Корректировка

Глава 21

Резкий, пронзительный сигнал тревоги на пульте.

Трубников включил тумблер селектора, в «оперзале» зазвучал далекий голос:

— Дежурный ГАИ Воронцов. На перекрестке Вокзальной магистрали и Ковпака произошла тяжелая авария: панелевоз столкнулся с «запорожцем». Есть человеческие жертвы. Число пострадавших уточняется. Доложил постовой Быков…

— Что значит, уточняется? — прервал его Трубников. — Он что, до пяти считать не умеет, этот ваш Быков?

— Да там в лепешку всё, товарищ подполковник, — занудил Воронцов. — Очень странные обстоятельства… постовой затрудняется объяснить… вызвали автокран…

— Перекресток на Ковпака… — Турбин обернулся к старшему «опергруппы» инспектору угрозыска капитану Дубровину. — Это ж рядом совсем… сгоняйте гляньте, что там за странные обстоятельства.

— Понимаете, товарищ подполковник. Объяснял спустя час Дубровин Турбину, — «Запорожец» на перекрестке стоял на «красный», а справа, с Ковпака, этот панелевоз ехал, еще и ускорился, чтоб успеть перекресток проскочить. В общем, как-то так вышло, что с обеих сторон «зеленый» горел. «Запор» тронулся, а водила панелевоза его увидел, тормознул резко, руль вправо и опрокинулся. Короче, панели эти свалились прямо на «горбатый» и прихлопнули его, как муху мухобойкой. — инспектор сделал энергичный жест рукой. — Когда мы приехали, как раз панели поднимали. Водителя всмятку… и знаете, Михаил Иванович, что интересно. — Дубровин сделал загадочное лицо, — судя по найденным документам, водитель никто иной, как Александр Птицын. Личность в уголовном мире известная. Рецидивист, вор в законе, кличка — Чибис… Давно эту гниду хотели прижать, а тут поди ж. Но это еще не все. Котов и Могильных, которых давеча током убило — его шестерки. Тут поневоле заподозришь… может воровские разборки у них начались… А чего вы на меня так смотрите, словно у меня хрен на лбу вырос?

— Да вот, — усмехнулся Трубников, — представил конкурирующую фирму с кусачками на высоковольтной опоре… или ковыряющуюся среди бела дня на перекрестке в потрохах светофора.

И они покатились со смеху, так заразительно, что и остальным против воли стало смешно, хоть и совсем не весело.

— …вот в таком аксепте, — закончила свой рассказ фея, вспорхнула со стула и прошлась по комнате на носочках танцующим шагом.

Она что, Стругацких читала?

— Ну и что будем делать? — невинно поинтересовался я, рассматривая её ладную фигурку в легкомысленном цветастом сарафанчике, — со всей этой, как говорит Генка, мерехлюндией?

— Мерехлюндией? — механически повторила за мной Ева. — Ну, смотри… местных исполнителей я устранила, но это ничего не решает в плане стратегии. Сегодня они натравили уголовников, а завтра могут подключить ментов или того хуже — чекистов.

— Почему ты решила, что у них есть такие возможности? И кстати, кто это — «они»?

— Понятия не имею, — развела руками фея, — ни про возможности, ни кто «они». Но есть факт противодействия твоей миссии, хотя она даже еще не началась. Им удалось тебя вычислить и идентифицировать, как угрозу, поэтому их возможности лучше переоценить, чем недооценить.

— Но как, черт возьми? — задал я извечный вопрос доктора Ватсона.

— Элементарно! — включилась она в игру. — Судя по всему, временной переход сопровождается выбросом энергии и создает эффект подобно камню, брошенному в воду — расходятся некие волны, по которым они и смогли тебя запеленговать, благо ты шастал туда-сюда каждый божий день.

— Я ж не знал…

— Никто тебя и не винит. Мы тоже не знали. Зато теперь знаем: нам противостоят некие деструктивные силы.

— Почему ты решила, что деструктивные? Может это просто автоматическая реакция на вторжение извне, что-то вроде иммунитета.

— Хорошая версия, — согласилась Ева. — Но в любом случае, с иммунной системой не договориться, поэтому перестаем шастать туда-сюда и срочно меняем локацию. Переходим на нелегальное положение. Кстати, от твоих друзей придется избавиться.

— В смысле, избавиться? — ужаснулся я.

— Успокойся, — усмехнулась фея, — я не предлагаю ничего плохого, просто скажешь, что уезжаешь на время, например, в Новосибирск, повидаться со своим оригиналом. Это, кстати, для их же пользы — будут бить по тебе и им достанется заодно. Не волнуйся, они тебя очень быстро забудут, недаром Кир замкнул их друг на друга — наноимпланты поспособствуют. Неделя другая и про тебя никто не вспомнит.

— Кир? Но очки… они же…

— Очки лишь инструмент для твоей защиты. Инструмент признан ненадежным и от него решено отказаться. Теперь у тебя есть браслет и есть я. Но и Кир никуда не делся, он в твоих имплантах и во всех наноботах, которые ты посеял и посеешь в будущем. А вот и его воплощение в этой реальности. Кис-кис-кис!

Я вздрогнул от неожиданного прикосновения. О мою ногу, сладострастно мурча потерся, невесть откуда взявшийся, рыжий котяра.

— Я могу с ним разговаривать?

— Конечно можешь, босс! — ответил знакомый голос в моей голове.

— Это он организовал твою эвакуацию, — сообщила фея, — управлял твоими друзьями.

— Я! — важно подтвердил кот.

— Правда, сперва эпически обосрался, — невозмутимо продолжала Ева. — Так что не шибко задирай свой облезлый хвост.

Кот зашипел и залез под стол. Возмущенно мявкнул оттуда.

— Много о себе воображаете, дамочка!

Фея шутливо пихнула его в толстый бок босой ступней.

— Без обидок, рыжый, мы все только учимся. Но братцы, пора за дело браться! — Ева энергично забросила за спину пышную медную косу, кончик которой она теребила в тонких пальцах весь разговор.

— Что предлагаешь?

— Логично, пройтись по цепочке посредников. Порывшись в башке у Чибиса, я выяснила, что заказал тебя его дружок, тоже вор в законе Сеня Туз. Но опять же исходя из логики, какие претензии к тебе могут быть у старого уголовника, сидящего к тому же в Москве? Скорей всего еще неделю назад он и не подозревал о твоем существовании. Кто-то дал ему наводку. Этот кто-то уже может быть крупной рыбой и хорошо бы мне с ним познакомиться. Чувствую твой вопрос и поясняю: я не могу существовать в значительном отдалении от своего якоря в этой реальности. А якорь, это ты, дружок. Так что путь твой лежит в столицу, а мы с рыжим, как ад будем следовать за тобой.

Кир вылез из-под стола и запрыгнул ко мне на колени. Я машинально почесал его за ухом.

— Дамочка, хоть и изрядная стерва, но проявляет чудеса сообразительности и быстромыслия, — доверительно сообщил мне кот, — советую прислушаться.

— Значит, домой мы сегодня не возвращаемся? — поинтересовался я, хотя уже знал ответ.

— Молодец! — расцвела в улыбке феечка. — Ты у нас тоже сообразительный. Ни сегодня, ни ближайшее время.

В общем, не знаю почему, если хотите по интуиции, но в этот переход я затарился основательно — взял и ноутбук, и телефон и все запасы наноботов и много чего еще полезного.

— Чтоб ехать в Москву и жить там, нужны документы и деньги. Это в глуши, вроде Обнорска, могут за всю жизнь документы не проверить, а в столице… А насчет этого… есть у меня мыслишки! Сколько у нас времени перед отъездом?

— Мало, — ответила Ева, — теперь «они» поняли, что тебе удалось выжить, значит, вскоре последуют новые каверзы. По идее, лучше бы прямо сегодня. Ну, по крайней мере, свалить с данной жилплощади и где-нибудь затихариться. А что за мыслишки, говоришь?

— А ко мне в голову залезть ты не можешь? — настороженно поинтересовался я.

— С удовольствием, если позволишь, — она призывно улыбнулась и протянула руку.

— Не позволяю! — быстро отмел я её притязания.

— Я могу, босс, — мяукнул кот.

— Брысь! — я спихнул его с колен.

Он обиженно растворился в воздухе. Причем делал это постепенно, как Чеширский Кот, только без улыбки.

Я полез в ноутбук и в папке с Лериными документами нашел файл «Дело Тимура». Открыл, полистал страницы и с удовольствием убедился, что память не подвела.

— Птицын Александр Николаевич, 1923 года рождения, вор-рецидивист, четыре ходки, общий срок пребывания в местах лишения свободы 25 лет, уголовная кличка — Чибис. Проходил по делу, как наводчик банды. Пользуясь обширными связями в уголовном мире, поставлял бандитам сведения о теневиках, нечистоплотных торговых работниках и просто богатых людях, имеющих дорогие вещи. С семьдесят первого года, когда разрешили еврейскую эмиграцию к ним добавились отъезжанты. Так же, по версии следствия, Чибис покровительствовал Тимуру, так сказать, держал за него мазу перед остальным воровским обществом, которое бандитов, мягко говоря, недолюбливало за крайнюю жестокость и беспредел. Вину Птицына доказать не удалось… фото в фас в профиль. Развернул ноут к Еве.

— Этот?

Феечка кивнула.

— Он самый, сукин сын!

— Отлично! Как говорится: кто нам мешает, тот нам поможет! Так, в состав банды в разное время входило до пятнадцати бойцов. Самые страшные — Леша Палач и Коля Солдат. А вот и мои приятели, ныне покойнички — Могильных с Котовым, машут мне из ада.

— И в чем же наша, удача? — нетерпеливо поинтересовалась Ева.

— Чибис держал общак местной братвы. Вот нам и деньги! Согласись — справедливо.

— Справедливо, — согласилась она. — Но как ты узнаешь, где хранится общак? Чибиса уже не спросишь… можно, конечно, посмотреть у него на квартире… но вряд ли, он стал бы хранить деньги в городской квартире.

— Конечно, — подтвердил я. — После его ареста там делали обыск и ничего не нашли. Но у Александра Птицына есть старший брат — Михаил, проживающий за городом в собственном доме. К слову сказать, там тоже делали обыск и тоже ничего не нашли. Но в семьдесят шестом, когда КГБ расследуя дело о фальшивых баксах, вышел на Мишу-художника, дело получило неожиданное продолжение. Это, если что, кликуха Птицына старшего. А назвали его так, что он по жизни промышлял изготовлением поддельных документов, причем очень высокого качества. Например, замастыренные им паспорта проходили проверку по ЦАБу. Дело доходное, за паспорт Миша брал с клиента от трех до пяти штук.

Жил в свое удовольствие — не тужил и вот надо же, на старости лет потянуло его на легкие деньги — всех делов, на десятидолларовой купюре лишний нолик дорисовать. Туфту сбывали в промышленных масштабах лохам-теневикам, зверькам с Кавказа или Средней Азии. Те по-русски то плохо понимали, а по-английски и вовсе не в зуб ногой.

Миша хотел эту развлекуху ограничить по времени, да не успел, какому-то среднеазиатскому партийному боссу, случайно попала его купюра и он спалился с ней где-то за границей, расплачиваясь в магазине. Вот тогда-то за дело взялась Контора и за пару месяцев раскрутив цепочку, вышла на Художника. Ему предъявили обвинение по статьям 172: «Мошенничество» и 88: «Нарушение валютных операций». По совокупности корячилось лет десять лагерей, однако старый урка всех обманул, включая братву, и едва попав в СИЗО, склеил ласты от сердечного приступа. Его садовый участок так и стоял заброшенный, пока не начались 90-е, и его вместе с соседними не выкупил под свое обширное поместье какой-то новый русский. Развернул там обширные земляные работы и при сносе домика рабочие обнаружили тайник с никому уже ненужными советскими деньгами на несколько миллионов рублей. Такая вот гримаса судьбы. Об этом даже вышла статья в «Вечернем Обнорске» и Лера, сопоставив факты, присовокупила её к своему делу.

— Ура! — фея в восторге захлопала в ладоши. — Молодец, коллега, не зря со своей подполковницей чпокался, альфонс престарелый! Смотри, какая она полезная оказалась.

— Фу! — сказал я. — А такая, с виду приличная девушка… «альфонс престарелый», «чпокался» … Думаю, Миша-художник еще не успел узнать о печальной участи своего братца и надо срочно к нему наведаться.

Ева согласилась, что, мол, надо — да.

— И каков план? Хочешь, я устрою ему утопление в нужнике?

— Чего такая злая? — удивился я, — лично мне он ничего дурного не сделал. К тому же у меня к нему еще одно дельце. Просто отвлеки его, а дальше я сам.

— Как скажешь, — не стала спорить фея.

Я было начал собираться, как тут явилась Женька. Примчалась в обеденный перерыв. Опять начала рыдать, говорить, что бес её попутал, что любит только меня, пыталась вешаться на шею. Пришлось дать Киру команду её успокоить.

Успокоившись, она сразу начала деловито выспрашивать о моих намерениях, что я обо всем этом думаю и не считаю ли я её последней блядью?

Я ответил, что ни в коем случае не считаю, что очень рад за неё и за Генку. Что совет им да любовь, но все же надо быть осторожной и предохраняться, чтоб не залететь раньше времени. В назидание, вручил ей длинную ленту презервативов. Девушка мило зарделась, но не отказалась. Затем я отдал ей все шмотки и косметику предназначенные для продажи, включая джинсовую юбку для подружки, разрешив использовать всё по своему усмотрению. Женька попыталась отказаться, но глазки её алчно загорелись и долго уговаривать девушку не пришлось. Потом я сообщил ей, что срочно должен уехать на пару недель, а когда вернусь тогда и порешаем, как нам быть дальше.

— Всё-таки, как-то не по-человечески получилось! — сказал я уже в такси, Еве, никому кроме меня невидимым, бесплотным духом сидящей рядом со мной. — Надо было с Генкой хоть попрощаться…

— Долгие проводы — лишние слезы, — парировала фея.

— Я ведь обещал ему помочь в жизни.

— Ты уже помог — познакомил с хорошей девушкой. Благодаря имплантам связь между ними будет очень крепкой. Ради неё он забросит гулянки и восстановится в институте. Через год, Евгения забеременеет, и они поженятся. Геннадий будет много работать и выбьется в большие начальники, а она родит ему пятерых ребятишек. Они будут жить долго и счастливо… уровень долгосрочных прогнозов Наставников довольно высок. Не менее девяносто процентов.

— Чего? Каких еще наставников? — поразился я, но фея лишь сделала выразительную гримаску и исчезла.

— Проведаю нашего уголовного друга, — услышал я уже из пустоты.

Вещи я решил оставить на вокзале в камере хранения. Ну, а где, собственно говоря, еще?

Таксист согласился подождать с включенным счетчиком — клиент был выгодным. Нужный мне поселок располагался в восьмидесяти километрах от города. Туда и обратно — сто шестьдесят, и там сколько-то времени — почти дневной план…

Вокзал встретил привычным шумом и бесконечной толчеёй. Приезжающие и отъезжающие, грустящие и смеющиеся, встречающие и провожающие, ремонтники в ярко-оранжевых куртках, местные служащие в железнодорожной форме. Неразборчивый станционный хрип динамиков, гудки нетерпеливых электровозов.

Народ попадал на вокзал с трех сторон — центральный вход брал на себя основную людскую массу, еще была возможность пройти со стороны электричек, кроме того, на платформы можно проникнуть с примыкающей улицы, застроенной сооружениями вокзальных служб: багажный и почтовый цеха, разные конторы, вагонное и локомотивное депо, ремонтное и т. д.

Интересно, что с билетами?

С билетами было хреново. Кассы стояли открытыми, но везде висели таблички: «Билетов нет».

Народ ломился к дежурной по вокзалу, каждый старался протиснуться поближе к окну, чтоб сообщить о своих проблемах и бедах.

— Следующий! Слушаю вас! — торопил, усиленный динамиком, голос дежурной. Наскоро выслушав, она протягивала бланки.

— Заполните. И к администратору. В первое окно. Следующий!

Кто-то из очереди вызвался заполнить бланки, ускорить дело.

Я спустился в зал, где разместились автоматические камеры хранения. Прошелся вдоль коридора. На удивление, много зеленых огоньков. Выбрал, положил сумку, оставшись с планшетом, запер, чувствуя себя подпольным миллионером Корейко. Перед обычной камерой стояла маленькая очередь, мордастый кладовщик сновал туда-сюда, рассовывая чемоданы. Когда я проходил мимо, он глядел из-за решетки своей секции, как хищник в зоопарке, круглыми желтыми глазами, светящимися неугасимым алкогольным пламенем.

На часах тринадцать пятнадцать, а в желудке за сегодняшний день ничего не было кроме кофе. Казалось, там свистит ветер, и я решил слегка перекусить — время терпит.

Кстати, Зоя- Зоечка, блондиночка с лисьими глазками. Совсем я про тебя забыл.

— А Зою повысили, — ответили на мой вопрос в ресторане, — теперь она барменша!

Причем сказано это было с придыханием. Очевидно, барменша — элитная должность, по сравнению с официанткой.

Бар располагался в другом крыле вокзала, на цокольном этаже и я отправился туда.

Скудный солнечный свет падал в полуподвальные окна бара. Интимной пеленой укутывал он столы, стены мореного дерева, отражаясь в медной чеканке, с трудом дотягиваясь до стойки и витрины за ней, уставленной бутылками с коньяками, ликерами, джином и аперитивами, глянцевыми фруктами, цветастыми коробками с конфетами, яркими коробочками американских сигарет. Сбоку сиял полированным металлом кофейный агрегат.

К сожалению, на подобную красоту можно только смотреть. Отведать этих плодов сладкой жизни, простому советскому человеку не представлялось возможным — реквизит, бутафория. Коробки импортных конфет пусты, в бутылках — крашеная вода, в сигаретных пачках — разве что заблудились остатки табачного аромата.

Коньяк имелся только азербайджанский, юбилейный, а ликер болгарский вишневый и в виду убогости внешнего вида они стояли под стойкой. Кофейный агрегат, правда работал, разумеется, при наличии кофе, что имелось не всегда.

Пустые часы перед вечерним наплывом посетителей Зоя, старательная как все новички, решила посвятить саморевизии. Она стала сверять счета, накладные, наличие дефицитных товаров. Надо было сделать заявку на кофе и взбитые сливки для него, выписать томатный сок, мороженое и сырые яйца для коктейлей. Сопоставить наличные деньги в кассе с показанием счетчика, выбрать излишки.

Щурясь, она вглядывалась в кассовую ленту — давно надо сменить. Цифры тусклые, неразборчивые, под стеклом еле видны — шестерку от восьмерки не отличишь.

На душе у Зои было неспокойно. Объяснялось это вот чем — ей принесли шикарное итальянское платье-брюки цвета морской волны. Примерив в подсобке и покрутившись перед зеркалом, Зоя нашла себя в нем невыразимо прекрасной — хоть замуж за принца. Но цена… Она не просто кусалась, она буквально грызла — сто пятьдесят рублей (почти две зарплаты) просили за кусок синей тряпки бесстыжие фарцовщики. Ну, как же — барменша! А то, что она на новом месте еще не освоилась и боялась ловчить, это никого не волновало. Перед девушкой стоял сложный выбор — отказаться от покупки или занять денег, после чего ей предстояла пара месяцев спартанской жизни.

— Привет, Зая!

Перед стойкой стоял высокий парень, лицо его показалось Зое смутно знакомым.

Подойдя к стойке, я некоторое время следил за деловитыми движениями Зои, отмечая про себя, что девушка за эти дни осунулась, похудела. Щеки запали, скулы заострились, но, при этом она стала еще красивей. Окликнул. Некоторое время она таращилась непонимающим взглядом, потом в нем вспыхнул огонек узнавания.

— А… проезжий. Ты ли, это?! — мне показалось, обрадовалась Зоя. — И не разглядишь впотьмах.

— Я. — сознался я, взбираясь на высокий стул.

— Ты ведь в очках был, поэтому не сразу узнала. Уж и не чаяла увидеть. Какими судьбами?

— Есть хочу, — сознался я.

— И всё?

— Нет, конечно, тебя хотел увидеть!

— Хм… — сказала она. — Тоже хочу есть. Все собиралась, собраться не могла. Хорошо — ты подошел… не скучно будет. Пошли в подсобку.

Зоя закрыла кассу, и поставила картонку с трафаретной надписью «Перерыв». Я сполз с сиденья и, перекинув через плечо ремешок своего планшета, направился следом за ней в подсобное помещение.

Обстановка более чем скромная. Деревянный щербатый стол, колченогие табуреты, одностворчатый больничный шкафчик, чан, поделенный на секции для мытья посуды, пол, покрытый волнистым линолеумом, с решеткой под чаном.

— Явился — не запылился! — с удовольствием констатировала Зоя, вынимая из шкафчика домашнюю снедь: котлеты, отварные яйца, соленые огурчики. — Терпеть не могу жратву местной кухни… Ну, рассказывай. Особо рассиживаться некогда — перерыв пятнадцать минут. — Зоя протерла чашки полотенцем. — Как жизнь молодая?

— Так себе, — ответил я, бодро ковыряя котлету. — Нет, котлета-то вкусная, просто надо уезжать, а город так и не посмотрел.

— Да и смотреть-то особо нечего, — Зоя наполнила чашки кипятком и опустила в них пакетики с чаем. Вода на глазах словно обретала густоту, насыщаясь коричневым. — Тут тебе не Париж… и когда отъезжаешь?

— Да дельце одно осталось обтяпать. Думаю, день-два.

— День-два… — задумчиво повторила Зоя, — жаль.

— Что жаль? — не понял я.

— Да, так, ничего… ты ешь, ешь не стесняйся!

А я и не стеснялся — наворачивал за обе щеки, прихлебывая сладкий чай.

— Ты как, в целом? — промычал набитым ртом. — Как работается на новом месте?

— На новом месте? Ничего, осваиваюсь. Суеты меньше, возможности заработать больше.

— А чего тогда, такие глаза грустные?

— Грустные? — удивилась она. — Да нет, тут просто платье принесли красивое… до завтра оставила — подумать…

— Импортное?

Она кивнула.

— Дорогое? — догадался я.

— Сто пятьдесят хотят, ироды…

— Вот спекулянты чертовы! — посочувствовал я. — Грабят трудовой народ, прям среди рабочего дня! Но оно тебе, хоть идет?

— Очень! Ладно, пора мне, а то посетители щас начнут долбить по стойке — стены обвалятся.

— Подожди! — остановил я её царским жестом, открыл планшет и достал оттуда сотенную и два четвертака. — Вот, держи — купи себе платье.

— С ума сошел?! — она, аж рот приоткрыла, навалилась на стол крепкой грудью. Я с одобрением заглянул в темную ложбинку в глубоком вырезе сарафана.

— Ближнему надо помогать. Особенно такому красивому ближнему! Одно условие…

Ее зеленые глаза с лисьим разрезом вопросительно замерцали, разгораясь под завитой блондинистой челкой.

— Наденешь, я полюбуюсь.

— И все?

— И все!

— Ладно, только ты выйди.

«Вот чудо-девка! — с веселым удивление думал я, выходя в зал, — даже не попыталась отказаться!» — Зоя нравилась мне все больше. Никакого жеманства, практичность и деловитость.

В зале было по-прежнему пусто. Да и то понятно, смысл переплачивать в полтора раза за спиртное и сомнительную закуску? Тут же все рядом есть в магазинах. Разве что любители кофе заглянут. Наплыв посетителей начнется после семи.

— Можно, — крикнула Зоя из подсобки через пять минут.

Я заглянул и обалдел превращению золушки в принцессу. Голые плечи, открытая спина. Облегая сверху крупную Зоину грудь, бирюзовое платье, с тонкой талии, струясь по бедрам, переходило в широченные клеши.

— Супер!

— Что? — робко уточнила она.

— Раскрасавица! Но, тебе в этом нельзя ходить…

— Почему? — глаза нараспашку.

— Очень блестящая, сороки могут унести.

— Да ну тебя!

Таксист в пестрой безрукавке с широким отложным воротником, всю дорогу что-то болтал. Мол, таксовать ему нравится, работа в принципе непыльная, знай крути себе баранку, да отстегивай кому положено. Расторопный водитель всегда на жизнь заработает. Только в дальней дороге, как сейчас, скучно без радио. В такси радиоприемник не предусмотрен инструкцией, почему-отчего никто объяснить толком не может. Но водители приспосабливаются, возят свои аппараты. И у него был маленький японский коротковолновый. Брал что угодно, даже голоса вражеские. Да вот что-то забарахлил пришлось отдать в починку знакомому мастеру. Настоящий волшебник — чинит любую заграничную технику. Я спросил, как зовут, не Гарик? Оказалось, Гарик. Мы посмеялись, общие знакомые сближают.

Дорога змеилась по зеленым холмам, рассекая заросли кустарника, поднималась на холм, чтобы через мгновение рвануть вниз, к пересохшему речному руслу.

Воздух упруго вдавливался в салон из опущенного стекла, нес запах скошенной травы и полевых цветов…

В приоткрытое окно ветер загнал огромного шершня. Тот заметался по салону, ударяясь о стекла, мотаясь перед лицами, заставляя нас испугано шарахаться. Пришлось остановить машину и распахнуть дверь. Поупрямившись, шершень вылетел, утягивая за собой грозное гудение…

С Зоей мы расстались, как старые друзья. Я пообещал, что заеду вечером. Посетовал, что надо бы где-нибудь переночевать, с адреса мол, съехал раньше времени, а в гостиницу не устроиться — паспорт где-то посеял, не посоветует ли она что-нибудь. Она обещала, что подумает над этим.