Красным по белому

Глава 30

Трансморания

Ибве. Падран

21 число месяца Короля 1855 года

Вольф

1

— Что это? — с любопытством спросила Намиси, робко выглядывая из-за плеча Вольфа и рассматривая содержимое портового пакгауза.

На ее вопрос никто не ответил. Круассцы вообще предпочитали не разговаривать со шварцами, общаясь с ними только в случае необходимости и на каком-то странном выдуманном языке: «Твоя! Брать! Эту! Идти! Туда!». Возможно, они считали, что длинные и сложные предложения примитивный мозг шварца просто не поймет.

Северин Пильц также не ответил. Собственно, никакого Северина и уж тем более Пильца тут и не было: у открытых ворот склада, покачиваясь с пятки на носок, стоял брумосский лорд, знаменитый путешественник и авантюрист. Гладко выбритый, чисто вымытый, переодетый в новую одежду, с традиционным брумосским выражением на лице «лорд в окружении грязных дикарей». Честно говоря, это несколько выбивалось из обычного поведения лорда Маунта, который с великолепным презрением относился не только к не-брумоосцам, а вообще ко всем и всему. И вполне мог бы заявиться с утра в порт таким же, каким и вышел из пустыни, обросший бородой и в выгоревшей на солнце одежде, почти превратившейся в лохмотья. Вот только в Ибве лорд Маунт, как было достоверно известно, ранее не заезжал, поэтому в выборе стиля поведения Пильц ориентировался на то, как должен вести себя среднестатистический брумосский лорд по мнению большинства людей. То есть, быть заносчивой и хладнокровной сволочью. Ну и во-вторых — бритье и смена одежды исключали такие неудобные вопросы как «А почему это человек, ушедший в экспедицию вроде бы как несколько месяцев назад, вышел из пустыни с коротенькой трехдневной щетиной? Где он в пустыне воду для бритья находил? И почему его одежда, пусть и ношеная, но вполне себе крепкая и даже, кажется, не столько выгоревшая, сколько застиранная? А?». Нет, возможно, такие вопросы никому в голову не придут. Или же — если придут — на них можно будет дать убедительные ответы. Но зачем, если можно сделать так, чтобы вопросы просто не возникли?

Вольф на вопрос девушки тоже не ответил. По совсем другой причине — молоденькая шварцка, за время путешествия ставшая ему… близким другом… и не связанная привычками здешних щварцев, которые боялись белых, как огня… так вот, эта самая молоденькая шварцка, сиречь — девушка, задавая вопрос, прижалась со спины к юноше, напомним, тоже молодому, ТАК… Что Вольф, ощущая спиной все выпуклости Намиси, а также весь жар ее молодого, горячего, гибкого тела… В общем, в его голове в настоящий момент не было достаточно крови, чтобы сформулировать ответ.

— Шварцка задала правильный вопрос, — послышался из-за спины бодрый и жизнерадостный голос, — Что это такое, лорд Маунт? Откройте мне эту страшную тайну, груз, прибывший в ваш адрес, вот уже вторую неделю будоражит фантазию местных жителей и мою лично!

За спинами собравшихся у входа в пакгауз стоял человек. В светлом брумосском костюме, лет сорока, с живым, загорелым лицом и умными, чуть смеющимися глазами. Эти самые глаза, а также бесцеремонность, с которой он начал разговор, яснее ясного говорили о том, что перед нами — один из тех, кого в Брумосе называют «проныры с Бит-стрит», или, проще говоря…

— Прошу прощения, я не представился. Сэмуэль Фергюсон, корреспондент «Дэйли Гэзетт».

Журналист.

2

Вольф невольно дернулся, резко выныривая из розовой реки сладких фантазий — он погрузился в нее совсем-совсем неглубоко, совсем чуть-чуть! — но не успел никак отреагировать. Журналист, да еще и немолодой, да еще и из Брумоса… Да он просто обязан был встречаться со знаменитым путешественником лордом Маунтом лично!

Ну и что делать? Что делать, если сейчас этот журнаглист широко раскроет глаза и спросит: «А вы кто такой? И почему выдаете себя за моего старого знакомого, лорда Маунта?».

Будь здесь чуть поменьше народа — и Вольф, скорее всего, уже выстрелил бы этому Фергюсону в голову, а потом выдал за жертву нападения неизвестного грабителя. Или нет: кровь пока еще не очень охотно возвращалась в голову. Но, в любом случае — здесь было слишком много постороннего народа и ни один, даже самый глупый, полицейский не поверит в банду грабителей, внезапно решивших устроить резню в порту чисто для развлечения.

— … к сожалению, раньше нам не приходилось встречаться, лорд, — продолжил журналист, даже не подозревая, насколько он близко сейчас был от встречи с внезапным грабителем, — но, надеюсь, это не помешает вам дать мне интервью, рассказать о том, что вы планируете сделать сейчас, рассказать о своих планах…

— В планах у меня, — вскинул подбородок Пильц, — выкинуть отсюда одного назойливого писаку.

— Выкинуть откуда? — нимало не смутился журналист, которого, раз уж он дожил до сорока, наверняка выбрасывали из самых разных мест, возможно, даже — из окон, — Из склада, из порта?

— Из Трансморании, — не стал размениваться на мелочи Пильц.

— Трасморания большая… — похоже, из целого континента сразу Фергюсона еще ни разу не выкидывали.

— Вам повезло. Буквально за вашей спиной она заканчивается и начинается Асийский океан.

— Лорд, — произнес журналист с легким превосходством и ноткой опасения, — географически к Трансморании относится также территория шельфа…

— Меня не затруднит взять лодку, — Пильц скрестил руки на груди и сверкнул глазами, показывая, что Фергюсон близок к тому, чтобы оказаться связанным на дне вышеупомянутой лодки.

Журналист выставил вперед ладони:

— Постойте, лорд! Давайте не будем горячиться! Насколько я знаю, вы никогда не отказывались от общения с журналистами!

И это было правдой. Более того — их экспедиция должна была начаться под наблюдением всех журналистов, которых только можно было собрать в Ибве. Широкое оповещение всех заинтересованных лиц об отправлении очередной экспелиции лорда Манута — входило в план «Гольденберг». Так что ничего страшного в том, чтобы один из репортеров, самый пронырливый, узнает об экспедиции раньше других — не было. Осталось как-то донести эту мысль Пильцу, который, похоже, заигрался в сурового и неприветливого брумосского лорда. Еще немного — и он выйдет из образа Маунта…

— С журналистами — да. Но с в бумагомараками из вашего лживого, клеветнического, грязного листка, фальшивого как купюра в тринадцать…

— Лорд, ту статью писал не я!

— Но ее напечатали в вашей газетенке! — Северин шагнул вперед и ткнул пальцем в грудь Фергюсона. К чести журналиста — он не отшатнулся.

— Возможно, — посмотрел он снизу вверх в глаза Пильца, — ДРУГАЯ статья, правдивая и искренняя, сможет загладить нашу вину?

Пильц заколебался — или сделал вид.

— Господа, — вмешались представители порта, которым уже надоело стоять у открытого склада и ждать, пока жареные жаворонки упадут прям в рот, — Может, вы примете груз и мы пойдем уже?

— Ладно, — махнул рукой Северин, — Но, если мне не понравится твоя писанина… Я тебя из-под земли достану и скормлю трансморанским каннибалам. Понял⁈

В глазах журналиста даже проблеска страха не появилось. Только откровенный восторг:

— Тогда, может, вы расскажете, наконец, что же это такое?

Все снова повернулись в сторону открытого пакгауза. В котором находился деревянный ящик, футов двадцати в поперечнике, огромный тюк ткани, а также множество других ящиков, коробок, бутылей и свертков.

— Ну что ж, придется рассказать. Это… — Пильц сделал паузу, — … воздушный шар.

Круассцы, присутствовавшие при этой сцене, дружно и одинаково раздраженно сплюнули, только один из них радостно потер руки. Но смысл этой сценки они не прокомментировали.

3

Да, это действительно был воздушный шар. Красно-желтая полосатая оболочка, объемом девяносто тысяч кубических футов, сделанная из лучшей ренчской тафты, пропитанной гуттаперчей. Круглая корзина, сплетенная из ивовых прутьев, на легком стальном каркасе, пятнадцати футов в диаметре. Внутри корзины — места для сна и приема пищи, теплая одежда — расчетная высота подъема шара до двенадцати тысяч футов, а на такой высоте царит холерный холод — консервы, запасы воды, научные приборы — термометр, барометр, секстант, компас — мешки с песком для балласта, якоря и веревки, ружья и боеприпасы…

— … в качестве топлива, — Пильц рассказывал о шаре так гордо, как будто он лично его спроектировал и построил, а не узнал о нем несколько недель назад после отсидки в шнееландской тюрьме, — используется водород, для получения которого у нас запасены тысяча галлонов воды, две тысячи галлонов серной кислоты и шестнадцать тысяч фунтов железа… вон оно, лежит в мешках.

— Но ведь шар столько не поднимет, нет? — Фергюсон лихорадочно чиркал карандашом в своем репортерском блокноте, записывая слова «лорда Маунта».

— Ему и не надо все это поднимать. Большая часть химических веществ будет использована здесь, для наполнения оболочки, а для компенсации потерь водорода во время путешествия нам понадобится гораздо меньший запас…

— Кстати, о путешествии. Вы так и не сказали, лорд, в чем будет заключаться его суть? Какова ваша основная цель? Пересечь Трансморанию с востока на запад? Закрыть оставшиеся в ее глубине белые пятна? Обнаружить легендарное внутреннее море? Затерянные города? Кладбища слонов?

— Почти угадали, — Пильц скрестил руки на груди и выставил вперед подбородок. Бакенбарды колыхнулись на ветру, казалось, еще немного — и прозвучит какая-нибудь музыка, подчеркивающая важность момента, — Я собираюсь найти Голденберг.

— Гольденберг? Знаменитую Золотую гору? Почему вы думаете, что она — в Трансморании? Ведь большинство сходится на том, что Гольденберг находится в Аурите, Южном Перегрине…

— Если бы я ходил путями большинства, — Пильц задрал подбородок еще выше, — я бы сейчас пил бренди и скакал на коне, гоняясь за лисой… Не одновременно, конечно, иначе бренди расплескалось бы.

Фергюсон усмехнулся и тут же затребовал подробностей: почему лорд Маунт решил, что Гольденберг в Трансморании, да где именно она находится, по его же мнению…

Вольф, скромно стоявший в стороне, мысленно усмехнулся. Почему, да отчего… Потому что вся суть операции «Гольденберг» — в том, чтобы лорд Маунт нашел эту Золотую гору. Нашел и притащил доказательства того, что она — действительно в Трансморании, где-то в глубине континента.

И эти самые доказательства, весомые и неопровержимые, в настоящий момент лежали в небольшой кожаной сумке, оттягивающей плечо Вольфа.

Девять фунтов доказательств, куски металла, сформировавшиеся естественным образом, куски, которые можно найти только на месторождении, металл, который ценится больше всего в этом мире, многими — даже больше чести, достоинства, верности, даже больше чем жизнь, чужая, естественно.

Благородный и проклятый металл.

Золото.