесса, — я приму постриг… принесу любые обеты… монастырь это убежище… дядя меня не выдаст…

Карл подошел к госпоже и легонько встряхнул. Дождался, пока взгляд принцессы стал осмысленным.

— Фройлен, — медленно произнес он, — ничего не было. Вам никто и ничем не сможет угрожать. А этот получил по заслугам.

И прежде чем Агнеса вновь начала плакать, телохранитель ухватил ее за руку, стащил с пальца обручальное кольцо, сгреб документы и швырнул в камин. Затухающее было пламя нехотя перебралось на бумагу, словно в раздумьи затрепетало на одном месте и вдруг разом охватило листы. Карл наблюдал, как корежится в пламени бумага, а потом проследил, чтобы документы рассыпались пеплом. Повернулся к госпоже.

— Все, фройлен, с этим покончено, — коротко сообщил он. — Теперь можно уходить.

Телохранитель надел на Агнесу свою куртку, тщательно укутал в плащ, спрятал светлые волосы под беретом, и принцесса вдруг поняла, что Карл вытащит ее из замка и города, и никогда, никогда не предаст.