Колдун

Глава 11

Спустя три дня Советская Армия перешла в наступление. Танковый батальон, точнее, его остатки, ждал пополнения и переправлял раненых в тыл, в госпиталь. С одной из машин в тыл по приказу командующего фронтом должны были отправляться и дети.

Коля и Полинка безропотно залезли в машину, а Тамара ехать отказалась наотрез.

— Никуда я не поеду, — глядя исподлобья на хирурга, усаживавшего их в машину, мрачно проговорила Тамара.

— Милая, здесь война! Фронт! — горячился доктор.

— Я в тыл не поеду! — упрямо твердила Тамара.

Отчаявшись справиться с девчонкой — не силой же ее в машину запихивать — он, схватив ее за руку, отправился к майору. Постучавшись, вошел в командирский блиндаж.

— Товарищ майор, разрешите обратиться? — не обращая внимания на собравшихся в блиндаже капитанов и сержантов, срывающимся голосом спросил он.

— Что у тебя? — отрываясь от карты, которую они рассматривали с Черных, Степанычем и Божко, повернул к нему голову Федотов.

— У меня… Руслан Яковлевич, у меня вот! — дернув за руку, выпихнул он вперед Тамару. — Отказывается ехать в тыл, видите ли!

— Почему? — нахмурился майор.

— Я никуда не поеду, — мрачно и спокойно глядя на майора, повторила Тамара.

— Ты хочешь вернуться домой? Тамара… — начал было майор.

— Я хочу остаться в отряде. Я иду с вами, — перебила его девочка.

— Это невозможно, — бросая карандаш на карту и выпрямляясь, майор очень серьезно смотрел на девочку. — Здесь война, Тамара! Мы не играем в игры!

— Я догадалась. В тыл не поеду. Засунете в машину силой — выпрыгну по дороге. Умудритесь довезти до города — все равно сбегу и найду вас, — девочка была смертельно серьезна. Карие глаза прямо и смело впились в лицо Федотова. — Хотите проверить, товарищ майор? — выделила она обращение голосом.

— Тамара… — майор присел перед девочкой на корточки, взяв ее за худенькие запястья. — Здесь война. Здесь убивают. Мы воюем за то, чтобы вы жили, — попытался уговорить девочку майор. — Детям на войне не место.

— А кому место? Вам? Или им? — мотнула она головой в сторону стоявших возле стола и смотревших на них мужчин. — Или, может, тете Розе здесь место? Или медсестрам, что вытаскивают вас из-под огня? Кому? — худенькая грудь девочки часто вздымалась, но это было единственным, что указывало на ее волнение. Голос и лицо были абсолютно спокойны.

— Тамара, ты ребенок! А мы все — взрослые люди! — привел контраргумент Федотов, вставая и глядя на девочку сверху вниз.

— Я пионерка! — гордо вздернула подбородок девочка. — Я клятву давала!

— Ты три дня провела в госпитале. Хочешь быть медсестрой? — выпустив ее руки, и возвращаясь к столу, жестко спросил Федотов. — Тогда тебе тем более следует отправиться в тыл и закончить курсы медицинских сестер. Товарищ Макаров не возьмет тебя без образования! — хирург активно закивал.

— Разведчицей, — спокойно произнесла девочка.

— Что? — вылупил на нее глаза майор.

— Я хочу быть разведчицей, — вскинув голову и глядя на него снизу вверх, повторила она. — И у меня есть неоспоримый плюс — я девочка. Я пройду там, где никогда не пройдут ваши взрослые люди.

— Оставьте ее здесь, товарищ майор, — вдруг подал голос Степаныч.

— Ты в своем уме? — резко развернулся к нему Федотов. — Она ребенок!

— Она уже не ребенок, — покачал головой Степаныч. — Посмотри ей в глаза. Она все равно вернется. Если дойдет живой и невредимой.

— А кто здесь за нее отвечать будет? — взъярился майор. — Сколько тебе лет, Тамара? — резко повернулся он к ней.

— Двенадцать, — с вызовом ответила девочка.

— Я буду отвечать, — подойдя к девочке, положил ей руки на плечи Черных.

— И я, — отозвался Степаныч, опираясь на стол пятой точкой и складывая на груди руки. — Мы все.

— Вы с ума посходили? — переводил взгляд с одного на другого Федотов. — Она девочка! — произнес он возмущенно. — Ее банально деть некуда! Где она будет спать? В землянке с мужиками?

— Придумаем что-нибудь, — серьезно проговорил Черных.

— Отставить! — рявкнул Федотов. — Девочке здесь не место! Машина уже ушла? — обратился он к хирургу.

— Ушла… — вздохнул он. — К вечеру еще четыре подъедут.

— С этими машинами в тыл, ясно? Тамара? — перевел он на нее взгляд. — Это приказ!

— Значит, Мишке можно, а мне нет? — прищурилась на него Тамара.

— Мише почти шестнадцать, и он мальчик! Мужчина! — раздраженно ответил ей майор. — Выполнять приказ!

Фыркнув, Тамара резко развернулась и вышла из блиндажа, гордо вскинув голову.

— Товарищ майор, оставь девчонку, — попросил Черных. — С нее будет толк.

Степаныч согласно закивал, поддерживая капитана.

— Я сам займусь ее обучением, — поправив ус, серьезно сказал он.

— Вы что, не понимаете? Была бы она мальчишкой — да оставляйте! Но она девочка! Зима впереди! Она по снегу будет с нами ползать? Застудится девчонка! Да и возраст у нее такой… ммм… — майор неопределенно покрутил руками. — Созревать она начнет вот-вот. И где она со своими тряпочками будет? Против природы не попрешь! Да и… Вы за всех солдат поручиться можете? Не дело вы задумали, мужики! — сдвинув брови, сердито отчитывал их майор.

— Ну, нужна она солдатам, — мрачно отозвался Божко. — Очень надо с соплёй связываться. Им вон хватит, с кем связаться. Да и Тамара девочка серьезная.

— И упрямая. Подожди, командир, — ухмыльнулся Черных. — Не поедет она в тыл, вот увидишь. Жди сюрприза, товарищ майор.

Степаныч с Божко широко улыбнулись, переглянувшись и согласно закивав головами.

— Девчонку в отряде не оставлю! — рыкнул Федотов и мрачным взглядом обвел ухмыляющихся подчиненных. — И нечего мне тут лыбиться! Делом займитесь.

Тамара, набычившись, под конвоем Макарова шагала к санчасти. Хирург, доведя ее до палатки с ранеными, ухватил девочку выше локтя. Тамара, кинув на него злой взгляд, резко выдернула руку из его руки.

— Я не арестованная! — огрызнулась она.

Хирург тяжело вздохнул.

— Наташа! — позвал он.

Из палатки через минуту выглянула медсестра.

— Да, Сергей Иваныч? — сбрасывая в кучу грязного белья перед палаткой горку окровавленных бинтов, улыбнулась она. — Звали?

— Звал. Пригляди за девочкой, пока не придут машины. С первой же машиной она едет в тыл. Приказ Федотова, — сбагрив девчонку, он быстро скрылся в палатке.

— Том, пойдем, тебя там раненые уж заждались. Ждут, когда ты им письма почитаешь, — весело позвала ее Наташа. — А то машина уж скоро приедет. С ней бы и ответы передать.

Тамара пошла в палатку. Тяжелая атмосфера боли ей совсем не нравилась — раненых было жаль до слез, а помочь она им не могла. Чувство абсолютного бессилия заставляло сжиматься сердце от ненависти, глядя на искалеченных, скрипящих зубами от невыносимой боли совсем недавно здоровых и сильных мужчин.

Вчера, когда первая пришедшая машина привезла почту, Тамара видела, как радовались раненые, получившие весточку из дома. С какой жадностью впивались они глазами в строчки, написанные родной рукой. И как крепко сжимали ослабевшими пальцами заветные треугольнички те, кто не мог их прочесть самостоятельно. Тамара не выдержала, подошла к одному танкисту с абсолютно обожжённым лицом, полностью замотанным бинтами. Она уже знала, что этот человек больше никогда не будет видеть — его глаза сгорели там, в танке… Присев рядом с ним на пол, она предложила ему прочитать письмо.

— Ты только аккуратнее, дочк, открывай, не порви… — хрипло, с трудом прошептал он, чуть шевельнув забинтованной рукой с зажатым в ней письмом в ее сторону.

Тамара, проглотив комок, застрявший в горле и выбивавший слезы из глаз, кивнула головой.

— Я буду очень аккуратна, дядь… — хрипло ответила она и осторожно вынула письмо из сжимавшей его руки.

Прочитав, она аккуратно вложила его обратно в руку раненому.

— Дочка, а мое письмо? Ты мое письмо не потеряла? — с тревогой в голосе спросил сосед, у которого осколок бомбы застрял чуть выше переносицы. Его так и не вынули — такую серьезную операцию в полевых условиях хирург делать побоялся, ждали отправки в тыл, в госпиталь.

— Я… Я поищу письмо… Наверное, оно в другой пачке было… — ответила ему Тамара и бросилась к тете Розе, раздававшей письма.

— Тетя Роза, тетя Роза! — подбежала к ней девочка. — У вас не осталось писем? Для тех, кто погиб? Для них писем не было? — с надеждой посмотрела на нее девочка.

— А на что тебе те письма? — нахмурилась женщина. — Таки это выходит за рамки моего понимания. Люди погибли, и капитаны ответят их родным. Деточка, не стоит забавляться чужим горем, — покачала она головой и отвернулась от Тамары.

— Тот солдат, с осколком… Он… Он письмо ждет, тетя Роза! А ему не пришло, — по щекам Тамары покатились долго сдерживаемые слезы. — Ему нужно письмо, тетя Роза! Он же не видит, у него глаза завязаны. Я прочту ему чужое… Пусть думает, что это ему! — девочка вцепилась в рукав женщины. — Тетя Роза, пожалуйста! Они не обидятся, ведь это… это чтобы он жил, чтобы боролся!

— А имена? Он поймет, что это чужое письмо, — произнесла тихо подошедшая сзади медсестра. — Ты сделаешь только хуже, — покачала она головой.

— Я прочту так, что не поймет, — умоляюще взглянула на нее девочка. — Ему бы хоть капельку радости… Пожалуйста… — почти прошептала она.

— Тетя Роза, вы уже отдали письма погибших? — спросила девушка у санитарки. Та в ответ лишь отрицательно покачала головой.

— Дайте их девочке, — она перевела серьезные грустные глаза на Тамару. — Тамара, прочти несколько. Выбери самое нейтральное, где меньше всего рассказывается о семье, о том месте, где человек жил. Хорошо подумай, что будешь ему зачитывать, а что нет. И только потом отдавай ему письмо. Мне скажешь имя и адрес, чье письмо отдала — я объясню капитану.

— Спасибо! — обрадованная Тамара схватила протянутую ей санитаркой пачку писем и присела за углом палатки читать их. Выбрав одно, она отложила его, а остальные вернула санитарке.

— Спасибо большое, тетя Роза! — сказала девочка и в ответ на кивок непривычно молчаливой женщины помчалась в палатку.

— Я нашла, я нашла! — дотронулась она до руки солдата.

— Дай… мне… — прошептал он, приподняв руку. Тамара вложила ему в руку письмо. Тот жадно схватил его, прижал к сердцу. — Сын… Сын поправился? Что… пишет сестра? — спросил он у Тамары.

— Я не знаю… Я не читала, — ответила девочка, вдруг оробев. Внезапно она поняла, что не просто так он ждал письма… Он ждал известий о сыне. Что-то случилось с его сыном. А с его женой? И как теперь ей выкручиваться? Хорошо хоть сказал, что сестра должна письмо написать…

— Прочти… — ткнул задумавшуюся девочку письмом в плечо солдат.

Это было самое тяжелое чтение для Тамары. Она просто физически ощущала, как с ее языка льется ложь, и чувствовала себя отвратительной обманщицей, произнося выдуманные слова. Она не произнесла ни одного имени, изо всех сил следя за тем, чтобы случайно не назвать никаких подробностей… Закончив читать, она сунула письмо в руку притихшему солдату и пулей вылетела из палатки. Отбежав подальше, девочка рухнула в траву и дала волю слезам.

Спустя время она почувствовала на своем плече чью-то руку. Всхлипывая и вытирая слезы, девочка села, спрятав заплаканное лицо в коленях.

— Он понял, что письмо чужое? — мягко спросила присевшая рядом медсестра.

Тамара отрицательно покачала головой и тяжело вздохнула.

— Он ждал известий о сыне… С ним что-то случилось… И почему-то ждал письмо от сестры, а не от жены… А я обманула… Я смотрела на него и врала ему! Он ждал важных для него вестей, а я врала, врала, врала! — сгорая от стыда, Тамара разрыдалась снова.

— Теперь ты поняла, почему не стоит так делать? — тихонько поглаживая девочку по голове, спросила медсестра.

— Почему? Почему вы меня не остановили? — подняла на нее заплаканные глаза девочка. — Почему позволили?..

— А ты бы в тот момент мне поверила? — склонив голову набок и задумчиво глядя куда-то вдаль, спросила медсестра.

Тамара задумалась, а потом отрицательно покачала головой.

— Через это многие проходят… — тихо, задумчиво произнесла медсестра. — Очень хочется хоть как-то облегчить их страдания. А когда они получают письма… Кажется, что они забывают о том, что им больно, что они ранены, искалечены… Они на несколько минут возвращаются домой, в свою семью, в мирную жизнь… — медсестра замолчала, погрузившись в свои мысли.

— Я хотела как лучше… — шмыгнула носом Тамара. — Я хотела, чтобы он порадовался…

— Знаешь, они умеют радоваться и без писем. Они очень любят стихи, любят, когда им читают, поют… — продолжая задумчиво поглаживать девочку по голове, медленно проговорила медсестра. — Они рады любому вниманию, доброте… Даже просто глотку воды рады, понимаешь?

Тамара кивнула. Из груди вместе с прерывистым дыханием еще рвались всхлипы.

— Сходи к реке, умойся и возвращайся, хорошо? — слегка толкнула ее плечом медсестра. — Только смотри, Тамара… Теперь то письмо — страшная тайна. Смотри не проговорись ему. Поняла? — строго спросила она.

— Конечно… — шмыгнув носом и вытерев слезы ладошками, сказала девочка. — Он не простит…

— Хорошо. Возвращайся, — улыбнулась ей девушка и, поднявшись, торопливо пошла в сторону санчасти.

Умывшись, Тамара вернулась в палатку к раненым. Кто-то просил воды, кто-то бредил, кто-то мерз… Один из солдат, страшно израненный, оставшийся без ноги и еще не известно, смогут ли в госпитале спасти ему руку, другой, уцелевшей рукой ухватил присевшую к его соседу, чтобы напоить того, девочку за руку.

— Тамара… Ты ведь Тамара, да? — хрипло, превозмогая боль, спросил он. Девочка в ответ кивнула. — Посиди со мной, Тамара… Поговори со мной…

Тамара, развернувшись, присела рядом с его матрацем, обхватив колени руками.

— Тарас… Тот, которому ты письмо искала… — он облизнул потрескавшиеся губы. — Дай глоток…

Девочка, с тревогой вскинувшаяся на его слова про письмо, торопливо поднесла раненому к губам кружку с остатками воды. Тот жадно припал к ней, выпив все до капли.

— Спасибо, милая… Меня Федором звать, — представился он. — А Тарас… Он с сорок первого письмо ждет. Как фрицы Ленинград в кольцо взяли, так весточек с оттуда не было… Он с Ленинграда сам. Жена его туда учиться с Минска приехала. Там и поженились… А аккурат перед войной телеграмма пришла — мать у ней заболела сильно, похож, и не выживет. Жена дочку двухлетнюю схватила, да в Минск — хоть с матерью проститься. Аккурат двадцать первого ему телеграмма пришла — доехали, мать при смерти. А двадцать второго… Сама знаешь, — Федор вздохнул и прикрыл глаза. — Тараса на фронт забрали двадцать седьмого, а сына — девять лет мальчишке — он с сестрой своей оставил, больше-то не с кем… Не в детский же дом мальчонку сдавать… — Федор тяжело повернул голову в другую сторону, сжал зубы — видимо, пережидал приступ боли. Лоб его покрылся крупными каплями. — Водички дай… — простонал он.

Подскочив, Тамара бросилась за водой. Набрав полную кружку, она схватила полотенце, и, намочив его, вернулась к Федору. Обтерев ему лицо влажным полотенцем, она, чуть приподняв ему голову, дала напиться.

— Хорошо… — почти прошептал он, облизав губы. — Тряпку на лоб поклади, полегче так-то… А сама садись, как сидела… Хоть поговорю с тобой.

Тамара, положив ему тряпку на лоб, снова умостилась рядом.

— Дядь Федь, а Тарас… Он говорил, что сын у него… с ним что-то случилось… Вы не знаете, что? — сдвинув бровки, спросила девочка.

— Письмо ему от сестры пришло. Еще как в первый-то раз Ленинград бомбили, пацана осколком задело, да сильно. Крови он много потерял. Сестра писала, доктора оперировали, сказали, поправится… Вот Тарас уж два года почти весточки ждет… — закончил свой рассказ Федор.

— Дядь Федь, а вы откуда это знаете? — положив голову на колени и боком глядя на раненого, спросила Тамара. — Вы тоже с Ленинграда?

— Нет… Я со славного города Куйбышева, слыхала о таком? — улыбнулся Федор. — О нем еще песня есть.

— Песня? Какая? Я не слыхала… — с интересом спросила девочка.

— Эх ты… Ах, Самара-городок, беспокойная я… — пропел-проговорил Федор и засмеялся, тут же застонав от боли.

— А! Эту слышала… Так там же про Самару, не про Куйбышев… — разочаровано протянула девочка.

— А Куйбышев — это и есть Самара, — тихонько засмеялся Федор. — А с Тарасом мы полгода в одном окопе… Потому и знаю. И накрыло нас вместе. Пятерых-то наших, похож, насмерть, мне вон ногу оторвало да почикало, а ему вон осколок меж глаз прилетел… Всё, Тамара, ступай, устал я… — вдруг отвернулся от нее Федор. — Ступай…

И сегодня Тамара, расстроенная, войдя в палатку, видимо, ища душевного тепла, на автомате, прихрамывая — нога все еще зверски болела — прошла к самому знакомому ей человеку, Федору, и, усевшись рядом с ним, по привычке обняла колени, умостив на них подбородок.

— Ну и чего ты тявкаешь? — поворачивая к ней голову, тихо спросил Федор.

— Чего? — удивилась Тамара.

— Вздыхаешь так тяжко, говорю, чего? — пояснил Федор. — Водички дашь?

Тамара, подскочив, поспешила за водой. По пути обратно напоила еще двух раненых, снова набрала кружку и вернулась к Федору.

— Так чего вздыхаешь-то? — напившись, снова спросил Федор.

— В тыл меня отправить хотят… — с тоской в голосе пожаловалась Тамара.

— Дак и меня в тыл, — невесело усмехнулся Федор. — Тараса вон утром отправили…

— Вы раненый, а я здоровая! — возразила ему Тамара.

— Так ты девочка. Не место здесь девчонкам… — нахмурился Федор.

— Да? Тогда почему здесь вон Наташа, другие медсестры, тетя Роза, еще куча женщин? Почему? — с вызовом и обидой в голосе спросила Тамара.

— Так они взрослые, а ты еще маленькая совсем… Езжай в тыл, Тамара. Здесь война, фронт… Успеешь еще навоеваться… — хмурясь все больше, проговорил Федор.

— Дядь Федь… Нельзя мне в тыл! — воскликнула Тамара. — Теперь нельзя!

— Это еще почему? — брови Федора взлетели вверх. — Ты это, девк, брось…

— Дядь Федь… Я же пионерка, я клятву давала! Получается, врала? У меня вот тут… — она прижала кулачки к груди, уставившись еще больше потемневшими, какими-то совсем не детскими глазами на Федора, — горит все! Не будет мне жизни, покуда я этим фрицам проклятым не отомщу! За мамку, за Ванечку, за отца, за вас, за Тараса, за них… — кивнула она головой на лежащих рядами раненых. — Не могу я, дядь Федь! Понимаешь?

— Понимаю… — кивнул головой Федор. — Как мстить-то собралась? С автоматом и на танки?

— Нет… — покачала головой Тамара. — Я разведчицей стану. Я девочка, я легко пройду там, где не пройдут взрослые мужчины… Я буду следить за фрицами, а вы их бить станете! Я все найду, до последней гранаты посчитаю! — с яростью, с ненавистью во взгляде сквозь зубы шептала Тамара. — Дядь Федь! Ну вот скажи: ведь разведка — это важно, да?

— Да, Тамара, разведка — это очень важно… — снова кивнул Федор. — Но и очень опасно.

— Так что же, мне, пионерке, выбросить свой галстук, наплевать на клятву, данную мной, растоптать идеалы партии и комсомола, и трусливо спрятаться за спины других? — не отрывая от него глаз, спросила Тамара. — Так, дядь Федь? Пусть другие воюют, пусть другие гибнут, а я в тылу, в безопасности спокойно посижу? Так, да? И кем я после этого буду? Как мне потом людям в глаза-то смотреть? — горячо шептала Тамара, встав перед Федором на колени и сильно прижимая к груди кулачки в глубоком волнении.

— Ты уже все решила, верно? — серьезно глядя на девочку, спросил Федор.

Тамара медленно, но твердо кивнула.

— Я не поеду в тыл, — уверенно проговорила девочка. — Сбегу по дороге.

— А что мешает сбежать сейчас? До отправки машины? — с интересом глядя на девочку, поинтересовался мужчина.

— Я еще не решила, куда спрятаться… — опустив голову, произнесла Тамара.

— Какая же из тебя разведчица, ежели ты в своем лагере спрятаться не можешь? — усмехнулся Федор. — А вообще… Знаешь, где самое надежное место? — хитро сверкая глазами, спросил Федор.

— Где? — вся превратившись в слух, прошептала Тамара.

Солдат поманил ее пальцем, и на ухо прошептал:

— Под кроватью у майора. Там точно искать не станут, — и, слабо оттолкнув девочку, тихо произнес: — Удачи тебе, пионерка Тамара. Бог даст, после войны встретимся. Я уж свое отвоевал, похоже…

Тамара, быстро наклонившись, чмокнула Федора в небритую щеку.

— Спасибо, дядь Федь! Я тебя обязательно найду после войны в Куйбышеве… В Самаре. Обязательно! — прошептала она и поднялась на ноги.

— Погоди. Возьми письмо под подушкой. Там мой адрес и фамилия. Искать легче будет, — усмехнулся он. — Я буду ждать тебя, Тамара. Найди меня, обязательно!

Тамара кивнула, взяла письмо и, спрятав его на груди, помчалась к блиндажам. Спрыгнув в окоп, спросила у солдат, где блиндаж командира разведчиков. Те посмеялись над девчонкой, но блиндаж капитана Черных указали. Притаившись за углом, она дождалась, пока блиндаж опустеет, и, оглядевшись, стрелой заскочила во внутрь. Забравшись под лавку, она пониже сдернула одеяло, свисавшее с нее, улеглась поудобнее и задремала.