1
Я лягнул ногой назад — и неслышно подкравшийся сзади человек, тот, чье отражение я увидел в глазах Аглашки, отлетел назад, чуть не сбив второго…
М-мать, их двое!
И в руках у них — подозрительно знакомые ножи! А у меня из оружия — один веник!
— Не приближайся! — я затолкал мою девочку в дальний угол, за чан с водой, и резко развернулся, наотмашь хлестанув нападавшего веником по лицу. Раз! Другой! Третий!
М-да. Где-нибудь в аниме человек начал бы смешно хвататься за лицо и подпрыгивать, но здесь вам не аниме, здесь суровая Русь и мужик, заросший бородой по самые глаза, быстро утершись, прыгнул вперед, размахивая ножом.
Тварь! Он резко подался вбок и я чуть не налетел на нож второго. В клещи берут!
Данг! В голову первого, уже примерявшегося, как бы воткнуть мне клинок в живот, влетел ковш. А ковши здесь — это вам не пластиковые легонькие чашечки, а массивные деревянные штуки. Убить таким — сложно, а вот оглушить и сбить с ритма — запросто.
— Я же сказал, не приближаться!
Хотя, надо признать — если бы не моя отважная девочка, отвлекшая на секунду противника, я бы мог и…
Они увидели мою — МОЮ! — девочку голой!
Злость придала мне сил и я, уже не обращая внимания на то, что и сам-то, мягко говоря, не одет — буквально «застали со спущенными штанами» — вцепился в руку с ножом, вывернул ее…
Ашшш!
Опять пропустил второго, и тот резанул меня по плечу. Неглубоко, но кровь пустил. Долго я не продержусь… И, хотя звать на помощь стыдно, но…
Стоп.
— Голос!
Молчание. Она что, до сих пор дуется⁈
— Голос!!!
Молчание.
Блин я же сам запретил ей смотреть, что я делаю в бане!!!
Аглашка, нечленораздельно вопя, изо всех сил плескала водой из чана во второго, сбивая ему прицел и не позволяя приблизиться ко мне. Не будь ее — меня бы уже в два ножа выпотрошили, как порося.
Зарычав, бородатый мужик резко дернул рукой, выдернув ее из моего захвата — ну и силища… — его взгляд быстро скользнул по бане…
— Убей девчонку!
Нет!
И как назло — ничего, хоть сколько-то похожего на оружие, ни кочерги, ничего…
В отчаянии я изобразил ногой какое-то мае-гери, удачно угодив в бок первому нападавшему, тот опять отлетел в сторону… На этом мое везение заканчивалось: дверь по-прежнему ими блокирована, да и не брошу я Аглашеньку, оружия у меня так и нет, а нападающие уже приходят в себя…
Второй вытер рукавом кафтана лицо, забрызганное Аглашкой, ощерился, как волк… И, на мгновенье замерев, упал на спину. Следом рухнул первый, в сумасшедше несоответствующей опасной ситуации забавной позе: с торчащими вверх руками — в одной зажат нож — и с одной ногой, поднятой вверх. Только блеснула подковка на сапоге. Они оба замерли и тут же обмякли, уже ничем не отличаясь от…
Трупов?
— Что это с ними? — тяжело дыша, спросила моя девочка хриплым голосом. Так он не просто так верещала — она звала на помощь… И помощь, кажется, явилась… Только вот…
Чья?
— Кажется, они умерли.
— Отчего? — осознав что все закончилось, Аглашенька подошла ко мне сзади и прижалась обнаженным телом. Моя воительница…
— Вот этого не знаю.
Я осторожно двинулся к лежащим на полу, подозревая какое-то коварное коварство. Но нет: дыхания не было видно, грудь не двигалась, да и глаза, уставившиеся в потолок бани, характерно мутнели. Поверьте, мне приходилось видеть мертвых и взгляд живого от взгляда покойника я отличу.
— Викентий Георгиевич! Викентий Георгиевич! — в дверь постучали. Таким, спокойным стуком, каким стучат, просто чтобы удостовериться, что все в порядке. Не такой лихорадочный барабанный грохот, когда стучащий подозревает, что все очень сильно не в порядке.
— Николка?
— Я ж говорил, что присмотрю за порядком. Вот, спрашиваю, все ли там у вас в порядке.
Мне показалось, или в голосе пасечника явственно присутствовал сдерживаемый смех?
— Одежду мне принеси. Мне и моей невесте.
Через несколько секунд дверь приоткрылась и в ней показалась рука с комом одежды. При всей своей странности и будем говорить прямо — непонятности, соображал Никола все же хорошо и понял, что раз одежда нужна и невесте тоже, значит, сейчас она там внутри бани — без одежды. И боярин наверняка не обрадуется, если его невесту увидят голышом.
Мы быстро натянули тряпки на мокрое тело — как-то некогда вытираться — после чего я подал знак, что можно войти.
Первое, что сделал вошедший Никола — это споткнулся о труп. Преспокойно посмотрел на него, как будто трупы, валяющиеся по баням, для него — скучная обыденность.
— Ишь ты. Неужто так из-за отказа разозлился, что отомстить решил?
Твою мать!
Только после этих слов я узнал одного из напавших на меня — тот самый «негодящий» пасечник, которого «пчела не любит».
2
— Голос.
— Сам запретил мне в баню подгля… смотреть! Чего я там не видела?
— Вот и нечего смотреть, раз все уже рассмотрела.
— Ну, может, не все…
— Голос!
— Ну, что?
— Как эти двое в баню попали? В саму баню ты не смотрела, но к ней-то ни должны были как-то подойти! А ты же обещала — ни одного постороннего человека к терем не пускать!
— Ни один посторонний человек и не входил!
— Тогда как они в баню попали?
— Не знаю!
В голосе Голос — хех — мне явственно послышались слезы.
— Ну прости, — примиряющее сказал я, — ты тоже не можешь за все уследить…
— Да! — точно, всхлипнула.
— Так что я даже и не думал тебя осуждать.
Так-то, конечно, помощь моей глючной системы безопасности и наблюдения мне бы очень даже пригодилась, но ключевое слово здесь — «глючной».
Это как с самым известным вопросом «Властелина колец»: «А чо они на орлах не полетели? Вызвали бы орлов — и все!». Такие гении, считающие, что до них этим вопросом никто не задавался, не задумываются над тем, что орлы в ВК — не такси. Вызвал их — а они не прилетели. Вот так. Потому что потому. Как говорила одна моя знакомая девочка: «Не обязана!». И вся «гениальная» мысль сократить книгу пошла по бороде, а сюжет откатился к начальной точке.
Вот и Голос — не компьютерная программа, а девочка. С тараканами в палец в своей металлической головке.
— Я не осуждаю, — повторил я, — И даже принес тебе подарок.
— Правда? — недоверчиво спросила Голос.
— Можно мне повернуться?
Да, я разговариваю с ней, стоя в той самой кладовке, в которой спрятана ее статуя. Повернувшись спиной, потому что… ну, вы помните «Я же голая!».
— Можно. Только не смотри!
Девочки…
Я развернул сверток, с которым пришел, и, не глядя — ладно-ладно, немного подсматривая! — накинул на металлическое тело Голос…
— Это… сарафан? — неверяще спросила она.
— Ага, — довольно кивнул я, застегнул пуговички на спине, и открыл глаза.
Сарафанчик на статуе был — просто шик. Из огненно-красной ткани, расшитой золотыми узорами и мелким жемчугом, он висел на двух тоненьких лямочках, надетых прямо на плечи — просила сарафан? Вот сарафан, а рубашку ты не заказывала — и свисал вниз, скрывая тело стеснительной статуи от ключиц до самых ног.
Нееет. Не до кончиков пальцев на ногах. До ног. То того места, где они начинаются. Коротенький такой сарафанчик. Мини.
— У меня ноги видны, — ошарашено констатировала Голос.
— Ага, — довольно кивнул я. Маленькая мстя за капризы.
— Мне… Мне нравится!!! Викешенька!!! Как жаль, что я не могу тебя расцеловать! Мне сто лет никто не дарил подарков!
Ну вот — испортила все удовольствие от мелкой пакости.
На самом деле я нисколько и не расстроился. Я хотел немножко подразнить Голос, а не обижать, и у меня припасен для нее и вполне нормальный сарафан. Но, раз ей понравился этот…
Я подошел к статуе и прижал свою щеку к холодным металлическим губам.
— Ииии! — счастливо завизжала Голос.
3
— Что скажешь, Христофорка?
Патологоанатомов на Русь семнадцатого века еще не завезли, кто выполняет их фунции? Правильно, палачи. Они в анатомии разбираются уж никак не хуже, чем доктора. Что поделать, десу — работа такая.
Мой личный палач почесал затылок:
— Не понимаю, Викентий Георгиевич. Как и с тем, что в прошлый раз напал — просто умер и все.
Связь с предыдущим, ночным, нападавшим — очевидна. Кроме синдрома внезапной смертности — у них абсолютно одинаковые ножи. Артефактные, и Тувалкаин клянется, что сделанные одним мастером.
В подвале терема собрался небольшой консилиум на тему «Что, блин, происходит?», в лице меня, Нафани, Тувалкаина, Христофора, непонятно как втершегося сюда Николы, Клавы, как знатока боярских возможностей и Насти, как знатока ведьминского мастерства.
Откуда они берутся — тоже неясно. Второго никто так и не опознал, как будто он из лесу вышел. Была надежда, что ниточкой окажется «негодящий пасечник», но она тут же и оборвалась — да, он пришел с караваном Аглашки, но когда он к нему присоединился — никто не помнил. Что, в принципе, неудивительно — такая толпа народа, собранного со всей Руси, в нее мог не то, что один убивец затесаться — взвод спецназа вместе с цирковой труппой, никто бы и не заметил. Ехал он, как удалось выяснить, в санях с семьей, состоящей из плотника с маленькой дочкой, но когда он к ним присоединился — плотник не помнил.
— Значит, что это за люди — мы не знаем… — констатировал я очевидное.
— Мысль есть, Викентий Георгиевич, — влез с комментарием Никола.
Никакого понятия о субординации.
Подавив совершенно не к месту вылезшее боярское раздражение, я поинтересовался, что там за мысля его посетила.
— Христофор, глянь-ка на его руку.
Палач поднял левую руку покойника, покрутил ее, присмотрелся. Ну, это рука, точно. Обычная, широкая, мозолистая. Мозоли обычные, крестьянские… да, они различаются. Пять пальцев, ни шрамов, ничего.
— И что?
Никола подошел к телу, взял руку в руку и сложил мертвые пальцы вместе:
— Видите?
Пальцы, как пальцы. Правда, указательный больно длинный, по длине вровень со средним. Отрубили когда-то макушку от среднего, что ли…
За спиной ахнула Настя, первая сообразившая, в чем дело.
— Не может быть… — прошептал Христофор.
Схватил нож, несколькими движениями срезал одежду с тела и, коротко выдохнув, резанул по обнаженной груди.
Кожа разошлась, кровь почти не выступила — первые часы после внезапной смерти она сворачивается, как гель и только потом разжижается обратно. Вот только…
Вместо вполне ожидаемым мышц из разреза показалась серая шерсть. Волчья.
— Оборотни.