Князь Рысев 4

Глава 5

Я бросил еще один озадаченный взгляд на Кондратьича. Он сам, кажется, был обескуражен не меньше моего.

— Пленник? — переспросил я. — Здесь?

Устройства туннелей я не знал, а карту не удалось раздобыть даже в инквизаторской библиотеке. Я ходил туда тайком, надеясь не попасться на глаза Егоровне.

Карты не было нигде. Ясночтение же отдавало должное моим глазам, оставляя в недрах заметок схематичные очертания стен. Ну хоть не заблудимся, успокоил я сам себя.

Я не знал выходов и входов в эту срань, но что-то подсказывало, что самый ближайший у нас позади. И то ли черт Ни-за-что-не-пущу-не-говотого' вполне себе впускал кого ни попадя, а на мне у него разыгрался синдром вахтера, то ли я попросту не понимаю особой гмуриной логики. Откуда тут пленник, как он тут оказался? Ну не тащили же его, в самом деле, хрен знает откуда, хрен знает зачем, чтобы мы вот так вот на него наткнулись?

— Не пленник, — вдруг поправила ее Алиска, вновь пустив в ход свой супернюхальник. — Пленница.

О-о-о, это разом меняло дело, конечно же! Сдержал рвущийся из меня сарказм, краем глаза взглянул на непрекращающуюся борьбу здравого смысла с внутренним демоном.

Внутренний демон бил грушу, выдавая один запрещенный прием за другим. Ты же мужик, грозно вопрошал он. А как мужик может бросить девчонку в беде? Дай руль мне — и мы ворвемся в эту гущу, словно бур. От соплявок только мокрые ошметки на стенах и останутся.

Здравый смысл, что сегодня занимал почетное место груши для битья, отчаянно протестовал. Ты мужик, но это ж еще не значит, что надо бросаться в бой очертя голову. Где же логика, тактика, стратегия, в конце концов?

Демон был убедителен, но здравый смысл прав, а потому я встал на его сторону. Адский соперник лишь махнул рукой, заявив, что мы всего лишь стадо унылых, скучных неудачников.

— В этот раз действуем тихо, — зашептал я.

Может быть, мы вместе с Кондратьичем и имели честь убедиться в том, что местная мгла лопает звуки, что Алиска печенье с молоком, но рисковать лишний раз не хотелось. Опыт подсказывал, что твари, вот уже который год, если не век, обитающие здесь, могли научиться и видеть, и слышать, и одним бесам ясно что еще.

Словно футбольная команда перед последним пенальти, мы обсуждали тактику.

Майка шустро изобразила палкой в рыхлой земле примерные очертания лагеря. Огненное подобие воробья так и не вернулось к своей хозяйке, сгинув в гмурских пучинах. Нам следовало бы ждать, что, завидев огненную птичку, коротыши заподозрят неладное и всяко приготовят какую-нибудь каверзу.

Катька оказалась очень умела в пантомиме, изящно изгибаясь и изображая дым. По крайней мере, мне так показалось — этот момент мы с ней как-то не продумали, но я боялся, что Майя сможет запросто распознать ее по голосу.

Менделеева вытащила из своей сумки с пяток блестящих, стеклянных шариков — внутри вихрем гулял крохотный смерч. Он-то и должен был стать для нас дымовой завесой.

— Майя, мне нужно, чтобы ты была на страже, понятно?

— Нет. Что значит «на страже»?

Я выдохнул, на миг закатил глаза, но созревший в голове план и в самом деле был уж излишне схематичен.

Взял палочку из ее рук. Воображение откупоривало очередной бидон красок, некстати вспомнилось то акварельное месиво в театре.

Задумка воплощалась яркими образами — мы с Кондратьичем под прикрытием дыма выскакиваем и палим из всего, из чего только можем. Винтовка Кондратьича стреляет в здоровенного, явно главного гмура, мой Подбирин подъедает поганцев поменьше. Словно Бэтмен, желая скрыться от чужих глаз, не забывая отстреливаться, мы спешно отступаем — вряд ли стоит думать, что наша выходка заставит их бежать, а не броситься в атаку.

Тут-то и должна выскочить Алиска. Ее клинок вмиг слижет жалкие остатки жизни с тех, кто окажется ближе. Катя вытащила со спины некое подобие раскладного шеста — я сначала и не принял его за оружие. Шест оказался плевательной трубкой. Лента шприцов пряталась под одной из верхних юбок, обещая наполнить тела несчастных ядом. Чем она, конечно, и должна была заниматься.

Ну а стоящая на страже Майя будет щупать плечи и спины поганцев подобием тех огненных ос, что она уже являла, когда мы гнались за святочертым.

План был идеален и надежен, что швейцарские часы, но другого у меня не было, а остальные решили продемонстрировать свою безыдейность.

Чисто писано в бумаге, да забыли про овраги…

План решил, что он говно, он брезгует и, честно говоря, отказывается во всем этом участвовать. А потому он пошел домой, а мы — на хуй.

Наперекосяк пошло все, что только могло пойти. Стеклянные шарики бахнули, как им и было положено. Вырвавшийся на свободу вихрь тотчас же обратился в густой дым — мы нырнули в него с Кондратьичем. Трижды проверенное ружье решило в этот раз выдать осечку. Ухмыльнувшийся нашим первым неудачам гмур был размером едва ли не с человека. Голову его украшала задернутая на лоб деревянная маска, в руках он сжимал светящийся огнем посох.

Он взмахнул им, словно волшебной палочкой — дух ветра тотчас же приволок нам свое дитя, кусачим сквозняком схватил за нос и щеки. Дым, будто подхваченная разбойником сумка, мигом испарился, оставив нас с Кондратьичем как на ладони.

На нас тут же обрушился самый настоящий град — мерзкие коротышки, прежде чем схватиться за кривые ножи, решили угостить нас волной отравленных дротиков. Майка вскрикнула первой: кажется, я сам забыл, что видел собственными глазами. Эти поганцы умело притворялись, прячась под настилами, засыпанными землей. Один из них, перебирая кривыми ногами, вмиг оказался с пламенной дочерью Тармаевых. Пламя, метнувшееся с ее ладоней, ударило ему в лицо — несчастный взвизгнул за миг до того, как лишился головы. Алиска, обещавшая прикрыть наши задницы, теперь была занята совершенно другим. Ее клинок вспорол брюхо второго, спешащего повторить подвиг собрата, коротышку. Словно танцуя с клинком, она располовинила бедолагу, третьего лишила ног, добила паршивца размашистым ударом — словно попавший в адские тиски, несчастный взорвался кровавым облаком.

Майя припала на колено, вырвала миниатюрный нож из лодыжки — невелика рана, смертелен яд. Будто змей, он побежал по ее венам, всеми силами спеша к самому сердцу. Слабость обрушилась на плечи девчонки неподъемным грузом.

Кондратьич был следующим — Менделеева успела швырнуть впредь нас конус гранаты. Потоком воздуха, взорвавшись, он спешил перемолоть склизкую, гнилую древесину подземья, разбить ее о камень стен. Но один из дротиков пробил Кондратьичу руку насквозь — старик выронил некстати заклинившую винтовку.

Гмур-шаман возликовал. Посох в его руках очертил круг над косматой головой. Да-да, уныло отозвалось мне ясночтение, это именно то, о чем и подумал.

Проклятие обещало лечь на наши плечи ужасными болезнями, годом неудач и страшно представить чем еще. Словно желая сотворить мерзость покрепче, плясали младшие гмуры — полурослики, не жалея пяток, отбивали дивный, отдающийся звоном в ушах ритм. Мана с их пляски вихрилась едва ли не потоком, текла будто по каналу к шаману.

— Отступаем! — выкрикнул я, чуя, что сейчас это будет единственной здравой мыслью. Поддерживая Кондратьича, помогая старику идти, я заставил тень сползти с моей спины. Уныло и безрадостно, она стремилась возникнуть силуэтом к спешащей растерзать нас армии. Широко расставив руки, будто познав дзен мазахизма, она принимала на себя один удар за другим, быстро исчезнув в том море урона, что пролился на нее.

Лог не стонал, лог ломился мне в мозг сотнями, если не тысячами сообщений. Сбивал с толку, мешал, отчаянно и самозабвенно рассказывал, что творилось с каждым членом моей группы. Словно эта инфа была мне дороже жизни, он вещал о том, сколько выносливости в секунду теряет Майя. Отравленная рана высасывала из нее жизнь и силы. Качаясь из стороны в сторону, привалившись к стене, она отбивалась огнем. Пламя скользнуло по ее телу, спеша излечить собой порез, но оказалось бессильно против того, что уже бушевало в крови скорой погибелью.

Интерфейс спешил меня «порадовать», что если я срочно не свершу чуда, то от Тармаевой у меня могут остаться лишь добрые воспоминания.

Карманы заявили, что на сегодня лимит чудес исчерпан, приходите завтра. Кровавый оскал фатального провала обещал обернуться гибелью — всех.

Менделееву будто бы выточили из стали. Истеричная в иных обстоятельствах, сейчас она была сама собранность. Я ждал, что вот-вот она загонит в себя с десяток разномастных эликсиров, но ждал напрасно. Вместо этого она один за другим методично отправляла дротики из духовой трубки.

Первым лег ряд гмуров, спешащий за нами. Шприцы нещадно впивались в их толстую кожу. Смесь, которую умудрилась создать пятый алхимик всей страны, была мощней примитивных ядов коротышек. Хватаясь за горло, выпучив от предсмертного ужаса глаза, несчастные захлебывались собственными рвотными массами. Мерзкая бела пена спешила выступить на губах, словно веревка вываливался мгновенно посиневший язык.

— Рысев, прикрой! — Она решила, что и дальше играть по правилам не просто опасно, а смертельно. — Сделайте что угодно, только не подпускайте их сюда, слышите? Тармаева ж сейчас сдохнет!

Алиска вынырнула вперед нас с Кондратьичем, давая мне возможность оттащить старика.

— Пистолет, — потребовал он, когда я уложил его у ближайшего камня. Не успев ответить, я резанул слишком близко оказавшегося ко мне поганца кортиком старика.

— Пистолет, — словно ошалелый, повторял он. Я хотел уже сказать, что стреляться — слишком рано, но он опередил меня. — Дай мне возможность подстрелить еще парочку этих сукиных детей!

Сукины дети готовили следующий залп. Словно толпа детишек, узревшая лоток с бесплатным мороженым, они метнулись к чашам с боеприпасами.

Пламя вырвалось из клинка Алиски. Красиво крутанув мечом над головой, она вознеслась над нашими головами в чудовищно высоком прыжке. Меч обрушился на набравшегося наглости оказаться в достаточной близости гмура, прежде чем с него, разнося по окрестности утробный рык, вырвалось спешащее сгореть дитя феникса. Вспарывая нестройные и без того изрядно поредевшие ряды коротошек, огненная волна лизнула напоследок треклятых плясунов.

Ритм сбился, покачнулось почти готовое проклятие. Шаман спрятал за маской, надвинув ее на морду, гримасы гнева, отчаяния и страха. Как будто в его косматой голове на миг мелькнула мысль, что же случится, если мрачные Боги, к коим он взывал, окажутся недовольны незавершенным ритуалом.

В его руках блеснул изогнутый, волнистый нож — таким впору только приносить жертвы.

Мироздание вдруг подмигнуло мне, намекнув, что удача и чудо — это вещи приходящие. Сегодня они тусуются в заднем кармане брюк, а завтра их уже ищи у соседа.

Сегодня они были у соседа.

Пленницу я увидел только теперь. Гмур-шаман всей своей жирной тушей принялся раскачиваться, как неваляшка — проклятие, хоть и сбившееся, но все равно готовое достичь своего апогея, набирало последние силы для завершения. За шаманом прятался алтарь — светящиеся символы обещали благость богов в обмен на кровь. Пленница была связана, закрытый кляпом рот изрыгал мычание ругательств, связанные руки тщетно пытались вырваться на свободу. Полностью нагая девчонка одного с Майкой возраста. На голове — пепельные, почти седые волосы. Привязанная к жертвенному камню, она ждала печальной участи.

Следом явилось непредвиденное. Богиня неудачи, только что оседлавшая наши шеи, решила, что мы — до безобразия скучные. А вот гмуры вполне в ее вкусе.

Хитрой лисицей она сбила темп одного из плясунов. Подернулся шар проклятия — второй огрех стоил поганцам дорого. Взревевшая сфера мрачных пожеланий ответила молнией плети. Вскрикнул шаман, чуть ее выронив нож из рук, схватился за правое плечо — зеленоватая, обнажившаяся из-под спавшего наземь наплеча кожа пошла пузырями, в мгновение ока покрываясь коростой ссадин. Ожог спешил вырасти на спине мерзким горбом.

Плясунам повезло куда меньше. Отчаянно завывая от ужаса, они таяли, словно свечи. Кожа слезала с обнаженных тел, словно воск, плоть же обращалась разваренным мясом. Едкий дым валил с умирающих в муках коротышек — прося о последней милостыне у Богов, они возносили им хвалу, требовали пощады.

Тщетно.

Неудача выплясывала посреди нас, обещая, что сегодня — акция! Скидки: она заявится ко всем и каждому даже без разрешения!

Толстый гмур-шаман поскользнулся на кровавой луже, что натекла из одного из его помощников. Девчонка пыталась приподняться — любопытство тащило ее пуще ужаса узреть, что же творится. Одурманенная вонью благовоний, она пыталась прийти в себя. Отчаянно и дерзко билась мятущаяся надежда, словно вопрошая — это люди? Если люди, значит, спасение рядом?

Увы и ах, нам сейчас самим требовалось спасение и срочно.

Подбирин в руках Кондратьича неспешно, но опустошал обойму. Словно желая подтвердить свое звание стрелка, лежащий за укрытием булыжника старик не ведал промаха. Свинцовая смерть в облаке пороховых газов стремилась навстречу с гмуровыми шкурами — в меткости мне до моего мастер-слуги было как до Китая раком.

Всего пятью выстрелами он сумел посеять в их рядах откровенную панику. Его выстрелы находили самых отчаянных, сильных и смелых коротышек. Словно подкошенные, вставшие в очередную атаку, они падали, хватаясь за разверстые животы, валились наземь, как только голова взрывалась, как переспелый арбуз.

Менделеева медлила. Уверенная еще недавно, сейчас она поддавалась вдруг навалившейся на нее панике. Чувства бурлили в ней потоком, адреналин хлестал разве что не из ушей. Отчаянно и зло она перебирала подозрительного вида бутыльки. Словно нужный решил сыграть с ней в прятки, она хватала саму себя за голову и принималась вновь.

Майке становилось хуже с каждым мгновением. Тармаева ухнула в сон — еще недавно способная стоять, она проваливалась в пучины предсмертного забвения.

У меня помутилось в голове. Смерть гремела костями над ухом, смеялась гнилозубым ртом, говорила: «Ты привык нести погибель другим. Один, второй, третий — кто их считал? Они всего лишь горстка опыта на пути к твоему собственному могуществу. Ты приносил горе, юный жнец. Тебе было плевать на чужие слезы. Посмотрим, как ты совладаешь с самим собой теперь…»

Все, чего мне хотелось, — это рвать и метать. Холодный взгляд смерти потоком пролился на гмуров из моих глаз, заставил дрогнуть. Язык был богат на ругательства, собираясь излить на них всю мощь русского языка.

Вместо этого я молчал. Кортик хорошо, удобно лежал в руке, глаза застилал кровавый, адский туман. Будто я бился не с подземным народцем, а с смертью, тщетно пытаясь отбить у нее теперь и Тармаеву.

Ну уж нет, говорила костлявая. В этот раз — девчонка моя.

Никого и ничего не разбирая, я шел вперед, словно машина смерти. Ожившей мясорубкой перемалывал чужие жизни в отчаянные крики безудержной боли. Они отбивались — я разил наотмашь. Они защищались — словно буром я вспарывал их оборону. Они бежали, а я догонял.

Удача изменила коротышкам. Слишком рано уверовав в собственную победу, они имели наглость расслабиться и теперь получали по заслугам.

Шаман передо мной был толст и неуклюж. Он медленно вставал на ноги — ему мешало брюхо. Что-то бормоча, он тыкал узловатым пальцем то в шар над головой, то в алтарь, то в дрожащую пленницу.

В моих глазах был только смертный, не предвещающий ничего хорошего холод.

И тихий ужас — я больше смерти боялся взглянуть в лог, вызвать интерфейс и узнать, что Майки попросту больше нет.

Самоедство еще обязательно, взявшись за руки с сарказмом, спляшут на могиле моих чувств, но сейчас они молчали. Молчал здравый смысл, забился невесть куда внутренний демон.

Ничего не говоря, я вонзил в гаденыша клинок. Брызнувшая на лицо кровь показалась мне слаще меда. Вопль, переходящий в конвульсивный хрип, звучал, будто музыка в моих ушах.

Убей, кричала лютая ненависть. Проверни в его потрохах клинок, заставь мерзкие ручонки перебирать по воздуху, пусть из его глотки брызжет смесь вязкой слюны и желудочного сока…

Я не знаю, что случилось раньше: безобразное тело рухнуло к моим ногам или взорвалось проклятие над моей головой?

Грохот привел меня в чувство, по спине жахнуло отколовшимся от потолка булыжником. Боль была отрезвляющей, боль сказала, что если я не поспешу прочь — меня ждет участь несчастных плясунов. Их изуродованные тушки тлели сизым дымом.

— Барин, беги оттуда! — Кондратьич был на ногах. Он придерживал собственную руку, но спешил мне на помощь.

Я заметался в нерешительности — широко раскрыв глаза, пленница гмуров умоляла о спасении. Я же не знал, чем разбить цепи.

Проклятие буйствовало. Мне вспомнилось, чем хотел наградить нас тогда Франц — и вот теперь его заклинание казалось лишь детской игрушкой.

Потому что над нами как будто бы бушевал гнев богов.

Дымчатое, заполненное злом облако хмурилось, изрыгая из себя потоки красных молний. Не ведая жалости, изгибаясь, они беспощадно жалили все, до чего только могли дотянуться. Камень стен обращался в мягкое, податливое крошево. Магический алтарь лопнул, словно зеркало — побежавшая из центра трещина разрасталась, врезаясь в уши смачным хрустом.

Шаман под моими ногами менялся. Его мертвое тело изгибало в корчах — будто разгневанные силы, к коим он еще недавно желал, стремились причинить ему адскую боль даже в посмертии.

Молния заставила меня вильнуть в сторону прочь от жертвенного стола. Не выдержав, тот начал оплавляться по краям. С некогда острых углов крупными, тягучими каплями стекал камень, едва ли не обратившийся глиной.

Здравый смысл не вовремя решил заикнуться, что оплавить камень можно лишь сверхвысокими температурами и…

Отмахнулся от него. Там, где существуют и живут чудища, проклятия и магия, я поверю в что угодно.

Девчонка рванулась еще раз — истерзанный проклятиями камень ухнул от ее усилий, сдался. Вколоченные колья вместе с цепями вынырнули из него, словно из песка.

Я не стал долго раздумывать, схватил девчонку на руки — шокированная, напуганная до безобразия, она льнула ко мне, как к последней надежде.

Потолок решил, что с него довольно. Проклятие, наконец, ухнуло — я почувствовал, как спину обожгло крошевом осколков. Боль взялась за меня не сразу, позволила сделать несколько шагов, прежде чем я, как подкошенный, рухнул наземь.

Мы вместе с девчонкой кубарем скатились вниз. Кондратьич накинулся на нас своим телом, надеясь закрыть от гремящего на все лады обвала.

«Вами получен девятый уровень!» — радостно сообщил мне проснувшийся интерфейс, прежде чем последние силы оставили меня…