Корзина желаний

Глава 7

Четыреста лет тому назад в Ильсильваре отменили рабство, но люди не стали равны: сложившаяся еще до реформ Разима Освободителя градация сословий сделалась более жесткой, стремясь превратиться в систему каст, при которой переход из одной социальной группы в другую становился все более затруднен. Декларировали, что существуют четыре основных касты: вассаим – те, чья власть основана на мудрости; арсаим – те, чья власть основана на оружии; нутасаим – те, кто приобретает власть с помощью богатства; и иесаим – те, кто не имеет власти, не может ее приобрести и всю свою жизнь должен повиноваться тем, кто власть имеет, в надежде в следующей жизни родиться более удачливо. Однако, попытки ввести жесткую систему каст в конечном итоге не удались, прежде всего из-за бесконечных споров и ссор среди «мудрецов»: гешское священство претендовало на исключительное положение в этой касте, в то время как императорская власть уже и тогда весьма лояльно относилась к великому множеству колдунов, ересиархов, духовных учителей и философов с целыми философскими школами, начисто игнорировавшими гешскую догматику или извращавшие ее до невообразимой степени. Разделение в касте вассаим, умаление власти гешцев и даже временное изгнание их привело к обширной полемике о том, каковы подлинные истоки духовности и каким образом приобретают ее три остальных касты. Итогом дискуссии стало мнение о том, что у каждой из каст (кроме неимущих иесаимов) – свой источник духовности, и жрецы и мудрецы, хотя и имеют к духовному миру наиболее широкий и полный доступ, не могут, однако, объять целиком все незримые связи между мирами высших истин и грубых вещей: у воинской аристократии и наиболее влиятельных торговцев есть к этому высшему миру какие-то свои, особенные тропы. Только иесаим, неимущие, считались не имеющими собственного, прямого доступа к духовности, и долженствующими получать эту духовность посредством других, в первую очередь, конечно, жрецов и мудрецов.

Как нетрудно догадаться, просуществуй система каст в данном виде все четыре столетья, Вийон оказался бы причислен к касте неимущих, а его работодатель, Бейз Лекарид – к касте тех, чья власть основана на деньгах.

Система эта рухнула потому, что с течением лет накапливалось все больше людей, которых можно было бы отнести сразу к двум, а то и к трем кастам. Начало этому смешению положила императорская власть – поначалу бывшая в чистом виде властью меча, но вскоре охотно принявшая от придворных льстецов также и статус «вассаим», а затем и статус «нутасаим», ведь, действительно, не было во всей стране никого богаче императора! Мудрецы, приобретая богатство, приобретали и статус тех, чья власть основана не только на духе, но и на деньгах; в то же время богачи, отправлявшие на учебу своих детей, требовали для них признания статуса мудрецов. Не все вчерашние рабы оставались в нищете – некоторые из них, наиболее предприимчивые и умелые, образовывали ремесленные гильдии и приобретали уважение и влияние, заставляя общество задуматься – то ли вводить для этих ремесленников отдельную касту, то ли причислить их к нутасаим, и хотя исторически были реализованы оба решения, каждое из них имело свои недостатки, подробно рассказывать о которых здесь неуместно.

Важно то, что четыре основных касты существовали в Ильсильваре некоторое время, а затем это разделение осталось в прошлом, не отвечая новым реалиям, хотя и наложило определенный отпечаток на культуру и мышление как современников, так и последующих поколений. В некоторых случаях наименования каст использовались и до сих пор, особенно в тех случаях, когда требовалось подчеркнуть социальное положение человека.

Однако, помимо четырех основных каст, существовало еще несколько, и об одной из них необходимо упомянуть для того, чтобы стало понятно, к кому направился Вийон, покинув свой бывший дом, зачем и почему.

Веротерпимые, мистичные и созерцательные ильсильварцы всегда с недоумением и пренебрежением относились к чужакам – как правило, куда более прагматичным и куда менее склонным ритуализировать свою жизнь. «Бездуховных» чужаков, а также наиболее приземленных иесаим, согласных выполнять любую работу, для самую грязную, без учета расположения звезд, не желающих или не способных ничему учиться у мудрецов, стали называть «гуафим», что означало – отверженные, находящиеся за чертой, безнадежные, пустые люди. Изначально это была самая презираемая каста, на которую свысока могли смотреть даже люди вроде Вийона, отношениями с которой гнушались все, и даже разговаривать с представителями которой было зазорно, разве что передавая им слова через своих слуг или специально нанятых бедняков. В связи с таким отношением, гуафимы быстро сделались весьма замкнутым сообществом, из которого не было пути в иные касты, и в которое также никто не желал входить по доброй воле. Большинство из гуафимов так и остались в нищете и невежестве, а впоследствии, когда касты ушли в прошлое, слились с городской беднотой, с самыми ее низшими слоями. Однако, еще в период, когда касты существовали, среди гуафимов выявилось определенное ядро людей, которые при иных обстоятельствах были бы приняты в круг мудрецов – но в силу их происхождения это было никак невозможно. То, за что их презирали, гуафимы подняли на щит: отрицание духовности они провозгласили своей доктриной, на место отвергаемой мистики они выдвинули философию, основанную на разуме и рациональности, понимаемым весьма своеобразно, как будто бы рациональным может быть лишь то, что не мистично, и наоборот. Гуафимы отрицали существование богов и духов, не верили в астрологию, хиромантию и иные системы гадания, магию полагали явлением, основанным на скрытых в человеке психических силах, а иные расы, вроде карлов и скайферов, считали разновидностью людской расы с уродливыми отклонениями, возникшими и закрепившимися в результате близкородственных браков. За непочтение к богам в иной стране их бы, конечно, сожгли, но в Ильсильваре терпели, поскольку на фоне огромного множества сумасшедших мудрецов и ересиархов скептически настроенные гуафимы не казались чем-то совсем уж неприемлемы, а были лишь одной из многочисленных философских школ, пусть даже просвещенные мудрецы и гнушались вступать с ними в споры.

Изначально будучи особенными и нечистыми, и основавшими свое учение на этой бездуховной нечистоте, гуафимы привлекали к себе определенное опасливое внимание, схожее с вниманием, которое оказывают черному магу, вздумавшему открыть в городе свою практику и умудряющемуся каким-то образом, подобно Крысиному мастеру, избегать конфликтов с блюстителями морали и с городской стражей. Активно проповедовать свое учение гуафимам было запрещено, однако со временем их услуги неожиданно оказались востребованы: люди, доведенные переизбытком мистики до крайней степени отчаянья, обращались к скептикам-гуафимам для того, чтобы те одним махом разрушили незримые сети, которыми они оказались связаны. Жречество, а также в целом сословие мудрецов такие действия не одобряло, провозглашая, что ничто не случайно, и боги посылают беды не просто так, а тот, кто запутался в сетях неизведанного, должен выпутываться из них сам, ибо будучи освобожден другим человеком, он пострадает в конечном итоге еще больше, ибо причины, которые привели запутавшегося к плачевному состоянию, не устранены. Вийон слышал это наставление многократно, и, как и другие горожане, брезговал подходить или даже смотреть на гуафимов, когда они, в белых одеждах – единственный цвет, который им разрешалось носить – шли куда-нибудь по своим делам, но сейчас речь шла уже не только о его личной судьбе. Что-то преследовало его, обессмысливая саму жизнь, наполняя ее странными, пугающими вещами, убивая одних людей и как будто стирая других. Нужно было это прекратить, любым способом, пока зло не коснулось кого-либо еще, например, Иси или Флеба, или сына Огиса, или старую Энни, и вот корзинщик, покинув свой бывший дом, направился в отдаленную часть Нижнего города, в гетто, где раньше жили гуафимы по происхождению и где ныне стояли дома тех немногих из них, что сохранили свой презираемый статус даже тогда, когда уже не были обязаны это делать. Ему нужен был белый дом в квартале Бездушных, со знаком, похожим на букву «Н» внутри круга, висящим над дверями. «Н» иногда истолковывалось как «нет» или «никогда» или еще какое-нибудь отрицание, но на самом деле вовсе не было буквой, а было очень схематичным и приблизительным изображением двух материков Кельриона, соединенным широкой перемычкой Речного Королевства. Круг означал целостность, единственность и самодостаточность мира людей, не нуждающихся ни в богах, ни в духах, ни в пророчествах.

Кварталом Бездушных это место назвали те, кто в прежние века презирал гуафимов и не считал их за людей, заявляя, что души их ущербны, а может быть, их и вовсе нет. Позже, желая выказать свою добрую волю, власти хотели переименовать место обитания отверженных, дав ему какое-нибудь нейтральное официальное название, но теперь уже воспротивились сами гуафимы, философия которых к этому времени уже вполне сформировалась: как оказалось, грубое и немного зловещее именование «бездушные» их вполне устраивает, поскольку, по их убеждению, никаких душ ни у кого и вовсе не было, и человек, равно как звери и птицы, состоял исключительно из крови, мяса, костей, мозга и сухожилий. Впрочем, это еще не делало гуафимов самой странной сектой в Ильсивальре: скажем, в среднем городе немалое влияние имела другая секта, утверждавшая, что все на свете лишено не только душ, но и тел, и кажется существующим лишь постольку, поскольку воспринимается – а уж в Верхнем городе, как говорили, существуют еще более тонкие и парадоксальные учения, балующие умы скучающей пресыщенной аристократии. Вийон, будучи простым необразованным человеком, никогда не понимал всех этих умствований, и не стремился понять, но сейчас ему нужна было практическая, прямая помощь, и не оставалось ничего другого, кроме как обратиться к одному из тех людей, чье учение, как говорили, могло эту помощь оказать.

Дома и люди в квартале Бездушных выглядели небогато, но ничего особенного по сравнению с тем, как выглядел и жил сам Вийон, не представляли, а если и отличались, то в сторону чуть большего достатка и благополучия. Белый дом с вывеской в виде «Н» в круге он отыскал без труда – самое большое и богатое строение в квартале. На двери, на двух отдельных цепочках, были прикреплены молоток и перчатка. Для чего нужна перчатка, Вийон понял не сразу, но как только он перестал об этом размышлять, перевел взгляд на молоток и засомневался, стоит ли его брать, ведь безблагодатность этого места и дома могла, словно зараза, перейти на него самого – как предназначение перчатки сразу же стало понятным. Толерантность неверующих гуафимов была достаточно велика, чтобы самим предлагать посетителям способ избежать соприкосновения с ними и их вещами, позволяя, таким образом, избежать осквернения тем, кого это беспокоило. Толерантность эта, само собой, образовалась не на пустом месте, а была частью сложившейся традиции, восходившей ко временам, когда гуафима, вольно или невольно осквернившего своим прикосновением свободного человека, могли высечь или даже убить.

Вийон продел руку в печатку, взял молоток и постучал по двери. Услышав шаги с той стороны, он поспешно отступил на шаг. Дверь открыла женщина средних лет, без всякого выражения она молча уставилась на Вийона.

– Добрый день, – Вийон чуть наклонил голову. Использовать обычное обращение «почтенная» к жене или служанке в доме гуафима у него язык не повернулся. – Могу ли я видеть Бару Хуркая? Пусть снимет повязку с моих глаз.

Женщина молча кивнула и ушла в дом, Вийон после короткого колебания отправился за ней.

Первая комната, через которую они прошли, судя по длинному столу и двум десяткам сидений, служила в качестве столовой Бару и его домашним, но сейчас пустовала. Вторая комната, с пюпитрами и свитками, предназначалась для чтения и письма. Короткий коридор привел их к третьей комнате, в которую женщина входить не стала, а лишь молча поклонилась, жестом предложила Вийону войти, и ушла.

Стены помещения, в котором находился Бару Хуркай, были выкрашены в белый цвет, а само помещение разделено тонкой, прозрачной белой тканью надвое. Считалось, что даже дыхание гуафима может осквернить обыкновенного человека, и завеса белой ткани служила преградой – пусть и символической – для разделения посетителя и бездуховного наставника, которого также именовали Устранителем Заблуждений, Разрушителем Магии или просто Очистителем – при чем последний титул прямо указывал не только на роль современных гуафимов, но и на то, чем они были прежде, когда выполняли самую грязную, самую презираемую работу, спускаясь в канализационные стоки, вывозя и сжигая мусор или же собирая по всему городу испражнения людей и животных.

Бару, широкоплечий пожилой мужчина с густой черной бородой, с обильными вкраплениями седины, сидел на подушках, читая какую-то книгу. При появлении посетителя он внимательно осмотрел его, затем отложил книгу в сторону и жестом предложил Вийону занять место напротив, что тот и сделал. Легкая белая занавеска между ними слегка покачивалась из стороны в сторону от дыхания хозяина и гостя.

– Прежде чем мы начнем, – проговорил Бару, – я должен предупредить, что не могу принимать какую бы то ни было плату за свои услуги, ибо плата в таком деле означает обучение, а учить нам чему бы то ни было негуафимов запрещено. Все, что я могу предложить – лишь частную беседу, а за беседу, конечно же, никто не вправе требовать денег. Однако, если вы, уважаемый, следуя непредсказуемому движению души, вдруг захотите внести пожертвование, то ящик слева от вас предназначен именнодля этой цели.

Вийон слышал об этих правилах раньше, и поэтому, развязав кошель, взял два таля из четырех, находившихся там, и опустил их в прорезь в небольшом темном ящике, про который говорил Бару. Говорили, что можно ничего не платить гуафимам за их услуги, и все равно получить желаемую помощь, однако также бытовало мнение, что подобного рода действия не принесут удачи, поэтому Вийон не стал рисковать. Возможно, он поступал глупо, ведь Бару был намного богаче его самого, однако Вийон, как человек честный, полагал, что нельзя пользоваться чужими услугами без возмещения, хотя бы и символического, затрат времени и труда.

– Как вас зовут, уважаемый? – Спросил Бару Хуркай. Корзинщик поежился, настолько непривычным было слышать вежливое обращение в свой адрес.

– Вийон Рауп, гос… – Он осекся, потому что назвать «господином» гуафима не мог, хотя большой и небедный дом Бару, и почтенный внешний вид его самого прямо-таки располагали к этому. Стремясь как-нибудь загладить, затереть неловкий момент, Вийон поспешно продолжил:

– Я бедный человек, простой корзинщик, но говорят, вы помогаете всем, независимо от происхождения и достатка.

– Это так, – величественно кивнул Бару. – Учение, которому мы следуем, спасительно для всех людей и полезно для каждого. Источник всех бед – заблуждения и предрассудки: ни стихийные бедствия, ни войны, ни голод, ни иные несчастья не сравнятся по вредоносности с омрачениями, которыми преисполнены умы людей, и более того – все эти несчастья и все другие имеют своей причиной ум человека. Жадность толкает людей к войне, но разве это не омрачение? Ведь торговать выгоднее. Неурожай и следующий за ним голод вычищает, бывает, целые страны, но разве не омрачение ума побуждает людей проедать все добытое, не делая никаких запасов на случай неурожая? Стихийные бедствия и жизненные неурядицы будто бы насылаются богами, и человек бросается в храм для того, чтобы вымолить себе лучшую долю – вместо того, чтобы потратить больше времени и сил для подготовки к новым ударам, которые произойдут неизбежно, ведь такова жизнь. Люди пытаются отыскать «незримые связи» там, где они якобы есть, и недооценивают силу обычных, естественных причин. Отсюда произрастают все беды, из ложного виденья. На чем же основано это ложное виденье? Только на вере. На вере в богов, в духов, в судьбу, во влияние звезд, даже в магию… Да, маги показывают кое-какие чудеса, но пользуются при этом в очень маленькой степени естественными силами природы, а по большей же части производят свои «чудеса» посредством ловкости рук, фокусов, мистификации, прямого обмана и, наконец, благодаря распространению историй, которые не имеют под собой никакой надежной основы. Проще говоря, все маги, жрецы и мистики дурят толпу, морочат голову простым людям, обманываются сами и вводят в заблуждение других, и все, абсолютно все несчастья в этом мире происходят от этой иллюзии, сплетенной с помощью лжи. Вера – вот зерно порока, стоит лишь разрушить веру и тогда глаза людей откроются, они увидят истинное положение дел, и смогут организовать свою жизнь так, чтобы жить счастливо, или, по крайней мере, комфортно. Всякая вера есть зло, а знание есть благо. Не следует верить никому и ничему, даже мне, следует уничтожить в себе всякую веру, и тогда рассеются и все заблуждения, и человек сможет узреть мир таким, какой тот есть на самом деле.

– Но если я не буду вам верить, – сказал Вийон. – То не буду и отрекаться от того, во что верю. Как же быть?

– Да, это непростой выбор, – согласился Бару. – Но я могу вам помочь, уважаемый: приведите пример того, что вас смущает и я подскажу, как быть. Научившись убивать в себе веру и постепенно прозревая, со временем вы станете делать это без моих подсказок, следуя правильном пониманию вещей, которое в вас зародится.

Вийон отрицательно замотал головой.

– Я не хочу становится гуафимом…

– И не станете, – успокоил его Бару. – Это путь не для всех, лишь для немногих. Но учение наше оказывает пользу всем, даже тем, кто не принимает его полностью. Что же вас беспокоит, уважаемый? Ведь не просто же так вы пришли.

Вийон кивнул.

– Что-то происходит с моей жизнью… – С трудом выдавил он. – Я не понимаю. Творятся вещи… лишенные смысла. Пугающие и странные.

– Например?

Вийон выдохнул так тяжело, что белая занавеска закачалась из стороны в сторону. Мысли его путались.

– Многое… вот, скажем, я видел на рынке человека с глазами разного цвета…

– Такое бывает. Редко, но бывает.

– Да, но… мой сосед сказал, что это не человек, а дух. И сделал сновиденную ловушку, чтобы поймать его. Но дух туда не попался, а вместо этого пропала наша лавка на рынке. Сосед сказал, что ее затянуло в ловушку и что она теперь там…

– И вы поверили? – Бару осуждающе покачал головой.

– Но ведь лавка и в самом деле пропала!

– Возможно, ее просто унесли, а вам, уважаемый, задурили голову.

– Нет! Я тоже так подумал, но другие лавки стоят теперь вплотную к лавке соседа. Там просто нет места, где она могла бы теперь поместиться! Да что там – о том, что она была, никто не помнит. Только я и сосед…

– Тогда все гораздо хуже, уважаемый Вийон, – вздохнул Бару. – Вы, вероятно, весьма внушаемы, а ваш сосед убедителен. У вас появилось ложное воспоминание – возможно, по причине яркого, похожего на правду, сна, либо по причине гипнотических талантов вашего соседа. Он убедил вас в том, что у вас была лавка, а сам он – великий колдун, а вы и поверили! Но подумайте сами: может ли это быть правдой? Большая лавка – и вдруг каким-то образом влезает в маленькуюсновиденную ловушку – бесполезное украшение, набитое внутри соломой и мусором, эксплуатирующее людские страхи и предрассудки. А если бы ваш сосед сказал, что лавка уменьшилась и залетела ему в ухо, или что ее унесла в нору семихвостая мышь – вы бы тоже поверили?

– Нет… – Неуверенно сказал Вийон, почесав затылок.

– А в другую историю, столь же нелепую, вы поверили. – Укорил его Бару.

Вийон тяжело вздохнул. Устранитель Заблуждений обещал, что отказ от веры сделает окружающий мир более простым и понятным, но пока что хаоса в нем только прибавлялось. Если Мелан Ортцен ошибся, и сновиденная ловушка в самом деле не при чем, то что же тогда случилось с лавкой? Поверить в то, что лавка – это всего лишь выдумка его собственного ума, Вийон никак не мог. В этом он и признался вслух.

– Наш ум – сложный инструмент, – сказал на это хозяин дома. – Он иногда играет с нами в странные игры. Нам кажется реальным то, что нереально, и наоборот. Для этого люди и приходят сюда – чтобы разобраться, где то, что действительно с ними случилось, а где то, что лишь показалось им или подумалось – а потом они поверили в эти мысли и решили, что именно так все и было.

– Черт с ней, с этой лавкой, – сказал Вийон. – Но ведь происходят и куда худшие вещи. Пропали два моих сына. Сегодня я приходил домой – мы с женой поссорились и живем раздельно – и слышал их смех и голоса, как будто они находились рядом, но никого не было. И не говорите мне, это мне это приснилось или я во что-то поверил: голоса сыновей также слышала моя дочь, но как и я, не видела их.

– Вы с дочерью были в это время в доме или на улице?

– В доме.

– У нас в это время года погода переменная, то зной, то холод, – ответил Бару. – От потоков горячего и холодного воздуха могут возникать искажения цветов, форм и звуков. Вы находились в доме, а ваши сыновья рядом на улице, но в силу необычного атмосферного эффекта их голоса донеслись до вас очень хорошо и четко, и вы подумали, что они рядом, хотя они были чуть дальше – где-нибудь за стеной, например. Разве вы никогда не слышали эха? В ущелье или в подземелье голос разносится подчас очень далеко. Также могло произойти и в вашем доме: в определенных случаях потоки воздуха могут отразить звук не хуже свода пещеры.

– Не знаю… – Вийон чувствовал себя еще более растерянным, чем прежде. – Может быть, вы и правы. В другой день я бы пошел и поискал их, но… тут одно навалилось, потом другое… я как-то сразу решил, что это продолжение всех бед.

– Вот видите, – удовлетворенно кивнул Бару. – Вы начинаете прозревать. Не имея точного знания, вы истолковали случившееся неверно, сами поверили в свою трактовку, и поставили это выдуманное событие в ряд других, хотя и события-то никакого не было. Это именно то, о чем я говорю: людьми управляют заблуждения, основанные на вере. Но давайте пойдем дальше. Что еще с вами случилось? С чего вообще начались все «беды», о которых вы говорите?

Вийон размышлял лишь секунду.

– С крысы.

– С крысы?

– Да, с крупной крысы, которая стала грызть стену.

– Что же в этом необычного или дурного? Или вы имеете в виду, что большая крыса прогрызла дыру в стене в вашем доме?

– Нет-нет, – Вийон слабо покачал рукой в воздухе, показывая, что все не так. – Я увидел, что крыса грызет известь на стене дома, находящегося рядом с рынком, где я торгую.

– И что же? Мало ли что грызут крысы? Они могут пробовать на зуб все что им вздумается, таковы уж они, – пожал плечами Устранитель Заблуждений.

– Да, вы правы, – согласился Вийон. – Но она не просто грызла стену, а как бы выгрызала линии. Я не умею читать, но мне сказали, что эти линии похожи на буквы, и их даже смогли прочитать, и это слово изменило жизнь моего напарника, торговавшего рядом со мной.

– Что же это за слово?

– Не знаю, он так и не сказал.

– Это всего лишь случайность, уважаемый Вийон. Несколько царапин на стене показались кому-то похожими на буквы, кто-то их «прочел» в согласии со своими тайными мыслями и планами, и вот результат: человек решил, будто ему подан мистический знак и стал действовать, хотя этот «знак» он подал себе сам.

– Пусть так, – Вийон не стал спорить. – Но ведь я пришел на рынок в другой день, опять увидел крысу, и опять эта крыса выгрызала на стене какие-то знаки.

– И что, их тоже прочитали? – Слегка усмехнулся Бару.

– Да, представьте себе! А человек, который прочитал их, вскоре повесился!

Хозяин дома слегка пренебрежительно отмахнулся.

– Ну, не берите в голову. Это просто совпадение.

– Но ведь я и в третий раз пришел на рынок и опять там эта крыса стала грызть стену! – Вскричал Вийон.

– А это, уважаемый, – Бару Хуркай назидательно поднял вверх палец. – Это уже привычка.

– Привычка?! Чья?!

– Крысы, конечно же. Вероятно, эта крыса сбежала от дрессировщика, который научил ее грызть стены или доски так, чтобы на них оставались следы, похожие на буквы. Вполне можно натренировать так животное, а затем выступать с ним, удивляя доверчивую публику. Улучив случай, крыса сбежала, но привычка ее сохранилась, ведь дрессировщик всегда давал ей что-нибудь вкусное по выполнению трюка. Вот она теперь ходит и грызет стены, но ничего не получает, а вы видите в этом какой-то «знак».

Вийон задумался и долго молчал. Неужели все так просто? Всего лишь несколько нелепых совпадений, а он уже навоображал себе невесть что! Объяснения Устранителя Заблуждений показывали все случившееся в совершенно ином свете.

– Может быть, вы и правы, – сказал наконец Вийон. – Но если дрессированная крыса грызла стену раз за разом так, как ее научили, то почему каждый раз буквы, которые там появлялись, были разные?

– Вы же говорили, что не умете читать?

– Не умею, но я не слепой. В одном случае были одни линии и завитки, в другом другие, а в третьем третьи.

Бару вздохнул.

– Что ж, раз вас это так беспокоит, давайте разберемся с этими «завитками» подробнее. Как они выглядели?

– Извините, – Вийон замотал головой. – Я н-н-не могу… вы почти меня убедили, но все же… вдруг вы неправы? Из-за этого уже погиб один человек. Я боюсь… я не хочу, чтобы на моей совести было еще одно несчастье. Нет, я не стану показывать.

Бару поджал губы.

– Хорошо, давайте иначе. Слова эти были на ильском языке?

– Полагаю, что да… Те, кто их прочел, других и не знают, кажется.

Взяв колокольчик, Бару позвонил. Вскоре в проеме за спиной Вийона появился подросток – внук или родственник Бару, также одетый в белую сорочку и белые штаны. Бару велел мальчику принести Азбучный свиток, а когда тогда выполнил поручение – разложить свиток на коврике перед Вийоном. Вийон увидел два ряда значков и закорючек.

– Это свиток, по которому я учу детей грамоте, – сказал Бару. – Укажите на букву, уважаемый, и я скажу, как она звучит. Указывайте в любом порядке и можете добавлять буквы, которых не видели. Таким образом, вы узнаете слово целиком, а я не буду его знать, пока вы мне не скажете. Полагаю, вы быстро поймете, что дело этого и выеденного яйца не стоит, и мы вместе посмеемся над этой вашей якобы «грамотной» крысой.

– Хорошо, – сказал Вийон. Нельзя было исключать, что слова крысы еще сохранили в себе злую магию, но бояться ему уже надоело. – Что это за буква? А эта? А эта?..

Он спрашивал и спрашивал, и иногда просил повторить, потому что забывал значение некоторых букв. Он хорошо помнил изображение, но вот связать воедино образ и звук было гораздо труднее. Наконец, первое слово было составлено. Вийон несколько раз произнес его одними губами, а затем сказал вслух. Если в нем и была сила, то теперь ее уж точно не осталось, и точно не было ничего страшного.

– «Куон». Это имя торговца-нарея, у которого украли кошелек, а нарей обвинил меня, побил, спасло только то, что вовремя вступился мой товарищ Флеб. Потом уже Флеб, узнав от меня эти и переведя их, вероятно, связал вместе крысу и торговца, и посоветовал торговцу обратиться к Крысиному мастеру, тот так и сделал…

– Не отвлекайтесь, Вийон. Вы уже начинаете рассуждать здраво. Знаки показались вашему товарищу похожими на имя человека, с которым недавно случился конфликт, а крыса навела на мысль о Крысином мастере – хитром фокуснике, играющем на заблуждениях невежественных людей. Как видите, ничего необычного. А что со вторым словом?

Вийон снова стал спрашивать. Второе слово состояло из пяти букв, а не из четырех, но также, как и первое, было именем – на этот раз, правда, женским. Обычное имя, Вийон покрутил его в уме и так и сяк, но оно ничего ему не сказало… хотя его не покидало смутное ощущение, что где-то и когда-то он это имя слышал. Но что может быть опасного в имени?

– Бару, вам доводилось слышать имя «Лакри»? – Наконец осторожно спросил он.

Бару пожал плечами.

– Доводилось, и не раз.

– Вот и мне доводилось. Что такого в этом имени, что могло заставить человека повеситься?

– Очевидно же, что ничего, – произнес Бару. – Убился тот человек по каким-то своим причинам, но несчастье это произошло после того, как он узнал от вас это имя, и потому вы думаете, что одно связано с другим. Но «после» вовсе не значит «вследствие», это весьма распространенная ошибка!

– Пусть так, – согласился Вийон. – Вы меня почти успокоили. Давайте посмотрим, что значит третье?

Он стал спрашивать, а Бару отвечал. На этот раз Вийон постарался набрать побольше лишних букв, чтобы Бару точно не смог сам догадаться, ведь третье слово он не показывал еще никому и если в этих словах вообще была хоть какая-то сила, то сохраниться она должна была именно в третьем, ведь первые два уже оказали свое действие. Третье слово состояло из пяти букв, так же было именем, на этот раз мужским.

Когда Вийон прочел это имя в первый раз, он ничего не понял. Имя было неожиданным и неуместным.

Ошибка?

Он попросил Бару повторить буквы. Нет, ошибки не было. Но откуда крыса могла знать это имя?

Имя, которое также было вполне обычным, но ведь вполне обычная «Лакри» привела циничного и озлобленного на весь белый свет Огиса к самоубийству, означая для последнего, видимо, что-то особенное, неизвестное никому другому.

Также было и с третьим именем: мало что значащее для всех остальных, оно словно открыло перед Вийоном невидимые доселе двери. Как будто бы он бродил впотьмах, и кто-то вдруг принес в комнату свет. Все снова перевернулось, снова открылось с совершенно неожиданной стороны.

Вийон со страхом взглянул на Бару Хуркая. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы это имя узнал и он и все разрушил.

– Благодарю вас, вы очень мне помогли, – сказал Вийон, вставая. – Мне нужно идти, прошу меня извинить!

Он поспешно вышел, не слушая голоса Бару, предлагавшего ему остаться и все обсудить, убеждавшего Вийона в том, что всему есть здравое объяснение и что очищенный от выдумок и заблуждений мир гораздо лучше мира, лишенного логики и погруженного в иллюзии. Может быть, Бару был прав, да, вполне возможно, вот только Вийон слишком хорошо осознавал, что если будет разрушена магия последнего имени, завтра Бейз позовет стражу и посадит его в яму, и жестокосердному Бейзу будет глубоко наплевать, логично ли он поступает или нет, есть ли в этом здравый смысл или нет, существует ли на самом деле корзина желаний или же это лишь выдумка – Бейз просто возьмет и посадит его в яму, и хотя, возможно, это и будет настоящая, подлинная, очищенная от иллюзий и заблуждений реальность, но все же такой реальности Вийон для себя совершенно не хотел. И пусть все странности, все необычные явления, знаки и пророчества, пусть все это было лишь заблуждением, но в последнем имени содержался ответ, содержалась надежда на то, что безумное требование Бейза можно выполнить или, по крайней мере, получить такой силы свидетельство невозможности исполнить поручение, что склониться перед этим свидетельством будет вынужден даже Бейз.

Удивительно, но ответ все время лежал у Вийона перед носом. Так же, как что-то в «Лакри» подтолкнуло Огиса к самоубийству, а «Куон» подсказал Флебу разыскать нарея и дать ему совет, также и третье имя навело Вийона на путь, который всегда лежал перед ним, но которого он почему-то не замечал.

Среди философов, гадалок, сектантов и множества разных мистиков Дангилаты, маги – как, впрочем, и везде – всегда были «белой костью». Маги обладали подлинной силой, и что бы не говорили про них странные философы вроде Бару – от порчи таковой философ мог умереть также легко, как любой другой, пусть даже твердо убежденный в истинности своего учения гуафим до последнего момента и считал бы, что губящая его болезнь вызвана сугубо естественными причинами, а не воздействием того или иного колдуна. Маги творили удивительные дела, и уж конечно, могли что-то знать о том, как сотворить корзину, исполняющую желания.

Третье имя, которое выгрызла крыса на стене, так взволновало Вийона потому, что был один маг, которого он когда-то – пусть и очень-очень давно – близко знал. Принадлежа к совершенно разным семьям, они, будучи еще детьми, мало обращали внимание на богатство и социальный статус, дружили и бегали вместе, ловили лягушек, дрались с другими ребятами, делились всеми радостями и печалями, что у них были. Вийон был нищим и обречен всю жизнь провести на самом дне общества, в то время как его друг, Айнри Тозол, происходил из богатой семьи, а кроме того, еще и имел врожденный магический Дар.

Именно это имя – «Айнри» – крыса выгрызла на стене в третий раз.