«Бог, король и дамы!»

Глава 17 Рассказывающая о том, как Агнеса фон Релинген перестала грустить

Юный герцог де Гиз без всяких церемоний направился прямиком в покои князя-архиепископа. Какие церемонии могут быть в доме родственника и союзника после долгого пути? Свита младшего лотарингца уже оккупировала кухню и находилась в тревожном ожидании обеда. Да и как не волноваться добрым католикам в постный день во дворце князя церкви? Напрасно — при дворе князя-архиепископа было довольно священников, чтобы отпустить и более тяжкий грех, чем чревоугодие целой армии.

Молодой человек не испытывал никакого волнения за судьбу своих людей. Не волновался он и о том, как проведет нынешний вечер и ночь, поскольку после торжественного приема бал был неизбежен, а уж отсутствием красоток двор почтенного прелата никогда не страдал. Да и кто мог устоять перед красавцем-принцем? Даже строгий военный наряд не мог скрыть привлекательность юноши, который предпочитал военное облачение шелку и бархату. Конечно, ведь каждый в восемнадцать лет хочет выглядеть взрослее. А уж для чего он понадобился прелату — какая разница — ни войны, ни политики юный принц не боялся.

Молодой человек шел по коридору в самом радужном настроении. Внезапный шорох заставил его остановиться и схватиться за шпагу… «Вот дурак!» — тотчас подумал Гиз, убирая руку с эфеса и сдергивая шляпу. Перед принцем стояла дама, совсем юная, даже моложе него. Дама была одета в простое белое атласное платье, волосы ее были прикрыты газовым покрывалом, а из украшений на незнакомке было лишь небольшое распятие, усыпанное мелким жемчугом. Такие же жемчужинки украшали манжеты и золотую пряжку на покрывале. Дама прятала за спиной книгу и отчаянно краснела. Краснела незнакомка очаровательно, да и было от чего — придворная дама, сидящая на подоконнике. Молодой человек против воли улыбнулся.

— Простите, мадам, я не хотел вас потревожить, — галантно произнес он, ибо несмотря на военный наряд, был истинным придворным.

— А вы меня и не потревожили, а только испугали, — парировала дама. Ответ так не вязался с манерами незнакомки, что юный принц почувствовал, что сам сейчас покраснеет.

— Тысячу извинений, мадам, но разве я такой страшный? — юноша попытался обратить дело в шутку. Дама, похоже, не слишком сердилась.

Незнакомка обошла молодого человека кругом, вновь встала напротив и покачала головой. Герцог был очарован. Смесь наивности, дерзости и лукавства потрясли его до глубины души. Он готов был поклясться, что никогда ранее не встречал эту даму, и она не знала, что он принц. Что ж, незнакомку ждет приятный сюрприз.

— Вы из свиты герцога, — меж тем спросила дама, и Анри де Лоррен улыбнулся — похоже незнакомка была не прочь продолжить знакомство.

— Да, — ничуть не смутившись, солгал шевалье, ибо не хотел ни смущать, ни пугать предмет своих мечтаний.

— Что ж, тогда — приходите на бал. Я там буду, — дама была настроена решительно. — Только никому не говорите, что видели меня здесь, а то…

— Хорошо, я не хочу, чтобы вас наказали… и чтобы вы пропустили бал, — серьезно пообещал принц.

— Меня… — дама неожиданно замолчала. — Ладно, возьмите вот это, — дама отстегнула пряжку, сняла покрывало и протянула небольшую вещицу юноше. — Так я вас узнаю, — пояснила незнакомка. — До встречи, — добавила она тотчас и мгновенно исчезла.

Принц повертел в руках украшение, затем поднял забытую незнакомкой книгу, остановился, глядя в окно.

— У его преосвященства ее высочество, принцесса Релинген, — остановил герцога офицер. Анри де Лоррен уселся на диванчик. При имени принцессы ему захотелось скривиться — репутация правительницы Релингена не предрасполагала к легкомыслию. Она даже не танцует, — подумал герцог… То есть нет, павану она танцевать будет и мне придется открывать с ней бал. Боже, если эта милашка из ее свиты, придется, пожалуй, просить за незнакомку дядюшку и матушку. Неудивительно, что красотка испугалась — с такой-то госпожой.

Меж тем принцесса Релинген действительно беседовала с епископом:

— Он из свиты герцога де Гиза, дядюшка. И на балу он будет, я не знаю, как его зовут — какой-то офицер. Он очень красивый…

— Аньес, но как вы намерены его узнать? Разве нельзя было спросить, как его зовут? — епископ был доволен. Наконец-то племянница обратила внимание на шевалье.

— У него будет моя пряжка, — махнула рукой принцесса. — А мне не хотелось представляться и его смущать.

«Понятно, — усмехнулся про себя прелат. — Очень разумно. На балу он никуда не денется, а так, пожалуй, попросит племянника его отослать, куда-нибудь подальше». Но мысли свои епископ открывать не стал, а вежливо поинтересовался, чем он-то может помочь ее высочеству.

— Ну… вы можете попросить Гиза оставить этого шевалье здесь. Что ему, жалко? — принцесса теребила покрывало, чувствуя, что вновь краснеет.

— Только если он не займет в вашем сердце слишком много места, Аньес, — Лодвейк хотел, чтобы племянница перестала грустить, но вовсе не желал, чтобы она влюблялась всерьез.

— Вот еще, — возмущенно фыркнула принцесса. — Я пока не сумасшедшая.

— Рад за вас, — с иронией отозвался епископ, размышляя о том, что нужно будет, пожалуй, сразу указать молодому человеку его место и оградить Аньес от забот и тревог. — Хорошо. Обещаю.

Принцесса совсем не по этикету бросилась дядюшке на шею, и на этом прощание родственников закончилось.

Анри де Лоррен, герцог де Гиз начал без предисловий. После приветствия согласно этикету сразу перешел к делу.

— Только вы можете мне помочь, — полушутя-полусерьезно заметил молодой человек, опускаясь на стул. — Она в трауре, так что наверняка из свиты тетушки.

— Стоп, кто «она» и что за «тетушка», — епископ посчитал, что просто может остановить поток красноречия, а заодно выяснить причину тревоги племянника.

— Ну… Тетушка — принцесса Релинген. Не хмурьтесь, дядя. Матушка вполне могла бы взять ее себе. Ужасно, такая красотка — и в свите принцессы. Знаете, бедняжка просто умоляла, чтобы я не проговорился, что она читает на подоконнике и не жития святых. Тьфу ты, — молодой человек тряхнул головой, сообразив, что все-таки проговорился.

Епископ склонил голову и посмотрел на юного принца как на человека с сомнительными умственными способностями.

— Ну и что, что она читала? Что в этом дурного? Если ее высочество хочет предаваться молитвенным экстазам, вышивать покровы и читать душеспасительные книги — пусть и занимается этим сама, а не отравляет жизнь другим… Простите, дядюшка, — молодой человек вскочил со стула, уловив укоризненный взгляд епископа. — Я только хочу сказать, что у нее довольно будет времени для этого в старости.

Прелат покачал головой, но усмехнулся. Горячность герцога его забавляла.

— Значит, вы встретились в коридоре, — епископ попытался вернуть разговор в нужное русло. — И вы даже не знаете, как ее зовут?

— Мне не хотелось представляться и смущать ее. А как узнаю… По этому залогу, — поспешил предварить вопрос принц.

Правитель Меца мельком взглянул на безделушку и нахмурился.

— Значит, она была одна? — голос епископа сделался суровым.

— Но дядя, что в этом дурного? В конце концов, мы в вашем дворце, осененном благодатью церкви, — герцог де Гиз был удивлен — по слухам дядюшка был терпим к галантным приключениям. — И красотка была не прочь продолжить знакомство, — в подтверждение своих слов юноша вновь повертел между пальцами сверкающую пряжку.

— Значит, очередная неземная страсть, — протянул епископ.

— Увы, дядюшка, на этот раз — вполне земная. Она, конечно, похожа на ангела, но не до такой степени, чтобы я забыл, что я мужчина, — с горячностью сообщил герцог. — Так что вся надежда — на вас. Поговорите с ее высочеством. Может быть, она согласится…

— На что? — епископ улыбался. Генрих де Гиз прошелся по комнате, попутно заглянул в окно… Повздыхал. Епископ ждал.

— Я понимаю, мадам Аньес — дочь вашего брата. Но право слово, свести бы их с моей матушкой — вот было бы удовольствие для обеих. Ну что вам стоит поговорить с мадам Аньес и определить ее фрейлину в свиту моей матушки?

Герцог выжидательно взглянул на родственника. Князь-архиепископ еще раз бросил взгляд на украшение в руках принца.

Только мальчишка мог не распознать смысл сочетания сапфиров, рубинов и жемчуга в хитроумном сплетении букв «АР». И только юный герцог, не испытывающий нужды в средствах, не понял, что вещица в его руке стоит примерно столько же, сколько хорошо обученная верховая лошадь. И такой залог ни одна фрейлина не оставит в руках кавалера, будучи в здравом уме и твердой памяти. Если она не родилась во времена его величества Франциска I.

— Хорошо, племянник, — ласково произнес епископ, кивая молодому человеку.

Герцог понял, что аудиенция закончена, и радостно исчез.

«Забавно», — подумал Лодвейк. — «Интересно будет взглянуть на малышей, когда они узнают, с кем познакомились в коридоре».

Придворный парфюмер его преосвященства начинал каждое утро с молитвы, а отправляясь ко сну так же не забывал вознести благодарность Господу. Дело заключалось не в том, что его покровитель был князем церкви и требовал непременного соблюдения правил благочестия от слуг. Напротив, епископ Меца прекрасно знал, кто и чем должен заниматься в его дворце, не переставая повторять известное изречение о Боге и кесаре.

Поэтому парфюмер при дворе Меца занимался всем тем, что составляет обычную заботу придворного парфюмера. Балов было в избытке, галантные дамы и кавалеры в стремлении предстать в наиболее выигрышном виде не жалели ни экю, ни флоринов, ни таллеров.

И теперь почтенный мэтр с удовольствием оглядел кучку монет, с не меньшим удовольствием ссыпал их в кованую шкатулку и вздохнул. Труды закончились — скоро бал, так что ближайший день он проведет без суеты и спешки, как и подобает доброму горожанину.

В этот момент в дверь постучали. Сначала робко, потом более настойчиво. Затем дверь распахнулась и в комнату влетела прехорошенькая служанка. Надо сказать, красота и грация ничуть не мешала ее решительности, ибо на пути к цели юная особа весьма неделикатно оттолкнула молодого человека, одетого в цвета Лорренов.

— Я от ее высочества принцессы, — громко объявила девица, поднимая голову и задирая нос. Красное, синее, белое, золотое — цвета Релингенов, в озадаченности подумал почтенный мэтр. Он уже почувствовал неладное и теперь думал заранее, что, пожалуй, его преосвященство, памятуя о многолетней безупречной службе, позволит ему отправиться в какое-нибудь дальнее паломничество.

— А меня прислал герцог де Гиз, так что я — первый, — слуга решил, что галантность не та роскошь, которую может позволить себе камердинер лотарингского принца.

Служанка окинула юношу презрительным взглядом и протянула мэтру бумагу:

— Мне нужно это и сейчас. Вы же не хотите, чтобы ее высочество сердилась?

Мэтр не хотел, слуга тоже. Однако мысль о том, что сделает монсеньор при промедлении, оказало магнетическое действие на камердинера и он также решительно протянул парфюмеру лист бумаги. Достойный мэтр размышлял лишь миг:

— Вами займется мой помощник, сударь, — с важностью произнес он, передавая лист юному ученику и по совместительству старшему сыну. Успокоенные этим соломоновым решением все участники сцены погрузились в дела. Нахалка начала поглядывать на камердинера, слуга в ответ начал весьма откровенно рассматривать служанку, а отец с сыном погрузились в работу.

Увы, злоключения мэтра на этом не закончились, ибо первый же предмет из списка парфюмер и его помощник взяли одновременно, ибо баночка с белилами осталась всего одна. Равно как и с румянами, помадой, краской для бровей и золотой пудрой для волос. Флакон с ароматной водой тоже был один. Мэтр опустился на табурет, отер испарину со лба. Молодые люди с непритворной тревогой впились глазами в хозяина комнаты.

Мысли о монастыре, галерной скамье или тюремной камере показалась всем столь ужасными, что решение родилось почти мгновенно — поделить.

— Правильно! — сообщила служанка принцессы. — Здесь сказано — по одной баночке, но не сказано, какая она должна быть.

Вожделенные предметы роскоши были поделены, маленькие золотые баночки переданы служанке и камердинеру и все участники неприятностей погрузились в бурную деятельность. Ни принцесса, ни герцог, так и не узнали об этом прискорбном случае, ибо слуги молчали, а сами молодые люди были озабочены лишь тем, чтобы выглядеть безупречно.

Если принц или принцесса чего-то желают, как правило, им это удается. Особенно если принцу или принцессе лет шестнадцать-восемнадцать. Препятствия кажутся незначительными, чужие советы предвзятыми, а доводы рассудка заглушаются чувством. Конечно, не все принцы и принцессы одинаковы, и некоторые даже в столь юные годы отличаются здравомыслием и обстоятельностью суждений. Но не тогда, когда нужно польстить своему тщеславию.

Когда Агнеса фон Релинген и Анри де Лоррен появились на балу, у Лодвейка возникло страстное желание протереть глаза. Правда, его дворяне никогда не ошибались и коль скоро было объявлено о принцессе и герцоге — значит это они и были. Но, Боже, в каком виде! Напудренные, нарумяненные, с волосами засыпанными золотой пудрой, в нестерпимом блеске золота и драгоценных камней, племянники казались дорогими красивыми игрушками, но ничем не напоминали тех молодых людей, что каких-нибудь шесть часов назад просили дядюшку устроить их счастье.

«Господи, да они не узнают друг друга!», — подумал епископ, заметив, как равнодушно принцы взглянули друг на друга и с неожиданной тревогой на окружающих придворных.

Павана.

Герцог де Гиз поклонился и со вздохом протянул руку. Принцесса окинула родственника надменным взглядом и слегка помедлила перед тем, как отдать ответный поклон и коснуться перчаткой руки кавалера.

«Стерва», — подумал герцог, улыбаясь.

«Напыщенный индюк», — решила принцесса, придавая своему лицу выражение абсолютной безмятежности.

— Как ваше здоровье, дорогая тетушка? Осторожнее, не споткнитесь, — с самым любезным видом произнес Гиз.

Выражение лица дамы не изменилось, однако того же нельзя было сказать о ее настроении. Агнеса рассердилась. Она была моложе герцога на целых два года, а он обращался к ней, как будто она была старой развалиной.

— Благодарение Богу, неплохо, мой мальчик, — столь же елейным тоном отозвалась принцесса.

Головы молодых людей были повернуты в разные стороны. И Агнеса фон Релинген, и Анри де Лоррен были заняты поисками своей второй половины.

— Вы что-то потеряли, племянник? — тон принцессы был полон участия.

— Скорее, кого-то, тетушка, вернее, не потерял, а ищу. Я, знаете ли, не привык оставаться на ночь один, — ни мало не задумавшись, ответил герцог. — Кстати, мне кажется, вы тоже кого-то пытаетесь найти?

— Не «кого-нибудь», племянник, отнюдь не «кого-нибудь на ночь», — презрительно фыркнула Агнеса. — А самого красивого мужчину в этом зале.

Герцог надулся. Он искренне считал, что красивого мужчину здесь зовут Анри де Лоррен.

— Да уж, нетрудно выбирать, если ты принцесса, — язвительно заметил молодой человек. — Кто откажет Аньес де Релинген?

— То же самое можно сказать и об Анри де Лоррене.

Молодые люди одновременно вздохнули, вспомнив об утренней встрече и с тоской повернулись друг к другу. Предстояло пройти еще два круга.

— Откуда это у вас? — Агнеса неожиданно заметила затейливую брошь на белом шелке.

«Узнала, гадина!» — с досадой подумал герцог. Теперь, после того, что он наговорил тетушке, она скорее всего отошлет девчонку в монастырь, прежде чем дядюшка хоть слово скажет. Так что… надо выкручиваться.

— А… это… нашел, — стараясь быть небрежным, проговорил герцог.

— Нашли? — тон Агнесы был холоден. — Забавно… И где же? Знаете, Гиз, дело в том, что это моя брошь. И я подарила ее одному офицеру… сегодня утром… Как любовный залог.

Герцог молчал, силясь понять, почему он дурак.

— Что ж… Если этот болван умудрился потерять мой подарок, значит, он вовсе им не дорожил. Ему же хуже! — в тоне дамы явственно читалась досада, и Генрих де Гиз даже не подумал о том, что случилось бы с ним, вздумай он действительно потерять подарок принцессы.

«Дурак!» — повторил он про себя, заново разглядывая партнершу. В гневе она была чудо как хороша. Румянец проступил сквозь белила, глаза сверкают, то ли от ярости, то ли от слез. Подбородок вздернут. Золотистый локон выбился из прически и небрежно струится по виску.

«Идиот! Она! Назвала меня самым красивым… А я!..» — герцог решительно вздохнул.

— Это был я, — голос Гиза прозвучал тихо, так тихо, что его едва можно было услышать.

Сказал и остановился. Агнеса сделала еще один шаг и неминуемо упала бы, не подхвати ее герцог. Принцесса вырвала руку. Встала напротив.

— Вы надо мной издеваетесь! — резко произнесла дама, притопнув ногой.

«Правильно, заслужил…» — герцог был в замешательстве. Сказать правду значило… Господи! Да кто простит такое. Не узнал!

За переживаниями молодые люди не заметили, как в зале стало тихо. Вторая пара остановилась буквально в дюйме от шлейфа Агнесы. Столь резкий маневр привел к тому, что следующие танцоры со всего размаху ткнулись в остановившуюся пару. А потом еще одна пара… и еще… Кто-то упал. Кавалер бросился было поднимать красотку, однако усилия его были тщетны до тех пор, пока шевалье не понял, что дама потеряла туфельку. А каким образом вернуть беглянку на место, не нарушая приличий, никто и представить себе не мог. К несчастью вторая туфелька упорно не желала расставаться с ножкой, так что оставалось одно — хромать. Музыканты замолчали. И танцоры из первой пары вдруг поняли, что слышат каждое слово принцессы и герцога. К своему ужасу они оказались просто прижаты к ссорящимся родственникам и могли только молить всех святых, чтобы их не заметили. В конце концов принцы были настолько увлечены разговором, что вполне могли не обратить внимания на полторы сотни гостей вокруг. На то они и принцы.

— Ради Бога, Аньес, у меня и в мыслях не было… — герцог почувствовал, как в носу защипало. Не хватало еще им обоим расплакаться.

— Ну, что вы молчите?! — Агнеса шмыгнула носом. Герцог говорил что-то, но дама считала, что явно недостаточно.

«Ужасно!» — думал Гиз.

— Я… я просто вас не узнал… я случайно… — речь Анри де Лоррена абсолютно не походила на его обычную манеру разговора.

Агнеса перестала страдать и задумалась. На минуту… Рассердиться? Но ведь и она не узнала герцога!

— Хорошо хоть я догадалась что-то вам оставить, Анри! — гордо промолвила принцесса, решив, что последнее слово должно остаться за ней.

Гиз благоразумно решил не напоминать даме, как она опознала утреннего кавалера.

— А ведь я просила дядю мне помочь, — голос Агнесы окреп и она протянула герцогу руку.

— Я тоже, — с готовностью ляпнул молодой человек, радостно подхватывая даму за руку. Ляпнул и прикусил язык. Неизвестно, как Аньес к такому отнесется.

Лицо принцессы озарилось счастливой улыбкой.

— И ничего мне не сказал, старый пройдоха, — с чувством отозвалась дама. — Идемте, Анри! Я все скажу ему! Все, что о нем думаю!

Дама дернула кавалера за руку с явным намерением направиться прямо к епископу. Герцог, окрыленный мыслью о том, что во-первых — он по уши влюблен в свою тетушку, а во-вторых — твердо знает, где проведет эту ночь, абсолютно не препятствовал даме.

Однако этому маневру не суждено было осуществиться. Лодвейк зорко наблюдал за юными родственниками и догадавшись, что они не только узнали друг друга, но и весьма довольны этим, подал знак играть. Музыканты начали павану сначала.

Кавалеры отвесили положенные поклоны, дамы подхватили шлейфы. Танцоры предпочли не думать о том, свидетелями чего стали. В конце концов принцы бранятся, а у них, простых придворных, одни неприятности. Принцы-то помирятся, а они, бедняги, крайними останутся. Так что лучше порадоваться за их высочеств. И вообще поменьше об этом думать.

Однако, «думать поменьше» не получалось.

Головокружительный роман красавца и чудовища привел в волнение и Три епископства, и Лотарингию, и Релинген, и Францию. Поговаривали о возможной помолвке и свадьбе. Предполагаемый союз юного честолюбца с релингенской щукой не на шутку всполошил Екатерину Медичи. Королеве-матери не раз доносили, как часто герцог де Гиз уверял, будто завоюет себе королевство, и ее величество со страхом спрашивала себя, чье королевство будущие супруги собираются завоевывать? Выбор был невелик. Конечно, королева-мать была бы счастлива, если бы алчность двух честолюбцев заставила их замахнуться на Англию или Испанию, но подобные надежды были нелепы. Оставалось одно — не допустить опасного союза и тем самым спасти Францию от хищников.

Как всегда в подобных случаях, Екатерина решила действовать через женщин. По мнению королевы, особа, которая отвратила бы герцога от Агнесы Релинген, должна была быть молодой, красивой и очень знатной, дабы ни в чем не уступать внучке императора. Оглядев две сотни своих фрейлин, Екатерина осталась недовольна. Лишь одна женщина при дворе могла справиться с поручением — собственная дочь королевы, юная Марго, однако ее величество справедливо полагала, что это средство может оказаться слишком сильным и слишком опасным. К сожалению, другого способа спасти наследие сыновей королева-мать не видела, поэтому поручила дочери написать герцогу парочку нежных писем с маловразумительными обещаниями почестей и вполне недвусмысленными обещаниями любовного блаженства. Письма Марго пришлись весьма кстати, и Генрих де Гиз с радостью покинул Агнесу и Мец.

Удостоившись за два месяца шести свиданий с принцессой, юноша пребывал в состоянии постоянного раздражения. Невинные прогулки под луной, чтение стихов, выпрашивание ленточек и платочков Агнесы вовсе не казались юноше достойным занятием для победителя. Молодой человек не мог понять, что означает подобное кривлянье и все чаще думал, что принцесса над ним издевается. В конце концов, государыня могла позволить себе любой каприз, а вдова, за какой-то месяц загнавшая своими ласками супруга в гроб, не имела права строить из себя недотрогу.

А принцесса Релинген? Неожиданно появились слухи о том, что его католическое величество вновь вспомнил о своей невестке. Три епископства, Релинген и открытый путь к Парижу были неплохим приданным для будущей королевы Испании. Однако если герцог де Гиз был доволен поворотом в своей судьбе, сказать то же самое об Агнесе не рискнул бы никто. Да и как можно сравнивать юную красотку и в третий раз овдовевшего короля?

— Не хочу в Испанию! — объявила Агнеса дядюшке. И чем она займется в этой Испании, ну кроме прямой обязанности королевы — родить наследника? Увы, Агнеса об этом прекрасно знала. «Вы еще вернетесь… И ваши враги будут наказаны…» — так, кажется, говорил ее воспитатель. А когда он по совместительству еще и королевский исповедник… И генерал ордена доминиканцев… И глава Инквизиции… И недавно прислал письмо, где хвалил ее высочество за твердость в делах правления…

— Не хочу в Испанию! — еще раз объявила принцесса свою волю. И епископ задумался. Не в его интересах было отдавать свои земли Инквизиции. И не в его интересах было лишаться привычного покоя. И уж совсем не в его интересах было оставлять бренную суету земной жизни и торопиться на встречу с Создателем. Ибо двух духовных отцов у королевы Испании быть не может. Даже если один из них — ее родной дядюшка.

Думал Лодвейк ровно три дня. Три ночи у него как обычно были заняты. И придумал. Не зря же он в конце концов свел дружбу с кардиналом Лотарингским.