Корректировка

Глава 9

За хлопотами время приблизилось к четырем, а кроме пломбира я ничего так и не съел. Кроме того, требовалось отблагодарить добровольных помощников, и мы решили посетить магазин. Но перед этим — долг платежом красен — я вручил обоим парням по одноразовой зажигалке. Рыжий Толян принял подарок с молчаливым достоинством, зато Генка, узрев голую девку на прозрачном корпусе с золотой надписью Lolita, издал серию восхищенных воплей, и принялся яростно щелкать и крутить колесико, увеличивая и уменьшая язычок пламени.

Глядя на его реакцию, я в который раз ощутил неловкость — в этой «консерватории» надо что-то серьезно подправить, чтобы мои соотечественники перестали радоваться всякой иностранной безделушке, словно папуасы стеклянным бусам.

Мы пересекли Проспект в неположенном месте и, пройдя сто метров, вошли в универсам под названием «Универсам». Миновали за ненужностью молочную секцию, и попали в отдел сыров, где в окружении пестрой стайки плавленых сырков важно лежали круглые батоны «копченого колбасного». Одним из них мы и поживились.

Ассортимент отдела собственно колбас был представлен «ливерной» и чем-то странным квадратным, похожим на кирпич, обзывавшимся «колбасный хлеб». Бросив в корзинку один из «кирпичей», мы прогулялись вдоль стеллажа с консервами, где отоварились парой банок «завтрака туриста» и кабачковой икрой.

Зато в винной секции нас ждало разочарование: измученные алкогольной жаждой сограждане успели расхватать все крепленое. Из корзин на нас уныло глядели бутылки с сухим «Алжирским» и «Механжийским» в народе прозванным «механическим», да еще «Гымза» в больших оплетенных бутылях, которой брезговали даже отъявленные алкоголики в минуты тяжкого похмелья.

Впрочем, в зале самообслуживания было выставлено лишь самое дешманское пойло. Все ценой подороже продавалось по старинке в отдельном закутке, где товар отгорожен от покупателей прилавком за которым несла вахту суровая продавщица. Там имелся довольно-таки неплохой выбор марочных портвейнов, коньяков и настоек. Я взял три бутылки «Алабашлы» за четыре семьдесят и уже собирался отойти, как вдруг остановился осененный внезапной мыслью. Идею срочно требовалось проверить, и я попросил у продавщицы коньяк КС «Москва», аж за четырнадцать тридцать со стоимостью посуды. Продавщица, несколько удивленная моим выбором, с трудом дотянулась до пыльной бутылки, стоящей на самой верхней полке.

— Дурак, что ли? — не сдержал эмоций Генка.

— Спокойно, Геша, это для дела!

Употреблять приобретенное, мы отправились в гаражный кооператив, где Толян работал ночным сторожем, а заодно подхалтуривал ремонтом автомобилей. Там он арендовал у какого-то деда сдвоенный бокс, в одной половине которого обитал «запор», а вторая служила собственно мастерской. Сейчас она была свободна, и мы уселись прямо за верстаком, предварительно сдвинув инструменты и расстелив газету.

Долго нам побыть в тесной компании не удалось, судя по всему, Толянов гараж служил местом регулярных тусовок, и к нашей пьянке, как мухи на мед стали слетаться его и Генкины приятели. К хвостовикам здесь относились с презрением, и поэтому каждый нес что-то с собой: кто «Яблочное» с «Солнцедаром», кто «Стрелецкую», а кто и вовсе самогонку.

О чем принято говорить под вино в суровой мужской компании? Правильно, про баб и про службу в армии. А особенно, про баб во время службы в армии. Причем, по мере убывания запасов спиртного, количество этих баб, напротив, возрастало по экспоненте. Все рассказчики были молодые и срочную отслужили недавно, поэтому память бережно хранила все подробности сексуальных подвигов.

Как единственный «откосивший», я в основном помалкивал, слушая правдивые душераздирающие истории бывших «дедушек СА» и «годков ВМФ». Кто-то рассказывал, как в самоволке после совместного распития розового вермута, отодрал местную блядскую семейку — мамашу вместе дочерью-комсомолкой, другой бахвалился, что по дороге в отпуск переебал с корешем всех проводниц, предварительно опоив купленной у них же водкой, третий, напротив, поведал, как они вшестером долбили кастеляншу в «Экипаже», но блядища так и осталась неудовлетворенной.

Потом разговор как-то резко перескочил на музыку и сопутствующие темы. Все приятели, включая Генку, оказались нешуточными меломанами и, как один, поклонниками только утвердившегося хард-рока. С придыханием произносились названия западных групп: «Дипп пепл», «Лед Зеппелин», «Дорз». Собеседники сыпали друг на друга модными терминами: Хай-Фай, шумодав Долби, цветомузыка с квадрофонией и прочий белибердеж. В связи с этим всплыла тема звукозаписывающей аппаратуры. У всех было какое-то железо, в основном старые ящики производства шестидесятых годов, на которых только с горы кататься. Зато у Толяна имелся новейший советский кассетник Весна 305, именно он сейчас хрипел в углу голосом Роберта Планта.

Мне, извините за каламбур, вся эта музыка была по барабану и, расслабившись, я утратил нить беседы. Винище ударило в голову, стало хорошо и просто.

— Феля! — потряс меня за плечо Генка, — а у тебя какой маг?

— У меня? — пьяно удивился я. — А действительно, какой у меня? Этот, как его… пано… пана… «Панасоник», вот.

Все замолчали, и я оказался в перекрестье уважительно-завистливых взглядов.

— Японский, что ли?

Кивнул, уже понимая, что сморозил глупость.

Маленький двухкассетник я купил еще в двухтысячном, так он и таскался со мной по съемным квартирам, вроде и не нужен, и выкинуть жалко.

— А записи есть?

— Не знаю… наверно есть…

— Что ж ты молчал? А какие?

Господи, вот пристали!

— А какие надо?

— Ну «Битлов» там, «Роллингов», «Пинков»?

— Посмотрю, — пообещал я.

Несмотря на очевидную нелепость (где собрался смотреть, куда собрался смотреть?), этот ответ почему-то всех устроил, и от меня отстали.

— Сегодня ж сейшен! — вдруг вспомнил кто-то. — В ДКЖ на Восточном «Партизаны» лабают «Дипп Пепл».

Все тут же сгоношились ехать.

— Феля, ты поедешь? Поехали, там весело будет! — уговаривал Генка.

— А-а, поехали! — согласился я. — Сейчас, только поссать схожу…

Действительно, почему бы не поехать?

Первым кого я увидел, был рыжий кот. Он сидел на куче строительного мусора и неприязненно щурился.

— Кис-кис, — позвал я.

Зверюга раздраженно мявкнула и удалилась, пару раз оглянувшись в мою сторону беззвучно разевая розовую пасть.

Я все понял, и ушел оттуда. По-английски, не прощаясь.

Путь мой был долог. Свежий воздух отрезвлял. Прижимая к телу холщовую сумку и прислушиваясь к собственным шагам, я брел сквозь пустырь и жидкий лесок. Потом вдоль бесконечной вереницы как попало натыканных пятиэтажек, пока, наконец, не выбрался из лабиринта узких улиц на Проспект, где мне навстречу сразу выскочил зеленый огонек такси.

Таксист содрал с меня треху, но все равно я остался не в накладе, потому что уберег дорогущий коньяк, а если б поехал с пацанами, наверняка бы выжрали.

Стучавший всю ночь по подоконнику мелкий дождь к утру, наконец, стих и теперь сквозь разрывы облаков робко пробивались солнечные лучи.

Умывшись и наскоро перекусив, уселся за комп.

Пошарив на профильных сайтах, без труда нашел с десяток объявлений, типа: «куплю коньяк времен СССР», и в бороде под ними, разместил свое предложение: «продам азербайджанский коньяк „Москва“, 12–14 лет выдержки, 1970 года розлива, состояние превосходное, цена 10 тыс. рублей». Приложил фотки пробки, донышка и этикетки, которую предварительно слегка «состарил», потерев уголки пемзой.

Удочка закинута, оставалось ждать.

Теперь документы.

Покопавшись в памяти, вспомнил, что первый паспорт, тот темно-зеленый образца пятьдесят восьмого года, мне выдали в шестьдесят седьмом. Выдали на пять лет, и поменял я его как раз в мае семьдесят второго, через две недели после дня рождения, так что новый бланк подозрения не вызовет.

У всякого человека, которому долгое время удается скрываться, как от правосудия, так и от криминала, наверняка имеется выход на конторку мастерящую фальшивые ксивы, не сильно хуже настоящих. Был такой выход и у меня. Незаметный контактик в скайпе. На который я и написал: «Мишаня, привет! Нужен советский паспорт. Но есть нюанс. Паспорт должен быть образца пятьдесят восьмого года. Сможешь?»

Ответ пришел через десять минут и был он лаконичен: «звони через пару часов, обсудим».

Прочитав это, я недоуменно поскреб лысеющий затылок. Обычным ответом Мишани, был: нет проблем! После чего называлась требуемая сумма и срок изготовления. А тут, выходит, проблема имелась. Ну, что ж через пару часиков разъясним, в чем она состоит, а пока не будем ломать голову.

Решив так, я стал собираться по магазинам.

А вот интересно, если я сегодня не пойду в портал, там, в прошлом сменится дата или останется прежней? Нет, сегодня, конечно, пойду, но выяснить сие необходимо, мало ли что может приключиться в дальнейшем. К полудню я обошел с десяток торговых точек, интересуясь ценами на женское белье. Сперва смущался, но потом привык. Действительно, если пожилой мужчина покупает кружевные трусики и бюстгальтеры вовсе не обязательно, что он извращенец и фетишист. Мало ли кому он хочет сделать подарок. Тем более, что фетишисты, кажется, предпочитают ношеное.

Наверное, в этом убеждали себя и продавщицы, так как их лица оставались доброжелательно-непроницаемыми. Но все равно, — решил я, — на будущее, лучше воспользоваться услугами интернет-магазинов, оно и дешевле выйдет. Колготок я тоже набрал и ради эксперимента взял несколько пар чулок с резинками. Под конец выбрал солнцезащитные очки для Альбины. Тут я не стал сильно экономить, взял более-менее приличные — инвестиция как-никак.

Возвращаясь домой, встретил кота. Рыжий разлегся на перилах соседского балкона и невозмутимо грелся на солнышке.

— Привет, Жоржику! — сказал я ему, чувствуя себя идиотом. — Побалакать бы надо…

Кот и ухом не повел. Может, это не тот?

— Ты понимаешь старичок, — вещал Мишаня с экрана ноутбука, вальяжно развалившись в кресле — новый бланк образца пятьдесят восьмого найти сейчас нереально. С нуля делать — это вообще запара… я посмотрел, там объемное теснение… то, се… Никто не возьмется. А если какой-нибудь жулик и подпишется — сделает так, что его за настоящий только в темноте принять можно будет, и то с натяжкой. Тебе оно надо?

Мне оно было не надо. Такую липу только кондуктору в трамвае предъявлять. До первой милицейской проверки доживешь, а там и загремишь, как говорил известный персонаж, под фанфары.

— Так что делать-то, Мишаня?

— Есть вариант — использовать юзаный. Чернила свести, морду переклеить и по новой все нарисовать, это без проблем. Но где его взять, да чтоб еще не убитый в хлам? В принципе, у коллекционеров наверняка имеется, но у меня на них ходов нет. Зачем мне это? Он же кроме как исторической никакой другой ценности не представляет. Короче, если сам найдешь, я перерисую без вопросов и недорого. А так, отец, извини, если, конечно, сможешь…

Мы распрощались, я вырубил скайп и задумался. Использовать бэушный паспорт, мысль, в принципе здравая. Конечно, криминалистическая экспертиза легко определит подделку, но с другой стороны, серьезной мвдэшной или гэбэшной проверки не выдержит даже самая качественная липа. А купить его там, в прошлом, наверно не так уж и сложно. Я помнил, что в те времена бытовал миф, что иностранцы охотно скупают советские паспорта аж по пятьсот рублей за штуку. На кой черт иностранцам советские ксивы никто толком объяснить не мог, но народ верил и многие мечтали таким способом разбогатеть на полугодовую зарплату.

Размышляя таким образом, я одновременно жевал бутерброд с колбасой и огурцом и просматривал форум старьевщиков.

Любители советских коньяков пока тоже не радовали. Один соглашался с ценой, но он был из Москвы. Наши же обнорские все как один выражали сомнение в подлинности напитка и предлагали скостить до трех-пяти тысяч.

Эти чертовы скряги выбесили меня окончательно. За три рубля я лучше сам его выпью!

И тут зазвонил телефон.

Баритон в трубке представился Петром, коллекционером элитного алкоголя и выказал желание лицезреть коньяк «Москва» семидесятого года розлива, а в случае соответствия, приобрести его за пять тысяч рублей.

— Пятнадцать, — сказал я, — и торг окончен.

— Семь, — сказал он, — и лимончик.

— Только из уважения к вашему хобби — двенадцать!

— Ну, возьмите же себя в руки! — взмолился Петр. — Столько не стоит даже двадцатилетний «Венерабль Пэй дОж» — восемь.

— Отличное состояние! — парировал я.

— Азербайджан, — настаивал он.

Хрен с тобой, золотая рыба, решил я, и сошлись на девяти.

Петр желал заполучить изделие азербайджанских виноделов немедленно, и мы договорились встретиться через полчаса в скверике напротив «Ашана», возле гипсового бюстика Ленина.

Петром оказался импозантыш средних лет — лысый в очках и с эспаньолкой. Мы сели на лавочку напротив Ильича. Заполучив в руки вожделенную бутылку, Петр немедленно извлек из своего саквояжа крокодиловой кожи, часовую лупу и, вставив ее в глаз, принялся придирчиво изучать пробку, этикетку и донышко с цифрой 70. Изучал минут десять. Ильич со своего постамента смотрел на него с доброй улыбкой. Я много повидал Ильичей на своем веку и лысых и в кепках. Этот был в ушанке.

— На первый взгляд, явных признаков подделки нет, — доверительно сообщил мне Петр, оторвавшись, наконец, от бутылки. Я постеснялся спросить каким будет второй взгляд и последующие.

— Так берете?

— Беру, — он извлек из недр крокодилового саквояжа, такое же рептильное портмоне с клубным вензелем и отсчитал мне девять новеньких купюр.

— Если не секрет, откуда товар?

Конечно, это было секретом, и я лишь неопределенно промычал в ответ.

— Я к тому, — пояснил Петр свое любопытство, — что если есть еще, я бы взял. Я, видите ли, сомелье при баре «Галактика» и по совместительству председатель клуба любителей исторических напитков. Уверяю вас, спрос есть, — и протянул стильную визитку, где он числился председателем клуба «Бахус Роял» Петром Годновым.

Ну, что ж, удовлетворенно подумал я, пошли дела, кое-как.

Прихлебывая теплое пиво из банок, мы с Жоржем медленно брели по пыльным дорожкам парка в поисках свободной лавочки, но все они, как назло, были заняты млеющими на солнце старушками, мамашами с детьми и влюбленными парочками.

Узнав о моем трусельно-коньячном бизнесе, от смеха коллега подавился пивом, долго перхал, я взял и треснул его по спине. Он сразу перестал кашлять.

— Осторожней! У меня, между прочим, слабые легкие.

— А чо ржешь, как конь? Есть идеи получше?

— Так тебе деньги нужны? — глумливо поинтересовался Жорж, и мне захотелось треснуть его еще разок.

— А что, у нас уже коммунизм наступил?

— Все-таки, ты очень нервный. Попей пустырник. Значит, у тебя нет денег? А как же ты раньше жил, Феликс? Работать, нигде не работаешь, пенсию не получаешь? Где денежки брал? Ась?

— Твое какое дело? Ты что, прокурор, такие вопросы задавать? Где брал, там уже нет.

— Врешь ты, Феликс Константинович, они там есть и всегда будут, пока существует тотализатор. Ты ведь игрок, батенька.

Я в очередной раз насторожился. Откуда, он, собака, все знает?

— Знаю, знаю! — закивал Жорж, словно читал мои мысли. — Я много про тебя чего знаю…

— А знаешь, так и молчи! — оборвал я его. — В любом случае выигрыш — копейки… не пошикуешь, только-только на скромную жизнь, так что прибавка не помешает.

— Да ты не тушуйся, мои знания тебе не во вред, я ведь не враг, а можно сказать, союзник…

— Ну, так помог бы чем-нибудь, союзничек хренов! Притаранил бы, к примеру, таблицу спортивных результатов, как в кино «Назад в будущее».

— Как в кино, оно только в кино и бывает. Это, сынок, фантастика! Где ж я тебе ее возьму? После БП, интернет, первым делом навернулся. А когда все драпают, как подорванные, извини, не до спортивных результатов двадцатилетней давности.

Мы, наконец, нашли свободную лавочку. Жорж дохлебал пиво, скомкал банку, бросил в урну и тут же присосался ко второй.

— Что смотришь? Думаешь, зачем тебе такого алкаша конченого прислали? А других-то нет. Мы ведь пятый год уже под землей сидим. Столько же солнца не видели и воздухом нормальным не дышали. Сухпайки в прошлом году закончились. В день кило крупы и банка тушенки на троих. Хочешь поразвлечься, поменяй крупу на спирт. Очистные системы изношены в хлам, постоянно летят. Бывает, по несколько суток противогазы не снимаем. Трясет каждую неделю. Только и ждешь, когда все завалится. А оно завалится — теперь-то я это точно знаю…

— Да что у вас стряслось-то?

— Камушек прилетел. Бумс!

— В смысле, камушек?

— MH14 астероид. Небольшой, такой… километров десять в диаметре. Стукнулись почти на встречных курсах, шарик и треснул. Знаешь, что такое излияние траппов? Это когда лава льется из земли одновременно на тысячах квадратных километров. В Сибири, в Америке, в Индии… и не год-два, а сотни лет… — он отшвырнул недопитую банку. — Надоела эта ослиная моча, вина хочу!

Разливное вино и два пирожка с ливером на закуску, мы взяли там же в пивнушке. Жорж разлил в пластиковые стаканчики и сразу выдул свой. Я пока воздержался, не сказать, что был подавлен свалившейся информацией, но как-то стало не по себе. Раньше Жорж уже упоминал про, приключившийся в тридцать каком-то году, БП, но это было как-то абстрактно. Теперь же причина апокалипсиса персонифицировалась и заиграла, если можно так сказать, живыми красками.

— Так что, будущее предопределено? Все пропало, шеф?

— Смотря чье будущее, — он злобно укусил пирожок. — Моего времени — да, твоего — тоже. А вот того, куда ты прыгнул, начало семидесятых, еще пока нет. По крайней мере «они» так считают иначе не стали бы затевать эту канитель.

— Постой, постой! — я замотал головой, словно терзаемая слепнями лошадь. — Ничего не понимаю… сколько этих… «настоящих» времен?

— Да я сам не до конца врубаюсь… — Жорж пожал худыми плечами. — «Они» говорят, что время, как и пространство, неограниченно делимо, и словно поверхность моря, состоит из бесконечного числа волн. Падая в прошлое, как камень в воду ты запускаешь новую волну изменений, но она никогда не догонит той волны, с которой ты совершил свой прыжок в прошлое. То есть, меняя прошлое, ты не можешь изменить свое настоящее, в противном случае путешествия во времени были бы невозможны. А так ты просто скачешь с гребня на гребень и это лишь вопрос энергозатрат. Они, кстати, по мере углубления в прошлое с каждым последующим прыжком растут по экспоненте. Например, я могу ходить в портал хоть каждый час, тебе открытия приходится ждать сутки, а если ты поставишь портал в семьдесят втором и захочешь отправить человека еще глубже в прошлое, то ждать пока накопится энергия для прыжка, придется сотню лет, что, как ты понимаешь, делает затею абсолютно бессмысленной.

— Ну ладно, — сказал я, задумчиво потягивая вино, — Время, волны, прыг-скок… это все понятно. Но вот что мне абсолютно непонятно: как это люди позволили угробить себя какой-то космической каменюке?

— Брюску Уилиса вспомнил? — хехекнул Жорж. — Так он помер к тому времени — некому было за нас заступиться. А если серьезно, то дела в космической области к тридцатому стали еще хуже, чем во времена Брюски. Финансовый кризис, как начался в восемнадцатом, так по самое пришествие из него не вылезали. Депрессии, войны да революции, какой там на хер космос.

Астероид этот гребаный…еще за год заметили, что орбиты сходятся, и вместо того, чтобы что-то делать, все уточняли, гадали: ебнется не ебнется. Сект всяких развелось Судного дня, компьютерных игрушек постаповских наделали. Думали: ну упадет, чо, проживем как-нить, отсидимся пару годков в метро, а там все наладиться… и опять будем фьючерсами и деривативами торговать.

Не прошло человечество проверку. Сгнила цивилизация, туда ей и дорога. Помнишь, все говорили: вертикальный прогресс, мол, сингулярность накопления знаний? А он давно уже горизонтальным стал, свалкой бессмысленных знаний. Наука окончательно выродилась в грантососку. А все почему?

— Почему? — поинтересовался я, разливая вино.

— А потому что исчезло соревнование систем. Загубили мы социализм, а без страха перед ним и капитализм выродился. Это, знаешь, как у катамарана один корпус отнять. Устойчивый он будет? Так, еще и мы никуда не делись, приняли их правила игры — то есть влезли в оставшуюся лодку, и тут уже не до плавания вперед, все мысли: как бы не перевернуться. Так и барахтались до первого серьезного вызова. Эх, — он махнул рукой, — гони всю тройку под гору! Разливай!

— Хм… — сказал я, разлив вино, — все равно не понимаю, зачем посылать в прошлое, какого-то левого типа́. Сами что ли не могут его изменить, если такие зломогучие?

— Да ты пойми, мы для них навроде муравьев. Муравьи насекомые умные, социальные. Но, что ты понимаешь в их мироустройстве? Вот стоит муравейник. Ты мимо ходишь по тропинке, иногда присядешь, понаблюдаешь. Муравьишки бегают, суетятся — милые такие. А потом раз и муравейник стал хиреть. Вымирать. Может в нем ламехузы завелись или грибки-паразиты — ты не знаешь. Жалко муравьишек! А пока ты думал, чем помочь — глядь, уже пустая куча стоит. Всё, нет муравейника. Отчего, почему? И спросить некого.

— Ну, допустим, — сказал я, проглотив винище, и не почувствовав вкуса, — допустим, все так и есть, но что мне делать-то? Может просто пойти к партийному руководству? Сказать, так, мол, и так… все развалится, вот факты, документы, делайте что-нибудь…

— Дурак, что ли? — невежливо прервал меня Жорж. — Кому нужны твои апокалиптические предсказания, когда им так хорошо и спокойно? С вероятностью в девяносто девять процентов тебя определят в дурку и просидишь ты там до какого-нибудь восемьдесят лохматого года. Такой расклад тебя устраивает?

— Не устраивает, но можно ведь по почте отправить… анонимно, так сказать.

— Да не проканает, — отмахнулся он.

— Почему ты так думаешь?

— Да потому! Вспомни Кассандру. Знаешь, что скажут? «Это просто невозможно». Люди не верят в то, во что не хотят верить. Тем более эта банда старых пердунов и догматиков из Политбюро — им ссы в глаза, они скажут: божья роса. Если бы они обладали стратегическим мышлением и способностью анализировать, то не допустили бы десятилетнего нахождения на высшем государственном посту полудохлой чурки с бровями, не обвешивали бы его тоннами орденов, а сразу дали бы под сраку. А они эти десять лет занимались лишь тем, что заметали мусор под ковер в надежде, что он куда-нибудь оттуда денется. Под их чутким руководством превратились в профанацию сами понятия коммунизма и социализма.

— Злой ты, — механически отметил я. — Но в таком случае, я не представляю, что делать.

— А тебе голова зачем дана? — голос у Жоржа стал каким-то деревянным, — Думай. Если жить хочешь — что-нибудь придумаешь! Время есть.

Я чуть не подавился вином.

— Хорошенькое дельце: пойти туда, не знаю куда, найти того, не знаю кого, убедить в том, не знаю в чем… Может, еще подскажешь, как его провернуть?

— Нет, друг мой, не подскажу, мне сие не ведомо. Мне, лично, на эту Совдепию положить с прицепом, развалилась и хер с ней. Для моего времени, это свершившийся факт и ничего тут уже не поделать. Тебе поручена эта задача, ты ее и решай.

— А «они» случайно не переоценивают мои способности? Может не мучиться, дожить оставшийся год и спокойно сдохнуть?

Жорж усмехнулся.

— Сдохнуть всегда успеешь. Не хочу давать советы, но я бы на твоем месте помучился. В конце концов, что ты теряешь? Здесь у тебя, всего лишь, еще один год никчемной, бесцельной жизни. А там, перефразируя классика, будет мучительно не больно за год, прожитый с целью. Кому еще дается такая возможность: спасти страну… да что там страну… весь Мир! Гордись. А ты ноешь.

Я поморщился.

— Вот только давай без этого пафоса. Ладно, эмоции в сторону! Почему я?

— А ты не догадываешься? Нет? Даже мыслей никаких по этому поводу? А мне кажется — догадываешься… — он хитро зыркнул своим прозрачным глазом.

Я пожал плечами — догадываюсь или не догадываюсь, это мое дело, пусть сперва сам скажет, что им известно.

— Ты ведь, кажется, был в своем институте заместителем директора по научной работе?

Я кивнул.

— Должность завидная! — продолжал Жорж. — А если б не развал, то скорей всего и директором стал бы, вместо старого хрыча? Он ведь, кажется, в девяносто третьем ласты склеил? А там и академиком, глядишь, бы избрали. И это в сорок пять-то лет! По советским меркам, головокружительная карьера, ничего не скажешь… А вот объясни-ка мне, брат Феликс, какие к этому были предпосылки?

— Наверно, учился хорошо, — нахально предположил я. — Глубоко усваивал знания.

— Действительно, красный диплом, то, се… Слушай, — вдруг сменил он тему, — а тебе, не кажется, что дождик собирается?

Действительно, только что чистое небо, потемнело от наползающей с востока огромной черной тучи. Налетел свежий ветерок, зашумев в листве деревьев, подбрасывая вверх всякий мусор. Забытый нами на лавочке пластиковый пакет взмыл и принялся метаться по затейливым траекториям. Вдалеке основательно громыхнуло.

— Ого! — сказал Жорж. — Хороший ливень намечается!

— А пошли ко мне? — предложил я. — Здесь рядом. Мы ведь еще не договорили. Чай-кофе есть.

— Заодно и винишко допьем, — легко, будто ждал приглашения, согласился Жорж, — в уютной, так сказать, домашней обстановке…

Мы еле успели заскочить в подъезд, когда свирепый раскат грома потряс до основания утлое здание и, из нависшей над самыми домами свинцовой тучи, хлестнула чудовищная молния. Словно испуганные собаки взвыли на разные голоса автосигнализации. Накатила шуршащая стена ливня.

— Чем ты еще можешь мне помочь? — спросил я, когда мы расположились на кухне, за моим колченогим столом.

— Ну-у… Даже не знаю. Наверное, ничем. Как там в песне поется: кроме мордобития, никаких чудес, — Жорж хитро глянул на мою кислую физиономию и довольно заржал. — Шучу, шучу, есть у меня, чем пособить, — он полез в свой потрепанный рюкзачок и извлек наружу пластмассовую коробку размером с автомобильную аптечку, но без всяких опознавательных надписей. — На вот, держи! Малый набор юного прогрессора.

Я неуверенно отщелкнул замки. В коробке лежал, черный флакон без опознавательных надписей и черный же футляр, наподобие тех, в которых носят очки. Открыл футляр. Там и впрямь оказались очки. Обычные очки с массивным верхом и без оправ под линзами. Такие, кажется, называются броулайнерами.

— Что это?

— ИКР — индивидуальный комплект разведчика. Многофункциональный разведывательный комплекс. Ты даже представить себе не можешь насколько полезная штука. Подожди, — остановил он меня, — не спеши надевать. Во-первых, сперва надо принять эти вкусняшки, — он открутил пробку флакона и вытряхнул на нее толстую белую капсулу. — Это для того, чтобы подготовить организм.

— Что там?

— Суспензия наноботов. Это такие мелкие фигнюшки, которые образуют интерфейс для связи ИКР с мозгом пользователя. Там десять капсул, все их и проглотишь по очереди, запивая водой. — Жорж сбросил капсулу обратно и закрутил крышку, — сделаешь это уже в «прошлом». На подготовку интерфейса уходит два-три часа, после чего можно приступать к работе.

— Почему в прошлом? — удивился я.

— Объясняю. ИКР штука индивидуальная, настраивается на конкретного пользователя и никем другим использован быть уже не может. Идентификация происходит по радужке глаза. Если сделать это сейчас, то там тебя молодого он может и не узнать, все-таки разница в возрасте очень большая. А наоборот, скорей всего узнает, а если и нет, то не велика беда — не сильно-то он тебе в настоящем и нужен.