Князь Рысев 4

Глава 18

Одиночество было вязким и неприятным. Этот путь мы начинали впятером, а теперь я гордо вышагивал один.

Нэя освещала мне путь. Опасливо, будто боясь, что отстану, она оборачивалась всякий раз, словно боялась, что чудовища, прячущиеся во мгле, полакомятся мной за то мгновение, пока она не видела.

Клинок Алиски был тяжел, бил ножнами по бедрам, мешался — и как она только с ним управлялась?

Оживший луч света успела уже не раз спасти мою шкуру, останавливая едва ли не в самый последний момент.

Первой мне попалась гмурова ловушка — зачарованный, повернутый рунами в землю камень обещал грохнуть разрывом у меня под ногой. Истлевшая чародейская сила указывала лишь на то, что он лежит здесь едва ли не с самого основания времен.

Второй подвох, заготовленный мне мглой, лежал разломом в земле. Интереса ради я столкнул в него камешек — так и не смог услышать, когда тот приземлился.

Память все еще ворошила уход девчонок, заставляя вспоминать, как угрюмо, но смирившись с моим решением развернулась Алиска. Как Майя долго не хотела признавать, что я говорю всерьез — была на грани истерики. Где-то в глубине души они понимали мою правоту, но их грызла обида, что, втянув их сюда по самые уши, я дал им от ворот поворот.

Если бы не Ибрагим, спрашивала меня совесть, ты бы решился на этот поступок?

Совесть не знала, за что хвататься: перед ней возлежал самый настоящий пир. Она обкусывала мои бока со стороны того, что я решил разделить свою ношу с их хрупкими плечами. С другой она подбегала и спрашивала — не стыдно ли мне вот так заставлять их снова терзаться сомнениями? Только что воссоединились — и теперь снова разрыв? На десерт она оставила упреки…

Поначалу я боялся, что кто-то из них передумает. Развернется на полпути, ринется за мной следом.

Не ринулись. Хотели, этим почти что пахло в воздухе, но не посмели.

Майка, словно не желая больше находиться рядом со мной, вспыхнула ярким огнем. Пламя с ее рук прокладывало один свежий проход за другим — вместе с ней они быстро дотащат старика наружу, а там…

Помощь.

Словно наивный ребенок, я желал верить в чудодейственные пилюли.

Сделав глоток воды из фляги, я прыснул на ладони, умыл лицо. Нэя вдруг зависла у одной из стен.

Гравюры прятались под тысячелетними слоями пыли. Я провел по ним ладонью — налипшая грязь не желала покидать насиженных мест.

В глаза бросились уже знакомые символы. Словно жившие здесь наносили их забавы ради.

Дальше должна была идти деревня гмуров. Лиллит была уверена, что она в этой стороне. Я не очень верил ее очередным россказням, но разве у меня был выбор?

Они притащили ее оттуда, словно кусок мяса. Удача, позволявшая ей избегать чужих лап и когтей, дала сбой в самый неподходящий момент. Когда она едва была у цели, неосторожно поскользнулась на разлитых нечистотах.

В чем же заключалась ее конечная цель, она ответить затруднилась. Шедшая изначально к великому кукловоду, теперь она выискивала дьявольский алтарь. Если несчастья, проклятия и беды — то от кого еще, как не от нечистых?

Спорить с ней было бесполезно, уличать во лжи — глупо.

Деревня гмуров и в самом деле предстала передо мной во всей своей красе. Небольшие сколоченные из грибных ножек вместо досок хижины. Затушенные костры, некое подобие бочек, до отвала заполненное горючей смолой.

И трупы.

Мне казалось, что в «Сплюше» мы устроили самую настоящую бойню. Деревня гмуров теперь смеялась над нашими жалкими потугами.

Коротышки отчаянно сопротивлялись неведомому противнику. Тот отчаяния не ведал, обращая их в мелкий, рубленый фарш.

Всякого я навидался, но сейчас даже мои крепкие нервы норовили дать сбой. К горлу подкатил тошнотворный комок, я помахал у себя ладонью перед носом в тщетных попытках немного развеять устоявшийся мертвецкий дух.

Казалось, что я все еще чую тепло их маленьких тел. Жизнь уходила из коротышек не спеша. Безмятежность деревни говорила лишь о том, что нападения ждали меньше всего на свете.

Я вслушивался в тишину, как в симфонию смерти. Ждал и сам не знал, чего именно.

Любопытство звало заглянуть хоть в одну из хижин, я же держал его в узде. Что-то мне подсказывало, что хорошего там увижу мало.

Это хорошо, вдруг мелькнула у меня в голове мысль. Хорошо, что я заставил девчонок уйти. Не знаю, как бы они отреагировали на этот мясной ужас, но вряд ли положительно.

В голову лезли глупости.

Словно долго выжидавшие своего часа, теперь они получили долгожданную возможность показать себя во всей красе. Им будто больше нечем было заняться, из недр памяти, из самого голоштанного детства они вытаскивали образы Фредди Крюггеров и прочих Джейсонов верхом на Вурхизах. Разбуженный, глубоко засевший ужас спешил подсказать, что они если не за спиной, то прячутся за углом.

И обязательно выскочат, чтобы я сумел хорошенько навалить в штаны.

Шорох, вдруг коснувшийся ушей, заставил встрепенуться, рука сама ухватилась за рифленую рукоять клинка.

Словно уже привыкший к тому, что на любое подозрительное следует сначала бить, а уж потом думать, я крутанул оружием над головой.

Алиска таскала с собой отнюдь не легенькую шпажонку, но даже этой орясиной мне удалось вычертить символ защиты — словно эгида, он осыпал меня ворохом блестящих искр, обещавших помощь в отражении чужой атаки.

Где-то там, наверху, ютясь в уютной кровати, икнула от моей благодарности Валерьевна.

Чутье выдохнуло, когда из-под завалов выскользнул паук. Я почти успокоился и тотчас же вспомнил, что подобная живность бегала в хозяйстве Виты.

Могла ли они прихватить одного восьминога с собой? Могла. А могли ли сами гмуры, взяв с нее пример, разводить их как домашний скот?

Ответить я не успел. Куча мертвяков вдруг зашевелилась. Я сделал шаг назад, чувствуя, как все тело сковало ужасом. Колени предательски задрожали, здравый смысл обещал не сейчас, но вскоре подыскать разумное объяснение творящемуся.

Я понял, что у него не получится, когда мясистый окровавленный гмур, по-неживому разинув рот, обнажив гнилые зубы, свесил голову на бок.

Мне казалось, что еще чуть-чуть — и я в обязательном порядке услышу зловещий гогот. Притащился в ловушку — сам! Один! Для этого, наверное, обязательно быть Рысевым и носить в своей крови дар ясночтения.

Нэя металась, словно пойманная в силки птица. Ей-то проще — может просто вспорхнуть над коротышками и унестись прочь…

Словно желая мне возразить, один из покойников настиг ее в прыжке. Сжал в огромных лапищах, покатился кубарем по земле.

Я атаковал сразу же и без раздумий. Меч тащил меня за собой на выручку несчастному порождению Слави. Клинок жадно и отчаянно, будто в самом деле был кровожаден, впивался в еще не до конца закоченевшие тела. Отрубленные руки, ноги, головы и туловища валились наземь, а я пробивался к тому поганцу, что смел коснуться Нэи.

Теперь я понимал, что ощущал Конан-варвар в горячке боя. Мгла вокруг, мрак безглазо пялилась изо всех щелей. Враг повсюду и везде сразу, от него нет спасения. Словно безликая волна, он медленно, прощупывая почву защиты, подползал все ближе и ближе.

Малышке моя помощь оказалась без надобности.

Схвативший ее гмур вдруг надулся, словно воздушный шар. Из мертвой глотки полилось кровавое бульканье, прежде чем он взорвался ошметками. Нэя стрелой вознеслась над нами, обещая окончательную смерть каждому, кто осмелится тронуть ее хоть пальцем.

На миг они остановились, дрогнули, словно кто-то натянул поводки. С омертвевших глаз на меня смотрело само равнодушие. Ближайший ко мне малец широко и непосредственно развел руками, словно говоря: извини, пацан, нам бы здесь лежать и гнить, а вон поди ж ты… заставляют.

Ее голос звучал повсюду и нигде. Словно ополоумевший, я позволил себе ошибку обернуться — но за спиной никого не было.

Кроме покойников.

Не ведая подлости, абсолютно бесхитростно, они не спешили бить отвлекшегося противника.

Вита же, казалось, уменьшилась до размеров мухи и вещала прямо из моего уха:

— А ты ненасытен, братец. Любопытный.

— Покажись. Отпусти их… давай просто поговорим.

Она ответила мне насмешкой. Троица гмуров из общей кучи стала мне ответом. Накинувшись так, словно моих мозгов хватит на целую дюжину, они будто говорили, что время мирных разговоров прошло там, за кухонным столом. Где я, не ведая подвохов, уплетал обе щеки ее стряпню.

Клинок Алиски помог мне подарить им посмертный покой. Дабы не сидеть без дела, будто вопрошая меня, почему я до сих пор не впал в звериную ярость, он заставил обрушить всю мощь моих сил на столпотворение по бокам.

Лезвие вспарывало животы один за другим. Рвались свежие, только недавно натянутые нити кукловода.

Словно не желая оставлять меня в этой пучине мрак один на один с чужой смертью, Нэя в стремительном полете бросилась на клинок. Не распознав ее замысла, я вздрогнул, когда ее тельце самоотверженно нанизалось на меч. Ослабевшие, повисшие ручки, потерявшие всякую волю ноги — она была похожа на человека, как никто другой.

Она растворилась вмиг, обратившись лужицей благодати. Словно святая вода, она спешила объять оружие солнечным светом.

Меч вспыхнул священным, карающим клинком, обещая прощение всякому, кто отважится сложить под ним голову.

— Какие у нас могут быть с тобой разговоры, милый братец? Ты заявился сюда, устроил погром в моем доме, отказался немного поиграть. Разве тебе в самом деле есть, что сказать?

Мне было. Мертвяки, чуя собственное спасение от моих рук, наперегонки устремились, расталкивая менее расторопных собратьев.

Им хотелось, чтобы я их убил.

Им приказывали убить меня.

Вита не унималась, продолжая тираду, я же чувствовал, как постепенно теряю дыхание. Ожившие трупы накатывали на меня волна за волной — в мыслях бился лишь вопрос: да сколько же здесь этих тварей? Я перебил едва ли не больше, чем их здесь было до, но они словно гидра; на месте одного павшего возникало трое новых.

Скрюченные, толстые пальцы тянулись ко мне. Будь они живы, в их арсенале нашлась бы всякая каверза. Шаман сплясал бы мне очередное проклятие, коротышки поменьше подарили бы мне по камню из своей пращи, а уж сколь чудесен яд, коим смазаны кинжалы коротконогих крепышей!

Вместо этого они пытались повиснуть на мне неподъемным грузом.

Я отчаянно и зло заревел, когда один из них запрыгнул мне на спину, сбив едва начавшуюся контратаку. Я подался вперед в тщетной надежде скинуть поганца прочь, его пасть клацнула у меня прямо над ухом. Полная посмертного равнодушия морда скалилась пиловидными клыками, обещая повторить свою попытку через мгновение. Его менее удачливые собратья, минутой назад располовиненные мной, словно истосковавшиеся по ласке рабыни, спешили обхватить меня за ноги. Не ведая разума и здравого смысла, мохнатые руки хватались за лезвие клинка, после равнодушно взирая на отвалившиеся пальцы и натекающие из обрубков лужицы крови.

— Всю жизнь меня гоняли, словно крысу. Я думала, что вырвусь из застенков и там — жизнь!

Молния божьей карой ударила с клинка, резанула пытавшегося оттяпать мое ухо гмура. Его подбросило вверх, словно резиновую куклу. Плеть электрического разряда, ярко освещая мне путь, стегнула всех, кто осмелился в меня вцепиться. Я не представлял, что мертвые умеют визжать, а теперь знал об этом.

Лог был строг, как и мироздание — не желая терпеть подобного своеволия, он заспешил скушать десять процентов от общего состояния Нэи.

Остаться здесь без нее было все равно, что скормить самого себя непроглядной мгле. Мрак слепоты кривозубо ухмыльнулся мне из плохо освещаемых ниш, обещая, что поиграет со мной вдосталь, едва эта мелкая поганка вновь уйдет на перерождение.

Когда гмуровы тельца на миг отступили, я рванул в контратаку. Ясночтением прощупывал тьму в надежде выхватить прячущиеся в нишах очертания.

Вита словно скакала от одной стены к другой, была везде и повсюду.

Еще чуть-чуть, понял я, и она заговорит со мной губами мертвецов с отрубленных голов.

— Мир оказался совершенно иным. Сначала я хотела вернуться к отцу — новую, сильную, он признает меня! Но он отверг. Я искала встречи с твоим отцом, но инквизатории встали на моем пути. Они толкали меня бежать. Без денег, без семьи, без рода — они словно насмехались надо мной, снова и снова подталкивая вернуться в ставшие родными казематы.

Я выдыхался. Меч тяжелел в руках с каждым ударом. Я пытался повторить магию речи, которой учила нас Романовна, но та лишь отрицательно качала головой. Неа, говорила она, ты хоть на голове стой, че хочешь делай, а эту шнягу я попросту не вывезу.

Как не вывезу и я сам.

Правдой оборачивались Майкины слова. Там, рухнув на колени, она умоляла меня одуматься. Кричала, что найдет по мою душу лучших священников, сыщет каких угодно изгонителей дьявола, лишь бы я только не ходил один.

Что я ей тогда сказал на прощание? Какую-то патетичную глупость…

Сквозь толпу забрезжил просвет. Бесконечное воинство дрогнуло под святым напором. Нэя, чуя, что не стоит распылять саму себя на самоубийственные атаки, делилась благостью по чуть-чуть.

Солнечный свет рубил восставшую из могилы нечисть, словно скверну. Кожа несчастных пузырилась, набухала волдырями ожогов. Отчаянно, едва коснувшись клинка, они истошно завывали на все голоса.

Будто разом забыли, что мертвым положено безмолвие…

— Я почти так и сделала. Почти отчаялась, пока не нашла вход в эти катакомбы. Здесь было много тех, кто хотел меня убить. У нас случился с ними симбиоз, братик. Они видели во мне сочный кусок свежего мяса, ну а я…

Она многозначительно вздохнула. Словно собираясь продолжать былое кукольное представление, она не ведала нагнетания без пауз.

— А я видела в них новые игрушки. Видишь?

Их остался всего лишь с десяток. Отчаяние, еще недавно бурлившие внутри меня, спешно рядилось в одежды надежды. Всего лишь десяток!

Настало время последних сил. Обливаясь потом, я почти видел тот самый последний рывок. В ушах слышал чужой голос — ты успел перебить их едва ли не целую сотню, разве не справишься с этими?

Здравый смысл восторгов не разделял. Он не разделил их и тогда, когда в один замах я скосил сразу же пару коротышек. Восемь осталось, уныло бубнил он, ну и что с того? Что ты сделаешь, когда они закончатся?

Я предлагал об этом подумать сразу же, как только в самом деле поделю их на ноль. Нырнул вперед, словно мясо на шампур, нанизал ближайший труп, пинком в колено встретил следующего, выбивая у него почву из-под ног. Не останавливаясь, размашисто пригвоздил обоих к земле. Словно признавая собственное поражение, они взорвались от переполнившей их святой благодати.

Нэи не стало уже ровным счетом наполовину. Это ничего, не уставал повторять я, будто пытаясь убедить в этом реальность, вот еще чуть-чуть и…

И тогда она выйдет из своего укрытия, ага. Здравый смысл решил, что мне следует знать горькую правду. Будто ища извращенного удовольствия, он принялся, словно маленькому, разъяснять.

Вита всего лишь истощает тебя. Словно чуя, что ты потащишься за ней следом, она поджидала тебя в наивной засаде. И ты столь же наивно угодил в нее. Попал в сторожок.

Когда она выйдет, ты, выдохнувшийся, попросту сам свалишься к ее ногам. Почти точно так же, как тогда упал святочертый Иоганн.

— Меньше всего на свете мне хотелось только одного, милый братец. Однажды в самом деле встретить тебя…

Из десятерых остались лишь трое — окровавленный и злой, не чуя собственного тела, я превратился в самую настоящую мясорубку.

Клинок Алиски почти что был живым — теперь, казалось мне, я прекрасно понимал, почему раз от раза, едва на горизонте только появятся уши врага, она бросалась в атаку.

Он тащил меня вперед, он высекал из меня крики, полные ярости. Не давая мне рухнуть, он делился силами, словно вытаскивал их из-за пазухи.

Словно вихрь, я налетел на уцелевшую троицу. Не сопротивляясь, в молитвенном жесте они потянули ко мне руки — еще никогда в своей жизни они так не мечтали о смерти рук человека. Первого я смел размашистым ударом, второго расплющил по ходу дела, третий отыскал свою погибель, пытаясь цапнуть меня за лодыжку. Клинок лишил его рук, а затем и головы. Словно не желая оставлять игрушку недоломанной, меч заставил меня обрушить на несчастного еще один, последний и уже бесполезный удар.

Тяжесть дыхания сотрясала повисшую тишину. Я лишь чудом стоял на ногах — и как только Алиска с этим управляется? Майка говорила правду — в одиночку это непосильная задача. Опыт пролился на меня, словно река, но что толку? Это всего лишь одна деревня, а сколько еще сюрпризов лежит на пути?

Голос Виты был успокаивающим. Из жестокой, несущей смерть, видящей в нас лишь развлечения особы, она вдруг решила стать самой заботой.

Ее слова, словно бальзам, лились на душу.

— Ты уже? А я ведь не договорила. А твой отец говорил, что ты всегда готов выслушать любого. Понять его беду. Об этом я и пыталась тебе рассказать — в мечтах ты был больше, сильнее, краше…

Она шла мне навстречу. Я не увидел, понял шестым чувством. Теряя над собой контроль, словно школьник, я озирался по сторонам, пытаясь вычленить ее взглядом.

Тщетно.

Она наступала на меня самой неотвратимостью. На языке не нашлось иных слов, кроме грязной брани, глаза спешили выкатиться на лоб от удивления.

Черным комком она выплыла из теней. Рваные облачка мглы плыли за ней следом. Полуобнаженное тело теперь было заковано в гуттаперчевый кожаный доспех. Черный цвет помогал ей прятаться в тенях. Словно играя со мной, она испарялась, чтобы через миг на шаг, на полшага стать ближе.

Мечу это не нравилось. Меньше всего на свете он любил хитрость. Он любил добрую, честную драку, но здесь? Здесь попахивало волшбой…

Я рванул ей навстречу, злобно оскалив клыки. Она уставилась на меня живыми, прекрасно видящими глазами.

Черными, как обсидиан. Ужас спешил нарисовать пустоту глазниц, но он ошибался.

Взглядом она вопрошала — неужели ты в самом деле отважишься напасть на собственную сестру? Занесешь над ней меч для удара?

Я не сумел. Она встретила меня болезненным тычком в живот — один из ее отростков, словно кулак, готов был беспощадно жалить меня.

Второй отросток обмотал лезвие клинка, заглушив его чарующий шепот. В неизбывной дикости он заголосил, требуя схватки и тут же замолк — бесполезной железкой выскользнул из рук, покатился по земле, загрохотал на булыжниках.

— Но таким ты был только в мечтах. Ты разочаровал меня, братец. Я ждала от тебя большего.

Тенью она перетекла мне за спину. Здравый смысл, продираясь сквозь тернии усталости, неустанно твердил, что будь она хоть тысячу раз танцовщицей и кукловодом, но ни один человек на такое не способен!

Словно смилостивившись надо мной, ее ладонь коснулась моего лица, второй она придерживала голову. Третьей и четвертой пыталась удержать мои руки.

Стоп, что?

Я рванулся прочь из ее объятий — не ожидая столь яростного напора, она уступила. Споткнувшись, рухнув в кучу повторно убитых тел, я не без отвращения смотрел на нависшую надо мной призрачную фигуру.

Вита преобразилась. Глаз выхватывал все новые и новые детали ее тела. Большая грудь бесстыдно выпирала, не ведая одежд. Лобок прикрывала чернильная клякса.

Она заметила мой взгляд, легко поднялась в воздух на струе мглистого потока, обернулась кругом, звонко смеясь.

— Нравлюсь, братец?

Мне нечего было ей ответить.

— Кажется, теперь я начинаю понимать, чего так сильно боялся твой отец. Нечисть может не только забирать и извращать души. Она дарит нам могущество, если мы готовы заплатить.

Некогда верные ей куклы теперь безжизненно тащились на отростках теней. Светящиеся во мгле наколки погасли, чернильными линиями обрамляя свежие узоры.

— Чем платил ты? Силами, молодостью? Душой?

Мне почти воочию слышался голос Биски, возмущенно упрекающий нечестивицу в грубости. Вспомнилось, как дьяволица пришла мне на помощь там, во внутреннем мире художника от слова худо. Выбранная мной способность во сне позволила ей слиться со мной воедино.

Эта-то когда успела обратиться в полудемона? На уроках в офицерском корпусе нас отчаянно заверяли, что только мужчина может быть офицером, командующим и так далее. Миропорядок и чуть ли не сам Господь Бог распорядились, что лишь по мужской линии возможно брать подчиненных, и только благородством рода.

В благородстве рода моей названой сестры я почти не сомневался. Евсеевы, чтоб их черти на рогах крутили…

Словно читая мои мысли, живот Виты вдруг надулся, вытянулся в мерзкую, текучую пластилиновую фигуру.

Незримый скульптор упражнялся недолго: через мгновение на меня смотрело мое же собственное лицо.

Я почувствовал, как волосы зашевелились на голове, желая встать дыбом. Седина, жадно потирая ручонки, обещала раньше времени вплести серебро в мои виски.

Мое лицо резко исказилось, обратившись в мерзкую рожу. Ухмыльнувшись, она гулко забулькала, тщетно надеясь выжать из себя хоть слово.

— Не узнаешь? — спросила меня девчонка, моргнув. Ее улыбку вдруг застила мгла, с зубов потекла кровь. Опоясывающее ее тело нечто почти взбесилось.

— А он тебя признал сразу же. По запаху, по привычкам, по той трусливости, что завсегда мешала не то что принять его в себя. Стать с ним единым целым.

— Что ты такое несешь? — У меня хватило смелости на вопрос. Не чуя под собой ног, пытаясь встать, я каждый раз оскальзывался на липких лужах чужих потрохов и крови.

Размашистый удар почти выбил из меня дух, спиной я ударился о острые камни, едва не завыл от навалившейся боли.

Позвоночник, билась теперь в голове одна-единственная мысль, цел ли позвоночник?

Я открыл глаза через мгновение, справившись с самим собой, но только для того, чтобы узреть склонившееся надо мной нечто.

Внутренний демон, которого я отверг, извергнутый из меня Биской, смотрел мне прямо в глаза.