Корректировка

Глава 12

— Не пойму, я все-таки, как ты от них отбоярился, — карие Генкины глаза были полны недоверия, — чтоб эти уроды чего-то испугались… Сеня Кот — боксер, еще пацаном, один с десятком слободских махался. А Могила «малолетку» прошел в «активе», бугром там был. Они тебе своего позора не простят, это западло. В ихней шобле еще человек шесть шушеры уголовной. Будут теперь за тобой стричь. Все равно подкараулят где-нибудь, чердак пробьют, или финкой пырнут, охнуть не успеешь. Слушай, Феля, может тебе, в натуре, уехать, от греха подальше.

Мы сидели в столовой общественного питания номер три и ели комплексный обед по восемьдесят шесть копеек, запивая его «Жигулевским» пивом, по двадцать пять копеек за бутылку.

— Что ты Геша жути нагоняешь? — поинтересовался я делано равнодушным тоном, — кричи потише, а то уже люди на нас оглядываются.

Жоркин парализатор в кармане, конечно, придавал мне уверенности, но на душе все равно кошки скребли. Нашел, что называется приключений на свою тощую жопу. С одной стороны, никто не знает, где я живу, даже Генка, когда ездили ко мне за шмотками, я оставлял машину в квартале от дома. Но, с другой стороны, друг мой прав, не прятаться же в квартире, не для того я сюда прибыл. Тогда что остается? Если драки не избежать, надо ударить первым. Мне ли, вооруженному крутыми техническими средствами, бояться какой-то шантрапы?

— Слушай Геша, а может мне поговорить с этим Яшкой?

— Станет он тебя слушать, как же, держи карман шире!

— Да станет, я найду подходящие слова. Объясню так, что дойдет у него до ума, до сердца до печенок и прочего ливера.

— Ты чо, так втюрился в Альбинку, что крыша совсем потекла? Девок что ли мало? Венерка говорит, Раиса про тебя спрашивала, куда, говорит, твой академик подевался? Пойдем сегодня к ним, бухнем, Раиска, девка что надо, сразу забудешь эту Зотову. Отвяжешься от нее, и блатота от тебя отстанет. Хочешь, я сам с Яшей поговорю?

Я задумался. Вроде бы Генка и прав, но соглашаться с его доводами решительно не хотелось. Влюбился? Есть маленько. Бывает такое, увидишь девушку, и как громом стукнет — все мозги набекрень. Но все-таки дело не только в этом, интуиция говорила мне: отступишь, потеряешь инициативу, упустишь возможности. Что за возможности, я до конца еще не понимал, но интуиции в последнее время стал доверять — каждое мое действие, начиная с обращения в, первое попавшееся по дороге, агентство недвижимости «Олимп» приводило к неожиданному продолжению, из которых постепенно выстраивалась логическая цепь событий.

— Слушай Геш, — обратился я к, притомившемуся ждать моих умозаключений, другу, — а как ты себе представляешь дальнейшую жизнь?

Тот от неожиданности разворота темы подавился остатками пива, и пришлось похлопать его по спине.

— Э-э… а причем тут? Ну, последний месяц догуляю, да работать пойду… батя обещал к себе в КБ, в мастерские устроить… осенью в институте восстановлюсь на вечернем…

Я примерно знал его судьбу: институт так и не закончит, будет скакать с работы на работу, то электриком, то слесарем, то столяром, и постепенно спиваться. Женится-разведется, в восьмидесятые попытается заняться бизнесом и кончится все это весьма печально.

— И сколько ты будешь получать в этих мастерских?

— Ну… поначалу под сотню, а там разряд повысят, больше на круг будет выходить. А что?

— Да нет, ничего… сделаем мы из тебя человека.

— Поду-у-маешь, — Генка вытянул губы дудкой, и продекларировал. — Юноше решающему делать жизнь с кого, скажу не задумываясь — делай ее с товарища Дзержинского! Ты с собой прежде разберись Феликс Безмундович и с девками своими!

— Разберусь, Геша, разберусь.

— Ладно, — сказал Генка, — пора мне. На гаражах небольшая шабашка намечается, обещал помочь. Там работы на пару часов и по два червонца на рыло. Ты это… хорош киснуть, подкатывай туда в районе семи-восьми, посидим с парнями музыку послушаем. Кассеты не забудь!

Когда же эта жара спадет? Хоть бы дождик какой-нибудь. Я выглянул в окно. Во дворе было безлюдно. Детей уже разогнали по пионерлагерям, взрослые еще на работе, а пенсионеры окучивают свои огороды. Лишь на скамейке у подъезда, в компании облезлой кошки, скучал рыжий кот.

Времени было полшестого. Пора звонить Альбине пока не ушла с работы, ведь номер ее домашнего я спросить конечно забыл. Да она бы и не дала.

Ближайшая телефонная будка была через квартал в тенистом дворе той самой пятиэтажки, в которой я жил полвека назад.

Она взяла трубку после первого же гудка, словно ждала звонка.

— Привет, Незабудка! — бодро начал я.

— Привет, — ответила она безжизненным голосом, не принимая моего игривого тона, и я понял, что мне не светит.

— Что-то случилось?

— Ничего не случилось…

— Можно, я приду?

— Нет, — отрезала Аля, помолчала несколько секунд и добавила уже мягче. — Извини Феликс, ты мне правда нравишься, но у нас ничего не выйдет. Да и эти… они не отвяжутся. В общем, найди себе хорошую девчонку, а мне больше мне не звони. Пока.

В трубке давно раздавались гудки, а я все стоял, глупо прижимая ее к уху, пока снаружи не окликнул кто-то нетерпеливый:

— Молодой человек, вы закончили разговаривать?

Я сидел на лавочке и соображал, что делать. Горькие мысли жгли мне череп изнутри. Заняться было совершенно нечем, а выносить это мучение до ночи, когда откроется портал, невыносимо.

Поеду к Генке, решил я. Альбинка меня кинула. До ночи, пока портал откроется делать все равно нечего. Кирнем с пацанами, да может, к девкам завалимся, и долбись оно все конем.

Таксисты ни в какую, даже за два счетчика, не соглашались ехать в «Промзону», разве что на хер не посылали. Через полчаса голосования удалось, наконец, поймать частника. Дед на древнем, насквозь ржавом четыреста первом «Москвиче», согласился домчать меня с ветерком за рубль денег. С собой у меня был пакет, а в пакете четыре портвейна и пара старых магнитофонных компакт-кассет. Каким-то чудом они сохранились у меня с начала двухтысячных. На кассеты я записал «свежие» рок-альбомы семьдесят второго года. Пусть порадуются ребятишки.

«Москвич» мчался, дребезжа и пукая раздолбанным двигателем. Под колеса летел кривой щербатый асфальт. Дед гнал, не обращая внимания на выбоины. Машина высоко подпрыгивала и опасно плавала на дороге. Мне каждую минуту казалось, что у нее вот-вот отвалится днище, и дальше мы по инерции побежим уже своим ходом, как волк в «Ну, погоди». Дед с рулем в руках, а я, прижимая к груди пакет с бухлом.

Обошлось. Деду я дал два рубля. Дополнительный за то, что остался жив.

Генка, как и ожидалось, нашелся у Толяна в гараже. Присев на корточки возле потрепанной «Победы» он давал советы и подавал инструменты невидимому приятелю. Тот в ответ невнятно что-то бурчал из ямы.

Увидев меня, Генка обрадовался:

— Феля, молодец, что пришел!

На его голос из-под машины высунулся хмурый Толян и, увидев меня, расцвел.

— Здорово, кассеты принес?

В одном углу гаража, мотая мою кассету, завывал магнитофон. В другом терзал гитару, босяцкого вида пацан:

— Что творится по тюрьмам советским… я не в силах друзья передать… как приходиться, нам малолеткам, со слезами свой срок отбывать…

А в центре, на месте выгнанного наружу «запора», стоял стол из двух табуреток и куска фанеры, с нехитрой закуской. Сидящие за столом парни, вели степенную беседу. Проще говоря, перекрикивали друг друга, певца и магнитофон.

Я пил мало и в основном молчал, мне главное было не оставаться одному.

Альбину терять не хотелось. Наоборот, хотелось заняться с ней любовью, вот, прямо сейчас. Любоваться прекрасным обнаженным телом. Ласкать его и наслаждаться самому.

Блин, что же делать? Нанести визит Яше? Напугать до усрачки, чтобы думать забыл путаться у меня под ногами. Или сделать, как предложил Жорж — подкинуть рублей несуществующих серий? А вдруг, Яша тут вовсе не причем. Да скорей всего не причем.

Кто он и кто она. Он фарца без перспектив, кроме как присесть на нары, а она завидная невеста. Девушка деловая — готовится продать подороже свою молодость и красоту. Так что Феликс, отойди-ка ты в сторонку и дай девчонке жить той жизнью, которую она себе задумала. Вроде бы простая и правильная, но какая горькая эта мысль!

— Ты рыбки попробуй Феля, — в который раз пристал ко мне Генка, — отличная рыбка, батя сам коптил.

Есть не хотелось, но я попробовал, чтоб отвязался. Рыба была перекопченная — распадалась в руках и кислила. От такой, немудрено было язву заработать.

Вино кончилось, и кто-то приволок трехлитровую банку самогонки, стали разливать по стаканам. Плеснули и мне. Я понюхал — из стакана омерзительно несло сивухой. От этого запаха и от табачного дыма, густой пеленой висевшего над столом, захотелось блевать, и я поспешил на воздух.

Шел одиннадцатый час, но было еще довольно светло. Во всю мощь стрекотали кузнечики, жара потихоньку спадала. Я несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, очищая легкие от беломорного дыма — сразу стало легче. Пожалуй, пора выдвигаться домой. Опять что ли пешком шкандыбать до Проспекта?

Сзади послышались шаги, я обернулся.

Это был Генка.

— Слышь, Феля… разговор есть… — сказал он сконфуженным голосом, подваливая ко мне вплотную.

— Ну? — я выжидательно смотрел на него, а он куда-то в пустоту, хмуря брови и кусая губы. На его лице читались сомнения и размышления.

— Ты это… ничего не хочешь мне рассказать?

— По поводу? — довольно искренне удивился я.

— Ты извини, что спрашиваю, но все это очень странно…

— Да что странно-то?

— С тобой странно… темнишь ты что-то, Феля. Пять лет от тебя ни слуху, ни духу и вдруг объявляешься… к дяде приехал. Я сколько не вспоминал, так и не припомнил, чтоб у тебя в Обноре был какой-то дядя. Ну, допустим, дядя… но что ж ты к нему без копейки денег приперся? Часы с себя продал, документов никаких нет. А у самого куча шмотья заграничного… Откуда?

— Да, я ж говорил…

— Про дядю моряка? Ха! Феля, ты меня за лоха педального не держи, я тебя умоляю, со мной парни служили, которые до службы, на гражданских пароходах ходили в загранку. Они мне много чего порассказывали. Возили, конечно, контрабанду, но по мелочи, а не как ты говоришь — тюками. Какие тюки? В команде обязательно стукач имеется — сразу заложит. К тому же там погранцы кругом, разве бы они допустили эти водолазные работы.

Я присвистнул.

— Да ты, Геша, прям незаконнорожденный сын Шерлока Холмса! То есть, ты мне сразу не поверил?

— Не то что, прям сразу, но постепенно накопилось. Ну, а вишенка на торте, эти черти приблатненные. Чем ты их шуганул? И вообще, Феля, какой-то ты не такой как все, как будто не отсюда. Слушай, может ты шпион американский?

— Точно! Шпион. Агент ноль-ноль семь, по кличке Жопа! — я засмеялся и процитировал Высоцкого:

Произнес я это нарочито небрежным тоном, а сам подумал, ведь Генка прав, я и впрямь шпион. Меня забросить, забросили, а подготовить забыли, вот и палюсь на ходу. Оказывается, дружок-то мой, только с виду лопух и раздолбай, ты глянь, какую аналитическую работу провел. А ведь как не крути, без помощника мне в этом мире не обойтись, и кто как не Генка годится на эту роль. Значит судьба.

— Знаешь, что, Геша, — сказал я, честно глядя ему в глаза, — то, что ты сейчас прогнал не такая уж и чушь. Есть в этом рациональное зерно. Только я не американский шпион, это было бы слишком банально, хотя действительно не отсюда.

— А откуда? — выдохнул Генка.

— Я тебе обязательно все расскажу, но только завтра. Хорошо?

— Почему не сегодня?

— Потому что сегодня ты мне, не поверишь.

— А завтра поверю? — Генка с сомнение поскреб лохматую макушку.

— Будь спокоен, — кивнул я, — предъявлю такие доказательства, что хочешь, не хочешь, а поверить придется! А сейчас извини, мне домой надо.

Надо так надо, Генка не возражал, но так просто отпустить меня не захотел. С ума, что ли сошел? — говорил он, отметая мои возражения, — одному по ночи таскаться, в Обноре хулиганья развелось, мама дорогая! Удивительно, что в прошлый раз без приключений добрался! — и обнадежил. — Да ты не ссы, домчу с ветерком!

Старенький «чезет» стоял в углу Толянова гаража укрытый рогожей. Ухватив за крутой руль, Генка, под одобрительные возгласы парней, вывел его во двор.

— Дедово наследство, — гордо сказал он, забираясь в седло. — Старый, как говно мамонта! Его, наверное, немцы бросили при отступлении, а дедуля подобрал. Он мастак был всякую рухлядь в дом тащить, говорил: дары природы. Сколько себя помню, так и стоял этот аппарат в сарае, деталей каких-то не хватало. А Толян, прикинь, подшаманил, теперь гоняет, как новенький. Золотые руки у человека!

Мотоцикл и впрямь завелся почти сразу, взревел, отплевываясь дымом.

Я уселся на заднее сидение. Держаться было не за что пришлось обхватить Генку. Мы бодро стартанули и ускоряясь пронеслись по «гараж-стрит», вылетели на шоссе. Там уж Генка дал жару — разогнались под сотню. Тут откуда-то выскочил ментовский уазик. Погнался за нами, включил сирену.

— Хуйня-война! — вопил Генка. — Главное, маневры! Не ссы, Феля, щас до кварталов доберёмся и затеряемся.

Так и вышло. Достигнув кварталов пятиэтажек, свернули в проулки, и менты вскоре отстали во дворах.

Снизив скорость, мы крались по ночному Обнорску — если не газовать, «чезет» был на удивление тих. Так и добрались до моего дома.

— Жду доказательств! — сказал на прощание Генка.

Он утрещал прочь, а я поднялся в квартиру.

Только разделся, готовясь шагнуть в портал, как в дверь еле слышно постучали. Я бы даже сказал: поскреблись. Матерясь про себя (кого там черти несут?), подошел к двери и глянул в глазок. На площадке стояла Женька.

— Феликс, — тихонько спросила она, очевидно услышав шуршание за дверью, — ты дома?

По-хорошему, следовало бесшумно отойти от двери и смыться в портал. Но вместо этого я щелкнул замком и высунул голову наружу.

— Ты чего, Жень? Чего-то хотела?

Девчонка приложила пальчик к губам, тихо, мол.

— Хотела, — сказала шепотом, — тебя увидеть… не пригласишь войти?

— Ой, извини… я просто не одет… сейчас штаны надену! Заходи… — с этими словами, метнулся в зал и стал лихорадочно натягивать джинсы. Штаны, как и следует ожидать в таких случаях, ожесточенно сопротивлялись, а Женька и не думала ждать в коридоре.

— Да не торопись ты так, — усмехнулась она из прохода, — Думаешь, я парней без штанов не видела? У меня же старший брат твой ровесник. Забыл?

— Не знаю, кого ты там не видела, — буркнул я, наконец, справившись со штанинами и застегнув молнию, — а подглядывать не хорошо!

— Больно надо, подглядывать за тобой. А ты чего разделся-то спать что ли собрался? Ещё ж десяти нет.

— Да не… какой спать, жарко просто… — я глянул на нее и засмотрелся. Облитая последним солнечным лучом, заглянувшим в окошко, девушка словно светилась. Короткое платье больше похожее на мужскую майку и очень много голого — плеч, рук и ног. К тому же она была ещё и босой, что добавляло наивного эротизма.

— На самом деле, я хотел к вам зайти, — оторвался я, наконец, от просмотра мимолетного видения, — познакомиться с бабой… э-э…

— Фросей, — подсказала Женька.

— Ага! Поблагодарить её за внучку. даже подарочек приготовил… Вот, — достал из сумки пачку цейлонского чая в пакетиках и коробку конфет.

— Ого, «Птичье молоко»! Можно?

— Конечно! — протянул ей конфеты.

Девчонка мигом открыла коробку и цапнула конфетину откуда-то из середины. Разломила. Коричневая! — показала мне начинку. Карие глазищи светились торжеством. Никогда не понимал женской страсти к коричневой начинке. Женька сунула обе половинки в рот и не успев прожевать, цапнула вторую конфетину.

— Да подожди ты метать, — засмеялся я, — попа слипнет! Сейчас чаю попьем…

— Не флипнет… — возразила она набитым ртом. — А это фто? показала на пачку с чаем.

— Это, брат Женька, чай, типа, индийского! Я чайник купил.

— Я тебе не брат! — насупилась девушка.

— Ну, сестра.

— И не сестра!

— Не придирайся к словам! — я набрал в чайник воды и поставил на плиту. — Вот смотри, — вскрыл коробку и достал вкладыш из фольги. В свою очередь надорвал фольгу и извлек сам пакетик с чаем.

— Вот, как смерть Кощеева… утка в зайце, яйцо в утке…

Женька облизала испачканные в шоколаде пальцы и взяв пакетик, начала его рассматривать.

— Никогда такого не видела. И как его заваривать?

— Ну, как обычно. Суешь в чашку или в заварник. Просто и чаинки не плавают.

— Интересно, — сказала она, — и чайник у тебя интересный (посмотрелась в полированную нержавейку), и сам ты интересный. А я вот не интересная.

— Чо это ты неинтересная? — удивился я такому повороту мыслей.

— Потому что, я не нашла себя. Я никто и звать меня никак. Не рыба, не мясо. Так мамка говорит.

— Почему она так говорит?

— Потому что не хочу поступать в педагогический. Как посмотрю на своих одноклассников. И что, всю жизнь с такими балбесами нянчиться? Нафиг-нафиг!

— А надо обязательно в педагогический?

— А куда? — Женька слопала еще одну конфету. — В технический у меня ума не хватит. А значит я могу остаться вообще без высшего образования и не принести пользу обществу.

Как все сложно, подумалось мне. Я вот в прошлой жизни три образования получил и до доктора наук дорос. А много ли принес пользы обществу? Может быть, теперь получится? А вслух сказал:

— Ерунду твоя мама говорит, извини конечно. Не надо тебе себя искать. Ты уже есть. Умная, молодая, красивая…

— Красивая, значит? — ухватилась она за последнее определение. — Феликс, я тебе нравлюсь?

— Конечно нравишься! Ты вон какая!..

— Какая?

— Такая… ух! Был бы я помоложе!..

— Помоложе? — она засмеялась. — Тебе сколько лет? Двадцать?

— Двадцать один, — знала бы она сколько мне на самом деле.

— Ну да, пенсионер, почти! Прикалываешься? На пять лет старше — это много?

Не нравился мне её откровенный взгляд. Тут, кстати, закипел чайник. Я снял его с плиты.

— Давай, я тебе чайку налью? А сам, пожалуй, пивка выпью… жарко.

— Я тоже пива хочу! — возмутилась Женька и в возмущении слопала конфету.

— Мелкая еще, алкоголь пить.

— Мы с девками бражку пьем, — доверительно сообщила она. — У Ирки Шевелевой предок брагу ставит двадцатилитровыми бутылями. Она у него тырит. Когда литр, когда полтора отольет. Мы впятером соберемся и в зюзю!

Я представил это «в зюзю».

— Может ты еще и куришь?

Не-е! — Женька замотала головой. — Вонь эту, терпеть ненавижу!

— Смотри мне! — погрозил ей пальцем, с притворной строгостью — от бездуховности до грехопадения, один шаг. Ладно, уж, надеюсь партия и комсомол меня не осудят, за спаивание малолетних, — полез в холодильник и достал две банки «Бад». У Женьки глаза на лоб полезли.

— Это что? Пиво? Обалдеть! — она крутила мигом запотевшую банку в руках. — А как его открывать?

Я показал. Банка щелкнула. Мы сделали по глотку. Не похоже было, что Женьке пиво понравилось, но она мужественно глотнула ещё и ещё. Лицо у нее стало серьезное и решительное, словно долго собиралась, что-то сказать и наконец, собралась.

— Феликс, — сказала она, — я тебя люблю…

Я поперхнулся пивом и закашлялся.

Девушка поставила банку на стол и перескочив ко мне на колени, похлопала ладошкой по спине. А когда закончил кашлять, обняла за шею и впилась губами в мои. От неожиданности я ответил и с минуту мы ссосались. От Женьки пахло пивом и конфетами. Целоваться она не умела, больше кусалась. Потом внезапно отстранилась, глядя мне в лицо. Глаза у нее были яркие, а губы бледные большие и нежные.

— Феликс, я наверно, без тебя жить не смогу… — с горечью констатировала она.

— Это неправильно! — возразил я, поражаясь, как глухо звучит мой голос.

— Что неправильно?

— Всё неправильно! Я взрослый мужик, а ты маленькая девочка, какая может быть любовь?

К стыду, сказать, от близости её горячего тельца у меня неудержимо встал, а правую, свободную от пива руку, обнаружил машинально тискающей девичью грудку. Руку я немедленно убрал, а вот член, мерзавец такой, опускаться не хотел. Женька почувствовала. Шустро сунув ладошку под попу, нащупала его и хихикнула.

— Маленькая, говоришь? А чего тогда, он такой большой?

— Ну-ка, прекрати! — преодолевая сопротивление, столкнул её с колен. Жадно глотнул пиво — меня била дрожь.

Она не ушла. Стояла надо мной с видом попранной женственности. Потом заплакала, прикусив губу и неотрывно глядя на меня. Не выношу женских слез, а особенно девичьих.

Пришлось опять усадить её на колени, гладить плечико, целовать в мокрую соленую щечку.

— Ну, какая любовь, Женечка? Я же тебе говорил: у меня есть невеста, я скоро уеду из Обнорска…

— Ну, пока же не уехал! — упрямо возразила она. — А я тебя сейчас люблю! Хочешь на руке погадаю? — как всегда неожиданно сменила тему. — Меня Златка-цыганка научила, она в нашу школу ходит, — не дожидаясь ответа, взяла мою ладонь, развернула вверх.

— Вот, линия жизни у тебя длинная — жить будешь долго. Линия ума — тоже. Умный. А вот они пересекаются и дальше идут вместе. Значит, умом ты своим пользуешься по жизни! А бугры под пальцами — признак таланта. Вон они у тебя, какие выпуклые — талантливый!

Я засмеялся и погладил маленькую льстицу, своей талантливой ладонью по голове.

— Конфету хочешь?

— Хочу! — капризно заявила девчонка. — И не только конфету…

Не знаю, чем бы все кончилось, к счастью, за стенкой шумно заворочалась Женькина бабка.

— Ой, баб Фрося, кажись проснулась, — испугано сказала девушка и унеслась домой. Конфеты и чай, паразитка, не взяла. Я понял — осада будет продолжена. Девчачья любовь, сродни одержимости. Что ж мне с этим делать?