Кукла 3

Глава 13

Мать ощупала пол руками в том месте, где мы только что сидели — твердый! Вновь встала в полный рост, заходила туда-сюда взъерошивая волосы. Тут её привлек звук бряканья ведра… взглянула туда — высунувшись из пола по грудь Лина, схватила ручками ведро, взглянула на мать, испуганными глазами, и нырнула в пол, вместе с ведром и в всем, что в нем. Да так быстро, что последние капли жидкости отстали от прочих! И падали на пол, когда он уже был ровный! Но все равно не коснулись линолеума у края стены, исчезнув без следа.

Мать, вернулась к месту, где исчезла вода, ощупала пол, что был сух, ровен, и тверд. Услышала звук позади себя, обернулась, но так и не поняла, что его издает — я просто ручку со стола уронил, специально.

Услышала звуки, идущие с кухни — побежала туда. Увидела, как высовывающиеся из стен ручки, хватают жратву, и исчезают в стене. Вопрос о том, почему еда, которой место в холодильнике, оказалась на кухонных столах, её вряд ли посетил.

Её, судя по виду, больше волновало иное — ведь этих детей оттуда, из пола! Из стен! Даже вкусняшкой не выманить! Они сами все сопрут! И с видом полной обреченности уселась на стул у кухонного стола. Посидела, заплакала… но не от горя! Чисто, как последний аргумент, используя своё самое сильное оружие, воздействия на психику. Никто не любит женских слез! Даже дети. Тем более — слез матерей.

А потому, мы вышли из стены, вновь держась за руки, и подошли к маме поближе, в зону досягаемости её рук и подзатыльников. И она подняла на нас свои глаза, посмотрела, слегка и грузно улыбнулась, раскрыла объятья для обнимашек.

Мы подошли ближе, обняли её, она обняла нас в ответ… постояли так, обняв сидящею на стуле женщину. Помолчали. Погрелись семейным единением и теплом. Немного успокоились и пришли в норму. И получили по заднице! Каждому! И мне и сестре, досталось по шлепку, нанесенному синхронно.

А потом мать еще и вцепилась в наши попы, как в самые уязвимые места, и при этом прижала к себе поближе, не отпуская, желая удержать, даже если мы начнем дергаться. Но мы не дергались — наши зхадницы в её руках!

— Ну, будете меня слышатся⁈ — проговорила она, поочередно глядя на наши лица в профиль. — Дети-охотники… — наконец осознала она, столь банальную истину.

— Будем! Будем! — закивали мы, подбородками стуча в её плечи.

И мы, в принципе, действительно можем её слышатся! Иногда, наверное. Тогда, когда это не противоречит нашим планам! Или планы не особо существенные.

— Еще будете убегать? — вновь посмотрела она на нас поочередно.

— Будем! Будем! — серьёзно ответили мы, вновь закивав, словно болванчики.

Хватка маминой руки стала серьезнее, сжимая наши зады уже с хорошим усилием, и сестрица забрыкалась, пытаясь вырваться. Да и я, как бы, тоже, начал это изображать.

— НУу! — потребовала она от нас совсем иного ответа, перехватывая захват наших задов на более удобный и сжимая сильнее.

Во только вместо того самого «ну» сестра завырывалась уже по-настоящему и легко освободилась от захвата. Отпрыгнула в один прыжок на полтора метра и ошарашенными глазами уставилась на мать.

Мы с матерью переглянулись и посмотрели сестру, сохраняющею офигевшее выражение лица.

— Прости, я наверное… — проговорила мать, слегка смутившись.

А я тоже завырывался, и легко высвободился из ослабевшей хватки. Подошел к сестре, выражая обеспокоенность. Она, посмотрела на меня все теми же офигевшими глазами, и усилием воли стерла с своего лица это выражение, вернув его к нормальному личику, спокойной сестренки.

Подала мне свою ручку, я ей свою… и мы встали пред сидящей на стуле у кухонного стола маменьки в одну линию, держась за ручки, стоя рядом друг с другом. В итоге вышел вид, когда мать встречает своего мелкого-мелкого дитя, который пришел с улице, приведя другое дитя противоположного пола, заявляя «вот это теперь мой-моя муж-жена!». Ну очень ведь похоже получается! Только мы для подобного, чутка староваты — это в детском саду обычно такое происходит! А не в первом классе.

Мать эту картину так не воспринимала, и просто смотрела на нас, с нечитаемым выражением лица. Смотрела долго, не предпринимая никаких действий, видимо ведя какой-то внутренний диалог, и обдумывая ситуацию. А мы просто стояли, смотрели на неё, и тоже, ничего не делали.

Когда пауза затянулась настолько, что на за это время уже мог бы вскипеть чайник раз пять, мать наконец отвисяла, и грустно вздохнув, поинтересовалась:

— Так значит… те карточки… удостоверения охотников, были настоящими, да?

Она помнит! Помнит! Ура! Это не было затерто психическим блоком! Просто… отодвинуто «от фактов» задвинуто на второй план. А сейчас, когда…

— Жа. — выдали мы синхронно, хором, грустно улыбнувшись столь же одномоментно.

— Значит… — проговорила она, внимательно глядя нам в глаза.

— Долг? — спросил я, невинно хлопнув глазками.

Мать кивнула, подтверждая, что деньги её все же тоже волнуют.

— Его недолжно было быть… — и видя непонимание в маминых глазах, постарался быстрее перейти к сути, опуская детали, — за зачистку двух подземелий шестого уровня…

Так, кажется мы вновь её теряем! Она сейчас опять уйдет гулять в беспамятство! Мать, в этот раз, сообразила за ситуацию ну очень быстро, сопоставив два и два — охотники, подземелья, охотники ходят в подземелья! Мы были на зачёске! Подземелья шестого уровня!

Всё, мамку можно выносить! Глаза расширены, губа трясётся, ручки дрожат… если бы не моя магия, делающая её тело довольно здоровым, её бы уже и Кондратий хватил при таких раскладах! Хотя… надо быть честнее — не будь моей магии, её Кондратий мог и раньше прихватить. Например, тогда, когда она два часа не могла найти деток, спрятавшихся в пустой комнате.

Сестренка кинулась к мамке, начав её успокаивать, пытаясь привести в чувства, шепча всякие глупости.

— Ну мам, ну не переживай! Ну все будет хорошо! Мы сильные! Мы крепкие! Нас никто не обидит! Подземелье шестерка? Ну вообще фигня! Там монстрики совсем безобидные…

Мать, почти ничего из этого не слышала, продолжая смотреть словно в никуда. Разве что на словах о «милых пуськах», которые могут порвать на части танк, ехидно икнула, выражая «солидарность».

Ну и приняла заботу сестры, что обняла её с боку, прижала ручки своей дочке к своей груди, голову к её голове… и потихоньку, стала отходить, тихо, молча и беззвучно плача.

А выплакавшись наконец, пролив, наверное, уже ведро слез за сегодня, заявила:

— Да где ж вы сильные? Если я вас за щеки могу трепать как мне вздумается!

Тем самым говоря, что она вообще-то все слышал, и даже запоминала.

— А ты вот сейчас попробуй! — отошла от неё сестра, встав напротив самодовольно улыбаясь и с вызовом глядя на родительницу — давай, мол, попробуй! Я готова!

— Нет, сестра, — остановил их обеих я, сказа это максимально срезным тоном.

И под недоуменным взглядом матери, и слегка озадаченным сестры, подошел к столу, взял с него бумажную салфетку, занес её над лицом сестренке, что вскинула голову вех, следя за объектом в моей руке, и под еще более недоуменными взглядами, опустил салфеточку на личико милой Лины.

Салфетка плавно упала на кожу. Плавна проскользила по ней, как по нежнейшему бархату. Плавно упала на пол. ОТДЕЛЬНЫМИ ЛОХМАТЫМИ КУСОЧКАМИ! Перестав быть единой салфеткой и став отдельными мелконарезанными лоскутами.

Мать сглотнула, понимая, что было бы с нею, с её пальцами, вздумай она потрепать ТАКУЮ щёчку её дочки. Даже рефлекторно теребить свои пальчики начала, словно бы ощутив фантомную боль. Ну а сестра… потупила взгляд, тоже осознавая, что слегка сглупила предлагая такое, любимой мамочке.

— Так что мам, ты уж извини… — проговорил я, повернувшись в ней.

Но бы перебит:

— Так значит, вот что значит «можно не притворятся?». — поинтересовалась родительница, глядя почему-то в пол.

И только спросив, подняла взор и на нас, смотря попеременно то на меня, то на мою сестру. И мы, по очереди, кивнули, как бы соглашаясь с её предположением.

— Ах… — вздохнула она тяжело, — и давно вы… пробудились? — вновь загуляла она взглядом по нашим лицам, но видя непонимание на них, пояснила, — Давно… так умеете?

Мы переглянулись, и Лина ответила:

— Всегда. Сколько себя помним.

— Невозможно! — соскочила мать со стула, отбрасывая его в сторону и роняя. — Дети-охотники не живут больше пары лет!

Мы в ответ, вновь переглянулись и пожали плечами. Какая она, однако, осведомленная! Неожиданно.

— Мы всегда такими были. — вновь пожала плечами сестра. — Ходили… — хотела сказать она явно что-то не то, что-то, что не должен знать никто кроме нас, но под моим взглядом стушевалась и сказала иное, — ходили сквозь стены, гуляли по городу пока вас нет. Кто может обидеть малютку, что может его нашинковать в мелкую капусту? — улыбнулась она, хлопая глазками в невинной беспечности, явно имея ввиду, капусту квашенную, а не какую иную.

— А вещи, медикаменты… — пробормотала мать, все так же ошарашенно на нас смотря, словно бы увидев работающий ларек с мороженным посреди необитаемой пустыни.

— В подземельях бывает опасно, — склонила сестрица голову в бок, — а мы не всегда… — провела она пальцами по своей щеке, — были такими.

Мать сглотнула. Тяжело осознавать, что твои дети, милые и невинные ангелочки, каждый день, пока ты уходил на работу, ходили в опаснейшие места, и истребляли орды монстров, для защиты мир. Вполне реальных монстров! Со вполне реальной угрозой гибели!

А я решил, что надо хоть чайник поставить, чтобы хоть чайку поесть за разговорами. А то со всей этой чехардой уже вечереет, а… ни крошки во рту так и не бывало! И под по-прежнему немного диким взглядом мамки, я исполнил свою задумку — налил воды, поставил на плитку.

— Так значит… — произнесла мать, когда я закончил и сел на стульчик за стол «переговоров».

— Тех трех придурков, что ввалились к нам в квартиру, вышибая дверь, — заговорил я в ответ, перебив, и немного меняя тему, — тоже мы прибили.

Глаза матери стали совсем офигевшими, и она, упала бы на пол, ведь стула за ней не было, она его сама же уронила на пол! Но стул за ней оказался ровно там, где и нужно, и она упала на него, славно плюхнувшись попкой. Сестрица тоже решила присесть вместе с нами, организовав этакий консилиум.

— Они хотели нас похитить, и куда-то деть, — продолжил я прерванный разговор, видя, что мать немного пришла в чувства, и даже возжелала что-то спросить, и наверняка в стиле «зачем?», — Не знаю куда, зачем и почему — они просто затолкали нас в мешки и потащили на чердак, — в этот миг глаза матери скользнули на сестру, и та подтверждающе кивнула, — там сестренка не выдержала пинков по мешку…

— Было больно вообще-то! — возмутилась девчонка такому пренебрежению к такому важному факту, — Темно, страшно, закрытый мешок… — обхватила она себя ручками, закрутившись туда-сюда вокруг своей оси, — а тут еще эти! Пинать начинают! И говорят «чего не спишь? Чего не спишь?».

Мать посмотрела на неё, сглотнула, и выдала:

— Я почему-то тебе уже не верю.

Сестра опустила руки и перестала играть пантомиму.

— Но это правда! — сказала она, глядя матери в глаза. — Они ввалились в квартиру, вскрыв дверь, схватили нас, сунули в мешки, и утащили на чердак. Там начали пинать, прямо в мешках! Удивляясь, что мы не спи. Не сильно, пинать, — потупилась она, — но все равно не приятно! — вскинулась, с вызовом взглянув на мать.

Мать — вновь сглотнув, пытаясь переварить услышанное, и осознать такое, не самое приятное действие, проведенное с твоими детьми. И посмотрела на меня, ожидая продолжения.

— Ну, сестра и вспылили. — развел я руками, и мамка вновь сглотнула тугую слюну, осознавая, что для пары охотников, регулярно ходящих в подземелья, что-то такое… как убийство пары людишек… да где никто не видит! Да тех, кто сам виновен и вообще вор-похититель — плевое дело! И ни совесть, ни что-либо еще, не будет их мучить. И кошмаров тоже не будет.

Мать зачем-то взглянула на свою дочку — та закивала, подтверждая мои слова. Вновь, на несколько минут выпала в прострацию, а я тем временем разлил чай по чашкам — чайник как раз закипел.

— Значит…

— Больше мы никого не убивали! — выпалила сестра, с вызовом и некой долей презрения глядя на родительницу, вскакивая, упираясь ручками на стол,

Как бы говоря ей своим видом и голосом «мам! Ну как ты могла такое подумать!».

— Ну, кроме монстров. — добавила она через некоторое время, сев нормально, обратно на стул, — И те трое сами напросились… — потупила она взор.

— Да… — зачем-то, к чему-то, о чем-то сказала мать. — Да… — и тоже опустила свой взгляд.

Только взгляд её уперся в чашку чая, и она, подняв её словно бы деревянной рукой, подув, сделала глоток.

— Вкусно. — без эмоциональным голосом сказала она и вновь пригубила из чашки.

— Это травы из подземелье. — сказал я, положив голову на руку, поставленную локтём на стол.

— Пууууффу… — выпустила струю мамка, выпуская наружу все, что только что втянула в себя, — эхе-аха-ха!

— Или нет… — отвел я взгляд в сторонку, и заводил пальчиком по столу, типо «а я тут не причем», — обычный чай…

Мать, откашлявшись, поглядела сначала на чашку, а потом сурово уставилась на меня, всем видом говоря — не издевайся!

— Что? — поднял я голову с ладони и взглянул в ответ.

Вновь взглянула мать на чашку с чаем. Понюхала.

— Ты не почувствуешь там ману своим носом, — просветила её сестра внимательно смотря за действиями родительницы, и делая личико и голос таким, каким они обычно бывают при просвещении бабушек, в области какой-нибудь современной техники — снисходительно-покровительски-нежным! — Брат регулярно пичкает вас всякими травами и отварами для вашей молодости красоты и здоровья. — покивала сестрица сама своим словам, все так же смотря на мать все тем же взглядом, — Уже года три так точно, — добавила она уже чистую отсебятину для достоверности и вновь покивала, — Может больше, не знаю. Не следила. — и вновь кивки.

А мать вновь посмотрела на чашку. И вновь на меня. И я сделал «фють», начав тихо насвистывать что-то неясное, водя пальчиком по столу и смотря куда-то в окно — это не я! Это не я! Вам показалось!

— Вы разве не замечали, что чай в чайной коробочке никогда не кончается, и всегда свежий и вкусный?

— Я думала… — пробормотала мать, все так же рассматривая отвар, — это Майкл покупает.

— А папа думает, что ты, — кивнула сестра, слегка улыбнувшись, — Брат специально все так подстраивает.

— А…

— Не, колбасу реально Папа покупает, — усмехнулась сестренка, и бросила взор к холодильнику.

Открыла, достала колбасу, закрыло, стала грызть палку прямо так, зубами срывая пленку.

— И кстати хорошая, — проговорила она с набитым ртом, — Где он её берет? Из чего она?

Я посмотрел на неё, оторвавшись от вида окна, посмотрел на колбасу…

— Ты не захочешь этого знать.

И вновь отвернулся к окошку, за которым такой прекрасный вид…

— Ну и ладно. — пожала плечами сестрица, и откусила новый кусок.

А мать, поставила чашку на стол, выдохнув, словно бы думая, что теперь делать. Но только мысли её явно сбились, так как в кадр, в поле зрения её глаз, попали её собственные руки, её кисти рук, и её же пальцы. Кисти молодой девушки! Пальцы юной прелестницы!

Пошевелила пальцами, размяв их так и эдак, туда-сюда. Подвигала… до неё дошло — ей сорок! Она не старуха, но… ни кремов, ни еще каких-то омолаживающих процедур, ничего! Не для рук! Для лица — да! А вот руки… не находили для себя ни времени, ни сил не средств, и небыли тронуты ничем, но при этом. её руки — девочка девочкой, а не сорокалетняя баба с двумя детьми и работой по двенадцать-пятнадцать часов в день.

Она с шоком и вызовом уставилась на меня. А я — еще сильнее отвернулся, пялясь во все то же окно и вновь начал насвистывать — это не я! Это не я! Я не причем! Меня тут нет!

— В подземельях не растут травы! Тем более лекарственные! — заявила мать, словно бы обвиняя меня в мировой лжи.

— В подземельях нет, — кивнул сестренка, соглашаясь с матерью, — а… — и посмотрела на меня.

— Ах, — вздохнул я и повернулся к матери лицом, приняв серьёзное выражение лица.

Положил руки локтями на стол, сцепив их в замок пред лицом и спрятав за ними губы, начал говорить:

— Если взять камень маны среднего размера, разбить, растолочь, сделав порошок, налить в вводу, добавить туда этот порошок и соль, вскипятить под давлением… — мать в этот момент кивнула, явно понимая, к чему я веду и знает этот сверх простой рецепт, что хорошо, значит я не открою чего-то нового и необычного для этого мира, — остудить данную воду, — вновь взгляд на мать, что вновь кивнула, но на этот раз кивком решила не ограничится, уже поняв, о чем я говорю.

— Получится зелье маны. Низкокачественное. Но… — посмотрела она на меня и я продолжил свою речь.

— Если полить этим растения… — глаза матери округлились, видимо подобное применение ей не знакомо, — то можно вырастить неплохие растения с особыми свойствами.

— Но, ка… — проговорила родительница, теряя дар речи.

— Цветы, в вашей комнате. И в гостиной на подоконнике, — улыбнулся, пряча улыбку за сложенными руками, — ты никогда не задумывалась, кто их поливает?

— Май…аа… — осознала она, и взглянула на свою дочку.

Сестрица кивнула, ухмыляясь и подтверждая мои слова.

— А папа думает то это ты такая любительница всех этих, — изобразила она руками раскидистые деревья, — лиан, что так много о них заботишь, что они так сильно растут. И подрезаешь, — покивала она, — и отливаешь, — вновь кивок, — и удобряешь, — еще кивок. — чем-то убойным, — и внимательный взгляд.

Мать, совсем ошарашено, заводила взгляд с неё на меня и обратно.

— А, это, а… — вырвалось из её глотки что-то нечленораздельное.

— Братец очень старался! — продолжила сестренка свою речь-болтовню, — Чтобы вы думали друг на друга и всегда находили свежеполитую землю, не вмешиваясь в хобби друг друга.

И, это действительно правда! Но не совсем — там растут почти обычные «герани» и «кактусы»! Никаких сверх особых свойств в них нет, никакими «зельями маны» я их никогда не поливал. Но в то же время — я их действительно регулярно поливаю! Просто потому, что с того момента как их купили-подарили, больше некому это было делать! Как ни крути, а родители постоянно на работе, а цветы… цветов порой хочется! Даже если ты мужик! И даже если несешь их в дом, под предлогом подарить жене. Но цветам — нужен уход.

Поэтому я, когда только наладил контроль над домом, и выкинув наф все то, что уже сдохло, засохло, или погибло от влияния контура, стал заботится и следить за этими цветочками-лапочками. И действительно удобрял и обрезал их! Удобряя… всяким разным из осколков, тем, что мог оттуда утащить и что хотя бы теоритически могло сработать как удобрение — не всегда это было так! И пару роз я цветочки загубил.

А подрезаю их… потому что тот плющ, что заполонил окошко в спальне родителей, стал из-за влияния магии, малость плотоядным, и уже не одну сотню раз, порывался слопать предков во сне, но получал по лианам.

Кстати, он и сейчас тянет побеги к постели, готовясь в ночи повторить попытку сожрать… и вновь лишается половины кроны — ничему не учится урод! Выкинуть бы его! Да больно красивый. И хорошо изображает из себя непроницаемую шторку на окне, скрывая от чужих глаз ночные утехи родителей.

А еще — мать права в том, что в осколках, и как следствие — и в тех «подземельях» куда ходят охотники этого мира, не растет трава. Они там бывают только уже в мертвом виде, ну или, как редкость, в виде чего-то такого плотоядного, как тот цветок на окне. Лекарственных ингредиентов там не найти. НО! А кто сказал, что у неё в чашке трава? Засушить можно и не только её и использовать как чай! Только об этом я не сажу никому, даже любимой сестренке — еще блевать начнет, если узнает.

Мать тем временем, более-менее собрала мысли в кучу от очередного шока. Даже какое-то подобие улыбки выдавила из себя, глядя на свои руки, и осознавая, что не все так плохо, и даже в том, что твои дети с детства охотники и убивают… всяких, разных, определенно есть свои плюсы. Да и любят её дети своих родителей, заботятся, притворяются опять же, хотя эти «мама с папой» и не понимают этого и не ценят.

Работа её мыслей хорошо отражалась на её лице в этот момент, и момент перехода от «плюсов и хорошо ведь, в принципе то!» к чему-то иному была хорошо видна. И думаю это иное, было чем-то типо «ну могли бы ведь раньше рассказать! Не скрывать! Мы бы посоветовали чего, помогли… мы ведь старше! Умнее! Мудрее…»

— Мам, — прервал я её работу мыслей,

И она, с коротким «мм?» повернулась ко мне, словно бы и ни о чем не думала, и вообще, словно бы всего сегодняшнего дня, с его проблемами и неожиданными откровениями не было. Словно бы мы вновь, просто были детьми, и болтали с ней на кухне о чем-то напрочь несерьёзном, а она тут немного задумалась и отвлеклась.

И она это, этот свой вид и это её «мм?», то, как оно выглядела, сама заметила и поняла, и смутилась, отводя взгляд, понимая, что как раньше уже ничего не будет.

Я перекинулся через стол, вставая на него коленом, и погладил её по плечу, утишая, и мать накрыла мою ладонь своей, принимая ласку. Под другую руку ей тут же подлезла Лина, соскакивая со своего места и обегая стол. Вновь наступила идиллия, единение нежности и семьи… но я его нарушил своими словечками:

— Мам, ты только в спальне к цветку не подходи! Он плотоядный!

Мать вздрогнула всем телам и посмотрела на меня ошарашено.

— Я его крысами кормлю! — покивал я, и мать сглотнула, — Не, я тот цветочек в крем добавляю! Хороший ведь? — и мать рефлекторно коснулась своей щеки, — Он не из крыс, — усмехнулся я на это, — сок того растения освежает кожу и… мам, ты чего? — сказал я, потому как мать заплакала.

И кинулась ко мне, обнимая, прижимая, и целуя в макушку.

От автора:

Надеюсь я не сильно многих расстроил тем, что не стал затягивать с тайнами и скрытностью героев от предков?