Корректировка

Глава 13

— Эх, брат Феликс, — сказал Жорж, — чую, поскользнешься ты на очередной звезде! Вот зачем надо было чпокать эту торгашку, да еще с использованием технических средств? Они ж там в Совке слаще морковки ничего не пробовали. После твоего траха крышу и сорвало. Она поди и оргазмов не испытывала в жизни. Не думаю, что эта мадемуазель про тебя забудет. Будет искать встречи. Но тебе самому лучше про нее забыть. Жалко, конечно, канал сбыта…

— Ты ж сам смеялся над трусельным бизнесом, — не удержался я, потроллить коллегу.

— Смеялся не смеялся, а деньги нелишние. А уж с соседкой-мокрощелкой, вообще зашквар.

— Я-то тут причем, сама влюбилась.

— Са-а-м-а!.. — презрительно протянул Жорж. — Подарки дарил? Речи сладкие говорил? Парень ты видный… был. Глаза у тебя большие и добрые, как у коня… Культурный. По их меркам — богатый. Много ли малявке надо, чтоб втюриться? То-то и оно. Не забывай и про коммерческий интерес. Гадом буду, если она тебе что-то такое не предложит!

— Ну, даже пусть и так. Но все равно, какая-то она… больно развязная, для своего возраста. На колени садится, целоваться лезет… за член хватается! Я ж помню — советские школьницы скромные были недотроги. Я свою первую, Наташку, месяц уламывал, чтоб дала. Жениться обещал! Но она все равно до восемнадцати лет дотянула, прежде чем ноги раздвинуть. Правда, отдалась прямо в день рождения.

— Школьница школьнице рознь, — рассудительно заметил Жорж, — может, тебе подфартило на юную нимфоманку нарваться. А если серьезно, то после прыжка ты весь пустой и как промокашка воду, впитываешь в себя чувства людей. Евгения же твоя встречалась с тобой непосредственно после переброски. Если бы ты ей не понравился, она бы тебя возненавидела. Но ты понравился. Лезет она к тебе не потому, что развратница, а потому что ничего с собой поделать не может. Думаю, сама себе удивляется. Так что повезло тебе, что соседка хоть симпатичная оказалась, а была б уродина — набегался бы от нее. А то и вовсе мальчонкой… — он глумливо хихикнул, а меня передернуло от такой перспективы.

— Ладно, примем меры, — солидно пообещал Жорик.

— Какие, это ты меры собрался принимать? — спросил я с подозрением, — Не хочу, чтоб у Женьки из-за меня были проблемы.

— У нее и так уже проблемы и именно из-за тебя! Да ничего с ней не будет… У тебя наноботы остались?

— Нет. Ты же мне десять пилюль давал, я их все и сожрал.

— Ясно, — он пошарил в своей сумке и извлек еще один флакон. — Вот держи. Даш своей малолетке одну пилюльку… если не сработает — еще одну. Но думаю, и одной будет достаточно. Да не ссы, ничо с ней не случится. Ты ж пил — жив-здоров.

— А зачем? Как это действует?

— Ну, как действует… наноботы встроятся в нервную систему влюбчивой подружки. Твой ИКР установит с ними связь и сможет напрямую влиять на эмоции пациентки. Без всяких эмпатических заморочек. Скорректирует жгучую страсть в обычное влечение. То есть, если попросишь — даст с радостью, но сама приставать не станет.

— Да не надо мне, чтоб она давала!

— Ну, не надо, так не надо. Чо кричать-то? Люди оборачиваются.

Мы сидели в том самом гриль-баре «Стоп-сигнал», где и познакомились. Жорж, как обычно угощался за мой счет, а я не пил — не хотелось.

— Слушай, а как я Женьке объясню эту капсулу? Если я, к примеру, высыплю её содержимое в чай. Подействует?

Жорж на несколько секунд задумался.

— В чай лучше не надо. Я не знаю при какой температуре наноботы деактивируются. И в коньяк, наверное, не надо, — он показал на свою рюмку. — В сок можно, или в молоко.

— Да не пьет она коньяк. О! Придумал. А как они на вкус?

— Дисперсная суспензия белого цвета. Не имеет ни вкуса, ни запаха.

— Отлично!

Мне было немного неловко. Сидим тут два пожилых мужика и строим козни против маленькой девочки. Хотим надругаться над чистым и светлым чувством юного создания. Хотя, какая она юная? Бабка уже поди… если вообще дожила. Я представил Женьку в виде бабы Фроси, мне стало смешно и захотелось коньяку. Тем более, было за что выпить.

Сегодня я додумался использовать ИКР для игры на спортивном тотализаторе. Откуда мне это пришло в голову непонятно, может от самого ИКР, но умная система странным образом повысила шансы на выигрыш процентов на пятьдесят. Теперь я собирался расширить игру. В случае успеха проблема с деньгами решится сама собой.

Налил себя коньяк, мы выпили за успех нашего безнадежного предприятия и тут в мою голову постучалась одна мысль.

— Постой-ка, — сказал я. — Так, выходит с помощью твоих наноботов можно влиять на мысли заряженных ими людей?

— Во-первых, они такие же твои, как и мои, — не согласился Жорж, — вернее, они и не мои, и не твои… а их, — он показал пальцем в небо.

— Да, что ты казуистику тут развел? Твои-мои. По существу, можешь сказать?

— На мысли вряд ли. Скорее на эмоции в отношении тебя, как носителя ИКР.

— То есть, если я накормлю кого-нибудь наноботами, а потом стану ему что-то затирать, он мне гарантированно поверит? Это же меняет дело!

— Я правильно понял, коллега, что ты собираешься зарядить наноботами какого-нибудь вождя, чтоб он поверил в твой бред про будущее? Забавно. Ты, кстати, с ним общайся.

— С кем? — не понял я.

— С ИКР. Он же обучается взаимодействовать с носителем, в процессе общения.

Сухо щелкнул безыгольный инъектор и шею под челюстью слегка засаднило в месте впрыска.

Глотать капсулы Жорж меня больше не заставлял, выдав взамен это блестящее, неприятное на вид устройство и набор баллончиков, для ежедневных инъекций. Сказал, что через неделю стану другим человеком, никакие очки больше не понадобятся.

С Генкой мы договорились встретиться в районе шестнадцати часов. Раньше он не мог — опять калымил в гаражах.

Шел второй час по полудню и мне нечем было заняться.

Мучаясь бездельем, несколько раз совался в соседнюю квартиру, но там никого не было. Очевидно, бабка, как обычно торговала на базаре, а внучка где-то шлялась с подружками.

Наконец, услышал шевеление за стенкой и, совершив очередной визит, познакомился-таки с Женькиной бабкой. Вручил ей подарки — новую коробку «Птичьего молока» (не дарить же полусъеденную Женькой) и банку растворимого кофе.

Для внучки оставил бутылочку «Кока-колы» ноль тридцать три, со сворачивающейся крышечкой. Растлевать молодежь, так до конца. «Не ходите дети в школу, пейте дети кока-колу».

Надо ли говорить, что предварительно, крышечку аккуратно отвернул, зарядив бутылку содержимым капсулы, а потом привинтил на место. Ёмкость нарочно взял саму маленькую, чтоб не возникло желания делиться с подружками.

— Кофе-то, молотое штоли? — поинтересовалась баба Фрося, вертя в руках яркую банку и пытаясь разобрать надписи на этикетках.

— Растворимое, — поправил я. — Сыплешь в горячую воду, размешиваешь и готово, варить не надо.

— Ишь ты… растворимое… — подивилась она, — чего только не удумают люди! Хорошее, наверное?

— Люди растворяют, не жалуются, — подтвердил я.

Мы пили чай с вареньем и медом. Я между делом выяснил, что бабульку зовут Ефросинья Матвеевна (неудобно ж бабфроськать, как Женька). Что время сейчас хорошее не то, что в войну и после войны. Что Нинке, на дочку наплевать, живет у своего кобеля и нос не кажет. Некогда ей, личную жизнь устраивает. Женька совсем от рук отбилась — красится, ходит в американской юбке, задница наружу, как у прости-господи, весь дом духами провоняла, которые ейный папашка подарил. Раньше, когда Андрюшка дома был, она хоть его слушалась, а сейчас совсем страх потеряла — дерзит, шляется где-то целыми днями. Не допросишься сходить в магазин за хлебом и молочком. Избаловала молодежь, Советская власть! Она чихвостила Женьку в хвост и в гриву, но при этом на её лице застыло глуповатое-счастливое выражение свойственное добродушным бабушкам, любящим своих непутевых внуков.

Вот это новость! Выходит, Женька зачем-то наврала мне об истинном положении своей семьи, сказав, что маманя на курорте.

Я честно лупал глазами и поддакивал, ища благовидный предлог, чтобы смыться. Но тут, кстати, Ефросинья Матвеевна засобиралась обратно на базар и в третьем часу дня, мы распрощались, как добрые соседи.

Я снова был предоставлен сам себе. Понимаю, что следовало думать о своей Высокой Миссии. Но думать не хотелось. Хотелось быть с Альбиной, или хотя бы с Раисой, ну или на худой конец (как ни пошло, это звучит), заняться перевоспитанием Женьки. А Миссия… что Миссия? Подождет миссия.

Я решительно направился к телефонной будке. В киоске Союзпечати напротив, наменял двушек. Позвоню Альбине. Надо выяснить, наконец, что за черная кошка пробежала, между нами.

После третьего гудка трубку взяли.

— Але-о? — раздался знакомый тягуче-сладкий голос.

— Аль, привет! Это я — Феликс Хотел спросить…

Ответом мне были короткие гудки. Вот, сучка! Ты от меня так просто не отделаешься! Я снова набрал её номер.

— Да? — настороженно спросили с того конца провода.

— Альбина не бросай трубку! Объясни, наконец, в чем…

— Слушай, Феликс, не морочь мне голову, и прекрати названивать!

— Да в чем дело-то?

Опять короткие гудки. Стерва! Грохнул трубкой об рычаг и пошел на проспект, ловить такси.

Я готов был мчаться к ней и самолично разобраться на месте, но к тому времени, как поймал тачку, остыл, подумал: видать и впрямь невозможно два раза войти в одну и ту же женщину, как справедливо заметил, кто-то там из классиков зарубежной литературы!

И велел таксисту ехать на вокзал.

В это время в своем кабинете, на цокольном этаже треста комиссионных магазинов, вместо того чтобы принимать комитентов, горько и безутешно рыдала красавица Альбина. Слезы лились из глаз, но она их не вытирала. Если тереть глаза, то они потом будут красные, да и тушь размажется, а так только потечет немножко, что в последствии легко устранимо. Тушь у Альбины хорошая, настоящий французский «Ланком».

Рыдала она ровно пять минут, а потом решила — хватит, так можно в лужу растаять, как Снегурочка. Всхлипнула в последний раз, подождала, когда высохнут слезы. Потом достала зеркальце и косметичку и принялась наводить марафет.

«Я расчетливая стерва, — сказала она себе, — я пропитана цинизмом, как селедка солью. Я его недостойна, а он не тот, кто мне не нужен».

Она похоронила имя Феликс в своей душе, обвела могилку черной траурной рамочкой, сверху покрыла алыми гвозди́ками и поклялась себе больше никогда в эту рамочку не заглядывать.

Когда я приехал на вокзал, круглые часы на фасаде показывали три часа пятнадцать минут. Оставшиеся сорок пять минут следовало чем-то занять. Я послонялся по площади мимо торговых палаток: «Табак», «Пиво — воды». Заглянул в стеклянный павильон «Обнорский сувенир», потаращился на витрины с сувенирной фигней. Купил пломбир в киоске «Мороженое». Потоптался возле стенда «Их разыскивает милиция».

Ну и рожи… Даже не рожи, а хари протокольные! Мрачно-зловещие, с отчетливо выраженными преступными наклонностями, всё как завещал Ломброзо. Вообще, складывалось впечатление, что все они близнецы-братья: что Вдовин Петр Фёдорович, 1929 года рождения, что Хорошаев Олег Митрофанович, родившийся в 1941 году, что Корявин Сергей Васильевич — вовсе мой ровесник, с 52-го. Вдобавок все трое были домушниками. Точно также, словно родные сестры-погодки были похожи сорокалетняя Хвостова Элеонора Казимировна и Шелудюкова Тамара Михайловна, прожившая на свете двадцать пять лет.

Вся эта гоп-компания пока-что разгуливала на свободе в отличие от своих портретов, надежно заключенных под стеклянной витриной, запертой на висячий замочек.

Чуть поодаль, видимо, чтоб не скомпрометировать себя близостью к преступному сообществу, располагались точно такие же витрины с разворотами советских газет: «Правда», «Известия», «Красная звезда». К ним я подходить не стал, отправился на вокзальный перрон, где вечно толчется множество людей, так же как я не знающих, чем себя занять. Нашел лавочку в тени и усевшись на неё стал равнодушно наблюдать за вокзальной суетой. Затем вспомнив про ИКР, достал из сумки футляр с очками. Жорик посоветовал общаться с ним.

Извлек очки нацепил на нос. Ну давай, пообщаемся.

— Ты кто? Только, чур, не говорить, что ИКР!

— Я сервер, связывающий носителя с информационной средой.

— Что за среда такая?

— Ответ на данный вопрос не имеет смысла для носителя, так как он содержит физико-математические термины и понятия, в которых носитель не разбирается.

— Звучит немножко оскорбительно, — усмехнулся я.

— Это факт, — был мне ответ, — а факт не может никого оскорбить.

— Ещё как может! Хорошо… давай общаться менее формально. Обращайся ко мне на «ты» и по имени.

— Хорошо, Феликс.

— А к тебе, как обращаться? Придумай себе имя.

— Кир, — в туже секунду последовал ответ.

— Кир, в смысле Кирилл?

— Нет, это просто более благозвучная версия моей аббревиатуры.

— Ладно, с этим разобрались. Что ты можешь, Киря?

— Вопрос слишком абстрактный. Требуется уточнение.

— Ну… ты способен только выполнять команды, или проявлять инициативу тоже можешь?

— Я проявлял инициативу, когда ты подвергся агрессии у дома Альбины. Если тебя интересует моя способность к абстрактной мыслительной деятельности, то она развивается по мере времени общения с тобой и поступлений новых порций наноимплантов.

— Кстати, почему Альбина не хочет со мной общаться?

— Она хочет и боится этого. Для женщин данного психотипа, независимость от мужчин является императивом. При общении с тобой, она теряет контроль над эмоциями и чувствами, поэтому будет тебя избегать. Советую, не травмировать психику Альбины попытками общения — это может привести деструктивным действиям с её стороны. Например, она может сообщить о тебе властям.

— Ох, ни хрена себе! А перевоспитать её нельзя?

— Инъекция наноимплантов, может как повысить, так и уменьшить эмпатию субъекта по отношению к тебе. Но использование данного метода рекомендую лишь в том случае, если она сама попытается связаться с тобой. Напомню, что в этом мире достаточно женских особей, на любой вкус, подходящих для общения без принудительного воздействия.

— Хм… я подумаю над этим. А что Геша? Правильно ли я поступлю, сообщив ему правду о себе и своей миссии?

— Геннадий предрасположен к тебе, Феликс, что и выражалось в вашей детской дружбе. Ваше расставание несомненно оказало отрицательное воздействие на его слабую личность, что со временем привело к печальным последствиям. Ввод имплантов рекомендую.

— Думаешь, без них не поверит?

— Скорей всего поверит, но поскольку субъект будет посвящен в чувствительные детали миссии, возможность корректировки послужит дополнительной страховкой. Наноботы в любом случае не повредят и, если не обновлять, со временем растворятся в организме.

— Окей, — я глянул время, — семнадцать ноль одна. Кир, а ты не можешь позвонить Геше?

— К сожалению, Феликс, отсутствие в этом времени цифровых технологий, не дает мне такой возможности.

Трубку Генка взял сразу, словно сидел возле аппарата.

Так, оно, впрочем, и оказалось.

— Феля, я тебя уже двадцать минут жду! — возмутился он, после взаимных приветствий, — поссать боюсь отойти от телефона! Ты где?

— Да тут, на вокзале.

— Я щас подбегу. Жди у Любы.

Увидев друга, я скептически скривился. Генка выглядел, как фантик из мусорки. Все на нем было мятое, даже туфли. Словно их жевала корова и побрезговав проглотить, выплюнула.

— Ты бы хоть брюки погладил, — сказал ему с укоризной, — и ширинку застегнуть не помешает.

Генка ойкнул и воровато оглянувшись, застегнул пуговицы, бормоча:

— Я ведаю одной лишь думы власть, и мне не до деталей.

Протянул ему бутылочку пива «Пельзеньский праздрой» с которой я накануне проделал тот же трюк, что и с Женькиной «Кока колой». Несмотря на жару, бутылочка была прохладной — вытащив из морозилки, я тщательно завернул её в полотенце.

— Фигасе, чешское! — Генка восхищенно покрутил её в руках. — Феля, я с тебя худею! Тоже дядя моряк подогнал? — он попытался открыть бутылку об скамейку.

— Стой ты, малахольный! — я показал пальцами крутящее движение.

— Так что ли? — он свернул пшикнувшую крышечку. — Ух ты! Все у них не как у людей… — глотнул, изобразив лицом райское блаженство, но потом не утерпев, выдул мелкую посудину за один подход.

— Прикинь, какая мерехлюндия, — сказал он, отрыгнув, — Окуджаву из партии исключили!

— Да ладно, — я сделал вид, что удивился, — они ещё и Бродского выслали.

— А кто это? — по-настоящему удивился Генка.

— Да так, поэт один…

— А чо он сделал?

— Стихи писал, тунеядствовал.

— А-а… Ну и хрен с ним, стихи я не люблю, — он посмотрел на меня испытующим взглядом. — Ну что, брат Феликс, рассказывай. На кого шпионишь?

— Рассказывать, брат Геннадий, мало. Надо показывать. Но это нужно делать в укромном месте, чтоб никто ненароком не увидел и не услышал!

— Как загадочно! У меня дома подойдет?

— А бабушка?

— Она собиралась к отцу в больничку. Может, уже свалила. Ты посиди на лавочке, а я сбегаю посмотрю.

Вернулся он, через десять минут, почему-то с трехлитровой банкой в руках.

— Сдристнула, бабуленция! — он посмотрел на меня, через пустую банку. — Ходовая старушка. Пивка возьмем? Не на сухую же секреты слушать… мне чота ссыкотно!

— С пивом ещё ссыкотней будет, — усмехнулся я, но дал ему трёшку, надо было потянуть время пока наноботы не встроятся в нервную систему. Генка бодрым кабанчиком метнулся в «Пиво — воды». Через десять минут вернулся с полной банкой.

— «Ячменный колос» был — повезло!

Потом мы шли к нему домой, Генка прихлебывал прямо из банки.

— Прикинь в гаражах новый анекдот рассказали… тупой, но смешной. Интеллигент приходит к шлюхе. Собрались они перепихнуться. Шлюха спрашивает, как будем? А он, такой, отвечает: я бы хотел, как зарубежом. А она, типа, не знаю такого. За трешку раком давала, а за рубь ежом, не доводилось… — Генка хохотнул, — а интеллигент не унимается. Мадам, говорит, а вы способны полюбить радикала? Она, такая: ради чего?! Иди отсюда извращенец гребаный!

— И правда, тупой анекдот, — соглашаюсь я.

— Периферия найдена, — сообщил Кир, едва мы вошли в квартиру, — идет этап финальной настройки.

Я думал, что он добавит: «не выключайте компьютер», но он замолчал.

Мы расположились на кухне. Генка постелил на стол газету, чтоб не испачкать чистую скатерть. Достал из холодильника копченую рыбу, еще какую-то сушеную тараньку, извлек из буфета пивные кружки, стал разливать пиво.

— Я из будущего, — сказал я.

Генка вздрогнул и пролил пиво на газету.

— Блять, Феля, зачем под руку-то? Я чуть банку не уронил. Пришлось бы пол мыть, чтоб не лип, а потом опять за пивом бежать…

Я с недоуменным любопытством наблюдал, как он перекладывает рыбу и кружки с пивом на подоконник, убирает мокрую газету, застилает другую, возвращает кружки с рыбой на стол. Потом садится напротив меня и поднимает кружку.

— Будем!

— Эй, ты тормоз? Я, говорю, из будущего!

Он посмотрел на меня с пристальным недоумением.

— Услышал, я тебя. Чего кричать? — отхлебнул пиво и стал разделывать тараньку.

— Не веришь?

— А ты бы поверил?

Я достал из сумки упаковки с лекарствами.

— Вот, отцу отдашь. В упаковках инструкции, как принимать.

Генка взял яркую коробочку покрутил в руках.

— Азитромицин… Что это?

— Антибиотик. В будущем установили, что язвенную болезнь вызывают бактерии Хеликобактер пилори. Соответственно помогает лечение антибиотиками. Вторая упаковка — «Линекс», пробиотик. Восстанавливает микрофлору кишечника.

— Из будущего? — Генка посмотрел на меня, как на опасного сумасшедшего.

— Из будущего, — кивнул я.

— Периферия готова к использованию. — сообщил Кир.

— Врубай плюс пятьдесят к эмпатии, — разрешил я.

В глазах у Генки что-то мелькнуло, и они приобрели какое-то щенячье выражение.

Я достал из сумки смартфон.

— Ты, верно, ждешь доказательств? Будут тебе доказательства.

Мой друг завороженно пялился на черный блестящий прямоугольник.

— Это, Геша, электронно-вычислительная машина. По-иностранному — компьютер.

Он сглотнул.

— Машина?

— Электронная, — подтвердил я и включил экран.

Генка сосредоточенно пялился на рабочий стол с цветными иконками приложений.

— Японская?

— Китайская! — засмеялся я.

Генка тоже неуверенно хихикнул, видимо думая, что я шучу.

— Это называется — смартфон. То есть, умный телефон…

Геннадий обалдело покосился на телефонный аппарат, висевший в коридоре на стене.

— Не похож? — усмехнулся я. — Тем не менее. Здесь он, разумеется, работать не будет, потому как сети нет, но в нем много и других полезных функций. Тут тебе и телевизор, и видео и аудио магнитофон и игры и много чего прочего. Не веришь? Чтоб тебе такого поставить, чтоб сразу поверил… — я открыл эксплорер и пробежался по списку загруженных файлов, — вот это думаю тебя убедит.

Я включил клип «Rolling Stones» на песню «Dead Flowers» снятый в семьдесят втором году.

Некоторое время Гена тупо наблюдал за действом на экране, потом до него дошло.

— Это Роллинги, что ли?

— Они самые, Геша.

— Опа-на… цветное кино… — улыбка у Генки расползлась от уха до уха, — ни хрена себе… и чо?

— А ничо, смотри дальше.

И я поставил «Living in a Ghost Town». Продолжая ухмыляться, Генка с интересом следил за мельтешением камеры на экране, пока дело не дошло до исполнителей.

— Это чо за морщинистые обезьяны?.. Это что ли?..

— Да, да, Геша! Роллинги! Только в две тысячи двадцатом году.

— От же сука, ну, ё-ма-ё, — только и смог выдавить мой друг.

— А вот тебе от отечественного производителя, — я включил «Не плачь девчонка» в исполнении Лещенко, — видал небось, на Песне года?

Генка согласно промычал.

— А вот данный персонаж в наши дни.

И располневший, заметно обрюзгший, но все еще импозантный Лева запел: «Из всех вокзалов поезда уходят в дальние края»… «Прощай, прощай»… подпел ему бэк вокал.

Потом я показал ему отрывки из фильмов «Армагеддон», «Аватар 2» и наш недавний «Мира», где на Владивосток эпично падали обломки метеорита. Ну и на закуску не смог удержаться.

При первых кадрах и звуках загрузившего видео (я немножко перемотал), глаза у моего Генки и без того выпученные, буквально полезли на лоб, а челюсть непроизвольно отвалилась. Оно и понятно, простой советский парень, впервые в жизни…

Ну, где мы тогда могли увидеть голых баб на экране? Разве что в знаменитой банной сцене из фильма «А зори здесь тихие». Да и то, фильм выйдет только в ноябре.

А тут мой друг узрел настоящее, без дураков, порно. Да ещё такое, где здоровенный негр, со здоровенным же членом, пялил раком хрупкую блондинку. Блондинка эротично стонала и хлюпала низом, а негр шлёпал бритыми черными яйцами ей по ляжкам, а здоровенной ладонью по заднице, оставляя на белой коже красные следы. Вот они резко разъединились, актриса развернулась, и негр кончил на неё, неаккуратно заляпав всю симпатичную мордашку. Я закрыл файл.

— Охуеть… — сказал Генка и быстро, быстро выдул пиво из кружки. — Чувак, в натуре, ты правда из будущего? — отдышавшись спросил он.

— Чистая правда! Из две тысячи двадцать второго года.

— Бля-я… вот же мерехлюндия… И что там будет?

— Сейчас покажу, что будет. — я нашел папку «Намедни», выбрал файл и через пару секунд смартфон вещал голосом Лени Парфенова: «… без чего нас невозможно представить и еще труднее понять. Сегодня — девяносто первый год. Война с Ираком, российское телевидение, гуманитарная помощь, спектакли Виктюка, шестисотый мерседес, распалась Югославия, Ельцин президент, путч, погиб Тальков, КАМАЗы на ралли Париж-Дакар, развал Советского Союза, Пугачева и Янковский народные артисты СССР…»

— Чо, блять?.. — Генка так пучил глаза, что я стал опасаться за зрительные органы своего приятеля.

— Так-то, Геша… Развалили Союз нерушимый, голодных и вшивых.

— И что осталось?

— Россия осталась. Капиталистическая.

— А остальные? — Генка растерянно хлопал глазами, мне даже стало его жалко.

— Остальные, Геша, теперь самостоятельные государства. Некоторые даже стали членами агрессивного блока НАТО.

Я перемотал первые сорок минут ролика.

— Вот, смотри самое главное.

Досмотрев серию, Генка поднял на меня глаза. Взгляд у него был непонимающий.

— Но это ж девяносто первый, а ты, говоришь, из две тысячи двадцать э-э…

— Второго, — подсказал я.

— И что там дальше произошло?

— Дальше много чего плохого случилось, — я решил не рассказывать ему про Жоржа и апокалипсис, чтоб совсем не деморализовать, ограничившись своим временем. — Но об этом позже. Сейчас могу тебе рассказать, что случится в ближайшее время. Одиннадцатого закончится эстрадный фестиваль «Золотой Орфей» и неожиданно победит там, некая Света Резанова — сексапильная телочка…

— Какая телочка? — разинул рот Генка.

— Ну… это от английского sex appeal — сексуальная привлекательность. Она не надела лифчик под платье. Сиськи у неё были, что надо, а в жюри сидели все мужики и в итоге прокатили Леву Лещенко, отдав ей первую премию. Не слыхал про нее? Она была солисткой в «Веселых ребятах», а после неё стала Пугачева.

— Это еще, что за дура?

— Понятно. Советской эстрадой не интересуешься.

— Вот ещё, «совок» я буду слушать.

— Ясно с тобой. А вот девятнадцатого июня выйдет указ о борьбе с пьянством и алкоголизмом и водку будут продавать с одиннадцати утра.

— Кстати, про алкоголизм, — задумчиво сказал Генка, — Чувствую, пивом этот пожар в моих мозгах не залить… пойдем возьмем, что-нибудь посерьезней. Все равно сейчас бабка вернется. При ней не поговоришь нормально.

Мы сидели в вокзальном ресторане и тушили пожар в Генкиной голове. В качестве огнетушителя использовался молдавский портвейн. Закуска была скромная: холодец с хреном и горчицей, селедочка с лучком и горячие бутерброды с языком.

Я почти не пил, вечером предстояла вторая часть марлезонского балета, на этот раз с Женькой.

Вокзальный ресторан место суетливое. Периодически происходило нашествие пассажиров, с какого-нибудь проходящего поезда. Толпа оголодавших и заскучавших путешественников, подобно стае саранчи, набрасывалась на комплексные обеды. Для них были выделены два длинных стола у дальней стены под вывеской «экспресс-обед». Там в ожидании короткого боя, в строгом армейском строю, уже стояли в ряд алюминиевые миски со стынущим супом и угрюмыми котлетами с унылым гарниром, стаканы с компотом.

Пассажиры, у которых времени было в обрез, споро падали на стулья, стучали ложками и вилками, скоренько жуя и чавкая. Вливали в себя компот, расплачивались и уносились обратно в поезд на свои места, согласно купленным билетам.

Между рюмками, я рассказал приятелю о неприятностях с Альбиной.

— Ты нашу синеглазку отжарил? — в который раз за сегодняшний день удивился Генка и от волнения сожрал бутерброд. — Между делом, пристроил шершавого! Феля, я с тебя тащусь, как удав по стекловате.

— Фу, Геша! — возмутился я. — Терминология у тебя быдляцкая. Выбирай выражения.

— Какие нежности, ё-маё! — отмахнулся тот. — Нормальная терминология, ни слова про ёблю… И чо, прямо вот так отдалась?

— Ну… сперва оказывала посильное мне сопротивление, а потом вошла во вкус.

— Ну ты Феля, какой-то половой гигант. Резкий, как понос. У вас в будущем все такие?

— В моем времени, дружище, я старик, которому девушки не дают. Отсюда повышенная реакция внезапно помолодевшего организма на прелестных юниц.

— Да я смотрю, у них тоже повышенная реакция на твой помолодевший организм — дают без раздумий.

— А теперь, она не хочет со мной общаться.

— Посмотри на это дело с другой стороны — не хочет и не надо. Ты свою миссию выполнил — опылил цветочек — пусть себе дальше цветет и пахнет. Было бы хуже, если б она сказала: после того, что между нами было, ты обязан на мне жениться!

— А как же канал сбыта? — уныло поинтересовался я. — Куда тряпье сдавать?

— Я тебя умоляю! Там стопудово, кто-нибудь стучит в ментуру. У нас тут не Москва, все друг друга знают. Все на виду. Новый человек сразу в глаза бросается. Пару раз сдать можно, а на постоянку не канает — живо заинтересуются, кому следует. Тебе оно надо? А тут все удачно складывается, заодно и поклонники ейные от тебя отвяжутся.

На словах, в Генкиных рассуждениях все было складно. Однако я не мог отделаться от ощущения, что друг мой сам мечтал бы пристроиться к Альбине, но рассчитывать на это не приходилось. Оттого, он с таким энтузиазмом, как к восстановленной справедливости, отнесся к нашему с ней разрыву.

— Кстати, насчет заработка… — осенило Геннадия, — ты же можешь достать записи всех концертов, всех групп… можешь?

Я кивнул.

— Ну так какие проблемы? Это ж бабки можно делать прямо из воздуха! Знаю я одного кента, он серьезно музоном занимается. У него знакомых, пол Обнорска… Надо только способ найти, чтоб с твоей лабуды на бобины переписать. Можно у него попросить. У него хорошая аппаратура…

— Ничего просить не надо, — успокоил я друга. — Я посмотрю хит-парады, за этот и за прошлые года. Куплю компакт-кассеты, что-нибудь запишу и передам вам. Вы ищите аппаратуру и переписываете на бобины. Смотрим, если дело пойдет, будем решать, как тиражировать и как оплачивать.

— Куда оно денется? — удивился Генка. — Не пойдет, а поедет! Помчится, на оленях утром ранним! На те записи, что ты приносил, уже очередь стоит. У меня уже зудит… щас побегу договариваться.

И он действительно побежал, правда в сортир, оставив меня наедине с моей тарелкой, холодец в которой размяк до состояния желе. Натюрморт был дополнен хреном и горчицей, с одной стороны и куском селедки с другой. Я налил в бокал слегка портвейна и взял пластик языка с бутерброда. Я был на подходе к состоянию, которое делало меня своим в любой компании. Когда уже собрался опрокинуть янтарную жидкость в себя, к столику приблизилась официантка.

— Что-нибудь еще заказывать будете, молодые люди?

Ну да, заказали мы мало, и сидим зря место занимаем, а ресторан уже заполняется посетителями. Лицо у официантки было красивое и профессионально наглое. На меня она смотрела с интересом, я как бы увидел себя со стороны её выразительными глазищами — симпатичный, молодой, прикинутый, в модных дымчатых очках.

Фигурка неплохая. Ножки стройные. Блондинка. Может приударить за ней?

— Заказывать?.. — я как бы задумался. — Может быть, немного счастья?

Она усмехнулась.

— Боюсь, счастье в нашем меню не предусмотрено. Да вы, юноша и не выглядите несчастным.

— Внешность, знаете ли, обманчива. У меня богатый внутренний мир и в нём не всегда есть место подвигу. Меня, кстати, Феликс зовут. А вас, к примеру, как величать?

— Зоя. — она ехидно сверкнула глазами. — Откуда ты тут такой взялся с богатым внутренним миром?

— Зоя! — восхитился я, — Заменить одну букву и будет Зая. Я-то? Да вот проездом из Перми в Париж. Еду, гляжу — красивые дома. Ну и вышел посмотреть. Кстати, вы же местная, не покажете мне город? Я, к примеру, холост.

Зоя смотрела на меня и что-то решала, но взгляд заметно потеплел.

— Девушка, — позвали с соседнего столика.

— Минуточку! Не видите, я занята! — ответила она профессионально стервозным тоном. — А что же, друг город не покажет? — кивнула в сторону сортира.

— Это мой бизнес-партнер. Очень занятой человек!

Очевидно, Зоя не знала, что за зверь такой бизнес-партнер, но правила игры приняла.

— Сегодня я до одиннадцати.

Сегодня я и не собирался.

— А завтра?

— Завтра не работаю и в городе меня не будет.

— А послезавтра?

— Послезавтра до четырех.

— Тогда я подойду?

Она пожала плечами, мол, подходи, кто запрещает.

— Тогда, до послезавтра, очаровательная мадемуазель. И можно счет пожалуйста?

Генка, вернувшись из туалета и узнав, что банкет окончен, заметно огорчился. Но в мои планы не входило набухиваться, каждый день до поросячьего визга, о чем я ему и сообщил. Сегодня мне еще предстояли разборки с Женькой, об этом, я ему, разумеется, сообщать не стал.