Корабль в вечность

Глава 7

— Решено, переселяем Зака к Касс, — объявил Инспектор. — Мы...

— Нет, — перебила его я. — Ни за что. Ни в коем случае.

На меня накатило такое облегчение, когда Саймон отвел Зака обратно в его каморку, а Эльза, Палома и Зои присоединились к нам в конторе мытарей. А теперь слова Инспектора показались мне пинком в живот.

В поисках поддержки я повернулась к Дудочнику, но он выглядел непоколебимым в своем решении.

— Я пытаюсь сохранить тебе жизнь, — сказал он. — Тебя и Зака, каждого из вас, должны охранять люди, которым можно доверять. Вдобавок еще Палому. Если объединить вас троих, стража потребуется только для одного места, а не для трех. Я выставлю людей у приюта, и сам тоже буду за вами присматривать попеременно с Зои.

— Ты ведь это не всерьез? — спросила я. — Даже если нас троих удобнее держать вместе, в приют Заку нельзя. Там же Палома! И вряд ли Эльза его примет.

Дудочник не изменился в лице.

— Давай я перееду сюда, — предложила я. — Не надо селить Зака к Эльзе.

Наклонившись ко мне, Дудочник понизил голос:

— Я хочу, чтобы ты была в безопасности. — Он покосился на стоящего на другом конце комнаты Инспектора. — Не здесь, не с ним и толпой его солдат.

Хотя мы каждый день собирались в конторе мытарей, все равно оставалось ощущение, будто это территория Инспектора, а наша — в приюте Эльзы. Возможно, тому виной отголоски прежней роли этого здания: сюда омеги униженно приходили платить подати. Даже после битвы и последовавших за ней голодных месяцев комнаты выглядели довольно роскошно, и обстановка прямо-таки кричала, что это территория альф. Мы скорее чувствовали себя дома среди поломанной мебели приюта, чем на обтянутых кожей стульях конторы мытарей.

— Дело не только в охране, — продолжил Дудочник, снова отодвигаясь. — У тебя есть способы следить за Заком, недоступные никому из нас. Помнишь, что происходило, когда ты путешествовала с Зои?

Лицо Зои от этого напоминания ожесточилось. В те недели, когда мы с ней спали рядом, я подглядывала в ее сны. Ненамеренно, но каждое утро я просыпалась, помня их не хуже собственных. Именно так мне стало известно, что во сне Зои неустанно бороздит моря в поисках утонувшей Лючии.

— Я не умею читать мысли, — сказала я. — Это не так работает.

— Знаю, — кивнул Дудочник. — Но нам может помочь любая крупица информации.

— Я его приму, — вмешалась Эльза. Вздернув подбородок, она сделала шажок вперед. — Не обещаю, что буду с ним вежлива и не стану плевать в его еду. Но если таким образом я смогу вам помочь и уберечь Касс, пусть переезжает ко мне.

— Тебе необязательно это делать, — возразила я. — Они слишком многого от тебя хотят.

Эльза покачала головой.

— Я сама хочу, чтобы ты была в безопасности и рядом со мной. — Она пожала плечами. — А он лишь побочный продукт.

Я помнила, как Воительница назвала омег побочным продуктом альф — повторив фразу, использованную в документах из Ковчега, — и поэтому улыбнулась, когда Эльза употребила те же самые слова в отношении Зака.

Полдня в приюте было шумно: солдаты устанавливали решетки на окна и более прочную дверь в спальню с внешними засовами. Эльза ничего не говорила, просто ковыляла за ними с метлой да ругала, если на полу оставались гвозди или металлическая стружка. Для доверенных караульных, призванных охранять приют снаружи, составили график дежурств, а Зои с Дудочником должны были по очереди стеречь нас внутри.

Список наружных охранников оказался коротким. В него вошли Саймон и его давняя советница Виолетта — я однажды видела, как они с Дудочником подрались, и считала ее искренней и смелой, плюс к тому же после драки она всегда оставалась ему верной, — и вдобавок Криспин, служивший Дудочнику и Саймону еще на Острове и все время после.

Инспектор тоже выдвинул несколько кандидатур из своих опытных бойцов. Выбор был целиком его, но я обрадовалась, увидев, кого он предложил: Ташу, высокую женщину из его личной охраны, неразговорчивую, но умеющую смотреть мне в глаза прямо и без присущего альфам отвращения, и добродушного Адама, который любил посмеяться и на дежурстве болтал с Эльзой и Салли ничуть не меньше, чем с сослуживцами-альфами.

Палома и Зои перенесли свои вещи из общей спальни в маленькую комнату, где когда-то спали мы с Кипом.

Дудочник тоже вытащил свою кровать и поставил ее во дворе под навесом у входной двери.

— Сейчас достаточно тепло, — сказал он. — И отсюда я смогу приглядывать как за спальней, так и за дверью комнаты Зои и Паломы.

Доводы веские, но мы оба знали, что Дудочник также не хочет спать в одном помещении с Заком. Я посмотрела на две параллельных полосы, процарапанные ножками кровати на дощатом полу. Теперь каждую ночь мы будем оставаться с Заком в спальне только вдвоем.

И вот его привели. Дудочник с Зои договорились, что один из них всегда должен находиться в приюте. Кандалы с запястьев Зака не сняли. На ночь их крепили к вмурованной в стену цепи. Я сама измерила ее длину: цепи хватало, чтобы Заку было удобно лежать в кровати в любой позе, но добраться до моей кровати у противоположной стены он не смог бы.

Днем, когда поблизости маячили Зои или Дудочник, Заку разрешалось упражняться во дворе и есть вместе с нами, но в кандалах.

— Не хочу, чтобы с ним цацкались, как будто он до сих пор в палатах Синедриона, — заявила Зои. — И по мне, лучше пусть будет у нас на глазах.

Звон кандалов Зака скоро стал в приюте привычным.

— Прости, — снова и снова извинялась я перед Эльзой, когда мы оставались наедине. — Мне жаль, что тебе приходится встречаться с ним каждый день.

Она лишь улыбалась и сжимала мою руку. Эльза никогда не заговаривала с Заком, но не боялась смотреть ему в глаза, а во время трапез наполняла его миску и ставила на стол. Я до сих пор не видела такого рода мужества: каким-то образом Эльза изо дня в день терпела Зака в своем доме, где раньше жили убитые им дети.

Поначалу я задавалась вопросом, как сам Зак воспримет переселение в приют. Большинство детских вещей уничтожили налетчики, когда забирали малышей и попутно разнесли половину приюта. Но признаки присутствия детей были повсюду. За дверью спальни на высоте бедра в стену были вбиты крючки, куда дети вешали верхнюю одежду. В разграбленной кухне Эльзы уцелели только маленькие чашки, и теперь мы каждый день пили из них, касаясь губами тех же мест, что и погибшие малыши.

Если от этого Заку было неловко, он ничем себя не выдавал. В первый вечер я наблюдала за ним за ужином. Он взял длинными пальцами чашечку, опустошил ее и оставил на столе, чтобы Эльза убрала. Он никогда не упоминал о детях, которые одновременно отсутствовали и присутствовали рядом с нами.

* ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

В первую ночь, оставшись в спальне вдвоем, мы с Заком лежали в разных концах длинной узкой комнаты. Зак лег спиной к стене и лицом ко мне. Я задула свечу, чтобы больше его не видеть.

— Зажги свет, — попросил он.

— Спи давай.

Его цепь несколько раз звякнула, пока он ворочался.

— Мне не нравится спать в темноте.

— Привыкай, — бросила я, перекатываясь на другой бок. — Здесь тебе не палаты Синедриона. У нас запас свечей не бесконечный.

— Я никогда не боялся темноты, — сказал он. — Но возненавидел ее с тех пор, как ты затопила Ковчег.

Это я тоже помнила: промозглый мрак коридоров и черная вода, которая поднималась все выше и выше, вытесняя черный воздух.

— Я едва успел выбраться, — продолжил Зак, учащенно дыша. Обхватив себя руками, я слушала его против воли. Мне хватало собственных воспоминаний о затопленном Ковчеге и не хотелось погружаться в кошмары Зака. — Но даже когда я вышел на поверхность, еще ничего не кончилось. Река хлынула в открытую дверь, и меня чуть не унесло. Половину лагеря смыло, по меньшей мере четверо солдат утонули: они запутались в брезенте, когда водой накрыло палатки.

Еще больше трупов на моей совести. Скольких же людей я погубила собственноручно или косвенно? Иногда мне чудилось, будто погибшие облепляют меня, как мокрый брезент тонущих солдат.

— Ужасная смерть, — продолжил Зак.

— Ты обрек многих на гораздо худшее, — возразила я.

— Он мне снится, — не обратив внимания, признался он. — В темноте я вижу сны о Ковчеге. Вижу воду в коридорах и поток, хлынувший в западную дверь.

Я пыталась не слушать брата, но слишком хорошо помнила, как в детстве мы болтали по ночам, пока родители внизу спорили, что им делать с неразделенными близнецами. Мы лежали в темноте и шептались поверх разделяющей наши кровати пустоты, совсем как сейчас.

— Мои сны еще ужаснее, — призналась я.

— Например?

Я промолчала. Не стоило рассказывать ему, что я вижу, — Зак и так уже слишком много знает о взрыве.

— О чем твои сны? — настаивал он.

— Ни о чем. А теперь заткнись — я пытаюсь уснуть.

— Ты врешь.

— Я не обязана говорить тебе правду. Я тебе вообще ничем не обязана.

— Ты врешь о своих снах, совсем как в детстве, — не слыша меня, продолжил он. — Ты даже тогда со мной не говорила по-настоящему.

— О чем ты? В детстве мы с тобой постоянно болтали.

В конце концов, больше было не с кем — за нами двоими следила вся деревня.

— Не по-настоящему, — тихо повторил он. — Ты ведь все время мне врала.

Какое-то время я не отвечала. Не хотелось с ним соглашаться, но с правдой не поспоришь. Видения были единственным, что выдавало во мне омегу, поэтому я годами их скрывала, чтобы избежать клеймения и высылки. Скрывала ото всех.

— Иначе было никак, — наконец сказала я.

— И я не мог поступить иначе, ведь я никак не мог начать жить.

— Неужели ты забыл, как мы были близки? — спросила я. — Убедил себя пересмотреть прошлое, потому что дружба с омегой постыдна?

Зак хмыкнул.

— Ты говоришь о тех годах, словно о каком-то рае — ты и я лучшие друзья, вместе против мира. Но ведь дело обстояло не так. Совсем не так.

— Однако мы всегда были вместе, — возразила я. — Все время.

— Только потому, что не имели другого выбора! — сорвался он на крик. — Потому что из-за тебя вся деревня считала уродами нас обоих, и люди не хотели к нам даже приближаться!

Он помолчал, стараясь выровнять дыхание.

— Это не кончилось даже после твоего изгнания. Позор не ушел вместе с тобой. Должен был, но никуда не делся. За годы неопределенности люди слишком привыкли мне не доверять, и именно поэтому мне пришлось покинуть деревню так рано.

— А мне еще раньше, — кисло возразила я.

Зак пропустил мои слова мимо ушей.

— Даже когда я уехал в Уиндхем, слухи и там меня достали. Пошла молва, что нас с тобой разделили подозрительно поздно. Мне приходилось из кожи вон лезть, чтобы не допустить сомнений в моей полезности. Я работал вдвое больше остальных и снова и снова доказывал свою верность Синедриону. Делал то, за что не хотели браться другие.

Палаты Синедриона в Уиндхеме славились изощренными интригами и жестокостью. Я посмотрела в темноте в сторону Зака и задумалась о том, в какую же клоаку он погрузился.

— Я никогда не чувствовал себя в безопасности, — продолжил он. — Даже когда ты оказалась в камере сохранения. Ни на секунду. Ты отняла у меня это ощущение за много лет, что я жил наполовину. Это ты показала мне, как опасны могут быть омеги и какое они нестерпимое бремя. Именно из-за тебя я придумал резервуары.

Я закрыла глаза. Было понятно, что его самооправдание зиждется на чистом безумии, а резервуары — материальное воплощение этого безумия, и никакой моей вины тут нет. Но перед глазами стояли дети в баках, их волосы, покачивающиеся возле мертвых лиц. Я жмурилась, пытаясь прогнать ужасную картину.

— Это ты сделала меня таким, — произнес напоследок Зак.

Те же слова, что сказала Кипу Исповедница в зернохранилище много месяцев назад.

* ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Ночью я ждала, что ко мне придут его сны. Грезы Зои я подсматривала не нарочно, они просачивались мне в голову, если Зои спала рядом. Даже когда я пыталась мысленно отгородиться, они захлестывали меня, полные потери и тоски, как море — соли. Но Зак не видел снов, или же его сны для меня ничего не значили. У нас было одновременно так много и так мало общего. Если какие-то картины и рисовались ему за сомкнутыми веками в те ночи в спальне приюта, ни одна из них мне не открылась. Возможно, в детстве, когда я так старалась скрыть от Зака свои видения, между нами выстроился своего рода барьер. Много лет, лежа в маленькой кровати, я приучалась загонять внутрь свои реакции, если что привидится, а теперь, привыкнув от него замыкаться, не могла проникнуть спящему или бодрствующему Заку в голову, не могла хотя бы угадать, о чем он думает. В нескольких метрах от него в общей спальне я чувствовала себя ничуть не ближе к брату, чем когда жила на Острове и нас разделяли сотни миль.

Я не знала, что снится Заку, но и для него мои сны оставались загадкой. Перед рассветом меня разбудило видение о взрыве, и мои крики эхом отдались от потолка. Зак шептал что-то утешительное. Поначалу, еще сбитая с толку контрастом огня и темноты, я не сообразила, чей это голос меня успокаивает. Но затем, когда мое дыхание выровнялось, Зак спросил:

— Что ты сейчас видела?

Я никогда не слышала подобного голода в голосе, а голод я знала хорошо. Весь Нью-Хобарт голодал. Только накануне вечером восемь человек, живущих в приюте, получили на ужин рагу из двух пойманных Зои на крыше белок и дочиста обглодали все косточки.

На вопрос Зака я не стала отвечать. И в дальнейшем изо всех сил пыталась не издавать звуков, когда приходили видения — гораздо более частые и яркие, чем в детстве. Мне не всегда удавалось полностью подавить крики. Но я старалась. Не хотелось давать Заку даже намека на то, что я видела, как и радовать его своими воплями. Иногда, просыпаясь от кошмаров о взрыве и скрежеща зубами, чтобы не шуметь, я чувствовала, что ничего не изменилось: мы с Заком по-прежнему в нашей детской спальне, я скрываю свои видения, а он следит и выжидает.

* ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

С первого же дня, когда он увидел ее во дворе с Зои, Зак пялился на Палому. Хотелось бы мне, чтобы ее внешность не была такой приметной, однако ее отличие от нас сразу привлекало внимание: снежно-белые волосы и кожа, выцветшие голубые глаза. Я наблюдала за тем, как Зак ее рассматривает, и невольно сжимала кулаки. Он не имеет права на нее смотреть. Ему всегда все доставалось. Прослеживая его взгляд, я сдерживалась, чтобы не гаркнуть: «Нет, ее ты не получишь!»

— Значит, это правда, — сказал он, не сводя глаз с Паломы, пока они с Зои уходили со двора.

Я промолчала.

— Я знал, что вы ищете. — Зак покачал головой. — Но не верил, что у вас что-то получится. У Дудочника и его шайки оборванцев. Как вы это провернули? Чем сумели ее привлечь?

— Не вижу смысла обсуждать ее с тобой. Ты не поймешь.

— Я не идиот.

— Никогда тебя таким не считала, — сказала я. — Ты еще хуже и намного опаснее.

Когда мы пошли на кухню есть, он снова неприкрыто пялился на Палому, а она смотрела на него в ответ, точно так же снедаемая любопытством. Перед ней сидел человек, который вернул к жизни взрывной механизм, способный уничтожить ее семью и родину. Я видела, как Палома прищурилась и склонила голову, словно пытаясь понять, что может подвигнуть человека сотворить такое ужасное зло. А мне хотелось заорать: «Держись от него подальше!»

Зои меня опередила. Заметив, что взгляд Зака задержался на Паломе, она встала между ними.

— Не лезь к ней, — предупредила она Зака.

Он поднял закованные руки и потряс ими, чтобы кандалы зазвенели.

— Я здесь всего лишь пленник и от меня не зависит, куда меня приводят.

— Необязательно постоянно на нее таращится, — сказала Зои.

— Мне просто любопытно, — отрезал Зак. — Меня никто не представил вашей новой подруге. — Он снова смерил Палому взглядом и остановился на ее лице. — Я бы с удовольствием познакомился с тобой поближе.

— Я о тебе уже достаточно наслышана, — отвернулась Палома.

— И ты поверила во все, что от них услышала? — быстро спросил Зак. — С чего ты взяла, что этим людям можно доверять?

Зои открыла рот, но Палома успела ответить первой:

— Я сама делаю выводы, руководствуясь рассудком.

— И ты рассудила, что это лучший альянс, на который может надеяться твоя страна? — Зак многозначительно обвел взглядом нас и убогую кухню.

Зои его оттолкнула. Не сильно, но со скованными спереди руками Зак не смог ни удержать равновесие, ни смягчить падение, и рухнул на спину у очага.

Дудочник рванулся вперед, чтобы оттащить Зои, но она уже уходила, и Палома вместе с ней.

— Не лезь к ней! — повторила она Заку, не оглядываясь, и захлопнула за собой кухонную дверь.

Зак приподнял брови, сел и постарался как мог отряхнуть пыль со штанов.

— Чего вы все так боитесь? — спросил он.

Ответом стало очередное видение: в моей голове вспыхнуло пламя. Вечный огонь.

* ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Все свое детство я старалась не разлучаться с братом. Я лгала, скрывала ото всех правду о своих видениях, чтобы оставаться с ним и моей семьей. А теперь Зак был рядом, и все, чего мне хотелось, — оказаться от него подальше.

Временами меня поражало наше сходство. Я слышала его интонации в собственном голосе и торопливо замолкала. Во время еды я сидела, упершись подбородком в ладонь, а другой рукой почесывая шею, а потом вдруг смотрела через стол и видела, что он делает точь-в-точь так же. И не поймешь, кто из нас кого зеркалит. В таких случаях я быстро клала ладони на стол и оглядывалась, силясь понять, заметил ли кто-то еще это недоразумение.

Как правило, Зак молчал и только наблюдал. Говорил же он всегда с какой-то целью.

Однажды утром после завтрака он неожиданно обратился к Салли

— Вы не думали о других вариантах применения резервуаров?

Я замерла с недонесенной до рта ложкой каши. Салли проигнорировала вопрос, а Зои демонстративно отвернулась к Паломе, сидящей на дальнем конце стола.

— Мы твоих баков достаточно навидались, — сказал Дудочник.

— Вы так спешно их отметаете, — помахал рукой Зак. — Инстинктивно, потому что боитесь нарушить табу. Но баки можно использовать в разных целях. — Ожог на его лбу заживал: припухлость сошла на нет, высохшая кожа крошилась, как летняя земля. Скоро у него будет шрам на том же месте, что и у меня. — Например, для больных, — продолжил он, — чтобы сохранять людям жизнь, пока не найдено лекарство. Или для пожилых, — вкрадчиво произнес он, не сводя глаз с Салли. — Кто знает, чего достигнет медицина в будущем, если это ваше восстание не помешает нашему прогрессу? Резервуары позволят вам жить на долгие десятилетия дольше, пока у нас не появится возможность помочь поправить ваше здоровье.

Во время его речи Салли продолжала есть, словно и не слыша, но тут положила ложку и рассмеялась.

— Я не пожилая, а старая, — сказала она, катая это слово во рту. — И мое здоровье осложнено лишь тем, что я топчу эту землю больше восьмидесяти лет и за эти годы видела и делала такое, что тебе и не вообразить. Старость не лечится. — Она отодвинула миску. — Думаешь, я полезу в бак в надежде проскрипеть еще годок-другой? — Салли наклонилась к Заку так близко, что он отстранился, едва скрывая отвращение. — Я умру, сынок, и ты тоже. Единственная между нами разница в том, что мне хватает мудрости считать смерть далеко не худшим, что может со мной случиться.

Скрипнув лавкой, Салли встала, взяла Ксандера за руку и вывела из комнаты.

* ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Я думала, что меня разбудил дождь, но на самом деле это был топот крысиных лапок на чердаке. Нью-Хобарт страдал от нашествия крыс. Началось оно в западной части города и быстро распространилось повсюду, включая и приют Эльзы. Как и люди, грызуны голодали от недостатка урожая на окрестных полях и поэтому устремились в город, чтобы поживиться хоть чем-нибудь, а ели они буквально все. Каждое утро мы выметали с кухни крысиный помет, в конторе мытарей была сгрызена почти вся кожаная обивка с мебели, а однажды я нашла в стуле, набитом конским волосом, гнездо, в котором спали восемь крысят.

Синедрион запрещал омегам держать животных, и поэтому в Нью-Хобарте не водилось кошек. Инспектор со смехом рассказал об отправке двух небольших отрядов на территорию альф, чтобы выкрасть мурок из сел и городков. Я была в конторе, когда солдаты вернулись и открыли два дергающихся мешка, что висели пристегнутыми к седлу замыкающего. Кошки выпрыгнули из мешков, шипя, словно попавшая на раскаленный металл вода, а потом с воем бросились врассыпную, отчего одна из лошадей попятилась и врезалась в забор. Через несколько дней истребители грызунов привыкли сторожить наши амбары с зерном и с каждым днем толстели, пока все остальные худели.

Но несмотря на кошек, крысы продолжали прибывать и наглеть. Однажды днем я увидела, как крыса средь бела дня бежит по двору, таща в зубах украденную картофелину. Я кинула в шушару камнем, но она даже не стала уворачиваться, лишь зыркнула на меня и продолжила свой путь.

Хуже всего было по ночам, когда по дороге в уборную я в свете свечи в каждом углу видела копошащуюся массу темного меха с блестящими черными глазками.

Как-то утром я застала Салли на кухне за изготовлением силков. Кучка их уже громоздилась на столе. Салли поднесла проволоку почти вплотную к лицу и, щурясь, складывала в петлю. Из-за скрюченных артритом пальцев такая тонкая работа давалась ей нелегко; Салли было проще обращаться с кинжалом, нежели с иглой.

— Какой в этом смысл? — спросила я. — Зои говорит, в силки в лесу за несколько недель попался один-единственный кролик. Белки тоже почти перевелись.

Салли всегда была худой; теперь, спустя долгие месяцы голода, когда она опустила руки, на запястьях повисли складки кожи.

— Они не для кроликов, — сказала она, и я снова посмотрела на силки.

Крохотные — в каждую петлю едва пролез бы палец. Слишком маленькие для кроликов и даже для белок.

В общем, в эти месяцы, когда в другой год мы собирали бы весенний урожай ранних корнеплодов, мы ловили крыс. Их не так-то просто было поймать — они быстро научились избегать силков, и нам приходилось изобретать все новые хитрые ловушки. Однажды ночью Эльза изловила тринадцать крыс, выложив во двор у кухонной двери доски, густо намазанные клеем из смолы. В спальне я накрывала голову подушкой, чтобы заглушить царапанье пойманных крыс, но наутро все равно их ела.

Город голодал, Синедрион по-прежнему удерживал перевал Луддитов, и к нам не мог прорваться ни один конвой. Мы все еще готовились к нападению Синедриона, но, глядя на серые изможденные лица на улицах, я задавалась вопросом, а понадобится ли Воительнице атаковать, или ее удавки на перевале Луддитов хватит, чтобы уничтожить Нью-Хобарт даже не приближаясь.

Свежевать крыс и срезать с их косточек пригодное в пищу мясо было той еще канителью. Однажды утром на кухне ко мне присоединился Дудочник и без лишних вопросов принялся помогать. Он зажимал каждую тушку между колен и аккуратно взрезал от шеи до хвоста, потом потрошил и бросал мне, чтобы я сняла шкуру. Я уже наловчилась это делать и теперь стягивала жирную черную шкурку как чулок. Потом срезала мясо с задних лапок и ребер, тонких и острых, словно зубья расчески.

Краем глаза я наблюдала, как работает Дудочник. Меня радовало, что он по-прежнему опускается до таких рутинных дел. Порой в конторе мытарей, когда они с Инспектором спорили, глядя на карты, или когда мы шли по городу, а солдаты-омеги отдавали проходящему мимо Дудочнику честь, он казался очень далеким. Я дорожила минутами, когда мы оставались вдвоем, пусть даже по локоть в крысиных кишках.

— Если мы переживем эту войну, — сказала я, — и умудримся добраться за помощью до Далекого края, а барды будут слагать баллады о случившемся, то вот об этом безобразии они точно не споют.

— Конечно, — усмехнулся Дудочник. — Петь будут только о битвах, храбрости и волшебных видениях.

— Не о крысиных кишках и не о солдатах, которые отправляются в рейд, чтобы выкрасть кошек, — улыбнулась я.

Но я пообещала себе, что сама ни о чем не забуду. Если мы выживем — а это с каждым днем казалось все менее вероятным, — я бы хотела помнить обо всем. Непростое это дело — жить. С тех самых пор, как я узнала, что Синедрион замышляет взорвать Далекий край, я частенько замечала неожиданные проявления красоты: когда свет падал сквозь решетку на окне спальни, когда руки Эльзы терпеливо смешивали травы для Ксандера, и даже сейчас, сидя с Дудочником среди крысиных кишок. Я нашла смысл жить дальше и теперь иногда позволяла себе надеяться, пусть надежда и была призрачной. Но даже наслаждаясь счастливыми минутами, я понимала, сколь хрупко это счастье. Чем больше всего я ценила, тем больше могла потерять. Все удваивалось, все обострялось. Мы отыскали Далекий край — мечту, за которую стоило сражаться, — но теперь рисковали тем, чего раньше не могли даже вообразить.

Был еще один момент, подаривший мне надежду. Я шла по двору мимо открытой двери каморки Зои и Паломы. Палома расчесывала волосы, Зои сидела на кровати и точила нож, наклонившись вперед и упершись локтями в колени. Палома рассмеялась в ответ на шутку Зои, а Зои ей подмигнула. Я не слышала, о чем они говорили, до меня донеслась только смешливая интонация.

Совершенно обычная сцена — такая могла произойти в спальне или на кухне любого дома в любое время. Но то был момент счастья, которое в этом обнесенном стеной городе в военное время казалось контрабандой. Салли тоже это видела. Она в теньке мастерила силки, но подняла голову и улыбнулась, глядя на Зои и Палому.

* ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

— Подойди-ка ко мне, — вечером того дня попросила Палому Салли. — Это должно быть у тебя.

Она протягивала Паломе какой-то предмет на кожаном шнурке. Подвеска размером с зуб и примерно такого же цвета крепилась к металлическому кольцу, сквозь которое был продет шнурок.

Палома подошла, взяла подарок и поднесла поближе к лицу, чтобы рассмотреть.

Дудочник и Зои уже узнали, что это такое: я заметила, как Дудочник напрягся, а Зои глубоко вдохнула.

— Я носила ее много лет, — сказала Салли, пока Палома разглядывала подвеску. — Теперь твоя очередь.

Этот жест мог бы показаться сентиментальным любому, кто не знал Салли. Любому, кто не слышал историю о том, как она и ее собратья-лазутчики перед заброской получили по капсуле с ядом. Салли видела, как один из ее друзей раскусил свою и испустил дух в конвульсиях и с пеной изо рта, лишь бы не подвергнуться пыткам. Салли перерезала горло второй подруге, чтобы избавить от той же судьбы. Самой Салли удалось сбежать, и своей капсулой она так и не воспользовалась. До того дня мне и в голову не приходило задуматься, что же сталось с ее порцией яда.

— Она герметична, — сказала Салли. — И должна еще работать. Носи ее.

Палома все еще не понимала.

— Эта последняя, — продолжила Салли. — Мы уже много лет не можем такие делать. В холмах Меррикэта росло несколько кустов клещевины, но они сгорели вместе с соседним поселением, на которое был налет.

Палома держала подвеску в ладони, но когда Салли упомянула клещевину, уронила ее, словно вдруг обжегшись, и смертоносная капсула повисла на шнурке.

Салли на секунду забрала ее и подняла над головой Паломы, чтобы надеть шнурок ей на шею.

— Никогда ее не снимай. Если понадобится, раскуси и проглоти.

Палома провела рукой по шее, чтобы скрыть шнурок под волосами. Когда они вновь рассыпались по плечам, подвеска стала невидимой. Но все мы вряд ли забудем, что она таится под одеждой, и в первую очередь сама Палома.

— Спасибо, — поблагодарила она Салли вроде бы искренне. Но весь остаток вечера, пока Палома ходила по кухне, я видела, как она время от времени тянется рукой к горлу. Похоже, подарок душил ее, словно удавка.

Позже тем же вечером, когда я переходила двор, Зои сидела на крылечке у своей двери. Я открыла рот, но Зои приложила палец к губам и кивнула на дверь.

— Она спит, — прошептала Зои.

Я кивнула и присела рядом с ней.

Зои нарушила молчание первой:

— Я рада, что теперь капсула с ядом у Паломы. Но как же меня бесит, что без такой меры не обойтись.

— Мы убережем Палому, — сказала я. — До крайности не дойдет.

— Ты же не можешь обещать наверняка, — покачала головой Зои. — Я все думаю, что стоило бы желать, чтобы она вообще сюда не добралась. Так было бы безопаснее и для нее, и для Далекого края. Но у меня не получается. — Она сдавленно засмеялась. — Наверное, это эгоистично, но я слишком счастлива быть с нею рядом.

— Дудочник однажды предложил мне то же самое, — прошептала в ответ я. — Не капсулу, но быструю смерть. Когда мы проигрывали битву у стен Нью-Хобарта. Он повернулся ко мне, и я увидела, что он готов сделать. — Я подняла руку с воображаемым ножом, готовым к броску.

Это случилось на равнине под стенами Нью-Хобарта, когда битва казалась проигранной, а наше положение — безнадежным. Впереди ждали пытки или баки. Дудочник отвернулся от наступающих солдат ко мне и поднял метательный нож. Тогда я поняла, что он готов убить меня прежде, чем до меня доберутся альфы. Было очень холодно, неизвестные солдаты скакали быстро, из ноздрей их лошадей вырывались клубы пара. Я видела Дудочника с его ножом, он не отводил взгляд и не скрывал своих намерений. Он посмотрел мне в глаза, я медленно кивнула, и мы без слов поняли друг друга. Этот момент я никогда не забуду. Память то и дело к нему возвращается. Была в тех секундах некая интимность, сближающая даже тесней, чем если бы мы переспали. Дудочник показал, на что готов пойти ради меня. Что готов со мной сделать. Эта мысль жила во мне, словно нож таки был брошен, и теперь постоянно колол глубоко в горле.

— Тебя бы засунули в бак, — констатировала Зои. — Дудочник лишь предлагал избавить тебя от этой участи.

— Знаю, — кивнула я.

— А если бы ты увидела, как его забирают, имей ты возможность, ты бы сделала то же самое для него?

— Я не умею метать ножи. Даже драться толком не умею — не так, как вы с Дудочником.

— Я не об этом спрашивала, — сказала Зои.

Мы обе знали ответ. Если бы могла, я бы это сделала. Это обещание, которого я не давала, было столь же непреложным, как перспектива нашей с Заком одновременной смерти. И точно так же являлось частью меня, хотела я того или нет.