Кукла 7

Глава 8

Бина Ай, сидела в своей камере и думала о своей жизни, судьбе, и вообще обо всем том, что так вот и почему-то вот, так получилось. Все же, делать в одиночной камере больше тупо нечего, поэтому… думы блуждали, просто как способ себя занять.

С одной стороны — все не так уж плохо! Она в кой то веки удовлетворена в сексуальном плане! И даже с точке зрения своих извращенных наклонностей этого постельного плана, что вообще, еще совсем недавно, казалось чем-то невозможным, и простой фантазией и грезами, всё равно, получила сполна и во всех позах.

Её насиловали толпой несколько раз подряд! И она вполне довольна этим! И не прочь повторить хоть сколько раз! Хоть десять, хоть двадцать… ну, как только дырки между ног хоть немного подживут, и перестанут кровоточить.

И в этом плане её волнует лишь то, что она ведь может привыкнуть! У неё может… уже! Уже развились потребности! Да и плоть там, между ног, может огрубеть и утратить былую чувствительность. И она может стать… большой поклонницей ёршика. А не большого и толстого члена.

Да, это печалит, напрягает и вызывает беспокойства! Но пока — все неплохо! И чисто ради этого стоило попадать в тюрьму и совершать преступления!

С другой стороны — её избили. Несколько раз и довольно сильно. И это нефига не вызывает у неё никакого удовольствия! СОВСЕМ! Она, как выяснилась, если и мазохистка, то сугубо узкого профиля! Ей нравится жесткий секс с болью, но не нравится боль от обитых почек, печени, и прочих, синяков по телу.

Не нравится быть с кандалами на руках постоянно, а не только во время секса. Не нравится сидеть одной в холодной и сырой камере — что тут делать, кроме как и без того отбитые органы застужать⁈ Не нравится учувствовать допросах, когда не она ведет допрос. И за допросом не следует правильного наказания для непослушной плохой девочки.

И главное — она не понимает, за что она вообще подвергается всему этому, нехорошему! За что её бьют, допрашивают… что она совершила и кому перешла дорогу⁈ Что дело доходит до регулярных побоев.

Конечно, статьи обвинения ей выдвинули сразу. И причина ареста была сразу ясна, и она понимает, что сама виновата в том, что вот все так получилась. И приговор, и обвинение, всё было логичным! Как и заслуженная награ… наказание! В виде работы игрушкой для толпы зеков-мужчин — устраивает! Я согласная!

Но потом что-то пошло не так. И из теплой милой общей камеры, где она прописалась на добрую и славную неделю секса, её выдернули… сюда вот, и начались бесконечные допросы с побоями, разбавляемые голодным до девок общаком только по случаю, где она, можно сказать, отдыхала душой и телом. А заодно отогревала озябшие кости, в том числе и за счет работы мальчиков и их проникновений.

При допросах, исходя из задаваемых вопросов, у неё возникает чувство, будто во всем виноваты те дети! Будто она чем-то насолила паре пятёрок и… вот только Бина довольна опытна в деле выпутывания информации, и тоже умеет задавать вопросы, как и считывать реакции на них, даже если за это будет следовать боль и отбитые органы с последующим недержанием.

— О… опять закапало…

Если дети в чем-то и виновны, то только в том, что это они кому-то перешли дорогу, а её потянули прицепом, и теперь пытают, чтобы выпытать все, что она о них знает. Но что она о них может знать⁈ Все то немногое, что было у неё она уже рассказала! Но… этого явно мало для любителей побоксировать грушу, что из-за силы охотника, сможет выдержать множество ударов, не умирая и отделываясь легкими повреждениями тела.

Да и кому могли перейти дорогу пятерки? Они же… почти божества! Они же…

Мысли о том, что столь могущественные охотники недосягаемы для простых смертных, прервал звук открывающейся двери. Молчаливый конвоир, что тоже был охотником где-то с двумя звездами как и она, и что и был причиной её отбитых почек, отстегнул её наручники от стены, и можно сказать волоком, потащил девушку на выход из камеры.

Он всегда был груб, жесток, и никогда не смотрел на неё как на женщину, не видел в ней сексуального интереса, даже когда она представала пред ним в полностью обнаженном виде, и в то время, когда у неё еще было на что смотреть, и это все, и красота и грация, и прочее, не скрылось за синяками и обоями.

Даже когда она отчаянно пыталась соблазнить этого увальня, изгибаясь пред ним и так и эдак, крутясь, вертясь, выгибаясь, воркуя… в нем, ничего не шевелилось, и он, словно бы смотрел сквозь неё, и на попытки соблазнения, если и была хоть какая-то реакция, то лишь привычное действие этого молчуна, на непослушание пленницы — грубость, граничащая с побоями.

Конвоир никогда не видел в ней ни женщины, ни самки! Совсем! И вообще, по действиям и пустому взгляду, смотрящему на людей словно бы сквозь них, напоминает что-то неживое, некую машину без чувств и эмоций. Живую машину, что только и может выполнять приказы. Бездумно, бессмысленно… сказано — бей! Ударе без колебаний. Скажут убей… Бина старалась об этом не думать.

Комната для допросов, где её наручники из магического металла приковывают к столу из такого же сплава. В случае с ней, эти меры бессмысленны — она слабачка! Хоть и имеет две звезды в ранге. Ей бы хватила и простой усиленной стали, чтобы она даже не стала и пытаться — ей стальные усиленные браслету точно не порвать.

Когда-то, она достала для игрищ обычные полицейские, и… и её кинул тот, кто должен был её связанную трахать. Просто приковал к кровати, и свалил в закат, бросив напоследок обиженным тоном слово «Извращенка!».

Тогда, пусть и с большим трудом и содранной кожей, она смогла выбраться, и натравить на того слабака другого придурка, но женского пола, что увела у неё другого козла, расстроив наклевывающеюся партию, чтобы им всем было пусто! Но с усиленной сталью такое бы уже не проканало. Что уж там говорить об магическом металле?

Конвоир, закончив приковывать её ноги к стулу, чтобы уж точно никак и никуда не рыпнулась, все так же не проронив и слова, ушел, оставив её в камере одну. Очередной прессинг, с давлением на нервы. Ничего нового, но и он воспринимается Биной как отдых — тут тепло! Сухо! И хоть и пахнет разным, ведь на допросе всякое случается, но куда комфортнее, чем в той сырой каморке, куда её поместили откисать! Так что тут, сидя и прикованной к столу и застолом, даже можно поспать! Жаль, что прессинг ожиданием обычно не длится долго.

Не продлился долго он и в этот раз — дверь открылась и внутрь вошел… некто новенький. Не привычны следователь, и не очередной палач-пытатель. А кто-то иной, но от кого тоже нестерпимо пахло кровью, в том числе и совсем свежей. Словно бы он там, за дверью, уже кого-то убил, и сейчас вот небрежно вытирает руки платочком. Но он все же чем-то отличался от прочих людей, входящих сюда для допроса до него! Чем-то… интуитивно, на глубинном уровне… был другим! Отличным от тех!

Его взгляд, который он даже и не поднимает на неё, а словно бы осматривает всю комнату разом. Его движения, словно бы он матерый убийца, готовый убивать здесь и сейчас, любого, кто посчитает врагом, но при этом и сам готовый как умереть, так и отступить. Никакого холодного призрения как к мусору и ничтожеству! Никакой расслабленности и действию «Да покую, эта шалава еще живая⁈». Чистая расчётливость, прагматизм, и движения человека, что… на вражеской территории⁈ А еще… он действительно утирает платочком свежею кровь с пальцев своей правой руки!!!

Глаза Бингы расширились, глядя на это действие, а человек, закончив протирать руку от красной субстанции, убрал платочек куда-то во внутренний карман, и, окинув комнату внимательным взглядом, уже не скрывая этого действия. И словно бы найдя, что искал, сам себе кивнул, но не Бине за столом.

Сам себе кивнул, и почти не глядя ни на девушку, ни на стул для следователя, проследовал к нему, продолжая смотреть словно бы куда-то в пустоту. Сел напротив Бины, пододвинулся ближе, положил руки на стол локтями, наконец обратив внимание на побитую девушку. внимательно глядя ей в глаза парой льдинок вместо своих зрачков. И начал задавать такие знакомые, но в тоже время и такие другие вопросы:

— Скажите. Бина… что вас связывает с близнецами охотниками из Сиэля? Ну теми, что дети с копьями.

Бина вздрогнула, понимая, что придется вновь все рассказать, с подробностями и деталями. А еще она поняла, что скорее всего, после этой беседы, из этой комнаты живой уже не выйдет. Что это… её последний допрос! Но терпеть пытки и побои вновь… она всё равно уже не в состоянии.

— Все началось с… — начала она свой рассказ, излагая все, без утайки, не скрывая даже тех мелочей, за которые ей было бы стыдно.

Ей уже нечего терять. Мертвым не свойственен стыд.