Князь Рысев 4

Глава 21

Лог едва ли не обкончался от радости. Не ведая ко мне пощады, обрушивал на мою многострадальную голову одну абилку за другой, сыпал поздравлениями и ачивками — ну как же? Все-таки не каждый день удается отхватить в свои закрома кровнорожденного прислужника!

Глаза разбегались от чужой щедрости — чего же тут, в самом деле, только не было.

Поздравляем! Вами получен кровнорожденный прислужник. Пока вас связывают узы благородной крови, вам будут доступны следующие способности.

Эфемерное зрение — вы настолько проницательны, что видите всех насквозь едва ли не в буквальном смысле! Вы различаете цвета эмоций, что кружат вокруг людей, что позволяет вам куда успешней играть на их чувствах. Шанс удачного влияния при разговоре +50 %, +1 % за каждые десять очков харизмы.

Связующие нити — всякий кукловод знает, что там, где не помогут лесть, обман и подкуп, есть иные способы достичь желаемого! Опутайте свою цель связующими нитями, дабы получить доступ третьей категории к его информации. Целью могут быть только люди!

Воздействие (1 уровень) — данной способностью можно влиять на решения и действия опутанной связующими нитями цели. Кто сказал, что играть в куклы — только для девчонок? Эффект зависит от затрачиваемой маны. Расход маны уменьшается с повышением уровня.

Скачок (1 уровень) — данная способность позволяет совершать небольшие прыжки в пространстве, перемещаясь по чужим связующим нитям. Радиус прыжка увеличивается с повышением уровня.

Сумбур — вам когда-нибудь предлагали врезать противнику ненавистью прямо по скуле? А любовью ударить снизу и в живот? Теперь у вас появилась такая возможность — данная способность дарует возможность скомкать отрезанные и оторванные чужие связующие нити в крепкий комок и ударить им, словно дубиной.

ВНИМАНИЕ! Данная способность наносит ментальный, а не физический урон, зависящий от общего количества вложенных в ветку «кукловод» очков. Позволяет сжигать вражескую ману, наносит тройной урон призванным существам и призракам.

Бритва Оккама (1 уровень) — вам когда-нибудь казалось, что вон те двое — абсолютно не пара? Манипулируйте чужими чувствами, отсекая ненужное, оставляя лишь действительно важное. Применение данной способности ограничено — бритву можно призывать на короткий промежуток времени раз в неделю.

Руку едва не вырвало из плеча, как только я схватился за ту самую треклятую синюю нить. Она спешила уволочь меня куда-то далеко. Обожгла неподготовленный мозг чужими, успевшими въестся едва ли не в подкорку, до безобразия чудными воспоминаниями.

Словно в отчаянии, я рванулся прочь, разжал ладонь — чужое воспоминание выплюнуло меня, словно мерзкий, пожеванный жвач. Я плюхнулся у Виты за спиной, разом призывая себе на помощь эгиду. Романовна всегда заверяла: в какой бы заднице вы ни оказались, первым делом шпага должна выписать защитный символ и приготовиться к отражению следующей атаки, а там уж потом разбирайся, где друзья, а где не очень.

Эгида пришлась кстати — словно запоздавший ужин, слопала обрушившийся на меня удар. Мой бывший внутренний демон собрался в один огромный, обещающий море боли кулак. Словно молот, саданул по мне и разбился ворохом осколков.

— Как ты…

Вита не стала завершать вопрос, уже прекрасно зная на него ответ. Не она ли только что со всех своих босоногих скоростей спешила помешать моему замыслу? Нити ее воли напряглись, но я скинул их легко и непринужденно: видимо, не так-то просто заставить плясать под свою дудку того, кто обладает точно такими же способностями.

Выскользнувшая из рук власть манила и дразнила Виту, звала к себе и злила. Словно взбешенная, лишившаяся обеда голодная змея, она шипела, бросаясь в до пошлого предсказуемые атаки.

Пока что предсказуемые, напомнил я самому себе. С этой бестии скоро сойдет первая, напускная злость, а под маской бешенства окажется то самое безумное, хладнокровное коварство.

Я отбивался чем мог и как умел. Опыт был на ее стороне — Вита умело вплетала в свой родовой дар новые, дарованные ей внутренним демоном силы. Там, где я кропотливо вкалывал, перерабатывая чужие жизни в опыт, дабы урвать еще одно очко способностей, ей все досталось задаром.

Плеть теневого отростка стегнула теневым хватом — я, наконец, сумел на себе ощутить то же самое, что и мои противники. Будто кто переворачивал все мои потроха внутри — мутный, тошнотворный ком спешил застрять у самой глотки.

Щупальцем бывший удар обвился вокруг меня, не давая даже родиться тени за моей спиной — кончик отростка тотчас же щелкнул ее прямо по лбу.

Импульс боли прокатился по нам обоим — я прибегал к нему как к оружию последнего шанса, моя же названая сестрица — развлечения ради и моих страданий для.

Больно, блин!

Что я там до того говорил про теневой удар? Эта шняга и рядом не стояла с тем, что нахлынуло на меня сейчас.

Цунами неистовых страданий захлестнуло с головой, стремясь вышибить из меня остатки сознания. Словно ошалелый, не контролируя самого себя, я взвыл израненным волком, Вита последовала моему примеру.

Может быть, она и сумела закрыться эгидой, но вот импульс боли ведь урона наносить не собирался…

Я шлепнулся ей под ноги. В какой-то миг мне показалось, что надо мной навис физрук, зачем-то нацепивший форму сержанта армии, и во всю глотку ревет, чтобы я вставал.

Да что там ревет — словно под градом снарядов и пуль помогает встать на ноги маленькими, хрупкими ручонками.

Я проморгался — ни сержанта, ни физрука и рядом не было, только лишь обеспокоенная до осатанения моська Лиллит.

Я покачал головой, прогоняя морок, она же, на миг оглянувшись, впала в неизбывный панический ужас. Толкнула меня вперед, повалилась на меня сверху, помогая уйти от хлещущих во все стороны щупалец Виты.

Боль пришлась ей не по вкусу. И без того черные глаза обещали вспыхнуть адским пламенем. Облик несчастной преображался не хуже, чем от эликсиров Менделеевой — словно желая собрать в себя все клише демонического воздействия, она росла в размерах. Треснула, захрустела корка демонической брони, осколками падая наземь, высвобождая полную и плотную красивую грудь. Кожа, будто хватая жар из адского пламени, краснела, образуя вокруг себя ореол алого дьявольского свечения. Красиво, заменив собой кровь, побежав по венам, сквозь кожу проступало яркое сатанинское пламя. Рога, пробив корку кожи на голове, исходя кровью, завивались, стремились к небесам — куда там самому Сатане?

Передо мной росла новая принцесса преисподней.

Не желая ведать стыда, едва ноги обросли мхом шерсти, а из человеческих ступней, размалывая плоть, пробились огромные, едва ли размером не с таз копыта, она сорвала с себя набедренную повязку. Словно желала избавиться от всего того, что соединяло ее с постыдным, жалким прошлым.

Пышущий жаром лобок, увитый пышными кустами волос, словно нарочно манил к себе взгляд.

— Это было нехорошо, Федя. — Взгляд желтых, золотистых, будто украла их у Биски, глаз уставился на меня из темноты. Мгла, правившая здесь веками, не просто отступала — трусливо бежала, признавая в Вите повелительницу.

И ее самой, и этих глубин…

Она наступала на нас неотвратимостью. Будто вылакала саму греховную суть наших душ и переродилась в абсолютное, нагое и ничем не прикрытое возмездие.

С таким Каратель шел мстить за убитую семью.

Цоканье громадных копыт грохотом отражалось в ушах — каждым шагом она как будто намекала, что время игр прошло.

Пришло время действовать…

На Лиллит больше не было никакой надежды — охваченная паникой, прижав руки к лицу, она свернулась калачиком. У нее не было и тени той отваги, с которой она вступила в бой.

Жаль, подумалось мне, что мы не договорили. Я рывком поставил себя на ноги, бросился вперед, будто собираясь словить на своей спине всю мощь будущих атак Виты.

Новые способности бурлили в моей крови возможностями, взывали отринуть здравомыслие и, словно обезумевший наркоман, хватали за руки воспаленное воображение.

Будь я на их месте, делал бы то же самое.

Импровизация рождалась из симбиоза глупости, безумия и щепотки невозможного. Сливаясь в бешеном танце, они выдавали стаккато идей, заставляя действовать.

Ошалело, будто не ведая, что творю, я хватался за растянутые до предела, маячившие перед самым лицом нити — грохочущая ярость Виты на мгновение захлебнулась. Я спутывал нити ее эмоций, привязанностей и воспоминания воедино — а абилка-то хорошо работала! Сумбур едва ли не взрывом щелкнул по моей названой сестре, полоске маны резко поплохело.

Теряя над собой контроль, не в силах устоять на ногах, она по инерции тащилась вперед. Подняв тучу пыли, грохнулась оземь, широко расставив руки, едва не придавив своей тушей Лиллит.

Пепельноволосая кукловод жалась от ужаса. Босые пятки перебирали по земле, силясь утащить ее прочь, пока она беспомощно не уткнулась спиной в торчащий из-под земли монолит.

Вита поднималась неспешно, но опасно. Копыта оставляли в земле выдавленные дымящиеся проплешины — жар ее шагов касался даже меня, бил в лицо.

Там, где я стремился сдержать внутреннего демона, она дала ему полную свободу. Гогоча от переполняющего могущества, он захватывал все больше и больше частей ее тела. По плоскому животу побежала сатанинская скверна, руки обросли бесовской коркой, пальцы обратились когтями.

Размашисто и как будто случайно она ударила наотмашь, назад — прямо в тот момент, когда я стремился повторить свой фокус с сумбуром.

Меня отбросило волной — боль ужалила в живот, заставила согнуться. Словно пушинку, меня протащило по земле, осколки недавних булыжников нещадно драли кожу и одежду. Во рту я ощутил металлический привкус крови.

Вставай, велел самому себе — изможденное, измученное тело жаждало лишь отдыха. Сила воли брала плоть на поруки, выискивая в той остатки последних сил.

Ладонь скользнула по земле, согнав набежавший налет легкой пыли. Я не сразу, лишь мгновение погодя понял, что вижу перед собой.

Выщербленные временем и нашей схваткой узоры.

Узоры, которые я видел на обломке, что притащила мне Катя. Сатанинские письмена тайнописью бежали по избитой земле.

Мой взгляд скользнул по где-то покоящемуся во мгле и на алтаре кристаллу, Бискиной тюрьме. Это не она на алтаре, кольнула меня мысль.

Мы все на алтаре…

Маленькое соломенное нечто рвануло наперерез исполинской полудьяволице прямо из теней.

В косых, грубых, торчащих потрохами соломы очертаниях лишь с трудом можно было признать приснопамятного Муню. Лиллит, еще недавно готовая обмочиться от ужаса, застыла в некоем незримом трансе. Глаза опасно горели голубым, едва ли не святым сиянием.

Муня не ждал, Муня не ведал опасений, только лишь скорость, гибкость и стремительность.

Он ушел из-под обрушившегося на него кулака, проскочил у Виты между ног, не успев встать, рванул собственное тело в могучем прыжке. Словно клещ, вцепился в черную, блестящую, будто обсидиан спину.

— Мелкая, поганая… — Ругань лилась из Виты нескончаемым потоком. Гадкая кукла оказалась назойливой, словно юркий таракан.

Внутренний демон нарастил ей со спины тень — та сорвала соломенную фигурку, скомкала ее, словно клок бумаги. Швырнула в меня: лютая, если не звериная ненависть придавала ей свежих сил. Я отскочил и словно нырнул в водоворот чужих чувств. Мир эмоций тек вокруг меня нескончаемым потоком — настырно и изо всех щелей лезли чье-то восприятие и непрошеное мнение. Люди, гмуры, изредка наведывавшиеся сюда всплакнуть о былом бесы — словно каждый только и жаждал, что оставить этой мгле кусочек себя.

Свежие чувства были ярче, пробивались кислотными цветами сквозь успевшие поблекнуть, увядшие осколки воспоминаний.

Импровизация, как самый требовательный карапуз, требовала еще и еще! Схватился за ее ярость? Тяни что есть мочи, сплетай с детской влюбленностью, оттолкни прочь тугую вязь неисполнившихся надежд.

Вита вскрикнула от боли, когда в моих руках появился клинок. Стальной и с Нэей покоился где-то здесь, в глубине темноты — свой я состряпал на скорую руку из черного, как день моего рождения, цинизма.

У клинка были и имя, и характеристики — привыкшее к моему вящему любопытству ясночтение желало расписать мне во всех подробностях, что может эта малышка.

Потом, отмахивался я, перехватив новоявленное орудие поудобней, лишь краем глаза выхватив, что клинок не наносит физического урона. Ментальный, отравляющий душу меч — таким можно поутру проткнуть чужую радость, обкорнав ее до кочерыжки уныния, а после порезать чужую любовь, как колбасу…

Уроки фехтования не прошли даром — эфемерный клинок казался легкой пушинкой. Ненастоящее лезвие легко, словно раскаленный нож в масло, не чуя пред собой преград, вонзилось в мягкую плоть ее мироустройства.

Вместо крови брызнули помыслы — разноцветными червями они повалили из разверстой раны. Глаза Виты сверкнули ненавистью — чего у нее не отнять, так это именно ее.

Она накинулась на меня в отчаянности атаки — исполинская туша казалась одновременно медленной и проворной. Копыта всякий раз, как она поднимала ногу, обещали обрушиться мне на спину. Словно черт, прячущийся в тенях и бегущий по электрическим проводам, я хватался за обвисшие, почти окончательно оборванные нити чьих-то воспоминаний. Слова, некогда сказанные здесь, брошенные в отчаянии и злобе, звучали в моих ушах. Я растворялся в тенях на одном конце отростка, дабы вынырнуть уже на другом. Принцип способностей Лиллит с каждым разом, с каждым мгновением становился понятней и проще.

Девчонка делилась со мной маной без остатка, не жалея самой себя. Муня слабел — уже снова оказавшийся на соломенных, изломанных, но все еще крепких ногах, он горой стоял за свою хозяйку.

Я полоснул названую сестрицу широким, размашистым ударом — от низа живота до груди, вдавил что было сил клинок в колющем ударе. Цинизм спешил украсить собой все, чего только касался.

Или испортить.

Словно клякса, масляным, все заволакивающим, уродующим пятном он прокатился по ее «богатому» внутреннему миру, разъедая, оставляя после себя лишь оплавленные останки былого.

— Да как ты смеешь?

Третьему удару случиться было не дано. Вита подхватила меня с земли, словно тряпичную куклу. Клинок, тут же утратив со мной связь, обратился в ворох кишащих, будто черви, нитей, медленно таящих под ее напором.

Нутро девчонки отчаянно сопротивлялось моим фокусам. Свежие душевные раны не успевали разрастись — она затягивала их так, что самого Логана завидки бы взяли. Остались только шрамы спешащих вылиться гневом обид.

— Как. Ты. Смеешь?

Каждое слово риторического вопроса болью взрывалось в ребрах, спине и животе — позабыв о пощаде, Вита лупила мной об пол, словно капризный ребенок.

Еще раз, подсказало медленно уплывающее на волнах боли сознание, и из меня попросту выйдет дух.

Муня пришел на помощь.

С детства я терпеть не мог кукол — проклятые, стеклянные зенки пялятся на весь мир, отравляя окружающее фальшивыми улыбками. Девчонки спешили играть в них, выдумывая им то имя, то судьбу, то что-нибудь еще — я сторонился их и обходил десятой дорогой.

Сейчас же готов был отдать должное девчачьей игрушке. Не размениваясь по мелочам, презирая плащ супермена, Муня врезался своим телом в громаду Виты, заставил ее пошатнуться. Не ведая стыда, изувеченный, он отчаянно и ей на злобу карабкался по монструозным сиськам, без смущения хватаясь за торчащие бугорки сосков. Такое уж точно кого угодно выведет из себя и выбьет из колеи!

Он тянулся к ее лицу, мечтая воздать за каждый синяк своей истинной хозяйке, одним лишь своим видом обещал вырвать дьявольской поганке глаза.

Я рухнул наземь, когда она разжала пальцы — перед глазами все плыло. Очередное движение кололо, словно тысячи ос и два Д’Артаньяна, не давая даже встать на ноги, не то чтобы сопротивляться.

У Лиллит оказались на редкость нежные, теплые руки — едва я потерял над собой контроль, собираясь снова завалиться, как она оказалась рядом.

Голые коленки заскользили по земле, красуясь свежим следом ссадин.

В полуобморочном бреду она виделась мне нимфой, спустившейся с небес. Невинно хлопая глазами, чуть приоткрыв рот, она выудила из ниоткуда нечто похожее на ножницы.

Инстинкт самосохранения буйствовал. Кричал: «Беги! Она собирается нас резать!»

А резать она собиралась только боль. Словно заведомо зная, где сделать надрез, щелкнула ножницами пару раз с ловкостью заправского цирюльника.

Меня проняло с ног до головы. Терзавшую меня боль словно кто выветрил, заставил уйти. Обиженной девой она спешно убегала, оставляя меня один на один с отвратительным самочувствием.

Кто сказал, что достаточно просто вколоть обезболивающего? Наверное, он сам никогда подобного и не испытывал…

Девчонка тянула меня за руку, что-то говорила — я ее не слышал. В ушах будто поселился заглушающий все комариный писк. На ум скользнула страшная мысль — что, если я оглох?

Словно догадавшись об этом, Лиллит вновь рванула меня на себя, повелительно указала пальцем в абсолютную мглу. Словно испугавшись моего взгляда, тьма решила отступить, проявив очертания жертвенного алтаря вдали. Призывно и маняще блестела покоящаяся на нем Бискина тюрьма.

Лиллит связывала меня с собой. Помимо тех уз, что появились меж нами после заключения кровавого договора — я сам не верил, что у меня получится! — она стремилась сделать нас ближе почти на всех уровнях. Ее мысли спешили стать моими, неутомимое воображение девчонки готово было творить новые истории, утопая в безумстве идей.

Симбиоз с кровнорожденным прислужником, о котором соловьем заливались Кондратьич с Николаевичем, наконец, дал о себе знать во всей красе. И стремился предвосхитить мои самые смелые ожидания.

А главное, что теперь я понимал, чего она хотела.

Без дьяволицы у Виты ничего не получится, а сама Сатанинская дочь будет рада отвесить стервозе тумаков — не в порядке помощи мне, а так.

За все хорошее.

Вита тоже была не лыком шита. Муня, сумевший на краткий миг прикрыть мою задницу, лишился большей половины своего тела. Озверев от его дикого напора, слепая кукловод перегрызла несчастного, плюнула оторванные руки прямо нам под ноги. Взгляд дьявольских глаз будто так и собирался сказать, что она вместе с своим новым дружком уж как-нибудь отыщут здесь человеческую кровь для жертвоприношения.

А вот нас сейчас она сожрет с потрохами и не подавится.

Я на себе ощутил страх, пробежавший меж лопаток Лиллит — холодной моросью, встав армией мурашек, он касался загривка, пробуждая внутри еще только назревающую панику.

Я побежал.

Не думал, что в самом деле смогу, но рванул с места в карьер не хуже любой лошади. Думал, ноги будут заплетаться, а тело станет ватным, непослушным, как будто чужим.

Напротив — я чувствовал себя, как огурчик.

Схватил Лиллит за руку — у пепельноволосой девчонки была маленькая, липкая от пота ладошка. Ей было трудно — один мой могучий шаг занимал едва ли не два ее собственных. Казалось, еще чуть-чуть — и она споткнется, рухнет, а я просто потащу ее за собой мертвым грузом.

Вита настигла в два гигантских, потрясших землю прыжка. Первый замах выбил Лиллит из моих рук — ее швырнуло прочь. Второй прошел прямо у меня над головой, а я чуть не повторил судьбу Кондратьича, когда коготь чудовища снес полруки.

Алтарь был под носом. Я схватил рубиновый булыжник, занес его над головой и только сейчас осознал, что слишком много надежд возлагал на случайность. Можно достичь желаемого, но что делать с этим дальше? Здравый смысл, уловив волну безумия, спешил расплыться в широкой, некрасивой ухмылке. Камень-то, говорил он, не стекляшка. Просто так не разобьешь. Да и откуда ты знаешь, что его надо разбивать?

Вита высилась надо мной. Задрала ногу повыше — пылающее огнем копыто спешило закрыть от меня мир.

Она собиралась вложить в этот шаг всю свою злость, чтобы «любимый братец» брызнул в разные стороны в прямом смысле этих слов.

Не ведая, что творю, швырнул камень оземь и рванул прочь за миг до того, как ее нога смерти понеслась на меня в убийственном грохоте.

Первым, что я услышал после всего, был шорох адского огня за спиной. Слух блудным сыном вернулся в родные пенаты и теперь с горечью наверстывал упущенное: смех вырвавшейся на свободу Биски показался мне раскатами грома…