Колдун

Глава 27

Мишка, до разговора с доктором честно не влезавший в воспоминания Егорова, более не мог вытерпеть неизвестности. Отвернувшись к стене, он закрыл глаза и, отыскав воспоминания с момента прибытия в Ильск, углубился в них.

Парень глазами полковника видел жестокую битву за город, ощущал все, что чувствовал командир, посылавший людей в бой и смотревший, как они гибнут. Чувствовал душевные терзания за неверно принятое решение, в результате которого целая рота попала в клещи и была полностью уничтожена. Чувствовал невероятную горечь от сообщения о гибели Степаныча, с которым Егорова связывали давнишние теплые отношения — тот его, еще семилетнего мальчишку, учил ездить на коне и управляться с саблей. Видел, как полковник неустанно, и днем и ночью, связывался со штабом армии, требуя помощи, и как в отчаянии ругался последними словами, вспоминая всю родословную командования до седьмого колена, получив приказ удерживать Ильск любой ценой. Как снова и снова выпрашивал авиацию, как, глядя на из последних сил цеплявшихся за каждый камень солдат, умирал с каждым из бойцов, не в силах что либо изменить. Как тщательно он сверял карту города и нарисованные детской рукой схемы подземных коммуникаций прежде, чем отдать приказ о перемещении подразделений.

Мишка с замиранием сердца смотрел, как полковник, буквально задыхаясь от ярости и беспокойства за жизнь невыносимо упрямой и нагло игнорировавшей все приказы укрыться в санчасти девчонки, не стесняясь в выражениях метал громы и молнии, выслушивая очередной доклад маленькой разведчицы, бесстрашно смотревшей на него красными, с полопавшимися от бессонницы капиллярами глазами об изменении численности и дислокации противника. Как после очередного явления маленькой нахалки, дерзко заявившей, что примет любое наказание после победы, а сейчас будет исполнять свои обязанности, приказал посадить это исчадие под замок.

Смотрел, как Егоров ругался с майором, требовавшим вывезти раненых в безопасное место, и как уговаривал того дождаться подкрепления, понимая, что для Черных сейчас вдвойне сложно следовать его, полковника, приказам — майор был на передовой, с солдатами, в гуще боя, и не видел всей ситуации целиком, а потому не мог понимать мотивов некоторых приказов. И хотя Егоров знал, что Николай полностью ему доверяет, он видел осуждение в его глазах, видел, что Черных едва сдерживается, чтобы не оспорить его приказы, тоже понимая, что он не владеет всей ситуацией.

Мальчишка смотрел, как тяжело опустился за стол Егоров, обхватив голову руками, когда получил от разведчиков известие, что подкрепление в двух километрах от разгромленного, превращенного в руины, практически уже проигранного Ильска. Как, в ярости смахнув со стола все, что на нем было, бросился к двери, и, вырвав автомат из рук испуганного часового, рванул на последний рубеж, где потрепанные и полностью обескровленные жалкие остатки двух дивизий все еще удерживали самый край города, тот крохотный его кусочек, под которым был расположен лазарет.

Он видел, как Тамара вдруг выскочила на груду камней, когда-то бывшую домом, поднимая обессиленных солдат в атаку. Захлебываясь слезами и едва не воя от отчаяния, Мишка смотрел, как девчонку прорезала автоматная очередь. Как Егоров, лишь на секунду замешкавшись от неожиданности и потрясения, со всех сил рванул к девочке в жалкой попытке спасти, закрыть ее собой. Понимая, что опоздал, полковник, не замечая слез и распяленного в дикой, нечеловеческой ярости и ненависти рта, вопя на одной ноте, развернувшись и вдавив пальцем курок автомата в скобу, стоя во весь рост, всаживал пули в растерявшихся от неожиданности немцев.

Егоров так и не успел понять, что именно подняло его в воздух, впиваясь в тело огненными ножами. Наступила темнота.

Мишка пролежал в прострации больше суток. Он никак не мог смириться с гибелью девочки. Винил себя, что притащил ее в подразделение. Винил за то, что она осталась на линии фронта, что не уехала в тыл. За то, что не взял ее с собой на последнее задание… За то, что не был рядом… Что не смог спасти, защитить, закрыть своим телом…

Смерть Степаныча его тоже задела, и сильно, но будь с Тамарой все в порядке, он горевал бы по нему гораздо больше. А сейчас мысль о том, что старый разведчик погиб, лишь огорчала его, так как потеря Тамары закрывала собой все. Теперь ему стало понятно и то видение в лесу, и охватившая его пустота, и неугасимая тревога…

Стоп! Пустота, тревога… Но ведь он ни разу не ощутил ее мертвой! Так, как ощущал Димку, как ощущал саперов в лесу. Мишка резко сел на кровати. Он снова и снова пытался почувствовать девочку, дозваться ее. Но все было впустую. Он не ощущал ее ни живой, ни мертвой. Ее словно вовсе не было. Будто она застряла между мирами…

Для проверки Мишка снова представил Димку. Он ощущал его мертвым. Арсена. Тоже ощущал, что его нет в этом мире. Васильева, Федотова, Степаныча… Все они были мертвы, и он это чувствовал. Тамара…. Ее не было среди мертвых. Теперь в этом он был абсолютно уверен. Значит, она жива! Пусть он и не чувствует ее по какой-то непонятной причине, но она жива!

У Мишки с души словно свалилась каменная глыба. Подскочив и забыв про костыли, про раненую ногу, про боль, он, хромая, помчался искать врача. Тормоша всех встречных медсестричек, он спрашивал только одно:

— Где доктор? Доктор где? — и мчался дальше, отмахиваясь от всех вопросов и попыток его остановить.

Наконец найдя врача, он, ни на что не обращая внимания, вцепился в его халат мертвой хваткой.

— Доктор, Тамара… Тамара здесь? — заглядывая в его глаза, настойчиво спрашивал он.

— Какая Тамара? Парень, да что с тобой происходит? Ты контуженный, что ли? — нахмурившись, он попытался отодрать Мишкины руки от своего халата, но не тут то было. Подросток держался цепко.

— Тамара, доктор! Девочка! Маленькая девочка, двенадцать лет, но она маленькая совсем, выглядит на десять, едва на одиннадцать. У нее две косички, темные волосы и карие глаза! — все сильнее натягивая его халат и блестя горячечным взглядом, тараторил Мишка. — Она ведь здесь? Она ранена! Без сознания? Доктор, здесь?

— Нет здесь никаких девочек! Это военный госпиталь, сюда детей не привозят, — кладя руку на лоб мальчишке и хмурясь, очень медленно и четко проговорил врач. — Почему тебя вдруг девочка заинтересовала? — еще больше нахмурившись, он уставился на мальчишку, вдруг замершего с остекленевшим взглядом. — Парень? Эй, парень! Да что с тобой? — защелкал он пальцами у него перед носом.

— А? — сфокусировал на нем рассеянный взгляд мальчишка, пересматривавший в воспоминаниях доктора каждую палату, каждое лицо, встреченное им. Были в госпитале и раненые женщины. Мишка тщательно вглядывался в каждую, боясь пропустить Томку. Но той действительно не было в госпитале…

— Что с тобой происходит? Я тебя не на передовую, я тебя в тыл отправлю! — все больше хмурился доктор. — Мне совершенно не нравятся вот эти твои перепады…

— Посттравматический синдром, — найдя это странное словосочетание, связанное в мыслях доктора почему-то именно с ним, проворчал Мишка, отпуская его халат. — Простите, доктор. Мне было важно узнать, здесь ли Тамара. Ее ранили. Серьезно.

— Ну ты даешь, парень… Узнал? — спросил он.

— Да. Вы сказали, что ее здесь нет. А где еще госпитали есть? — поднял на него глаза Мишка.

— Везде. Парень, их тысячи! — все еще с подозрением глядя на него, проговорил доктор.

— А ближайшие? Куда полковника отвезли? Где тот госпиталь? — по инерции спрашивал Мишка, одновременно копаясь сознанием в воспоминаниях врача и с раздражением отбрасывая все лишнее.

— Таак… И ведь целый спектакль разыграл! — разозлился вдруг доктор. — Что ты привязался к человеку? Нельзя так! Что он, отец тебе родной? Или что? — с каждой фразой все больше распалялся медик. — Прекрати преследовать человека! Не скажу я, куда его увезли, понял? И вообще, где твои костыли? — перешел на крик разъярившийся врач. — Без ноги хочешь остаться?

— Ничего я не разыгрывал. Мне действительно очень нужно найти Тамару. И я найду ее, — поворачиваясь к врачу спиной, похромал в сторону своей палаты Мишка.

Врач задумчиво смотрел вслед этому странному подростку. Надо же, посттравматический синдром! И откуда он только это узнал? Да и поведение мальчишки, и странное внезапное исцеление Егорова… И этот же парень без сознания у его койки. Что не так с мальчишкой? Надо понаблюдать за пареньком, надо… Говорят, есть люди с удивительными способностями. Как же их называют? Колдуны? Ведуны? Бог их знает… Неужели этот мальчишка из них? Тогда как это работает? И он может излечить любую болезнь, любую рану? Егоров умирал… Его было уже не спасти. И вдруг — мальчишка на полу, и крепко спящий полковник с чистыми, заживающими ранами! А вдруг этому может научиться каждый? Вот бы тщательно изучить, что он умеет… Это же будет прорывом в медицине! Да даже он один скольких сможет спасти! А если еще и научить этому сможет… Да им никакие войны страшны не будут! Только вот как это сделать?

Промаявшись весь вечер и всю ночь, утром, едва только доктор прикоснулся к нему, осматривая, Мишка понял, что спалился. Спалился по полной. Это же насколько его выбило из колеи, что он совершенно потерял осторожность? И что теперь? Его примутся изучать, ставить над ним различные опыты? Ну уж нет! Надо срочно брать себя в руки. Не вовремя он расклеился, ой не вовремя! Надо обязательно показать этому доктору, что тот ошибся, и он, Мишка, самый обычный пацан, не обладающий никакими способностями. Не желает он сидеть в клетке и устраивать фокусы по приказу! А ведь заставят… Еще как заставят.

Три недели Мишка старательно прятал свой дар, тщательно следя, чтобы нигде не проявиться. Но раненых было жаль, да и то, что сидело внутри, рвалось наружу, и с каждым днем становилось все труднее сдерживаться. Потихоньку, стараясь делать это как можно более незаметно, парень принялся лечить солдат.

Давая напиться, он, пока раненый пил, вливал в него силу, залечивал раны, выгонял из них гной и воспаление. В разговоре старался прикоснуться к человеку, накрыть его руку своей, и, разговаривая, помогал, как мог. Ему самому становилось легче, да и раненые из его палаты стали гораздо быстрее идти на поправку. И если в первые дни, немного полечив раны, мальчишка кулем валился на кровать и засыпал, то вскоре он все меньше и меньше стал уставать, а к концу третьей недели и вовсе практически не замечал потери сил.

Доктор следил за парнем каждую свободную секунду. Но этих секунд было настолько мало, что заметить что-либо странное или необычное за ним он так и не смог. Пацан как пацан. Вот только раненые в его палате поправлялись быстрее, чем в других, не было осложнений, смертей, хотя, сколько он ни смотрел, сколько ни спрашивал у медсестер, вызывая их недоумевающие взгляды, ничего странного никто никогда не замечал.

Как ни старался доктор задержать мальчишку в госпитале подольше, несмотря на его ежедневные просьбы отправить его обратно на фронт, но пришлось его выписывать.

Ростов по запросу из штаба армии был командирован в 158 запасную пехотную дивизию под командованием полковника Егорова. Обрадованный и одновременно огорченный, он отправился по месту назначения.

— Товарищ полковник, рядовой Ростов прибыл в ваше распоряжение, — получив разрешение войти, едва открыв дверь, доложился Мишка.

Полковник, стоявший у окна спиной к двери, повернулся.

— Миша! Рад тебя видеть, — чуть улыбнулся он. — Как нога? Проходи, нам есть о чем поговорить.

— Павел Константинович, а можно вопрос? — усаживаясь на предложенный стул, спросил парень.

— Не знаю, как сказать тебе, Миша… — едва присевший полковник тяжело вздохнул, и, бросив на стол карандаш, поднялся и нервно заходил по кабинету. — Мы на войне, Миша… И, к сожалению, на войне люди погибают, — полковник замолчал, немигающим взглядом уставившись в стену. По щекам заходили желваки. Решившись, он повернулся к следящему за ним взглядом подростку. — Тамара погибла. Погибла как герой. Я написал представление о присвоении ей звания Героя Советского Союза посмертно. Ты указан ее братом.

— Тамара жива, Павел Константинович, — опустил голову парень. — Не знаю, где она, но она не мертва.

— Миша… Я понимаю, как тяжело… но я видел… — тяжело вздохнув, Егоров попытался найти слова, но парень, крепче сжав в замок руки, вдруг вскинул на него взгляд. Тяжелый, недетский.

— Я знаю, что вы видели, Павел Константинович. Я… — он сглотнул, на секунду опустив глаза, но тут же снова их поднял, прямо взглянув на полковника. — Там, в госпитале, я пытался помочь… Выгнал болезнь. Не важно. В общем, я видел ваши воспоминания о тех днях. Знаю, что погиб Семен Степаныч. Видел, как была ранена Тамара… за несколько минут до прихода подкрепления. Знаю, что вы пытались ее спасти, но не успели… Знаю, что вы приказали ей быть в санчасти, подвалах, но она снова и снова уходила в разведку. Знаю, что вы приказали ее запереть… — Мишка замолчал, увидев, как Егоров рванул ворот гимнастерки. На пол, зазвенев, упала пуговица.

— Но… как? Откуда? — прохрипел он.

Парень, опустив голову, пожал плечами.

— Поклянитесь, что то, что я вам сейчас скажу, останется тайной, — тихо попросил он Егорова.

— Я обещаю тебе, что этот разговор останется между нами, — посмотрев долгим взглядом и опускаясь на стул, медленно произнес полковник.

— Я не знаю, что это, — тихо проговорил подросток. — Я не просил об этом… И я честно не трогал ваши воспоминания, пока вас не увезли. Я хотел спросить у вас… Но вас увезли, а я не мог больше ждать, зная, что все ответы у меня в голове. Я не смотрел больше ничего, только те дни. Честно… — Мишка поднял на него глаза. — Я ненавижу то, что сидит во мне. Я не могу взять или не взять информацию о человеке, оно само в меня вливается. Я научился отодвигать это в сторону, вылавливая только нужные для меня крохи, иначе я бы просто сошел с ума… Иногда я совершенно не управляю этим… Оно сильнее меня! — парня словно прорвало. То, что он так долго хранил в строжайшей тайне, боясь открыться даже самым близким ему людям, сейчас потоком выливалось на полковника. — Я устал, пожимая руку человеку, видеть, как он умирает. Мне надоело краснеть за чужие поступки. Я боюсь смотреть людям в глаза, опасаясь, что из меня вырвется то самое, что сидит внутри, и убьет человека! Вы понимаете? Я не хочу помнить поцелуи чужой невесты, слезы чужой матери, ощущать чужую боль и стремиться к чужим мечтам! Я хочу просто жить! Понимаете? Вот без всего этого… Просто жить… — Мишка уткнулся лицом в сжатые кулаки.

— А Тамара… Она знала? — тихо спросил Егоров.

— Нет. Только Захаров немного знает. Но он понимает, его вырастила шаманка, подобрав его, замерзавшего в снегах, когда его родители погибли. Настоящая шаманка. И именно она заставила его поехать учиться сначала в город, языкам, а потом в разведшколу. Кстати, Егор знает в совершенстве шесть языков, и еще на четврех может спокойно разговаривать. Но сейчас не о том. Шаманка сказала, чтобы он помнил: он вернет свой долг шаману, которого встретит в битве, — Мишка замолчал. Вздохнув, продолжил. — Я ему сказал, что умею управлять человеческими страхами. Об остальном он сам догадался.

— Черт… в голове не укладывается… — взъерошил волосы Егоров. — Миша, ты не выдумываешь?

— Степаныч учил вас ездить на коне, управляться с саблей и еще рукопашной борьбе. Ваш отец погиб на границе, и вас воспитывала станица, — глухо проговорил Мишка. — Что еще вам сказать, чтобы вы поверили? — поднял он уставшие глаза на Егорова. — Ваша дочь в четыре года упала с лошади и сломала ногу. И вам стоило большого труда научить ее не бояться лошадей. А с женой вы познакомились…

— Хватит! — остановил его Егоров, поморщившись. — Хватит, Миша. Это… это слишком личное…

Мишка кивнул и замолчал. Егоров пытался уложить в голове то, что услышал от мальчишки. Прокручивая сказанное, он пытался зацепиться хоть за что-нибудь, что бы подтверждало или опровергало услышанное. Мишка вздохнул, вставая.

— Не бойтесь, — тихо сказал он, и сжал виски полковника руками. Егоров вдруг увидел себя, подъезжавшего к посту на въезде в Масловку, часового, а перед ним двух мнущихся ребят с корзинками. Мишка показал ему тот вечер, ночь и следующий день до того момента, как они вместе с Шашлыком вошли в блиндаж. Потом убрал руки и сел на место.

Полковник затряс головой, возвращаясь в реальность.

— У вас рана гноится, и осколок остался в спине, — тихо проговорил парень и поднял на него глаза.

— Почему ты молчал, Миша? — тихо спросил Егоров.

— А кто бы поверил? — хмыкнул парень. — А поверили — отправили бы на опыты. Изучать бы стали. Как собачек Павлов изучал, так и меня бы изучали. А я не хочу!

— А меня, значит, не боишься? — прямо посмотрел на него Егоров.

Мишка покачал головой.

— Не боюсь. Вы не отправите. И не скажете никому. И Бирюк не скажет, — тихо проговорил он.

— А почему не спрашиваешь про своего командира? — прищурился полковник.

— Николай Егорыч погиб. Дивизия полностью расформирована, а остатки его дивизии вы забрали к себе, — тихо проговорил Мишка. — Я почувствовал, что он погиб, остальное узнал от вас.

— То есть ты понимаешь, кто жив, а кто умер? — вытаращил на него глаза Егоров. Мишка кивнул. — То есть ты чувствуешь, что Тамара жива? — парень снова кивнул.

— Я найду ее, Павел Константинович. Обязательно найду, — упрямо проговорил он.

— Ладно… Посмотрим, — Егоров устало провел рукой по волосам. — Да, кстати, твои ордена и документы… Сейчас верну, — вдруг дернулся он, хлопая себя по карманам в поисках ключа от ящика стола.

— Потом, Павел Константинович, спасибо, — кивнул Мишка. — Пойду Захарова найду, и с новым командиром познакомлюсь. Все равно вам их сдавать, пусть уж сразу лежат на месте, — улыбнулся он.

Дед Михей убрал руку с руки Алексея и улыбнулся, глядя, как тот трясет головой, возвращаясь из прошлого.

— Дед Михей, а дальше? — просительно уставился на него мужчина.

— Хватит, Алёша. Устал ты, — прогудел старик. — Ступай с Айрой попрощайся, больше вы не встретитесь. На рассвете она в лес уйдет. Лапа у нее почти зажила, и Серый о ней позаботится, пока она совсем не поправится. Плохо ей здесь, тесно и страшно. Сними повязки и лубки, она позволит.

— Я попрощаюсь, обязательно. Но что было дальше? Дед Михей, пожалуйста! Я же завтра утром уезжаю… Неужели вот так все и останется? — просительно уставился Алексей на него.

— Что ты хочешь знать, Алеша? — устало откинулся на спинку стула старик.

— Что дальше было? — мужчина весь подался вперед, протянув руку старику. Тот, хитро улыбнувшись, сложил руки на груди.

— А что было дальше? Дальше была Победа. Запасная дивизия полковника Егорова День Победы встретила в Польше. С июля сорок пятого постепенно начали отправлять всех по домам. Полковник был демобилизован в январе сорок шестого. Он оставил мне свой адрес и взял с меня слово, что я, как только демобилизуюсь, приеду к нему. Я обещал, — вздохнул дед Михей и улыбнулся. — За прошедшие полтора года мы буквально сроднились. Он по-настоящему стал мне отцом. Павел Константинович очень берег меня. Не однажды мы с ним говорили и о моем даре. Именно ему удалось примирить меня с моими способностями и, с трудом понимая их, научить с ними жить. До сих пор у меня в ушах звучат его слова: «Я ни за что не поверю, что ты не пользовался даром по своему желанию, что ты никогда не извлекал пользы из своих… возможностей. Пользовался. И что же тогда у нас получается, Миша? Значит, когда нам это выгодно, просто и хорошо — так возможности радуют, они удобны и приятны, а когда нам что-то пришлось не по нраву — так это уже вредительство, так что ли? А я тебе так скажу: каждому дается по силам его. Значит, и тебе дано не более того, что ты сдюжить сможешь. А потому запомни, Миша: в каждом деле нужен самоконтроль. Вот свалилось на тебя это умение. Не думай, хорошо это или плохо. Оно просто есть. И оно часть тебя. Афишировать его, конечно, не надо — тут ты прав, но и научиться пользоваться своим даром тебе нужно. Мне кажется, это как ребенок учится ходить. Падает, встает, и идет дальше. Он учится держать равновесие, а ты учишься контролировать свою силу. Дети же не отвергают умение ходить, упав. И упадут не раз. Так почему ты отвергаешь свои способности?»

Пользовался ли он моими возможностями? Я бы солгал, сказав, что нет. Пользовался. И задания мне давались такие, где они были нужны как воздух. Работали мы в основном в паре с Бирюком. С Егором тоже установились тесные дружеские отношения. Он не раз спасал мне жизнь, да и я не однажды залечивал его раны. Но, будучи в сознании, он всегда четко контролировал расход моих сил, и никогда не позволял мне излечить его полностью. Кстати, тот осколок у Егорова из спины я выгнал. Гораздо позже, в госпитале, где он проходил обследование, врачи сильно недоумевали, как он не сел в инвалидное кресло — достать его и не оставить человека инвалидом было попросту невозможно. Потому в госпитале, в сорок третьем, этот осколок и оставили. Павел Константинович сочинил какую-то нелепицу, но меня так и не выдал, — дед Михей хмыкнул. — Он до последнего дня хранил мою тайну.

Потом демобилизовался Захаров. Его забрали служить в НКВД. Устроился он недурно, женился спустя пару лет после демобилизации. Тоже звал меня к себе. Мы переписывались после войны. Несколько раз я был у него в гостях. Хорошая у него была семья. Жена, пятеро ребятишек. Кстати, старший сын Егора унаследовал его потрясающую способность к языкам, и, закончив пару институтов, все-таки пошел в разведшколу.

Меня демобилизовали в сентябре сорок шестого. Сперва-то я в свой родной город подался — хотел мать найти. Не нашел. Умерла она еще в сорок третьем. В квартире нашей жили чужие люди, знакомых, кроме алкашей да бандитов, у меня там не было, — старик вздохнул. — В общем, там меня ничего не держало. Подумал я хорошо, развернулся да поехал к Павлу Константиновичу.

Встретили меня там как родного. Дом-то у него в селе просторный был, немцы до них чуть не дошли, каких-то километров пятнадцать, и его жена, Наталья Петровна — замечательнейшей души женщина была, скажу я тебе — сразу мне комнату выделила, — старый ведун мягко, по-доброму улыбнулся нахлынувшим на него воспоминаниям. — Только вот быть нахлебником у них мне не хотелось, и Егоров помог мне получить комнату в общежитии, устроиться на завод и в школу рабочей молодежи. На ней он особо настаивал, — дед Михей замолчал, о чем-то задумавшись.

— Дед Михей, а Тамара? Нашел ты ее? Жива она? — так и не дождавшись продолжения, спросил Алексей.

— Тамара-то? — взгляд старика привычно остановился на висящем на стене портрете симпатичной девушки лет семнадцати с задумчивой улыбкой и строгим серьезным взглядом. От виска к щеке у нее шел довольно большой, хорошо видимый шрам. — Тамара выжила. Но это уже совсем другая история…

— А… — начал мужчина.

— А ты сейчас идешь к Айре, — улыбнулся загадочно старик. — И спать пора. Утром тебе вставать рано.

Алексей скис. История ведуна захватила его, и столько еще хотелось узнать, и о Тамаре тоже… Но, уже зная деда, он понимал, что упрашивать того бесполезно. Пока сам не захочет — ни за что не скажет. Вот если бы он еще хоть ненадолго остался…

— Не печалься, Алёша, — положил ему старик руку на плечо. — Придет время, узнаешь все. Пока еще рано. Ступай.

Мужчина, кивнув, тоже поднялся. Посмотрев вслед вышедшему из кухоньки деду Михею, он вздохнул, привычно помыл кружки и, смахнув со стола крошки, прихватил с собой несколько сладких сухарей для Айры.