Кукла 3

Глава 12

Пятнадцать минут назад Бина Ай думала, что нет ничего хуже разборок с власть имущими чинушами. Тварями, что вечно тянут одеяло на себя, и вообще знать ничего не хотят, если от этого не зависит их прибыль.

Что нет ничего хуже писанины текста для интервью продажным журналистам, от встречи которых не удалось отвертеться. Нет ничего хуже того, когда это все бессмысленно, так как все уже решили за тебя, еще до начала пресс-конференции, и нужна она только для того, чтобы нарезать цитат, вырванных из контекста, чтобы потом размахивать ими как флагами из противоположного лагеря. А оттого, при написании текста приходится это учитывать, и даже при самом интервью, об этом помнить, постоянно двигаясь, словно под пулями, чтобы усложнить работу монтажёрам.

Что нет ничего хуже, варения в этих говнах! Вечно булькающем болоте, где каждый микро царёк, мнит себя царьком большим, и квакает о своем господстве. И хоть она тоже, одна из этих «царей», она бы предпочла, чтобы эти говна не варились, были стоячими, как и раньше. Когда силы были примерно равны, был паритет, и установлено шаткое перемирие, растянувшееся на долгих пять лет.

Но… сейчас она поняла, что все же существует в мире то, что может будет хуже всего этого — восемь подземелий за день. Восемь… нет, девять! Да и то, не факт, что не больше — слишком велики возмущения магии из-за такого скопления пробоев.

Девять подземелий за раз… такого нет даже в исторических хроников вековой давности! О таком не помнит даже самый древний дед, да и, в общем — не было такого никогда! И ни где. Не на такой маленькой территории!

Это нонсенс! Феномен! Им уже заинтересовались все, кому не лень! В город едут делегации отовсюду, из самых разных мест, но, по факту, это же и означает, что филиалу ассоциации охотников этого города пришел конец.

Его разорвут! Раздербанят! Понаехавшее начальство будет докапываться до всего! Учинят проверки, будто это они, работники офиса, и его охотники, виноваты в возникновении подобного феномена! Власти города тоже не останутся в долгу! Внесут свою одинокий Юнь, будто что-то понимают! Поучаствуют в дележа… и попляшут на костях.

И всем будет плевать на мирный люд, который в этом хаосе будет варится, дрожа от страха, что случится пробой. Что будет бойня. Что… город может быть стерт с лица земли куда меньшим количеством едино моментно существующих порталов.

А ведь еще не вечер! И даже не завтрашний день — порталов может стать еще больше, границы возможностей аномалии и причины её возникновения неизвестны.

Одно радует — из-за наплыва охотников проблем с закрытием всего этого безобразия не будет. Не должно быть! Максимум — одно два низкоуровневых зевнут. Людям, погибшим от монстров, вырвавшихся из этих разломов от этого конечно легче не станет, но город в целом, скорее всего уцелеет.

Ну а филиал ассоциации охотников… после всех этих перепонов и всего остального, всё равно восстановят — никуда не денутся. Как ни крути, а городок, где может враз случится ТАКОЕ не может остаться без своего надзорного центра, следящего за проявлениями маны вокруг.

Мать в момент нашего появления в квартире сидела в нашей комнате и рыдала. Сидя на коленях, в ладони… не знаю даже, что там напридумала её голова, на тему того, куда мы делись-пропали, но вид несчастной женщины, просто не мог не задеть струны моей души. И я даже дернулся было просто выскочить из стены, и начать утешать, но сдержался. Иначе, все зазря, так что…

— Жарко что-то прям… у душно как-то стало. — забеспокоилась стоящая рядом сестра, начав обмахивать своё лицо своей ладошкой.

— М? Жарко? — поинтересовался я, и тут у меня расширились глаза.

— Да… ты чего?

ШВАХ! ШВАХ! ААААХ! Даже тут, в квартире, за защитным контуром! Я ощущаю, как щедро плеснуло Хаоса в мир! Прям… ведро! На раскаленную печь! Трещина лопнула и расползлась разрывом! И хочется бежать, закрывать, спасать… но мать! И я вновь разрываюсь меж личным и общественно важным! Меж всеми людьми, и… одним человеком.

Раньше бы я без сомнений выбрал всех, общество в целом — у меня тупо не было дорогих людей! Люди для меня приходили и уходили, рождались, взрослели, жили, старели, умирали. Все это проходило как течение воды реки, как простое движение перед глазами, и ничего кроме! Века… сменялись веками, а я… научился этого не замечать.

Был ли я счастлив? Нет! Последние годы — просто жил. Плыл по течению, сам уподобившись реке. Потерял смысл, интерес… ну и, подох — меня сметили те, в ком стремления еще не угасли. Те, кто жаждал чего бы то ни было. Я же жаждал получить компанию, что всегда будет со мной, не уйдет, не отвернется, и с которой не заскучаешь и за тысячелетие. Вон она, стоит рядом! Моя компания. Удивлённо смотрит на мои выпученные зенки, хлопая ресничками.

Однако пол века жизни тут уже позади. За пол века мать не изменилась, не стала иной. Не постарела, а даже помолодела моими трудами! Она тоже ценна! Тоже важна! И… я не могу, просто взять и променять её на тысячи жизней иных людей! Не могу принести такую жертву! Не могу поставить её выше прочих матерей! Однако — сейчас она мне важнее прочих.

Бросать людей я не собираюсь, просто… на первое место поставлю её, спасу её, а люди — пусть чутка подождут. Порталы еще не открылись, ничего страшного за пару минут… или даже часов, не случится.

— Брат, ты чего? Что так смотришь на меня? Что-то случилось? — поинтересовалась сестренка, видя мой вид и пуча глаза.

— Кхм. Да нет, ничего, — состряпал я обычное лицо, стирая удивление, сомнения, и натягивая улыбку.

— Ага, так я и поверила, — скривила деваха мордаху, легко поняв, что что-то не так. — Что-то с мамой? И почему так душно то?

— Сейчас поправим, — улыбнулся я, и раскочегарил контур, на поглощения силы Хаоса по полной программе.

Правда, детскую комнату данная настройка толком не коснулось. Иначе… контур не особо шарит за виды магии, и тупо хавает магию без разбору, всю, до которой дотянется — потому то магическая техника и дохнет! Просто сейчас в воздухе дофига Хаоса, и очень мало, на его фоне, всего прочего. Однако люди без маны, те, что не умеют её контролировать, обычные человеки, от подобной откачки… ну, скажем так — почувствуют себя как в морозилке. Контур вытянет и то, что нужно им для жизни, даже если они сами этого не знают. И почки в подобной «морозилки» застудить тоже, более чем реально.

— А сейчас что-то холодно стало, — поежилась сестренка. — И все равно маленько душно — пошевелила она своим носиком.

— Упс. Сейчас поправим. — улыбнулся я, подкорректировал настройки еще чутка.

— Почему ванилью пахнет?

Да епрст!

— Сейчас!

— Ну вроде норм… — сказала девица, прислушиваясь к ощущениям, и принюхиваясь к запахам.

А ведь магия ничем не пахнет! Совсем! Причем тут нос тогда? Просто выверты мозга, для придания неясным ощущениям, ясные ассоциации. Для тех, кто родился без контроля над маной, а приобрел её только с возрастом, накопив в себе достаточное количество сил для перехода на качественно иной уровень, это нормально.

Вот только причем тут сестра? Она то родилась магией! Она… сама магия! И память у неё моя есть! Почему тогда… почему она… воспринимает все так, как обычный человек? Неужто те годы, когда она считала себя обычным ребенком так повлияли? Затерев и этот аспект восприятия, подменив на общечеловеческое суждение мозга?

Ладно, с этим позже разберусь! Или не разберусь. Я достаточно знаю о том, как люди воспринимают тот или иной аспект силы, чтобы было не было проблемой интерпретировать людские восприятия для самого себя. Тем более что сестра пользуется именно этими понятиями, теми людскими, мне известными, а не какими-то своими, придуманными «на коленке». Помнит ведь это! Так почему…

— Сдаёшься? — говорю я, стоя вместе с сестрой в спальне, а голос мой звучит так, словно мы в детской.

Мать вздрагивает, отрывает лицо от своих рук, мгновенно переставая реветь. Озирается по сторонам, пытаясь понять, откуда идет звук.

— Сдаешься? — вновь говорю я, и слегка толкаю сестренку плечом, чтобы та тоже что-нибудь сказала.

— Хи-хи-хи-хи, — вместо слов издает она смех.

— Ах вы… — мгновенно высохли слезки на матеренном лице.

И она даже предприняла порыв встать, но не стала этого делать. Вместо этого выглянула за дверь в коридор, поглядела направо, налево, прислушалась, не слышен ли топот детских ножек? Не услышав его, закрыла дверь в комнату и отошла на два шага от неё. Замерла… кажется решив, что наши голоса ей приглючились.

— Мы тут.

— Где вы⁈ — чуть не плача.

— Не выйдем, пока не сдашься! — восклицает сестра звонким голосом.

А я ухмыляюсь, ведь мать уже десять раз сдалась и сказала об этом вслух, просто мы в это время были не тут. Ну и сказано это было не так, как нам надо.

— Сдаюсь… — проговорила мать.

— Обещаешь нас не водить в больницу? — продолжила сестра набивать себе цену.

— Обещаю… — понура произнесла мать на выдохе, опуская плечи, голову и даже как-то осунувшись, — Все равно уже опоздали.

— И в школу! — выдвигаю я еще одно условие.

И «разбитая горем женщина» тут же обращается в ротвейлера пред уткой. Какую еще школу? Да вы что, охренели⁈ Да я вас сейчас… где мой ремень⁈' — так и читалось на её лице, крупным шрифтом.

И я не смог сдержать улыбки, появившейся на моем лице. Сестра дернула меня за руку, как бы спрашивая «ну что там?» и я сделал стену перед нами экраном, показывающим детскую, словно бы мы стояли пред стеклянной стеной.

Стойка на слово-триггер у матери быстро прошла, но вот боевой задор, и желание нас поскорее выдрать — нет. Она отошла от двери еще на метр, и почему-то метнулась к окну. Заглянула за шторы. Где уже смотрела не раз, и одну штору с гардины уже даже сорвала — а не будь гардина зачарованной, оторвала бы и её с потолка!

Все же крепление у шторы было хорошим, гардина тоже, как и штора, а вот крепления к потолку — было швах. Но по итогу досталось все шторе — она не была зачарованной, а крючки-крепления, все же устояли пред весом и бешенным рывком, распределяя нагрузку меж собой.

За шторой нас конечно же тоже не оказалось, и в кармане с радиатором отопления тоже — мы бы туда и не поместились. Под столами тоже не было никого, под матрасами, за столами, в шкафу, вещи из которого уже валялись на полу, да и в вещах нас тоже не было. Вот совсем не было, и я не смог не улыбнутся, глядя на такую целеустремлённость. Её бы энергию, да в мирное русло!

— Сдаюсь, — вновь сказала мать, опуская плечи, и почему-то глядя на входную дверь.

А поскольку нарисованная дверь, находилась в видимой матерей области, я решил, что выходить из стены в комнату мы будем как бы через неё. Но позже.

— А что насчет школы?

— Не поведу я вас никуда, выходите, — помотала мать головой, и даже не запрятала за спиной никакой фиги, держа руки вдоль тела.

— А больница? — пискнула сестренка.

— Опоздали, не пойдем. Давайте, выходите! Не мотайте нервы матери. Вы… где вы вообще прячетесь⁈

Заводила она взглядом по комнате, и как раз в этот момент, мы и вышли, прямо у неё на глазах, из нарисованной двери, пройдя сквозь стену держась заручки.

У матери «выпала челюсть», глаза стали как блюдца, а сама она, с офигевшим в край видом подалась чуть вперед. Сестрица тут же залучилась довольством — довела человека до крайнего шока и радуется! Я — тоже улыбнулся, но не поэтому.

А в следующий миг, весь шок с матери словно рукой сняло, а в её руке взвизгнул ремень, прячущиеся до этого в кармане её брюк.

— Ах вы засоранцы!

И понеслась на нас возмездие с ремнем. За всю ту боль, страдание! Переживание, нервы… правда мы сделали полшага назад, и растворились в стенке, с нарисованной дверью — ремень, бессильно хлестнул по бетону, звякнул пряжкой, проехался по крашенной стене кожей, и так и не задел никого из вас.

— Засаранцы! — подскочила мать к ручки рисованной дверци, схватила… воздух! Ручка то, лишь краска на стене!

Стукнула по стене кулаком, повторила о том, что мы любим какать много, еще раз стукнула, добавив пару необидных обзывательсв.

— Открывайте! — прокричала, вновь постучав в дверь, начав прощупывать стену, на предмет потайных ходов, лазов и кнопок.

— Не можем! Она нарисованная! — пропищала на это сестра, еле сдерживаясь от смеха.

— Ах нарисованная! — возмутилась мать, и убежала в ванную.

А я стал раздумывать, давать ей это сделать или не давать? Решил, что пусть делает — дверь кривая, некрасивая, нарисованная, когда мне было два! Да и нарисована она… какой одной твари из Хаоса.

Буквально, его испражнениями монстра! И так то, помимо фактора памяти «я это нарисовал, когда мне было два! А что делал ты, когда тебе было два?» никакой ценности в себе не несет. Так что пусть наконец ототрет эту гадость, о чем давно мечтала. Хоть какая-то радость для мамани за сегодня.

Мать прибежала из ванны с ведром, порошком, и тряпкой. Щедро сыпанув в ведро порошка, на пол пачки, и наспех размешав, проливая на пол, макнула в эту жижу тряпку, и небрежно отжав, принялась тереть.

Сестра, видя все это, начала реветь «а, мамочка! Пожалуйста не надо! Нет!», а сама чуть ли не ржат в голосину. Рисунок, не будучи более ничем защищенным, стал потихоньку поддаваться, будучи по-прежнему весьма стойкой како мазней пятилетней выдержки.

А мать с ехидной, маниакально! улыбкой, продолжила смывать грязь со стены, размазывая «краску» по еще больше поверхности. Смывала её в ведро, вода в котором начала булькать сама по себе, словно котелок на огне, и вновь мыла и терла.

Когда она наконец стерла среднею часть дверки до ровной чистенькой стеночки, и даже шпаклевочки, стерв вместе с рисунком и часть краски стены, то смогла наконец маленько успокоится.

Ведро с «водой» тем временем булькало, и бурлило, словно это сернистое болото, и запах при этом от него шел такой же. Но никто этого не чувствовал, я полностью фильтровал воздух над гранью плоскости жидкости. Только в унитаз эту бурду смывать нельзя! Придется пролить на ковер — там дыра в иное пространство, ему норм!

Мать, выдохнув, и утерев пот со лба. Осмотрела на проделанную работу. И кажется, до неё стало немножечко доходить, что все это как бы было бессмысленно, и искать нас надо как бы не здесь, а в соседней комнате — её мельком брошенный на дверь в комнату взгляд мне именно об этом говорит.

Правда идти туда она не стала, вместо этого выдохнула, словно пред нырком в прорубь, и заговорила. Обращаясь почему-то к верхней части двери, до которой мы ростиком точно не достаём.

— Выходите.

— Бить будешь? — поинтересовалась сестренка заинтересованным голосом.

— Буду. — серьёзно ответила мать. — Буду! — показала она всем видом, что будет и есть за что.

Вот прям… это уже не плохая отметка по важному предмету, а… а… долг, в цену половины квартиры, да? Ладно, как бы может быть у неё и есть причины нас быть, но бить она собралась точно не из-за них.

— Тогда не выйду. — проговорила сестрица голосом, после которого обычно надувают щечки, оттопыривают губки, складывают ручки на груди и отворачивают в пол оборота.

— Выходи! — в приказном тоне обратилась мать к двери, и сама же бросилась к ней, словно бы пытаясь пройти.

Естественно, это было бессмысленно, и ничего ей не дало — нет смысла кидаться на стену, даже если на ней нарисована дверь. Тем более полу смытая. И поняв этот аспект, мать метнулась прочь из комнаты, в комнату соседнею. И там нас естественно тоже не было — мы что, дураки? И стенка там, естественно, тоже была нормальная — там её даже мебель не прикрывала! Можно было ощупать и убедится, что хода нет.

Мать, чуть было не сползя по стенки на пол от отчаянья, вернулась в детскую. И вновь заговорила со стеной. И с сама с собой.

— Кажется я схожу с ума… Выходите!

— Не выйдем! — вновь пропищал сестра. — Ремнем пороть будешь!

— Не буду. — отбросила мать ремень в сторону вздыхая.

Моська сестренки высунулась из стены. И была поймана за щеку! И я на двести процентов уверен, что сестра от такого могла легко, играючи! увернутся! Могла предпринять контр меры, могла перехватить руку, сделать тысячу движений… ну ладно — сто! Но… просто позволила матери схватить себя за щечку.

И мать тут же выдернула сестру из стены! И меня следом! Ведь я держал подружку за руку. И… приложила сестренку ладонью по попе! И еще разок! Причитая:

— Ах ты дрянь малолетняя! Довела мать до истерики! — и еще удар — Спряталась…

— Ай, — среагировала сестра на третий удар.

— Что ай⁈ — вскричала мать, смотря в лицо своей дочке.

— Брат, можно я не буду притворятся? — взглянула она на меня, игнорируя мать.

— Я тебе сейчас дам притворятся! — замахнулась мать на дочуркино лицо, чтобы дать ей славную пощечину.

Но остановилась, не нанеся удар. А сестрица вся скукожилась, сжалась, сделалась напуганной, словно бы реально боялось получить удар! Но при этом всё равно, украдкой, продолжала смотреть на меня. И так же, как и тогда, игнорируя мать, поинтересовалась:

— Можно я не буду претворятся?

— Я тебе дам притворятся! — повторила мать свою прошлую реплику и схватила сестренку за щеку.

— Ай! Яй! Яй, яй, яй! — завопила сестрица, когда её щечку, мамка стала оттягивать и выкручивать.

Причитая примерно тоже самое, что и при ударах по попе.

— Довели мать до белого каления и теперь претворяются! Выбисилы! Вытрепали… и еще что-то вякают! Посмотри ты на ни. х. — и повернулась ко мне, почему-то ожидая увидеть на моем месте отца.

Но увидела меня. Выпала из реальности на мгновение, замерев истуканом, продолжая оттягивать щечку своей дочки, что тоже замерла, поставив сценку на паузу и гуляя глазами по комнате. А мать тут сообразила, что не одна только дочка во всем виновата! Сыночек то тоже! Хорош как никто!

— А ты чего, стоишь, — отпустила она щечку своей дочечки, что упала на пол, начав тереть красное пятно руками, тихонько шипя, — лыбишься⁈ — и мать занесла руку для размашистого удара пятерней, и как в случае с сестрой, остановилась, его не нанеся.

И я как и сестра, скорчил испуганное лицо. И как и сестра, был схвачен за щечку!

— А ну признавайся, твоя была идея⁈

Вот только руки маменьки мою щеку взять толком не смогли, пальцы с моей щеки соскользнули, и я высвободился из захвата сильно раньше сестры, но также, как и она, упал на пол, и схватился руками за «мятую щечку».

— Жулик, — тихо шепнула мне Лина, понимая, что я не получил никакого урона ровным счетом совсем, а у неё все же есть красное пятно.

— А⁈ — произнесла мать, нависая над нами, уперев руки в бока и восклицая, вопрошая и угрожая одновременно.

И мы, переглянувшись, и провалились сквозь пол.

— Да вы издеваетесь! — выпучились у матери глаза глядя на это действо.