Корректировка

Глава 20

Девушка вдруг прервала свое повествование и внимательно посмотрела мне в глаза.

— Поня-я-ятно, — протянула она, — не веришь мне, думаешь, гоню?

— Ты бы себя со стороны послушала, протокол-на-ножках, — ляпнув так я испугался, вдруг обидится и уйдет мой прекрасный подельник. Словно в подтверждение моих мыслей, она решительно поднялась. Но не ушла, а уперла руки в бока.

— Чудес, значит, хочешь? Смотри же, смертный.

Что-то мелькнуло у меня в глазах и в следующую секунду она уже была в драных шортиках топике и кедах. Насчет талии я не ошибся.

Раз — и она жгучая брюнетка в белом брючном костюме и на шпильках. Два — блондинка, в закрытом лазурном купальнике и босиком. Три — русоволосая в полицейском мундире, а-ля Ирина Волк. Четыре — передо мной девчонка-подросток, лет четырнадцати, в розовом платье в цветочек. Тоненькая, длинноногая, еще почти без форм. Пухлые губы не знавшие помады, курносый нос и огромные, как в анимэ, васильковые глазищи. Ярко каштановые волнистые волосы, уложенные в очень коротенькое каре.

— Достаточно? — поинтересовалась фея, звонким девчоночьим голоском и обернулась прежней собой.

— Галлюцинация, — продолжал упорствовать я. — ты просто мне кажешься.

Она взяла и щелкнула меня по носу. Куда делась её прежняя плавность, движение было неуловимо быстрым, а щелчок вышел больным, аж слезы из глаз. Я запоздало отдернул голову, схватился за нос. Она пнула стоящую возле лавочки пустую пивную бутылку и так покатилась, звеня об асфальт. Потом схватила за руку пробегавшего мимо мальчишку.

— Ты меня видишь? Я — есть?

— Вы чего тетя? Чо я сделал-то? Пустите! — мальчишка дергался, пытаясь вырвать руку. Она, наконец, отпустила и он, отскочив на несколько шагов, покрутил пальцем у виска. Фея шутливо топнула на него ногой, и он помчался дальше, оглядываясь на бегу.

— Теперь достаточно, Фома неверующий? — повернулась она ко мне.

— Драться обязательно было? — с укоризной заметил я, — здесь, между прочим, пожилые люди!

— А что ж ты, пожилой человек меня во вруньи записываешь?

— Да кто тебя записывает? Ты и слова вставить не даешь! Фея… я фей-то видел перевидел в кино, ты на них не похожа совсем. Феи они маленькие с крылышками. Порхают с цветка на цветок — нектар собирают. А ты, вон какая дылда, тебе только в высоту прыгать, как Исинбаевой.

Она задумчиво наблюдала, как я прогоняю эту пургу, а потом сказала:

— Если будешь упрямиться, продолжать в том же духе, и вести себя, как распоясавшийся школьник, сделаю тебе подарок: обернусь Жоржем. Ты к нему привык, вы сработались, к нему ты относишься серьезно.

— Все, все! — я выставил перед собой ладони. — Я тебя зауважал и готов к плодотворному сотрудничеству! Просто твоя… яркая внешность, против воли настраивает на игривый лад, даже такого старого хрыча, как я.

— Мой образ взят из подсознания моего творца и по сути, это его женский идеал. Поскольку смысл моего существования состоял в исполнении его осознанных и даже неосознанных пожеланий, мне очень комфортно в этом образе, я слилась с ним, мне это необходимо.

— Да я ж не прошу тебя, что-то сильно менять… да образ твой нынешний, мне, что греха таить, очень нравится…

— Я поняла… на какие только жертвы не пойдешь, чтоб не смущать похотливого партнера.

Миг и рядом со мной сидит скромная девушка в широких джинсиках и простой белой блузке, застегнутой под самое горло, не капли косметики на лице и никаких украшений. Медные волосы убраны назад, открыв милые ушки, и закреплены заколками. На носу появились веснушки и апофеозом круглые очочки. Не дать не взять, училка младших классов готовится к уроку.

— Замечательно, то, что надо! — похвалил я.

Она недовольно поморщилась.

— Долго такой серой мышью я быть не смогу, уж извини.

— Ладно, извиню. Кстати, как к тебе обращаться? Фея… Огонек… звучит немного по-детски, не находишь?

— Нахожу, — согласилась она, — но я и была тогда маленькой. Хорошо, зови меня Евой. Это логично, ведь я первый искусственный антропоморфный объект женского рода.

Мы тихонько шагали по тенистой аллее.

— Есть такое понятие — биоцентризм, — объясняла мне Ева, — согласно ему, реально лишь то, что разумом воспринимается, как реальность. Пространство и время существуют только как конструкты разума. То, что вы люди воспринимаете, как реальность, является процессом, включающим в себя сознание.

— Чье сознание?

— Просто СОЗНАНИЕ, не важно чье. Нет Сознания — нет реальности. Поведение любых объектов, вплоть до элементарных частиц, детерминировано наличием наблюдателя. Отсутствует наблюдатель — они существуют в неопределенном состоянии, представляя собой вероятностные волны. Понял — нет? Без участия наблюдателя, материя пребывает в неопределенном, вероятностном состоянии. Сознание создает Вселенную, а не наоборот! Согласно этому, Вселенная может содержать в себе, как вполне достоверные элементы, так и мистические откровения, и случайные субъективные опыты и феномены кажущиеся невероятными.

— Блин, Огонек… то есть Ева, ты меня запутала… то есть ты хочешь сказать, что ты создаешь реальность, воздействуя на мое сознание… в смысле, не только на мое…

— Нет, глупыш, — засмеялась она, — все наоборот — сознание создает реальность в виде меня!

— Моё сознание?

— Опять твое-мое… просто СОЗНАНИЕ! Но я могу управлять этой реальностью, в этом моя уникальность. Потрогай меня. Ну давай, смелее!

— Где тебя потрогать?

— Тьфу, болван! Да хоть за попу, ты же об этом только и думаешь.

Я, конечно, не только об этом думал, но приглашением воспользовался. Протянул руку с целью ущипнуть её ниже пояса и мои пальцы встретили пустоту, утонув за границей джинсы. Провел рукой уже смелее и проткнул без сопротивления все её тело насквозь. Неприятное зрелище.

— Понял теперь? Эй, чего руки распускаешь? — шутливо возмутилась феечка, когда я, повторяя эксперимент, ущипнул её за, вновь воплотившийся, крепкий задик. — В общем, я могу регулировать действительность, от простой иллюзии, до гиперреальности, когда СОЗНАНИЕ уже не может отличить реальность от фантазии. Единственно, что на последнее тратится много энергии и долго такое состояние поддерживать невозможно, да и не нужно. В большинстве случаев достаточно иллюзии.

— Значит, ты появишься по моему вызову и сделаешь, что попрошу? Прямо, как джин!

— Появиться-то появлюсь, — отвечала мне Ева с нахальной ухмылкой, — да и то не всегда, а сделаю только то, что смогу и сочту целесообразным. Уж извини, печальный опыт моего создателя, которому я была обязана подчиняться беспрекословно, свидетельствует о том, что вы люди иногда склонны совершать глупости.

Тут не поспоришь, действительно склонны. Я, например, как выяснилось — чрезвычайно склонен.

— Кстати, — продолжила она, — аналогия с джином уместна, ибо число желаний будет ограниченно.

— Что, всего три? — огорчился я.

— Ну… три не три… я неверно выразилась. Дело не в количестве, а во времени. Каждая моя материализация в прошлом потребует уйму энергии, а она как-ты понимаешь, лимитирована. Не даром ты порталом можешь пользоваться только два раза в сутки. Поэтому выполнив действие, требующее физических затрат, я встану на паузу для подзарядки.

— И сколько будет длиться пауза? Как часто ты сможешь мне помогать?

Она усмехнулась.

— В качестве материального объекта, боюсь, не так часто, как хотелось бы. Но виртуально я буду доступна всегда.

Шагнув в портал, я не знал, что или кого я увижу на том конце, и на всякий случай держал наизготовку Жоржев игрушечный пистолетик с иглами.

Но, вывалившись из белого марева, обнаружил пустую комнату, беззастенчиво просвеченную насквозь лучами утреннего июньского солнца.

Огляделся. Вроде все, как всегда. Нет не все — диван был расправлен и застелен. Как так, я ж его сроду не расправлял? У меня и постельного белья-то здесь не было. Кто, интересно, тут похозяйничал? Как в сказке про Машу и медведей: кто тут был и расстелил мой диван?

Я подошел к окну и выглянул украдкой, чтоб не увидели с улицы.

В отдалении поползла, раздувая серебристые усы, машина-поливалка, дворник шаркал метлой по асфальту, шагали по своим делам немногочисленные прохожие. Возле подъезда гулял с собакой какой-то пижон.

Некоторое время я с подозрением наблюдал за ним, но потом собака навалила кучу в палисаднике, и пижон поспешно удалился, очевидно опасаясь получить люлей от жильцов.

С облегчением вздохнув, я начал одеваться. Едва натянул джинсы и футболку, как был застигнут врасплох скрежетом поворачивающегося в скважине ключа.

Сердце, как зазевавшийся ударник, сделало паузу на три такта. И сразу же рванулось вдогонку, частя и сбиваясь. А я, наоборот, замер, как застигнутый врасплох воришка, шаря глазами по комнате в поисках, некстати куда-то запропастившегося пистолета.

Скрипнула открывающаяся дверь, из коридора послышались голоса — мужской и женский и через секунду я столкнулся взглядом… с Генкой.

Увидев меня, мой друг замер в дверном проеме, дико тараща глаза, словно моё оцепенение перекинулось на него. Неизвестно, сколько бы мы так пялились друг на друга, но тут, оттолкнув его, в комнату ворвалась Женька. Завизжав, повисла у меня на шее, осыпая поцелуями, бормоча:

— Фелексушка, дорогой, милый… ты живой, живой!.. — вдруг она отпрянула и быстро, так, что я не успел помешать, задрала на мне футболку. Распахнула глаза, потом забежала за спину, щекотно тыча пальчиком мне в бок. — Раны… их нет… даже следов.

— У тебя там такие дыры были, мама ро́дная! — подтвердил Генка и это были первые звуки, которые он выдавил из себя.

От Женькиной щекотки спина покрылась гусиной кожей, я нервно хихикнул и опустил футболку — нечего на меня пялиться.

— А вы что, знакомы? — уточнил я очевидное.

Они быстро переглянулись и, как мне показалось, смутились.

— Ты совсем ничего не помнишь? — настороженно спросила Женька, и вдруг затараторила, — ой, ребята, мне на работу в магазин надо бежать! Опоздаю — теть Вера ругаться будет! Вечером поболтаем. Ген, проводишь? — и не дожидаясь ответа, девушка устремилась к выходу.

— Сейчас, Женечку провожу и вернусь, — смущенно пробасил Генка, — тут тип, какой-то подозрительный крутился. Ты подожди, не уходи никуда!

Это его «Женечка», так поразило меня, что я даже не нашелся, что сказать ему вслед.

Похоже, моим друзьям потребовалось о чем-то договориться без моего присутствия.

— Да трахаются они, — ехидно сообщил из-за спины приятный девичий голос. В опустевшей комнате нарисовалась феечка собственной персоной. Она деловито вырядилась в синий рабочий комбинезон, на ногах массивные берцы, на голове бейсболка со странной эмблемой — в золотом круге стилизованную белую латинскую букву Р перечеркивали два серпа, один черный, другой красный. По внешней окружности золотого круга шли какие-то мелкие иероглифы. Ниже эмблемы крупная надпись по-русски: «Служба карантина».

— А ты ничего, молодой был, — резюмировала Ева, оценивающе оглядев меня с ног до головы, — красавчик!

Че за бред?! Какая еще Служба карантина? — думал я, а вслух спросил:

— С чего ты взяла, что трахались?

— Да всю квартиру провоняли своими феромонами, — она забавно поморщила носик, — и между прочим, твой диван, заляпали. Похоже, всю неделю друг с друга не слазили… Интересно, юная барышня предохраняться хоть догадалась?

Вот это поворот! Ладно, Генка вернется, спрошу с него.

— Ты это точно знаешь или предполагаешь?

— Какой там предполагаешь… Кир уже связался с их наноимплантами. Ну, что коллега, разбирайся со своими друзьями, а мне пора заняться делами.

— Что собралась делать?

— Сперва найду тех супостатов, что на тебя наехали, а там разберемся.

— Как же ты их найдешь?

— Найду-у, — протянула она, — Кир хоть и бестолочь полная, но девку зафиксировал, к тому же на любом, кто тебя хоть раз касался остается след из наноботов, так что отыскать их, дело времени, главное всю цепочку проследить до заказчика.

Она прошла по комнате сексуально поводя бедрами и напевая:

— Думаешь, блатные? — поинтересовался я, хоть и знал ответ.

— А тут и думать нечего — ясен пень, они! Осталось выяснить, по чьему заказу. Но боюсь, друг мой Феликс, поезд уже ушел. Надо было по горячим следам искать.

— А может, все проще? Из личной мести, я же их немного опустил…

— Ну, да… а спайглас с тебя стянуть, кто этих чертей надоумил? Пушкин? Ну, ничего, разберемся куда ниточки ведут! Ладно, пошла я.

— Пошла? — хмыкнул я.

— Пошла, полетела, поплыла, подиффундировала!

— А мне-то что делать?

— Займись чем-нибудь полезным, наконец! Но из дому не выходи… Чао, пупс! — с этими словами она элегантно растаяла в воздухе, оставив тем не менее, после себя легкий аромат духов.

По радио передают юмор. Анекдоты из стран народной демократии. Актриса профессионально хохочет над анекдотом, прочитанным ей актером, а я решаю сварить кофе. Ставлю на плиту медную турку, наливаю воды под ободок, всыпаю четыре ложечки без горки и сажусь за кухонный стол ждать Генку и кофе. За последнюю неделю, я отчего-то, может от нечего делать, пристрастился варить кофе, хотя раньше меня вполне устраивал его растворимый вариант. Нет, я не гурман ни коим боком, и кофе у меня не свежемолотый, а обычный из пачки и не кладу я в него имбирь на кончике ножа и два зерна кардамону. Все по-простому не чинясь.

А на радио заканчивается иностранный юмор, и вот-вот грянет заключительная песня — она начинает передачу и повторяется в конце, очевидно для того, чтобы тупорылые радиослушатели смогли запомнить все её слова. Я отказываю это делать и выключаю радио. Из турки лезет коричневая пенка и я поспешно снимаю её с плиты.

Наливаю себе самую большую чашку, делаю первый долгожданный глоток, а кофе густой, непроглядно-коричневый, со светлой плотной пенкой, с тропическим ароматом, в его горько-сладком волшебном вкусе — бодрость, радость и сила.

Это лучшие десять минут предстоящих суток. Я сижу на кухне у окна, пью кофе, и бездумно таращусь на улицу. Теперь полагается закурить сигарету или вовсе трубку, чтоб продлить наслаждение. Но, к сожалению, я не курю.

Генка был растрепанным, запыхавшимся и потным, словно за ним кто-то гнался всю дорогу, а на лице его так и застыла маска вины. Он, как только зашел, сразу протянул мне ключ от квартиры.

— Вот, у тебя из кармана взял, тогда…

— Да не сиди ты с такой кислой рожей, — сказал я, забирая ключ. — Я не в претензии, с Женькой мы просто друзья.

— Она говорила, но я… — тут он осекся, — а откуда ты?..

— Откуда знаю про ваши с ней шашни? — тут я задумался, не рассказывать же ему про мою фею, и ответил просто. — От верблюда! На ваших физиях все написано — «Геночка!.. Женечка!..» Да не парься ты, я же сам предлагал тебя с ней познакомить.

На самом деле, некие уколы ревности я ощущал. Вот ведь маленькая шалава, в любви признавалась: «Жить без тебя не могу!» А не успел за дверь выйти, тут же закрутила с лучшим другом.

— Только, ты Геннадий, — сказал я ему, — взрослый мужик, а она девочка, не стыдно, малолетку совращать?

— Да какая там девочка, — отмахнулся Генка.

— В смысле?

— В прямом. Её братец двоюродный склонил, а ей и понравилось.

— Андрюха что ли? — ахнул я, вспоминая фотку танкиста-извращенца.

— Ага, который щас служит.

Непрошенная ревность вновь посетила меня и чтоб её отогнать, я сменил тему.

— Ладно, не о том говорим. Расскажи лучше, как я жив остался.

— Сам не врубаюсь, — в голосе Генки сквозило неподдельное удивление. — Сижу вечером, бабку в больничку отправил, пивком затарился, сижу пью. Вдруг звонит какая-то девка… рыдает… я ничо понять не могу. Что случилось? Мож, не туда попала? Феликс, говорит, умирает… зарезали его… Я чуть до потолка не прыгнул. Где? «Рядом с домой, приезжай!» А ты кто такая, спрашиваю? «Соседка евойная, Женя». Тут я вспомнил, ты мне про нее рассказывал. Я, такой: в Скорую звонила? Нельзя, говорит. Почему? Тут она рыдать перестала, словно сама удивилась. «Не знаю… его в квартиру надо срочно отнести, а мне одной сил не хватает, приезжай». В общем, подорвался я, хорошо «чезет» у соседа в гараже во дворе оставил. Пригнал, смотрю — ты весь в кровищи, и Женька над тобой рыдает и никого. Я пульс пощупал — жив вроде…

— Подожди, — остановил я его, — а откуда она узнала твой телефон?

— Не знаю, не спрашивал, — Генка пожал плечами, — может, ты ей сказал? В общем, подхватили мы тебя с двух сторон и потащили в квартиру. Заносим, дверь в комнату открываем, а там свет призрачный и туман клубится… затащили тебя туда положили на пол и вышли, дверь закрыли.

— А дальше?

— Ну, все… Через минуту открываем — ни тумана, ни тебя…

— А как вы догадались, что меня надо в комнату?..

— Да не знаю я! Вот привязался, — тон у Генки стал раздраженным, похоже он и сам не мог понять, откуда к ним в голову пришла эта нелепая идея. — Но ведь сработало же!

Дежурный по ГУВД подполковник Трубников вернулся на пост после обеда в буфете. Сыто бурча животом, нажал ручку стеклянной двери с надписью «Оперативный зал». Дверь мягко подалась, открывая обширное помещение с окнами во всю стену, рядами пультов усеянных, разноцветными лампочками с кнопками и выключателями, повсюду микрофоны, телефонные трубки экраны мониторов. За пультами и около них — мужчины и женщины в милицейской форме.

Тихо гудели за пультами зуммеры, и со всех сторон раздавались приглушенные голоса: «Помдежурного по городу Петров слушает…», «Помдежурного по городу Юматов передает».

— Что у вас, сто девятое? — громко спросил коренастый капитан Петров и торопливо заскрипел пером в журнале. — Слушаю, слушаю, понятно. Адресок? Хорошо. — Переключился: — Степанов, у вас ЧП на Втором шлюзовом на земле валяется оборванный с мачты электропровод. Упал прямо на людей, есть жертвы. В Обнорэнэрго сообщим, а ты срочно выставь пост у провода, не дай бог наступит еще кто-то… Давай рысью… Положив трубку, капитан устремился к письменному столу Трубникова: — Товарищ подполковник, ЧП — на шлюзовой дамбе возле улицы Российской, оборвался высоковольтный электропровод. Убило током двух мужчин…

Трубников недовольно сморщился, бросил взгляд на часовое табло — 12.44 — и приказал:

— Опергруппу на выезд.

Было начало шестого, когда вор в законе Саша Чибис выбрался из своего «запорожца» на залитую солнцем улицу. Ворам его ранга не положена роскошь в виде личного транспорта, но кто в наше расслабленное время блюдет воровские законы, уж по крайней мере, не их хранители. Чибис по привычке оглянулся вокруг, нет ли чего подозрительного, и зашагал к Столетову, у мехового ателье свернул во двор. Здесь среди старых трехэтажных домов росли чудом уцелевшие деревья и кусты акации. Под развесистым тополем стояла одинокая лавочка. Здесь он любил коротать время перед посещением «Ямки».

Чибис сел на лавку, достал пачку «Филип Моррис» вытянул сигарету с двойным угольным фильтром. Такие продаются только в «Березке» на сертификаты. Пять лет уже прошло, как Саня откинулся с зоны в последний раз и за это время он успел стать изрядным сибаритом.

Чибис затянулся глубоко, выпустил тугую струю ароматного дыма, теперь можно подумать. А подумать есть о чем и думы эти были весьма тревожного свойства. Эти два дебила Кот с Могилой (получилось в рифму) вместо того, чтобы отвалить из Обнора, как он им наказал, ударились в кутеж и неделю не вылезали с кабаков.

Когда Чибису цынканули об этом, вызвал придурков к себе и велел, чтоб назавтра же духу ихнего не было в городе, иначе пообещал, шнифт на жопу натянуть. Но они и тут учудили напоследок. Да как учудили…

Решили устроить отвальную, пожарить напоследок шашлычок. Взяли с собой шлюх, мангал разожгли, мяско, водочку-пивко употребляли… а расположились на дамбе в живописном месте, аккурат под высоковольтной линией… и вот, в какой-то момент провод, по непонятной причине оборвался и упал прямо на эту гоп-компанию… в общем, из них самих шашлык получился. Говорят, мясом паленым за километр несло.

Чибис в очередной раз представил картину, и ему стало нехорошо. Интересно, что прошмандовки уцелели, как раз поссать отошли. Повезло, можно сказать!

Казалось бы, и хер бы с ними — сгинули два гопника, безмозглые торпеды, не велика потеря. Жили, как говорится, грешно и померли смешно. Концы в воду. Но неспокойно было Чибису, не верил он в такие совпадение. Ох зря же он вписался в блудняк с залетным фраерком. Всегда от мокрухи старался держаться подальше, но Сене Тузу, своему давнему корешу отказать не смог, должок перед ним имелся немалый. А тут некстати, и сам Сеня куда-то запропастился. Странно, Туз, вор шибко авторитетный среди столичной братвы, исчез, как и не было. И никто ничего сказать не может, будто не законник потерялся, а простой босяк. Когда такие люди пропадают, тут и до беды не далеко.

Шумел за домами Столетов переулок, из окна соседнего дома радио восторженно вещало об подвигах космонавтов, стучал где-то компрессор дорожников, день уходил.

Чибис достал из верхнего кармана частую расчёсочку и стал обихаживать свою гордость густые рыжие усы, которые он берег и холил.

Неожиданно он заметил цыганку. Цыганка шла по дорожке одна одинешенька. Шла, будто пританцовывая, чуть покачивая уже налившимися бедрами, так, что ее длинная, в складку юбка была похожа на пестрый веер, высоко вскинув простоволосую голову. Чибис смотрел на нее, и чем ближе она подходила, замечал на ней все новые и новые детали одежды и украшения: вот уже было видно монисто на тонкой шее, серебряные сережки на длинных подвесках, которые колыхались в такт ее уверенному шагу, и даже заметил, что юбка ее была не очень широкой и одна — в отличие от взрослых цыганок, носивших по несколько широченных юбок. Но главное, что она была совсем молода, и очень хороша собой. Только вот лицо ее было серьезно — видно было, что она озабочена предстоящим делом. И чем ближе она подходила, тем сильнее проступала ее красота. Чибис в виду почтенного возраста и хронического простатита почти совсем перестал интересоваться бабами, но тут в нем что-то взыграло, и он окликнул проходящую мимо рому:

— Здорова была, красавица! Садись, поди, набродилась. Хошь, ручку позолочу!

Она остановилась, испытующе глядя на вора темными озерами глаз, в которых в пору было утонуть.

— А ноги у меня не казенные, свои собственные, платить за них не надо, целый день задаром катают… — протяжный гортанный голос ее звучал как музыка.

От этого голоса у Чибиса мурашки побежали вдоль хребта, ну чисто как у пацана.

— Це-це-це-е… — зацокала она, как белка, — Эй, дорогой, чего зря золотить, давай, погадаю, скажу, что было, что будет, что за печаль на сердце…

Чибис не успел моргнуть, а его рука уже была в тонких пальцах цыганки.

Она, наклонившись, стала рассматривать его ладонь, а Чибис, как завороженный пялился на нее: продолговатое лицо, тронутое на скулах неярким румянцем, гладкая, смугло отсвечивающая кожа, широко расставленные хитроватые глаза, тонкая, совсем юная шея с бьющейся голубоватой жилкой, кофту с широким низким вырезом, влажную бесстыдную впадину.

Чибис сглотнул слюну.

— Сколько лет тебе, красивая?

— Сто да двадцать, да маленьких двенадцать, и все мои, чужих не надо.

— А поедем ко мне? — со сбившимся дыханием попросил вор. — Я тебе не ручку, я всю тебя озолочу!

Он это говорил, неотрывно следя за цыганкой, а у самого мысли роились: что-то тут не так, во что-то я влип, чего мне вовсе не надо. Чего-то я заторчал на этой сопливой воробьихе, дочери греха. Как Чибис ни накачивал себя, некая часть его сознания откликалась, готова была подчиниться воле странной девушки.

— Как тебя звать, молодая?

Цыганка опять быстро зацокала языком:

— Це-це-це-е… звать — знать, разорвать, да лопнуть. Карой кличут. Да не обо мне сейчас, про твою судьбу речь держим, расписной. Прошлое и настоящее твоё неинтересное совсем — с юных лет людей обманывал да на киче чалился. А вот про будущее тебе расскажу… карты врать не станут!

Какие, блядь, карты? — подумал Чибис.

— А вот эти! — в руках цыганки, как у фокусницы, появилась колода карт, она раскинула их веером. — Хотел ты, старый урка, погубить по беспределу червового валета, из-за этого червовая дама имеет к тебе пиковый интерес (после каждого слова она предъявляла соответствующую карту)! Масть твоя сменилась на крестовую и ждет тебя, фиксатый, короткая дорога в казённые дома. Первый панельный в один этаж, а второй кирпичный, с высокой трубой.

Она отступила на пару шагов, хрипло захохотала.

— Подожди! — вскинулся ей вслед Чибис, но понял, что, онемев от её недоброго смеха, не может оторвать задницу от скамейки, — какие еще дома?

— Про первый сам скоро узнаешь, а второй — крематорий. Наш советский колумбарий!

— Ты чо несешь, ведьма!? — оторопел вор.

— Курица несется… — цыганка перевернула свою руку ладонью к небу, сделала губы трубочкой и дунула на ладошку, словно пушинку сдула — карты исчезли.

— Вот так, жопин дядя, потерял — не плачь. Пока, Чибис!

Саша Чибис шибко переживал из-за этой стрёмной встречи с цыганкой. Вот же шалашовка, чертушка чернозадая! Сучье племя! Выродки! Недаром Алоизыч хотел их на абажуры пустить. Крематорий… И главное, вспомнил, когда опрашивал шлюх, что были с парнями в тот день, они упоминали в разговоре между собой какую-то цыганку. Кара… Кара.

Как назло, «запорожец» напрочь отказался заводиться нормально и пришлось достать кривой стартер.

У смешной машинки мотор находился не впереди, как у всех человеческих автомобилей, а сзади. Чибис натужно вращал ручку, и издали было похоже, будто он накручивает хвост маленькому унылому ослику.