Колдун

Глава 14

Дорога, вдоль которой пробиралась Тамара, делала крутой поворот в сторону, противоположную расположению батальона, и она с тоской смотрела на светлую ленту, прорезавшую поля. Ночная прохлада окутала своим дыханием тревожно оглядывавшуюся по сторонам одинокую фигурку. Зубы застучали. Потерев озябшие плечи руками, девочка, оглядевшись, двинулась к своим. Какое-то время ей еще удавалось скрываться за кустами, но вскоре она была вынуждена выйти на незащищенную растительностью дорогу.

Открытые пространства теперь пугали Тамару. Было очень страшно выйти из таких успокаивающих, темных кустов, надежно скрывающих ее, на светлую ленту дороги. Девочка понимала, что будет видна издалека, и понадобится лишь один выстрел, чтобы она на этой дороге осталась навсегда.

Поежившись, Тамара глубоко вздохнула, и, крепко зажмурившись, в два прыжка добежала до дороги, пулей перелетела через нее и рухнула в спасительную траву за обочиной. Ничего не произошло. Никто не стрелял, немецкой лающей речи слышно не было. Приподнявшись над травой, Тамара внимательно всматривалась назад. Вокруг царила тишина.

Наконец решившись, девочка, дрожа, поднялась в полный рост. Сделала один шаг, второй, и, вдруг сорвавшись на бег, помчалась по полю, утопая в предутреннем тумане, белым покрывалом стелющимся по земле.

Внезапные взрывы за спиной заставили рухнуть наземь, в ужасе прикрывая голову руками. «Это же наши… Артиллерия уничтожает немцев в Сосенках…» — вспомнила Тамара, и, приподнявшись, села. Вокруг нее расстилался поднимающийся от земли густой туман, и девочке вдруг показалось, что она очутилась в пушистом облаке. Улыбнувшись, она перевела взгляд туда, где алело зарево и вздымались вверх поднятые взрывами кубометры раскаленной почвы. Полюбовавшись на маленький локальный ад, устроенный нашими фрицам, девочка уже уверенно поднялась на ноги и побежала к леску, выдававшемуся косой глубоко в бескрайние поля, в котором расположился их батальон.

Добравшись до лагеря, Тамара бегом бросилась к майору.

— Руслан Яковлевич! Там немцы людей привезли! Наших! Там женщины и дети! Много! — ворвавшись в блиндаж, задыхаясь, сумбурно закричала Тамара, вздрагивая от близких разрывов авиабомб. — Скажите самолетам, там нельзя бомбить!

Командиры во главе с Федотовым оторвались от карты и уставились на тяжело дышавшую после быстрого и долгого бега девочку. Семеныч подскочил и быстро согнул Тамару в поясе.

— Забыла, как учил дышать? Не хватай ртом воздух! — сердито заворчал он. — Упрись руками в колени! Вот так…

— Мишка где? — тревожно спросил Черных. — А радисты? Ты почему одна?

— Какие люди, Тамара? Где? — склонился перед девочкой старший минометного отделения Рыжов. — Где бомбить нельзя?

Тамара заметалась взглядом по лицам окруживших ее мужчин, растерявшись от сыпавшихся со всех сторон вопросов.

— Тамара, расскажи по порядку, — присел перед девочкой на корточки Божко.

Кивнув, Тамара выпрямилась, принимая из рук Божко кружку с водой, и сделала большой глоток.

— Мишка там остался, за Сосенками. В деревне жителей мы не нашли, и он велел возвращаться. Радисты решили остаться с ним. Один в овраге, а второй ушел в лес, — начала Тамара. — Я… Я не могла прийти просто так… Я же в разведку пошла… — бросила она виноватый взгляд на Федотова. Тот тихо чертыхнулся и опять уставился на опустившую голову девочку. Глубоко вздохнув, Тамара снова подняла голову. — Я пошла к немцам, туда, где они расположились. Пробраться не смогла, там заслон, пулеметчики сидят. Я видела, как людей привозили… Наших. Видимо, жителей с окрестных деревень. Или еще откуда, не знаю… Они измученные все. Там старики были… И дети. Только не маленькие уже, такие, как я, и чуть поменьше… Много. Они связанные все. Руки связанные… — рассказывала Тамара.

— Много — это сколько? — нахмурился Черных.

— Не знаю… Не могла посчитать. Восемь машин, такие, как полуторки, только крытые. И там их, видимо, битком набили, люди там даже умирали. Я видела, как выбрасывали умерших, — передернулась Тамара. — Вернее, я видела восемь машин, а сколько их вообще было… Немцы их ждали. Людей выстроили в колонну и погнали прикладами туда, к себе. Потом опять спрятались, и ждали следующую машину… Потом я ушла. Боялась, что рассветет, и я не успею рассказать… — снова опустила голову девочка, почти прошептав последние слова.

— Ты все сделала правильно, — погладил ее по опущенной голове Степаныч. — Не надо было дальше рисковать.

— Зачем им столько людей? — задумчиво нахмурился Рыжов. — Они не могли узнать о готовящемся обстреле…

— Погоди, Сереж, не гони… — тормознул минометчика Божко. — Если бы для того, чтобы избежать артобстрела — во-первых, не туда подвозили, а во-вторых — почему тогда скрытно? Нет, Сергей, тут что-то другое… — потер он ладонью лоб. — Сюрприз они нам готовят, гады…

— По сюрпризам у нас капитан Черных специалист, — мрачно взглянул на капитана Федотов. — Давай, Николай Егорыч, говори, что думаешь?

Дверь блиндажа внезапно распахнулась, и в блиндаж ввалился бледный, с расширившимися глазами пулеметчик, расположившийся недалеко от блиндажа.

— Товарищ майор… Там… — глядя на майора, протянул дрожащую руку в сторону немцев солдат. — Как же это, Руслан Яковлевич…

— Что там? — вперился взглядом в солдата Федотов, а Черных, оттолкнув мешавшего ему Рыжова, схватил со стола бинокль и вылетел из блиндажа. Тамара, быстро скользнув взглядом по мужчинам, выскочила вслед за ним. За девочкой, отодвинув в сторону пулеметчика, бросились и остальные.

— Суууки… — протянул капитан, отнимая от глаз бинокль, и, тяжело опустившись на землю бруствера, обхватил голову руками.

— Дай сюда! — выхватил у него бинокль подбежавший Божко. — Бл… Прости, Царица, но детям здесь сейчас точно не место. Марш в блиндаж!

— Я тоже так умею, — дерзко отозвалась Тамара, выхватывая у него бинокль.

— Нашла, чем хвастать… — прокомментировал Рыжов, отбирая бинокль у Тамары и прикладывая его к глазам. — Ох ты ж… Кхе-кхе-кхе, — закашлялся он. — Тамара, в блиндаж! Это приказ!

— Тамара, в санчасть! — медленно отнимая от глаз бинокль, отобранный у Рыжова, не своим голосом проговорил Федотов. — Таких конструкций ты не слышала… И не надо. Живо! — вдруг гаркнул он, переведя наливавшиеся кровью глаза на девочку. На крепко сжатых скулах заходили желваки.

Девочка, взглянув на вмиг ставшего безумно страшным майора, возражать не решилась, и, опустив плечи, молча побрела вглубь расположения. До ее слуха донеслась отборная мужская ругань.

— Вот зачем они людей свозили… — выплеснув первые эмоции, медленно проговорил Степаныч. — Восемь машин… Это около двух сотен.

— Я думаю, в машины их набивали как селедок. Сотен пять-шесть, — произнес Божко, вглядываясь вдаль.

— Восемь машин видела Тамара. Уже во второй половине ночи. И судя по отработанной технологии, они были не первыми, и вряд ли последними. Я так думаю, там тысяча-полторы людей. Поле большое… А детей эти суки между собой поставили… Твари! — в бессилии опуская бинокль, произнес Федотов и потер пальцами глаза.

— Что делать будем? Им с километр до минного поля… — прижимая бинокль к глазам и всматриваясь вдаль, Божко пытался оценить ситуацию. — Цепь вроде в три ряда, по всей протяженности поля… Там точно тысячи полторы людей…

— Танки не годятся, — продолжая медленно раскачиваться, произнес Черных. — Я не отдам приказ ехать по людям!

— Артиллерия отпадает… Своих накроем. Минометы и фаустпатроны тоже, — мрачно проговорил Рыжов. — Мне уже чудится, или там танки? — вдруг, задыхаясь, перебил он сам себя.

Божко, рассматривавший катившуюся на них живую волну, на секунду оторвал бинокль от глаз, чтобы определить направление, в котором указывал Рыжов, и снова припал к окулярам.

— Твою ж дивизию… — вырвалось у него.

— Дай сюда, — дернул на себя бинокль майор. Высказавшись, он, спотыкаясь, побрел в блиндаж. Остальные потянулись за ним.

— У нас минут десять. Дальше надо либо что-то делать, либо… — тяжело опустившись на лавку и упершись локтями в стол, майор опустил на руки голову.

— Что делать? — сделав упор на «что», переспросил Черных.

— По-хорошему, я бы вот прямо с минометов всех этих тварей… — поджал губы и горько махнул рукой Рыжов.

— Если бы да кабы… У нас времени нет! — в ярости грохнул ладонью по столу Федотов. — Инсинуации потом! Дело говорите!

— Эх… Мишки нет… — вздохнул Черных. — А если велеть людям лечь, а этих очередью? Идут же не скрываясь! Вот прям напрашиваются, суки!

— Как ты им лечь велишь? — поморщился майор. — Мысли читать научишь? Да и потом… Фрицы затопчут их… Да и дети… Они детьми прикроются. Уже прикрываются. Не годится. Еще думайте!

— Командир, тут только рукопашная. Вести людей в бой… Без прикрытия, — поморщился Божко. — Больше без вариантов. Артиллерия, самолеты, танки, мины — все отпадает. Мы не люди будем после этого… А так есть шансы.

— Много людей положим, Игнат… — вздохнул Федотов. — Но, пожалуй, ты прав. Другого выхода нет.

— Людей будут расстреливать, как в тире… Скрытно подойти не сможем. Также только вставать, и лоб в лоб. Только вот фрицы, в отличие от нас, могут использовать и танки, и мины… — горько проговорил Рыжов.

— А что ты предлагаешь? Сдаться? — прищурился Федотов. — Я сам людей поведу!

— Нет, командир! Ты останешься здесь, и будешь командовать! А в бой людей мы поведем, — покачал головой Божко. — И о сдаче никто и не думал. Мы хотим уменьшить потери. Люди, почуяв свободу, вперед побегут. Вперед — и прямо на мины. Ты понимаешь? Начерта рисковать, если исход один будет? — горячился Игнат. — А разминировать поле… Где я тебе столько саперов возьму? И под пулями?

— Дойдя до людей, каждый крикнет, чтоб бежали по тропкам… Больше выхода не вижу. Ломанутся напрямую — сами дураки… — ответил ему Федотов. — Все, мужики! Больше времени нет! Пошли…

Через пять минут со стороны советских укреплений поднялась волна мрачных людей. Они шли, держа в руках винтовки с надетыми на них штыками. Шли навстречу двигавшейся на них волне врага, перед которым, спотыкаясь, брели женщины и старики со связанными за спиной руками. А между солдатами вражеской армии шли дети, подпихиваемые в спины прикладами и пинками.

Откуда-то из-за спин немцев раздались пушечные выстрелы, и солдат, поднявшихся из траншей и шедших на врага, стало скашивать широкими рядами. В бой вступили танки. Но люди упрямо шли вперед, движимые жаждой мести — каждый из солдат понимал, что на месте вот этих несчастных, изможденных, сломленных людей могут оказаться и его родители, сестры, дети… И не было ни одного человека, не мечтавшего вцепиться зубами в горло тем выродкам, которые гнали мирных людей на мины, под пули, словно бессловесный скот.

Точно почуяв поддержку, ощутив спасение, женщины и старики, едва передвигавшие ноги, вдруг рванулись навстречу солдатам. Немцы принялись расстреливать бегущих людей в спины. Красноармейцы рванули вперед, стремясь прикрыть пленников собой, своими телами, и наконец поквитаться с проклятыми изуверами. На бегу, поравнявшись с бегущими людьми, солдаты кричали им про мины, про тропки… Но по вскоре зазвучавшим за спинами взрывам стало понятно, что мало кто из пытавшихся вырваться из ада людей их слышал.

До противника смогла добраться едва ли пятая часть солдат. Многие из них были ранены, но, движимые жаждой мести, продолжали рваться вперед, стремясь сокрушить врага. Завязалась рукопашная. Силы были неравны. Но и немцы теперь опасались использовать танки и пулеметы, боясь задеть своих.

Но сами танки шли. Пробираясь все ближе к нашим рубежам, они безнаказанно вели огонь по советским укреплениям, сметая все на своем пути. Танковые соединения дивизии двинулись навстречу немецким танкам. Броня советских танков была не столь мощной, как у немецких, но они вклинивались в боевые порядки вражеских войск, получая преимущество за счет скорости и маневренности, неоправданно рискуя собственными жизнями, расстреливали с близкого расстояния немецкие танки в бортовую броню.

Все поле было объято пламенем и дымом. Бой на короткой дистанции лишил немцев возможности использовать преимущества мощных пушек. Боевые порядки смешались, тут и там завязывались танковые дуэли, между сошедшимися на короткой дистанции танками шли дуэли человеческие, больше походившие на мясорубку.

Мишка, бредя по краю леса, видел разгоравшуюся битву, и не мог понять, почему пехота шла перед танками. По всем законам боя впереди должны были идти танки, а пехота за ними, прикрываясь броней.

Он шел, периодически выбираясь в пролесок, чтобы проследить за боем, который неуклонно смещался в сторону наших позиций. Что-то было не так… Наши явно проигрывали эту битву.

Забыв про боль в израненных ногах, Мишка прибавил шаг. Войдя в расположение, он не узнал его. Все вокруг было перепахано взрывами, по всегда многолюдной территории изредка пробегали в обоих направлениях солдаты, раненых против обыкновения не спешили доставить в санчасть, а, едва вытащив с поля боя, укладывали рядками недалеко от окопов. Те из раненых, кто еще мог двигаться, сами, надрывая зубами упаковку бинтов, бинтовали раны товарищам. Некоторые, кое-как обмотавшись бинтами, покачиваясь, вновь возвращались в окопы.

Замерев в прострации от увиденного, подросток ошалело крутил головой по сторонам. Со стороны обоза раздавались крики лошадей, похожие на плач. Мишка, пригибаясь и прикрывая голову руками, рванул туда. Обоза, по сути, больше не существовало. Тут и там валялись искалеченные, разорванные на куски и посеченные осколками трупы лошадей, перемешанные с трупами человеческими. Лишь несколько животных, страшно израненных, кричали от боли, не в состоянии подняться. Не в силах слышать их крики, похожие на крики детей, Мишка, достав из-за пояса трофейный пистолет, обойдя смертельно раненых животных, добил их.

Посмотрев на то, что осталось от «прачечной» и в бессильной ярости пнув пробитое снарядом корыто, Мишка обошел воронку и наткнулся на остатки походной кухни. Их большущий и такой уютный старый повар дядька Тарас сидел в стороне от очередной дымящейся воронки, раскачиваясь из стороны в сторону, баюкая в руках пробитую осколком окровавленную буханку. Левой ступни у него больше не было, а из обрубка ноги, словно срезанного гигантским ножом, текла кровь.

Вспомнив, как во время первого для него боя солдат, с которым они носили раненых в санчасть, перетягивал ремнем конечности, чтобы мужики не изошли кровью, Мишка бросился к дядьке Тарасу, на ходу вынимая пояс из штанов. Перетянув культю, он бегло осмотрел повара. Разорвав свою нательную рубаху, кое-как перемотал повару ногу и голову, прикрыв глубокую резаную рану, идущую от виска к подбородку, и, не обнаружив у него больше настолько же серьезных повреждений, то и дело подтягивая сползавшие без ремня штаны, пригибаясь и шарахаясь от близких разрывов, помчался к блиндажу майора.

Из блиндажа навстречу ему вылетел встрепанный Рыжов. Увидев Мишку, он с рыком бросился на парня и, только повалив того на дно окопа, узнал.

— Заяц, ты б переоделся. Грохнут в таком наряде, — выматерившись и поднимаясь с земли, прокричал Рыжов, и, одним прыжком взлетев на насыпь окопа, исчез в дыму и летящих комьях земли.

Взглянув на немецкие штаны и решив не нарываться, Мишка помчался к своей палатке. Этот край расположения уцелел. Влетев в палатку, парень быстро переоделся, попытавшись и так и не сумев засунуть кое-как обмотанные ноги в сапоги, запихнул добытую с таким трудом полевую сумку за пазуху и снова вернулся к блиндажу.

— Первые две линии обороны прорваны! Остались еще две, и все! Первая и седьмая батареи тоже погибли. Ввожу в бой последний резерв — вторую батарею. Прошу помочь людьми, техникой и боеприпасами, иначе не выстоим! У меня все в бою, все, даже обозники! — орал в трубку майор, перекрикивая взрывы.

Бросив трубку, майор, обернувшись, крикнул ожидавшему его Васильеву:

— Срочно остатки своей роты на вторую линию обороны. Иначе точно не устоим. У твоих автоматы, хоть огнем поддержат. И пулеметчика возьми туда, — быстро отдавал команды он. — Игнатов, вторую батарею на центр. Потом найди Божко и срочно его ко мне. И Степанычу скажи, пусть своих на левом фланге пнет. Они из пулеметов поливают так, словно у них ленты бесконечны! Пусть хоть иногда пальцы с гашеток убирают!

Коротко кивнув, Васильев исчез из блиндажа.

— Товарищ майор, — позвал Мишка снова схватившего трубку Федотова.

Резко обернувшись, тот взглянул на стоявшего перед ним пацана.

— Чего тебе? Степаныч со своими на левом фланге. Ранен? — кивнул он на Мишкины ноги.

— Нет, не ранен. Вот, — расстегнув гимнастерку, достал Мишка сумку. — В Сосенках у фрица взял. Спал он на ней, — коротко доложил Мишка. — Тамара вернулась? Живая?

— И что там? — выхватывая из Мишкиных рук трофейную сумку и нетерпеливо раскрывая ее, спросил Федотов. — Вернулась. Целая. В медчасть отправил, чтоб под огонь не попала, — хмурясь, проговорил майор, копаясь в сумке.

— Не знаю, что там. Я даже не открывал — некогда было, — проговорил парень. — Да и толку? Я один хрен по-немецки не понимаю.

Майор тем временем уже разворачивал на столе карту, всю испещренную пометками. Его лицо медленно вытягивалось, а глаза округлялись.

— Срочно сюда Черных позови, — бросил он Мишке, дрожащими руками вытаскивая из сумки содержимое.

Влетевший в блиндаж майора через несколько минут капитан, узрев разложенную перед Федотовым на столе карту, в точности повторил реакцию командира.

— Откуда… — прохрипел он, перекрывая звуки боя.

— Мишка притащил, — ответил майор, аккуратно сворачивая карту и засовывая ее в сумку. — Коля, лично доставишь полковнику. Он ждет тебя, и уже выслал навстречу несколько мотоциклов. Тоже возьми мотоцикл — так будет быстрее, и дуй. За сумку головой отвечаешь, — протягивая ему трофей, проговорил Федотов. — Богом прошу, Коля: будь осторожен. Сам вернись.

— Сделаю, Руслан.

Мужчины коротко обнялись, и Черных выскочил из блиндажа, запихивая под гимнастерку, к сердцу, трофейную сумку.

Майор взглянул на Мишку, и уже открыл рот, чтобы что-то ему сказать, но его окликнул связист:

— Товарищ майор, связи нет. Видимо, обрыв, — держа трубку в руках, проговорил он.

— Пошли кого-нибудь! Мне связь сейчас как воздух нужна, — поворачиваясь к связисту, прорычал майор.

— Некого больше, товарищ майор… Алишер последним был, только я остался, — опустил голову связист. — Могу я пойти, если отпустите, — с надеждой взглянул он на Федотова.

— Давайте я пойду, — влез вдруг Мишка. — Только скажите, что делать надо.

Связист, кинув быстрый взгляд на майора, принялся торопливо объяснять парню, что надо сделать и где взять провода. Внимательно выслушав телефониста, Мишка кивнул и, взяв у того нож для зачистки проводов и сигнальную трубку, выбрался из блиндажа.

Взобравшись на насыпь окопа и подтягивая за собой бухту с кабелем, Мишка увидел впереди высоко вздымающуюся, плотную стену из огня, дыма и пыли. Все вокруг, насколько хватало глаз, горело. Над полем стоял непередаваемый смрад. «Этого уже не переживет никто», — мелькнула в голове трусливая мысль, и парень, сжав зубы, тряхнул головой, прогоняя ее. «А вот хрен вам!» — со злостью подумал он и заработал локтями и коленями, тщательно следя за уходившим в сторону кабелем.

Под визжащими над головой пулями Мишка, казалось, полз целую вечность, пропуская бесконечно тянущийся кабель через кулак, обходя лежавшие на пути трупы и воронки от снарядов. Неожиданно кабель, царапнув ладонь оголенными проводами, закончился на краю очередной воронки. Парень завертелся на месте, ища второй конец. Не найдя, он сполз в воронку и принялся ощупывать ее края. Второго конца провода не было.

Соединив новый кабель с оборванным, Мишка медленно пополз вперед, разыскивая второй конец. Спустя минут пятнадцать, отползя на довольно приличное расстояние, он обнаружил тянувшийся на запад, в сторону запасного батальона, провод. Обрезав и зачистив концы нового кабеля, парень соединил их. Подсоединив туда же сигнальную трубку, проверил связь. Все работало. Отсоединив трубку и тщательно примотав место соединения, он отправился в обратный путь.

Избавленный от необходимости неотрывно следить за кабелем, теперь Мишка водил глазами по сторонам. Вот, едва поднявшись над окопом и махнув рукой, поднимая в атаку оставшихся солдат, как подкошенный, упал сержант. От близкого разрыва парень скатился в ближайшую ячейку. Одновременно с ним туда же влетели осколки, руку чуть выше локтя словно обдало кипятком, и Мишку присыпало землей. Двух пулеметчиков, находившихся в ячейке, ранило.

Парень, достав из карманов у них на груди бинты, как смог, одной рукой перевязал их. Вторая рука повисла как плеть. Один пулеметчик, которому он изо всех сил, упираясь ногами в живую плоть, перетянул ремнем ногу с торчащим из нее осколком, отерев кровь и грязь с потного и перекошенного в яростной гримасе лица и не позволив парню даже слегка забинтовать ему голову — белый бинт будет слишком заметен, а кровь когда-нибудь остановится — опершись на Мишкино плечо, поднялся и снова приник к пулемету. Второй так и остался лежать на дне — ему осколком разворотило грудную клетку. Не рискнув его трогать, Мишка подтащил к пулеметчику поближе ящик с пулеметными лентами и цинк с патронами, подсунув их ему буквально под ноги, выбрался из ячейки и пополз дальше, сталкивая по пути раненых в воронки, ячейки и окопы, чтобы тех не раздавило танками.

Все было закрыто дымом, пылью, огнем так, что, казалось, наступила ночь. Ничего не было видно даже на несколько метров впереди. Горящие Т-34, Тигры и Фердинанды сталкивались друг с другом. Повсюду были удары снарядов и взрывы. Танки пылали, а раненые пытались отползти в сторону.

Над Мишкой, проползавшим под прикрытием брони, грохнул взрыв, и танк вмиг объяло пламенем. Из горящего танка на землю выпал превратившийся в факел орущий не своим голосом человек. Мишка рванулся к нему, пытаясь сбить огонь, но его рука тоже вспыхнула пламенем. Заорав от невыносимой боли, парень сунул горящую ладонь в рыхлую землю. Спустя пару минут огонь погас, а продолжавший гореть человек замолчал. От него невыносимо несло горелым мясом. Мишку вывернуло наизнанку. Утеревшись тыльной стороной обожжённой руки и старательно дыша ртом, он отполз в сторону и скатился в воронку. Кое-как при помощи зубов замотав обожжённую ладонь бинтами и дав желудку чуть успокоиться, он снова выбрался из воронки и пополз.

Мишка полз уже наудачу, давно потеряв в этом аду направление, в котором находился командирский блиндаж. Поднять голову и осмотреться не позволяли пули и снаряды, и все, что парень видел — это бесконечные тела убитых людей. Встречая раненых, Мишка упорно сталкивал их в углубления в земле, не единожды уже видев раздавленные и размазанные по земле танками трупы.

Ему казалось, что он так ползает уже много часов. В голове, за навязчивым звоном, звучали взрывы, одни ближе, другие дальше, слышались крики обезумевших людей, приказы, едва доносящиеся из-за шума моторов и облаков пыли, гасимые грохотом канонады…

Скатившись в очередное пулеметное гнездо, он кого-то сбил с ног. Послышался злобный мат, и на него сверху навалились, яростно метеля кулаками. И лишь спустя время, почти теряя сознание, он почувствовал, что его отпустили, и услышал изумленный возглас:

— Мишка?! Заяц?! Ты откуда тут взялся?

С трудом подняв чугунные веки, Мишка сквозь пелену увидел невероятно грязного, всего в саже, земле и крови Арсена, пытавшегося его приподнять с земли. Рядом с головой Арсена над ним замаячило улыбавшееся лицо Васьки.

— Живой, чертяка! — радостно хлопая Мишку по плечу, радовался балагур.

Застонав, Мишка попытался сесть. Ребята помогли ему подняться. За пулеметом стоял еще один разведчик из их подразделения, Федор, и неутомимо жал на гашетку, вспоминая всю родословную фрицев до седьмого колена.

Васька, продолжавший радостно тормошить Мишку, ухватился за раненую руку. Парень заорал от прострелившей все его существо острой боли. Забеспокоившиеся товарищи быстро стянули с него изгвазданную гимнастерку, отодрали от вновь закровившей раны тельник и перевязали руку. Одев Мишку обратно, остатками бинта по новой перевязали обгоревшую ладонь.

Пообещав выпросить у сестричек спирта и после боя отметить нашу победу, Мишка выбрался из пулеметного гнезда. Встреча с товарищами и осознание того, что друзья живы, придало Мишке сил и протрезвило разум. Не желая больше впустую разглаживать брюхом поле, он принялся искать себе работающий автомат. Автомат нашелся у убитого немца-унтера. Обшарив тело, Мишка добыл еще пару полных рожков к нему и две гранаты-колотушки. Посчитав, что этого будет мало, он уже целенаправленно принялся выглядывать немецкие трупы в целях пополнения боезапаса.

Решив, что набрал достаточно, Мишка скатился в ближайший окоп, на кого-то рухнув сверху. Этим кем-то оказался Димка, судорожно снаряжавший из почти опустевшего цинка автоматный магазин. Вскрикнувший от неожиданности и распластавшийся на дне окопа мальчишка, скатившись с цинка, перевернулся на спину и выставил перед собой автомат.

— Не стреляй, это я, Мишка, — закричал парень, поднимая руки.

— Мишка? — опуская автомат, растерянно проговорил Димка. — Мишка… а у нас тут почти всех накрыло… Остался дядька Егор и Жулебин, только они там, за насыпью. А Григория Иваныча убили, — торопливо вставляя бубен в автомат, скороговоркой выпалил Димка последние новости.

Обрадовавшись другу, Мишка даже забыл, куда он полз и зачем, и пока Димка тараторил, стараясь не показать другу, как ему тут было страшно одному, он сидел на дне окопа, привалившись спиной к бревнам, и поглаживал Димкину ногу. Сейчас, видя живого друга, он удивлялся, как вообще мог забыть о нем? Видимо, ему просто в голову не пришло, что роту охраны тоже бросят на поле боя, оставив только секреты. А может, он до последнего надеялся, что Димка стоит в карауле. И, глядя на бледного, с широко распахнутыми наивными испуганными детскими глазами Димку, Мишка вдруг расхохотался, выплескивая в этом смехе все: и собственный страх, и запредельное напряжение, и боль, и жуткие картины, стоявшие перед глазами, и безумную радость от встречи, от того, что друг смог выжить в этой мясорубке.

— Чего ты ржешь-то? — обиженно ткнул Мишку в плечо парень.

— Дим, ты чего, автомат так к руке и привязываешь до сих пор? — пытаясь прекратить этот безумный смех, спросил у него Мишка.

— Конечно. Товарищ капитан знает, что говорит. Зато я сплю спокойно, — глядя на давящегося смехом товарища, заулыбался и Димка. — И знаешь… Когда тут бабахнуло, все автоматы потеряли, ползали, искали… Так боялись, что фрицы сейчас на голову свалятся и перестреляют нас всех тут беззащитными. А я за веревочку потянул — и вот он, родимый! — Димка ласково погладил оружие.

Над головой вдруг бабахнуло, и ребят обдало комьями земли. Из-за края окопа послышались отрывистые команды на немецком.

— Фрицы… — стремительно бледнея еще больше, прошептал совершенно белыми губами Димка.

— Давай за угол. Ты их оттуда мочи, а я отсюда буду, — быстро проговорил Мишка, вскакивая на ноги.

Схватив автомат, он выглянул из окопа, одновременно изо всех сил давя забинтованными пальцами на курок. От страшной боли мышцы свело, и даже если бы захотел, Мишка сейчас бы не смог их разогнуть. Водя плюющимся свинцом стволом из стороны в сторону, он отрешенно наблюдал, как фигуры в серых шинелях, подобравшиеся уже почти вплотную к окопу, сломанными куклами валились на землю. Кто-то из них кричал, катаясь по земле и держась за живот. Но, глядя на воющего немца, Мишка не испытывал ни грамма жалости, только лишь безумную, злобную радость оттого, что этот гад больше никогда уже не будет топтать русскую землю.

— Так тебе, сволочь! — шептал он, поливая свинцом залегшие на землю фигуры. — Убью гадов!

Автомат сухо щелкнул и замолк. Мишка в недоумении уставился на оружие. Что произошло? Они так хорошо стреляли! И лишь спустя пару секунд до парня дошло, что у него закончились патроны. Рухнув на дно окопа, он зажал коленями автомат и с трудом оторвал руку от курка. Взгляд упал на оставленные Димкой последние пару гранат. Большим пальцем левой руки Мишка выдернул кольцо и, не поднимаясь, выкинул ЭФки за бруствер. Обеспечив себе пару минут форы, он, достав из запазухи запасной рожок, поменял его, шепча:

— Как-то мы быстро с тобой отстрелялись… Нет, дорогой, так дело не пойдет… Так нас фрицы быстренько укокошат. А вот хрен им, гадам! Мы с тобой сами их сейчас укокошим! Вот сейчас пальцы чуть высвободим… — надкусывая край бинта и сдирая его с пальцев, разговаривал с оружием парень. — Эх, неправильно мне ребята руку замотали… Течешь, гадость? Ну теки, теки… а мы тебя земелькой родненькой… — окуная освобожденные от бинта сочащиеся сукровицей пальцы в рыхлую землю, бормотал Мишка, сцепляя зубы, чтобы не заорать от боли.

Услыхав, что Димкин автомат тоже замолк, Мишка торопливо поднялся на ноги, и, все-таки заорав, вскинул автомат на край окопа. Теперь он мог нажимать на курок лишь одним пальцем, и стрелять короткими прицельными очередями. Поднявшиеся было серые фигуры снова ткнулись носом в землю, некоторые навсегда. Мишка потерял счет времени. Они с Димкой прикрывали друг друга, давая возможность заменить опустевший магазин. Когда у Димки закончились патроны, Мишка сунул ему свой трофейный автомат, а сам выбрался из окопа, чтобы добыть себе новый, а заодно поискать и рожки к нему. Набрав боеприпасов, снова скатился в окоп. Он совершенно обезумел: ему казалось, что он способен на все.

Далеко не сразу Мишка понял, что гул, несущийся отовсюду и ниоткуда — это гул низко летящих бомбардировщиков. Задрав вверх голову, парень завороженно смотрел, как от самолета отделяются черные точки, стремительно приближающиеся к земле. Вскоре он понял, что одна из бомб летит прямо на него. Сердце судорожно забилось.

— Димка, ложись! — не своим голосом проорал он, падая на дно окопа.

«Это конец, — молнией пронеслось у него в голове. — Жалко, что так некстати…»

В этот же миг раздались взрывы и свист сотен пролетающих над ним осколков.

А затем наступила темнота.