«Бог, король и дамы!»

Глава 3 Гизы

Каждое дело должно иметь какое-либо завершение. Каждая дорога должна рано или поздно подойти к концу. На исходе пятого дня отъезда из Бретея шевалье де Броссар указал графу де Бар на стены Парижа и через каких-то полчаса путники въехали в столицу французского королевства через ворота Сен-Дени.

Париж ошеломил юного графа. Толпы людей, огромные церкви, нарядные отели и дворцы, сады и монастыри — мальчик впервые со смятением осознал, что Бар-сюр-Орнен вовсе не является центром мироздания. Гул голосов, скрип телег, цоканье копыт лошадей и мулов, остервенелый лай собак и еще какие-то неопознанные звуки оглушали мальчика, вызывая головную боль, однако граф с непонятной завистью размышлял, что в родных владениях ему никогда не приходилось видеть такой бурной и деятельной жизни. И еще одно обстоятельство расстраивало юного Лоррена чуть ли не до слез. Граф де Бар искренне любил все красивое и изящное, мог не один час просидеть с рисовальной бумагой и карандашом, однако теперь, с любопытством разглядывая шумных и дерзких парижан, с потрясением догадался, что кажется им дурно одетым провинциалом, смешным и неуклюжим. Только природная живость характера, настойчивость, нередко переходящая в упрямство, и знаменитое высокомерие Лорренов не позволяли Мишелю де Бар сгорбиться в седле и спрятаться за шевалье де Броссара. Но пока скромная кавалькада ехала по улицам французской столицы, юный граф не раз вынужден был шмыгать носом и вытирать рукавом глаза, объясняя подобное поведение воздействием пыли.

Лишь остановившись у ворот отеля Клиссон, собственности герцога де Гиза, шевалье с облегчением перевел дух. Две мрачные башни, глухая стена были настолько привычны для тринадцатилетнего графа, что он ощутил себя дома. Однако стоило воротам открыться, стоило путникам въехать во двор, как мальчишка потрясено охнул — и здесь, как и в имении Омалей, как и в Бретее, как и во многих других виденных по дороге замках, царил дух новомодного изящества, прежде познаваемого шевалье только по заказанным матушкой книгам.

Мишель вздохнул и окончательно присмирел, опустив голову. Даже когда шевалье де Броссар принялся наставлять воспитанника, напоминая, что к дяде Франсуа надо обращаться «ваша светлость», а к дяде Шарлю — «монсеньор», юный граф не пытался спорить, уверяя, будто знает этикет.

Два вельможи обернулись к новоприбывшим, и по их нарядам Мишель сразу догадался, кто из дядюшек был герцогом, а кто кардиналом. Однако не успел мальчик сообразить, были ли дядюшки похожи на виденные дома портреты, как лицо герцога де Гиза вытянулось и он вскочил, выдохнув только одно слово «Вы?!»

Господин де Броссар со всей учтивостью поклонился, а Франсуа де Гиз растерянно оглянулся, будто что-то потерял.

— Но… где же графиня? — наконец-то вымолвил он.

— Ее сиятельство вдовствующая графиня де Бар пребывает в Бар-сюр-Орнен, — немедленно удовлетворил любопытство герцога достойный дворянин. — В ее лета было бы безрассудно пускаться в полную превратностей дорогу.

Франсуа де Гиз нахмурился. Кардинал Лотарингский улыбнулся.

— Надеюсь, сестра пребывает в добром здравии? — с участием поинтересовался Шарль де Лоррен.

— Несчастная графиня замкнулась в своем горе и бежит светских удовольствий, — ответил господин де Броссар.

Мишель де Бар вспомнил любимые матушкой танцы, верховые прогулки и музыкальные вечера и подумал, что матушка никогда не казалась ему несчастной, убитой горем женщиной. Однако тон воспитателя был полон такой неподдельной скорби и участия, что Мишель вообразил, будто за то время, что ему пришлось провести в Бар-сюр-Орнен, господин де Броссар не имел возможности познакомиться с его матушкой поближе.

Додумать свою мысль до конца мальчик не успел, потому что дядюшка Гиз неожиданно вспыхнул и заявил, будто не намерен терпеть провинциальные манеры племянника. «Если графу де Бар угодно зевать в его присутствии, — самым жестким тоном заявил он, — то графу де Бар стоит немедленно отправиться в постель, а на будущее поучиться манерам, дабы не оскандалиться в присутствии короля».

В носу Мишеля предательски защипало, и он безропотно поплелся за слугами, призванными устроить юного графа на новом месте. Даже слова дядюшки Шарля «Что ты хочешь от принцессы?», сказанные со странной смесью мечтательности и самодовольства, не утешили шевалье и не подсказали, что причиной недовольства дяди был не он сам и даже не его открытый рот, а отсутствие матушки. Только следующим утром, когда господин де Броссар решительно откинул полог кровати подопечного, громко провозгласив «Вставайте, граф, вас ждут великие дела», юный граф ощутил, что жизнь не так уж и плоха, и он может одеваться.

Примерка и подгонка по фигуре нового костюма еще больше приободрили шевалье, и на встречу со старшим дядюшкой мальчик отправился радостным и довольным — таким, каким его привыкла видеть матушка в лучшие дни. На этот раз юный шевалье смог убедиться, что портреты ничуть не льстили дяде, только борода его светлости оказалась длиннее, а светло-голубые глаза были холодны, как лед. И все-таки дядюшка был очень красив, и Мишель пообещал себе нарисовать его… когда-нибудь… потом…

— Долго спишь, Жорж… — без особой сердечности произнес герцог.

Мальчик удивленно вскинул голову:

— Меня зовут Мишелем, дядя, — сообщил он, не заметив предостерегающего взгляда господина де Броссара.

Гиз поморщился.

— Имя «Мишель» годится для Бар-сюр-Орнен, племянник, но никак не для двора. «Ролан» — напоминает все эти новомодные романы, — последнее было произнесено с таким презрением, словно герцог питал отвращение ко всяким проявлениям изящной словесности, — «Готье» — слишком старомодно, а «Ален» годиться разве что для деревни. Нет, племянник, если ты хочешь занять подобающее место при дворе — тебе надо взять имя «Жорж». Оно достаточно решительно и благородно. Конечно, если бы среди твоих имен были имена «Франсуа» или «Генрих», я бы посоветовал тебе остановиться на одном из них. Но — что делать? — мой брат и невестка всегда были несколько сумасбродны…

Мишель де Бар густо покраснел, чувствуя, что должен что-то сказать. Что-то резкое и злое, но взгляд наставника заставил его прикусить язык.

— Анри! — Из глубины кабинета вышел нарядный белокурый мальчик года на два или три младше Мишеля, однако почти одного с ним роста. — Это твой кузен, Анри, вы будете вместе учиться. Он принадлежит к младшей ветви нашего дома. Ну, что ж, отправляйтесь играть. После обеда, Жорж, ты сможешь осмотреть Париж.

Сбитый с толку неприязненным обращением дяди, шевалье Мишель послушно покинул кабинет. Анри де Жуанвиль, старший сын герцога, вышел вслед за ним.

— Ты в партии[2] играешь? Или в суль[3]? — перво-наперво поинтересовался сын Гиза.

— Я в шикан[4] играю… — сообщил Мишель, никогда прежде не слышавший названных кузеном игр.

— Ну, это только для деревни! — пожал плечами Анри. — А в мяч[5] ты играть умеешь?

— Нет, — юный граф вызывающе выпрямился. — Зато я рисовать умею! Я даже тебя могу нарисовать.

— Правда?! — глаза Жуанвиля загорелись. — Ты можешь сделать мой портрет?

— Конечно, могу, — подбоченясь, заявил мальчик. Отвечая подобным образом, Мишель де Бар несколько покривил против истины, ибо умея рисовать — рисовал только карандашом. Мечта же сотворить что-либо красками пока так и оставалась мечтою. К счастью, для Анри де Жуанвиля подобные тонкости не имели значения и он смотрел на кузена в восторженном благоговении.

— Здорово… — протянул мальчик. Среди его знакомых не было никого, кто умел бы рисовать, так что юный принц не успел узнать, что занятие это не считается благородным.

— А еще я охотиться умею, — решил закрепить произведенное впечатление Мишель. — На волка, оленя и даже на кабана. И стреляю я метко.

Анри де Жуанвиль приоткрыл рот. На охоту отец брал его только раз, да и то заявил, будто та охота годилась разве что для дам. А его кузен охотился на кабана… как взрослый шевалье.

— Везет же тебе, — позавидовал кузену юный принц. Новоявленный родственник более не казался мальчику провинциальным и странным, и он решил, что с ним стоит подружиться. — Зато… я тебя в суль играть научу и в парти. Знаешь, это совсем не сложно. Раз ты в шикан играешь — в парти тоже научишься.

После обеда, прошедшего на детской половине отеля Клиссон, юный шевалье вновь предстал перед дядей Гизом. На этот раз в кабинете герцога сидел и кардинал Лотарингский, и приветствовал он племянника не в пример сердечнее старшего брата.

— Ну, что ж, Жорж, отправляйся знакомиться с Парижем, — нетерпеливо распорядился герцог, как только приветствия стихли. — Не стоит демонстрировать придворным свою провинциальность. Я желаю, чтобы ты как можно скорее запомнил ворота Парижа, мог назвать хотя бы самые главные парижские улицы и не путал Сен-Антуанское предместье с Сен-Жерменским. Да, и еще смог бы дать дельный совет, где лучше всего покупать кружева, перья и прочую дребедень.

— А зачем мне это? — удивился юный граф.

Кардинал рассмеялся.

— Действительно, Франсуа, к чему это малышу? Он ведь Лоррен, а не торговец. И, кстати, — полюбопытствовал дядюшка Шарль. — Почему «Жорж», а не «Мишель»?

Франсуа де Гиз скривился и ответил так, словно племянника в комнате не было:

— Он и так достаточно провинциален, чтобы называться «Мишелем». Не хватало еще имени «Ален»!

— Брось, Франсуа, вчера наш мальчик просто устал, — благодушно произнес кардинал и улыбнулся племяннику, улыбкой смягчая резкое суждение старшего брата. — Но, впрочем, если тебе больше нравится имя «Жорж», так тому и быть. Надеюсь, у мальчика есть деньги? — сменил тему разговора кардинал. — Париж очень дорогой город.

— Спроси Броссара — это его забота, — с плохо скрытым неудовольствием ответил Гиз. Шарль де Лоррен понимающе хмыкнул, а юный шевалье посмотрел на дядей с нескрываемым удивлением.

— Ну, что ж, Мишель, то есть, Жорж, — поправился кардинал. — Вот тебе триста ливров — трать их, как тебе заблагорассудиться. А если этого будет мало, мой кошелек всегда к твоим услугам.

Мальчик послушно взял деньги и собрался было покинуть родственников, когда в кабинет торопливо вошел какой-то офицер.

— Монсеньор, — офицер поклонился и замер перед герцогом де Гизом, взволнованный и бледный. Шарль де Лоррен доброжелательно кивнул племяннику и глазами указал на дверь.

— Иди, Жорж, Париж тебя ждет, — приказал герцог, однако не успел Мишель де Бар дойти до порога, как за спиной загромыхало: — Как это понимать, граф?

Мальчик испуганно обернулся, не в силах понять, что именно в его поведении могло так сильно разгневать дядю, и тут же понял, что гнев дядюшки направлен вовсе не на него, а на офицера. Последний стоял навытяжку, нервно сжимая и разжимая кулаки, и лишь один раз попытался что-то возразить, но Гиз немедленно пресек эту попытку:

— Замолчите, Мейнвиль, говорить буду я.

Кардинал Лотарингский поднялся из кресла, взял Мишеля за плечо и вывел из кабинета.

— Иди, Мишель, развлекайся, — дверь захлопнулась прямо перед носом мальчика. Юный граф несколько раз глубоко вздохнул и на негнущихся ногах пошел разыскивать воспитателя.

Париж развеял меланхолию графа. В новом по моде сшитом костюме мальчик более не казался себе смешным и неуклюжим, так что мог наслаждаться красотами французской столицы и с интересом слушать рассказы господина де Броссара. И все-таки, охая перед громадой собора Нотр-Дам, удивляясь тому, что в тюрьме Консьержери, ныне предназначенной для бродяг и воришек, некогда располагалась королевская резиденция, а Большое Шатле было возведено еще римлянами, Мишель то и дело возвращался мыслями к дяде Гизу. Как бы ни был мальчик неискушен в столичном обращении, он вовсе не был глупцом и догадался, что в гостеприимстве дядюшки не хватало тепла. Может быть, причиной неприязни дяди было то, что у него на службе уже имелся один граф?

— А кто такой граф де Мейнвиль? — робко поинтересовался у воспитателя Мишель, как раз в тот момент, когда шевалье де Броссар рассказывал о строителе и первом коменданте Бастилии. Услышав вопрос воспитанника, шевалье не удивился, а пояснил, что граф де Мейнвиль капитан на службе герцога де Гиза.

— Но ведь он граф! — потрясено воскликнул Мишель.

— Во Франции много графов и в Париже их немало, — с тем же спокойствием отвечал достойный дворянин. — Его сиятельство не единственный граф на службе вашего дяди. Кстати, у графа де Мейнвиля есть сын примерно ваших лет. В Лотарингии виконт де Мейнвиль служил пажом у вашего кузена де Жуанвиля. Что поделать, шевалье. Одним дворянам служат, другие сами вынуждены служить. Такова жизнь.

Мальчик задумался. Он всегда полагал, что явился на свет для того, чтобы ему служили другие люди, и вот, поди ж ты, такой же граф, как и он, весьма почтенный человек был простым офицером его дяди. Значит ли это, что он тоже должен кому-то служить? Или граф де Мейнвиль был не таким графом, как он?

Делая вид, будто не замечает нахмуренного лба юного шевалье, господин де Броссар вернулся к тюрьме Консьержери и принялся показывать воспитаннику расположенные в замке лавки — да какие! Оружейные, сапожные, перчаточные, ювелирные и… книжные. В Бар-сюр-Орнен никаких книжных лавок не было, и матушка заказывала ему книги в Италии, Германии, Фландрии и в других местах, о которых Мишель не слишком задумывался. А здесь у мальчика просто разбегались глаза. Огромные тома и крохотные томики… Расписанные пергаментные листы и бумага с тиснением… Старинные книги в кожаных переплетах с застежками и совсем новенькие издания без всяких переплетов… Граф де Бар даже слегка опьянел от этого книжного изобилия.

Одна книга привлекла особое внимание Мишеля: «Искусство охоты» с яркими цветными картинками, причудливыми рубриками и нарядными буквицами. Даже держать такую книгу в руках — и то было приятно, а уж владеть ею — ни с чем не сравнимое счастье. Однако осторожно переворачивая страницы и любуясь картинками, юный граф думал вовсе не о книге. Юноша вспоминал шевалье де Бретея, его гостеприимство и несостоявшуюся охоту. Сейчас, после бесед с дядюшками, после услышанного разноса графа де Мейнвиля Мишель де Бар догадался, что шевалье де Бретей встретил его со всей сердечностью, на которую способен благородный человек. Мысль же о том, что сам он вел себя букой, изрядно расстраивала молодого человека. Мишелю не хотелось, чтобы кто-либо полагал Лорренов людьми грубыми, неучтивыми, не знакомыми с изяществом и хорошими манерами. Лучшим способом поправить дело была бы отправка гостеприимному хозяину письма и какого-либо подарка. К несчастью, юный шевалье успел истратить по мелочам все подаренные ему деньги, а узнав, что книга об охоте стоит шестьсот экю, и вовсе раскрыл рот.

Господин де Броссар только приподнял бровь, узнав, что воспитаннику требуется тысяча восемьсот ливров.

— А позвольте узнать, шевалье, зачем вам подобная сумма? — с легкой иронией поинтересовался воспитатель.

Юный вельможа покраснел.

— Я хотел отправить подарок господину де Бретею… в благодарность за оказанное гостеприимство.

Взгляд воспитателя смягчился и в нем появилось даже нечто вроде одобрения. Когда же господин де Броссар увидел выбранный воспитанником подарок, он и вовсе не сдержал похвалу.

— Отличный выбор, шевалье. Впрочем, шестисот экю вам будет недостаточно — подобные подарки неприлично отправлять без футляра.

— Ваша милость, — вмешался хозяин лавки, — у меня как раз есть прекрасный футляр для такой книги — красной кожи, с золотым тиснением. Прикажете показать?

Когда все хлопоты с приобретением подарка были завершены, а довольный торговец выслушал распоряжение господина де Броссара отправить покупку в отель Клиссон графу де Бар, Мишель смог продолжить знакомство со столицей. Вечером после ужина, с удовольствием пролистав книгу и в последний раз полюбовавшись на картинки, юный граф принялся составлять благодарственное письмо шевалье де Бретею.

К удивлению графа, полагавшего, будто он умеет складно говорить, составить письмо оказалось непросто. Прежде мальчик никогда никому не писал, и уж тем более не пробовал кого-либо за что-либо благодарить. Его сиятельство испортил не менее десятка дорогих надушенных мускусом листов бумаги, пока ему в голову не пришла удачная мысль. Мальчик вспомнил старую книгу из библиотеки Бар-сюр-Орнен. Под одной обложкой там были переплетены три трактата: «О рангах и званиях», «Придворные почести» и «Письма, приличествующие благородным людям». Шевалье Мишель как-то заглянул в образчик этих писем и теперь постарался как можно точнее воспроизвести одно из них:

Молодой человек с удовольствие посмотрел на свою подпись, посыпал листок песком и решил на всякий случай показать письмо шевалье де Броссару. Наставник прочел записку с весьма задумчивым видом, а затем без тени иронии поинтересовался, хорошо ли его сиятельство подумал, прежде чем давать подобные обязательства. Мальчик взглянул на воспитателя в полном недоумении, и шевалье де Броссар догадался, что воспитанник не понимает ни слова.

— Подумайте, шевалье, — с той же серьезностью попытался объяснить воспитатель, — одно дело поблагодарить господина де Бретея за гостеприимство, сделать ему подарок и совсем другое дело давать ему какие-либо обещания. Спросите себя, сможете ли вы это обещание выполнить? И всегда ли вы захотите его выполнять?

— Господин де Броссар, — пробормотал мальчик, — а почему вы полагаете, будто я не смогу выполнить обещание? Я ведь Лоррен, а по матушке — Валуа.

— Да, шевалье, вы вовремя вспомнили, к какому дому принадлежите, — кивнул Броссар и в его голосе промелькнул холодок. — Именно поэтому я и хочу, чтобы вы подумали. Давать подобные обязательства совершенно незнакомому человеку — более, чем неосторожно. Что вы знаете о шевалье де Бретее? Полагаю, что ничего. Вы даже не знаете, к какому лагерю этот дворянин принадлежит.

— Но, господин де Броссар… — Мишель вновь растерялся, чувствуя какое-то несоответствие в словах воспитателя. — Вы же сами говорили, что шевалье де Бретей благородный человек.

— Можно быть благородным человеком и при этом вашим врагом, — пояснил Броссар. — Не надо полагать своих врагов исчадием ада. У вашей семьи очень много недоброжелателей и среди них немало самых благородных людей. Поэтому подумайте еще раз. Сейчас это обязательство еще не стало обязательством в полном смысле этого слова. Даже когда вы запечатаете письмо — вы всегда сможете передумать и бросить его в огонь. Но стоит вам отдать письмо в руки гонца, как ваше обещание превратится в торжественную клятву, и вам придется держать ее, чего бы вам это не стоило. И поверьте, подобное обязательство способно создать вам множество трудностей. Спросите себя: стоит ли напрашиваться на неприятности и не проще ли ограничиться простой благодарностью, ничем, конечно, не погрешив против вежливости и правил хорошего тона?

Юный граф с минуту смотрел на воспитателя, затем торопливо запечатал письмо и кликнул лакея. Шевалье Мишель не боялся трудностей и опасностей. Вернее, в силу своего возраста не очень-то верил в их существование. Зато как и каждый юный шевалье очень боялся прослыть трусом.

Как только лакей скрылся за дверью, а шевалье Мишель, весьма довольный собой, посмотрел на воспитателя, господин де Броссар задумчиво произнес:

— Когда бросаешь в воду камень, по воде идут круги.

— Но потом исчезают, — беззаботно промолвил Мишель.

— Но камень то остается, — прошептал воспитатель. Мысль показалась ему не лишенной красоты и шевалье решил, что ее стоит записать. Но сначала надо было покончить с делом.

— Ну, что ж, шевалье, будем считать, что вам повезло. Насколько мне известно, господин де Бретей не принадлежит ни к одной партии. — Граф де Бар выпучил глаза, в который уже раз за последние дни чувствуя, что ничего не понимает. — А вы что же, шевалье, думали, что я не навел справки об этом дворянине? — де Броссар насмешливо приподнял бровь. — Ваша матушка просила меня заботиться о вашем благополучии, и было бы странно полагать, что я мог пройти мимо подобного человека, не поинтересовавшись, кто он и что он. Вы можете быть абсолютно спокойны. Шевалье де Бретей не интересуется ничем, кроме нарядов, охоты, танцев, стихов Ронсара и изящных безделушек — тут у вас много общего…

— Я еще рисую, — насупился Мишель.

— Замечательно, — одобрил Броссар. — Значит, у вас есть все возможности стать друзьями. Вы рисуете, шевалье де Бретей сочиняет стихи — что еще нужно для начала дружбы?

— Но…

— Вы хотите сказать, что этот шевалье старше вас на восемь лет? — переспросил воспитатель. — Это не страшно, со временем подобная разница в возрасте станет незаметной. Видите ли, молодой человек, мы живем в такое время, когда не всегда можно довериться даже родственникам. Зато на друзей можно положиться всегда. Если вам удастся найти друга, вы с полным правом сможете сказать, что преуспели в жизни.

— Господин де Бретей весьма достойный шевалье, — осторожно согласился Мишель, — но он мне не очень нравится. Он ужасный хвастун.

Броссар рассмеялся.

— Я же говорил, шевалье, у вас много общего.

Выпустив эту парфянскую стрелу, воспитатель неспешно удалился, предоставив воспитаннику возможность в одиночестве размышлять над всем увиденным, услышанным и сделанным за день.