Книга пяти колец. Том 9

Глава 22

Замок господина Фана возвышался на уединенном холме, сделанный в уже привычном для меня стиле крепостей Нефритовой империи, но со своими нюансами. Белоснежные стены, ставшие такими от известковой смеси покрывающей обычный серый камень, отливали в лучах заката розоватым золотом, черепица цвета морской волны лежала ровными чешуйчатыми рядами, а штандарты с гербом рода — золотым журавлем на лазоревом поле — лениво полоскались на теплом ветру. Все здесь вещало о покое, достатке и утонченном благородстве, отточенном веками.

Слишком уж красиво. Слишком уж правильно. И я почти уверен, что в этом месте подобная идеальность будет скрывать под собой нечто прогнившее и мерзкое. Словно гниющую падаль, украсили свежими цветами.

— Красивое место, — бросил я, пока мы с Нобу поднимались по вымощенной камнем дороге к главным воротам. Коней пришлось оставить чуть раньше, у внешней конюшни. По словам Нобу, в замок на лошади мог заезжать только, сам хозяин замка. Пусть, с большой вероятностью, мне придется убить его, но в текущий момент лучше действовать в рамках общих правил. Подошвы моих сапог глухо стучали по дороге вымощенной каменными плитами, и каждый звук отдавался в моих ушах, словно ритм легионерского барабана призывающего в атаку.

— Господин Фан ценит красоту, — отозвался управляющий. Его голос звучал натянуто, будто струна, готовая лопнуть; наш разговор по дороге явно не прошел для него даром. — Он говорит, что правитель должен окружать себя прекрасным, дабы не забывать, ради чего он трудится.

— И ради чего же?

— Ради мира. Ради процветания. Чтобы простые люди могли жить спокойно и счастливо. — Слова лились гладко, словно отрепетированные, но я слышал под ними легкую дрожь. Его вера в своего господина дала трещину и мне нужно это использовать в своих целях.

Стража у ворот, облаченная в лакированные доспехи с гербом Фана, почтительно склонила головы при виде Нобу и без единого слова расступилась. Я отметил про себя, как на их загорелых, испещренных шрамами лицах мелькнуло удивление при виде моей фигуры и связанных рук управляющего, но вопросов никто задавать не стал. Дисциплина? Или привычный, вбитый в подкорку страх? Честно говоря, мне было все равно, главное они мне не мешали.

Внутренний двор встретил нас томным журчанием фонтана с хрустально-чистой водой, дурманящим ароматом диковинных цветов в идеальных клумбах и щебетом дорогих певчих птиц в золотых ажурных клетках. Слуги в простых, но чистых одеждах сновали туда-сюда, неся подносы с яствами, свертки шелковой бумаги, охапки только что срезанных пионов. Картинка, словно сошедшая со свитка, воспевающего добродетельного и мудрого правителя. Слишком уж идиллическая и от этого еще более подозрительная.

— Господин Фан в своих покоях? — спросил Нобу у одного из слуг, юноши с испуганными глазами.

Тот едва заметно задрожал и низко поклонившись тихонько произнес:

— Да, господин. Он ожидает вас в библиотеке. Велел передать, что рад приветствовать вас и вашего почетного гостя.

Интересно. Значит, он уже в курсе моего визита. Нобу не мог тайком передать послание. И это говорило лишь о двух возможных вариантах. Или же за Нобу следили и увидев его пленение соглядатай тут же рванул к замку, чтобы доложить. Второй был более вероятен с учетом того, что это круг Воздуха. Фан имел возможность знать обо всем на своей территории, просто потому что он Страж.

Библиотека располагалась в восточном крыле замка, в высокой башне с огромными витражными окнами, сквозь которые лился мягкий, рассеянный свет. Воздух здесь был густым и сладковатым, пропахшим старым пергаментом, дорогими чернилами, пылью и той особой, непередаваемой сущностью старины, что зовется мудростью. Полки, тянувшиеся от пола до самого потолка, были уставлены свитками и фолиантами в кожаных и шелковых переплетах. Она чем-то неуловимо напомнила мне библиотеку в столице Нефритовой империи, где я впервые познакомился с Кайоши, моим погибшим побратимом, да будет его новое перерождение легким.

Глубоко вдохнув, я осознал, что у меня есть еще одна причина как можно быстрее вернуться в Нефритовую империю. Нельзя допустить, чтобы детей побратима, последних истинных членов великого клана Дракона, превратили в монстров. А старый ублюдок Ниххон Додзи может отравить их разум. Усилием воли я отогнал эти мысли, сейчас надо сосредоточиться на прохождении этого круга, а для этого мне требуется понять, кто такой этот господин Фан, что сидел за массивным письменным столом из темного дерева.

На первый взгляд ему было не больше пятидесяти лет. Темные волосы тронутые благородной сединой у висков, мягкие, добрые черты лица. Но интереснее всего были его глаза. Чуть усталые, но при этом очень добрые — точь-в-точь как у любимого деда, рассказывающего сказки у очага. Его одежда была простого покроя, но сшита из дорогого, отменного качества шелка. При нашем появлении он поднялся и совершил вежливый, исполненный достоинства поклон — равный равному.

— Добро пожаловать в мой скромный дом, — голос у него был спокойным, бархатистым, вселяющим доверие. — Я — Фан Цзинь, хранитель этих земель. А вы, как я полагаю, тот самый доблестный воин, что избавил наш храм от скверны.

— Ву Ян, — отозвался я, отвечая поклоном той же меры. — Магистрат Нефритовой канцелярии.

— Магистрат? — Брови Фана изумленно поползли вверх. — Как же далеко занесла вас ваша служба. До земель Нефритовой империи от нашей провинции не близкий путь. Прошу, присаживайтесь. Нобу, ты можешь идти. Дорога, полагаю, была не из легких.

Управляющий бросил на меня неуверенный взгляд. Пока этот паук плетет свою паутину вежливости, прямой угрозы нет.

— Вообще-то, — нарушил я тишину, опускаясь в мягкое кресло с высокой спинкой, — Нобу лучше остаться. У нас найдутся вопросы, что касаются и его непосредственно.

— Разумеется, — Фан тут же согласился, будто только этого и ждал. — Нобу, останься. — Он легко взмахнул рукой, и слуга тут же возник с подносом, на котором дымились фарфоровые чашки с ароматным чаем и лежали изысканные сласти. — Надеюсь, вы не откажетесь разделить со мной скромную трапезу? Долгий путь утомляет, а хороший чай восстанавливает и силы, и дух.

Я принял чашку, но пить не стал. Не из-за подозрений, яд был бы слишком пошлым для подобной ситуации, да к тому же не факт, что я его сразу не почувствую. Куда важнее, что сейчас мне требовалась абсолютная ясность мысли для предстоящей игры.

— Благодарю за гостеприимство, господин Фан. Но, боюсь, визит мой отнюдь не дружеский.

— Интересно? — Фан склонил голову набок, с искренним любопытством во взгляде. — И что же привело служителя нефрита в мои скромные владения?

— Жалобы. На беззаконие. Чрезмерные налоги, самосуд, пропажу людей.

— Пропажу? — на лице Фана проявились тревожные морщинки, и озабоченность его выглядела столь неподдельной, что могла бы обмануть кого угодно. — Это весьма серьезно. Прошу, расскажите поподробнее.

И я рассказал. О деревне, живущей в страхе. О священнике Того и его тщетных попытках призвать демоническую силу. О рассказах стариков о неподъемных поборах. Фан слушал, не перебивая, лишь время от времени качая головой и издавая тихие, сочувствующие вздохи.

— Ужасно, — произнес он наконец, и в голосе его звучала подлинная горечь. — Просто невыразимо ужасно. Того… я знал, что с ним творится что-то неладное в последние месяцы, но списывал на усталость от долгой службы. Что до налогов… — он обернулся к Нобу, и во взгляде его читался мягкий укор. — Друг мой, неужели ты и впрямь поднял подати втрое?

Нобу сидел, уставившись в полированный пол, и молчал, сжавшись в комок. Его страх ощущался почти физически.

— Нобу? — повторил Фан, мягко, но настойчиво. — Ответь, пожалуйста. Это крайне важно.

— Да, господин. — выдохнул управляющий, не поднимая глаз. — Поднял, я не видел другого выхода.

— Но зачем? Мы же с тобой договаривались действовать постепенно, не создавать лишних тягот для народа.

— Стена, — прошептал Нобу еще тише. — Для стены требовались средства.

— Ах, да, стена. — Фан развернулся ко мне, и на лице его заиграло понимание. — Магистрат, позвольте мне прояснить ситуацию. Возможно, тогда многое встанет на свои места.

Он поднялся и подошел к большому витражному окну, глядя на север, туда, где за синей дымкой холмов скрывалось нечто, невидимое мне.

— Три года назад в мои земли начали стекаться беженцы, — начал он повествование тоном человека, рассказывающего печальную, но давно знакомую историю. — Сначала горстками, потом — все больше и больше. И они несли с собой ужасные вести о Тени, что пожирает все на своем пути и неумолимо движется на юг.

— И вы им поверили?

— А как можно было не верить? — обернулся Фан, и в его усталых глазах плескалась самая что ни на есть искренняя боль. — Женщины с детьми на руках, старики, потерявшие все, что имели, молодые мужчины с пустотой безумия во взоре… Они не могли лгать. Такую боль не подделать.

— Боль — подделать легче всего, — холодно парировал я.

— Возможно. Но риск был слишком велик. Ошибись я в их сторону — тысячи жизней легли бы на мою совесть. Ошибись в свою — я потерял бы лишь деньги и время. Выбор, полагаю, очевиден.

Логично. Чертовски логично. Именно так и рассуждал бы умный, расчетливый правитель.

— И вы решили возвести стену.

— Именно. Великую Стену на северных рубежах, что остановит продвижение Тени. — Фан вернулся к столу и извлек из потаенного ящика большой, туго свернутый свиток. — Вот чертежи. Желаете взглянуть?

Я развернул пергамент. На нем была выведена поистине впечатляющая конструкция — высокие стены с дозорными башнями, рвы, валы, целая сеть укреплений, протянувшаяся на многие ли. Все выглядело продуманно, основательно, смертоносно.

— Амбициозно, — заметил я. — И дорого.

— Чрезвычайно дорого, — вздохнул Фан. — Именно потому и пришлось повысить налоги. Хотя я и наказывал Нобу делать это постепенно, дабы не обременять народ чрезмерно.

— Но он вас не послушал.

— Нобу — человек преданный, но порой излишне… прямолинейный. — Фан бросил на управляющего взгляд, полный отеческого снисхождения. — Он видит цель и идет к ней кратчайшим путем, зачастую не задумываясь о последствиях.

— А что с рабочими на стене?

— Что именно вас интересует?

— Ходят слухи, что туда отправляют только беженцев. И что назад не возвращается никто. — Фан тяжело вздохнул, и его плечи сгорбились под невидимой тяжестью.

— Увы, это правда. И это самая тяжкая часть всей этой истории. — Он опустился в кресло, словно внезапно постарев на десять лет. — Видите ли, магистрат, возведение стены — дело не только тяжкое, но и крайне опасное. Мы строим ее на землях, уже затронутых Тенью. Там не все благополучно с самой реальностью.

— В каком смысле?

— Тень не просто уничтожает. Она изменяет. Пространство, время, саму плоть. Те, кто слишком долго пребывает в ее влиянии, теряют рассудок. А порой и человеческий облик.

— И вы отправляете туда людей, зная об этом?

— Я отправляю лишь добровольцев, — поправил меня Фан. — Только добровольцев. И лишь тех, кто полностью осознает весь риск.

— И самое удивительное, что это оказались беженцы?

— По большей части, да. Они лучше прочих понимают, что такое Тень. И многие предпочитают пасть в бою с нею, нежели дожидаться, пока она настигнет их вновь.

Красивая история. Благородная. И, быть может, даже где-то правдивая. Фан говорил с такой убежденностью, что я почти — почти — готов был ему поверить.

— А вы сами бывали на стене?

— Регулярно. Наведываюсь туда каждую неделю, дабы лично проверить ход работ и поддержать дух рабочих.

— И как продвигается?

— Медленно, но верно. Год-другой — и стена будет завершена. — Фан улыбнулся, но улыбка вышла горькой. — Разумеется, хотелось бы быстрее, но что поделаешь. Качество требует времени.

— Можно мне взглянуть на эту стену?

— Боюсь, это невозможно, — покачал головой Фан. — Слишком опасно для неподготовленного. Влияние Тени может свести с ума за считанные часы.

— Кажется вы забываете, что я из Нефритовой канцелярии и борьба с темным колдовством, для меня привычное дело.

— Прекрасно понимаю ваши мысли, магистрат, но даже таким подготовленным людям вроде вас там может неожиданно стать плохо. А если такой подготовленный боец как вы резко изменится? Может пострадать слишком много людей. Нет, молодой господин, это слишком опасно.

— Но вы-то ездите.

— У меня есть особые амулеты, что защищают от ее воздействия. И то я не задерживаюсь там надолго.

— И где вы раздобыли эти амулеты?

Фан замешкался. Всего на секунду, но я уловил эту крошечную заминку. Как всегда, если ты придумываешь логичную легенду, то всегда есть риск, что ты что-то упустишь. Теперь я был полностью уверен, что вся эта история про стену полная чушь.

— Их изготавливал Того, — ответил он. — До того, как переменился. Он был искусным священником и хорошим шугендзя, сведущим в подобных вещах.

— И после его кончины амулеты остались?

— Некоторые, да. Но действие их ограничено.

Я кивнул, делая вид, что принял объяснение. Но история с амулетами не сходилась. Если Того мог создавать защиту от Тени, зачем ему было изучать запретные практики? И почему Фан не заказал ему больше амулетов для рабочих?

— Знаете, что меня смущает, господин Фан? — откинулся я в кресле. — Вся эта история слишком правильная и удобная.

— Удобная? — Фан наклонил голову. — Не понимаю, о чем вы.

— Невидимый враг с севера. Стена, которую можно построить только ценой человеческих жертв. Рабочие, которые исчезают по «естественным» причинам. Священник, который сходит с ума от ужаса и начинает призывать демонов. Все это очень напоминает хорошо продуманную схему.

Лицо Фана не изменилось, но что-то в его глазах дрогнуло. Секундное, едва заметное, но я это поймал.

— Схему? — переспросил он мягко. — Какую схему? Вы в чем-то меня обвиняете?

— Схему по избавлению от нежелательных людей с одновременным обогащением за счет местного населения.

— Это серьезное обвинение, магистрат.

— Да. И я готов его доказать.

— И как же вы собираетесь это делать?

— Поехать на север. Посмотреть на эту Тень собственными глазами. Убедиться, что она существует.

— Я же говорил — это опасно.

— Для меня многие вещи опасны. Но от этого я не перестаю их делать.

Фан долго смотрел на меня, потом перевел взгляд на Нобу, который все это время сидел молча, уставившись в пол.

— А что думает мой управляющий? — спросил он. — Нобу, ты же знаешь правду. Скажи магистрату, что Тень реальна.

Нобу поднял голову. В его глазах я увидел боль, сомнение и что-то еще — решимость.

— Я не знаю, — сказал он хрипло. — Я никогда не видел Тень. Никогда не был на стене. Я только… верил вам.

— Нобу! — В голосе Фана прозвучала обида. — Как ты можешь сомневаться? После всех этих лет дружбы?

— После разговора с магистратом я понял, что верить недостаточно. Нужно знать.

Фан откинулся в кресле. Маска доброго, немного растерянного правителя все еще держалась, но трещины в ней становились все шире.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Хорошо, магистрат. Раз вы так настаиваете, завтра утром мы поедем на север. Вы увидите стену собственными глазами. Увидите Тень. И тогда, надеюсь, все ваши сомнения рассеются.

— Превосходно, — ответил я. — А пока позвольте воспользоваться гостеприимством вашего дома.

— Конечно. Слуги проводят вас в покои. Ужин подадут через час.

Когда я вставал, Фан добавил:

— И, магистрат я действительно надеюсь, что завтра вы поймете — иногда даже самые благородные цели требуют неприятных методов.

— Посмотрим, — ответил я.

Ночь в замке Фана не принесла покоя. Я не спал, понимая, что в любой момент ко мне могут прийти убийцы. Но на моем уровне развития ядра, чтобы не спать неделю, достаточно медитации, когда разум расфокусирован, а тело отдыхает. В голове крутилось слишком много вопросов, слишком много лжи, искусно сплетенной воедино и самое неприятное, пока было не понятно где начало всей этой мерзости. Почти уверен, что для прохождения круга мне нужно не только уничтожить стражей, но и понять почему все это произошло.

Поведение слуг тоже не ускользнуло от моего внимания. Это было подобострастие, отточенное до автоматизма, но в глубине их взгляда таилась странная смесь страха и жалости, когда они смотрели на меня думая, что я не чувствую их взгляд. Словно они провожали взглядом приговоренного, еще не ведающего о своей участи.

Первые лучи утреннего солнца, пронзили резные деревянные решетки окна моих покоев, разрезая полумрак на полосы. Именно тогда в дверь раздался стук. Стучал явно не слуга. звук был не просящий, а твердый и уверенный.

— Входи.

Дверь отворилась, впустив Нобу. Он выглядел так, будто его вывернули наизнанку. Глаза — два воспаленных пятна в осунувшемся, землистом лице, но в них пылал уже не страх и не сомнение, а фанатичная, всепоглощающая решимость. На поясе длинный меч в изысканных ножнах, которого вчера не было. Интересно он провел ночь. Но больше всего мне стало любопытно, когда я прислушался к внутреннему компасу. Он словно сошел с ума крутясь во все стороны. Судя по такому поведению Страж был рядом, но еще не проявился.

— Доброе утро, магистрат, — голос управляющего скрипел, как ржавые петли, но в нем не было и тени вчерашней неуверенности.

— Утро, — я уже стоял на ногах, босыми ступнями чувствуя холод полированных досок пола. Пальцы сами нашли рукояти шуаньгоу за спиной. — Готов к нашей прогулке на север?

— Нет, — он резко качнул головой, и в этом движении была странная нервозность. — Поездки не будет. Я провел ночь в раздумьях. И понял. Вы — чума. Язва, разъедающая устои. Слишком опасны для порядка, что мы с таким трудом выстроили здесь.

Я не ответил, лишь позволил ядру медленно пусть энергию на все кольца силы. Мышцы наполнились мощью, а кожа стала прочнее брони. Воздух в комнате сгустился и стал тяжелым, как перед грозой.

— Ты что имеешь в виду, Нобу? — спросил я, и мой голос прозвучал глухо в этой внезапной тишине.

— Вы задаете неправильные вопросы! — он сделал шаг вперед, и его тень, искаженная косыми лучами солнца, поползла по стене, как некое чудовищное насекомое. В мои ноздри ударил запах скверны, а компас остановился указывая на управляющего. Ну вот и ответ. — Сеете раздор там, где должно царить единство. Сомнение — там, где нужна лишь вера. Вы пытаетесь разрушить то, на что ушли годы, жизни!

— И что с того? — я медленно, почти лениво вытащил шуаньгоу. Раз поединок неизбежен, то почему бы и не попытаться выяснить побольше информации.

— А то, что я не позволю! — его рука с хрустом сжала эфес меча. Костяшки побелели. — Вчера я на мгновение дрогнул. Подумал: а вдруг этот цепной пес правосудия прав? Вдруг мы и впрямь творим зло? Но ночь прояснила все. Неважно, зло это или добро. Важно — оно работает!

— Работает? — я чуть склонил голову, готовясь к атаке. — Для кого, Нобу? Для кого оно работает?

— Для тысяч! — его голос сорвался на крик, и в нем зазвенела фанатичная уверенность. — Для тех, кто спит по ночам, не боясь, что их дети будут растерзаны! Для стариков, которые доживают свой век в покое! Для торговцев, что везут свои товары без страха быть ограбленными и выпотрошенными на дороге!

— Ценой сотен других. Беженцев.

— Сотни против тысяч! Простая арифметика! — он с лязгом выхватил меч. Клинок, отполированный до зеркального блеска, отразил его перекошенное лицо. — Любой разумный человек сделает такой выбор!

— Кроме тех, кого ты отправил на убой. — С таких рассуждений и начинается падение в скверну. И задача таких как я остановить заблудшие души. Да я не чистильщик, но я ищейка и моя цель находить и уничтожать оскверненных.

— Их мнение не имеет значения! — фанатичный огонь в его глазах разгорался, пожирая последние остатки человеческого. Голос его стал хриплым, гортанным, будто из глотки вырывались не только слова, но и клубки колючей проволоки. — Они уже были мертвы! Просто не знали об этом! Отбросы, изгои, лишние рты! Мы просто дали их смерти смысл! Нашли им… применение!

Я вслушивался не только в слова, но и в сам звук его голоса. В нем появилась чужая, скрежещущая нота.

— Ты слышишь себя, Нобу?

— Я слышу голос разума! — он стал в боевую стойку готовясь напасть. От него исходила голая, почти животная готовность убивать. — И он прекрасен! Никаких сомнений! Никаких туманов! Только ясность цели!

Он атаковал без предупреждения. Меч просвистел, пытаясь срубить мне голову. Удар был быстрым, мощным, лишенным всяких уловок фехтовальщика — лишь чистое, неудержимое желание уничтожить. Но его выдавало отсутствия опыта настоящих схваток не на жизнь, а на смерть.

Я парировал левым крюком, отводя клинок в сторону, а правым, коротким, хлестким движением, бритвенно острое лезвие прочертило по его запястью. Алая кровь брызнула на светлый пол, зашипела, оставляя темные пятна.

— Больно? — спросил я, отскакивая на шаг.

— Боль лишь иллюзия! — он ринулся вновь, и я увидел — кровь на его ране не просто сочилась, она пузырилась и дымилась, словно от внутреннего жара. — Сигнал слабости, который я отвергну!

Его мастерство росло на глазах. Каждый следующий удар был точнее, жестче, смертоноснее. Он не фехтовал пытался меня смять. Чем-то его стиль напоминал мародеров гнева, он также рубил, кромсал, и его сила, подпитываемая неистовой верой, увеличивалась с каждой секундой.

— Видишь⁈ — он рычал, загоняя меня в угол серией сокрушительных атак. — Когда нет сомнений — нет и слабости! Сила приходит сама!

И тогда я увидел первые изменения. Его глаза — зрачки неестественно расширились, поглощая радужку, а белки налились желтизной старого пергамента. По лицу, от висков к скулам, поползла тонкая паутинка темных, пульсирующих прожилок.

— Нобу, — я отшатнулся от очередного удара, что раскрошил каменную кладку стены позади меня, — взгляни на себя.

— Зачем? — он издал звук, средний между смехом и хрипом. — Я впервые чувствую себя по-настоящему живым!

Его ногти почернели, удлинились, изогнулись в острые, хищные когти. Из приоткрытого рта с каждым тяжелым выдохом вырывался пар, пахнущий серой и перегоревшим железом.

— Ты перестаешь быть человеком.

— Я становлюсь тем, кем должен был стать! — его смех раскатился по комнате, ударив в стены и вернувшись многоголосым, искаженным эхом. — Наконец-то сила, равная моей воле! Сила вершить необходимое!

Он ринулся на меня с нечеловеческой скоростью. Его меч оставлял в воздухе багровые следы, каждый удар сотрясал пол. Но чем могущественнее он становился, тем более дикой делалась его манера боя. Исчезли всякие намеки на технику, осталась лишь слепая, разрушительная ярость.

— Знаешь, что самое прекрасное? — его голос превратился в низкое, клокочущее рычание. — Больше никаких вопросов. Никакой жалости. Только чистая, абсолютная уверенность!

Кожа на его лице и руках лопнула, будто пересушенная глина, обнажая влажную, красно-черную плоть под ней. Зубы, обнажившиеся в оскале, удлинились и заострились в клыки хищника. Вокруг его тела сгустился мрак, источающий тяжелый, удушливый запах гниющего мяса и расплавленного камня.

— Это то, чего ты жаждал? — я парировал удар когтистой лапы, и мой ответный выпад оставил глубокую рану на его груди. Из нее хлестнула густая, черная, как нефть, кровь, но края раны сразу же начали сходиться, шипя и дымясь.

— ЭТО ТО, ЧТО ТРЕБУЕТСЯ! — его рев был уже голосом толпы, голодной толпы, требующей крови. — СИЛА ВЕРШИТЬ! СИЛА НЕ ВЕДАТЬ СОМНЕНИЙ!

Это уже не был поединок. Это была охота, вот только он не понимал, что на самом деле охотником был я. Тварь, в которую превратился Нобу, нападала с ревом, разя когтями, кусая клыками, плюясь сгустками ядовитой слюны. Ее глаза пылали зеленым адским пламенем. Но в ее ярости была уязвимость — предсказуемость. Демон не сомневается. Не импровизирует. Он — раб своей собственной, необузданной природы.

— Знаешь, в чем изъян твоей логики, Нобу? — я легко уворачивался от его атак.

— КАКОЙ ИЗЪЯН⁈ — он попытался схватить меня, но я увернулся, и мой клинок глубоко вошел в его бедро проскрежетав по кости.

— Ты забываешь. Цель оправдывает средства лишь до тех пор, пока средства не превращают тебя в того, с кем ты пришел бороться.

— ЗАМОЛЧИ! — он бросился на меня, словно разъяренный бык, и я отпрыгнул в сторону. Его когти впились в каменную стену, выворачивая наружу куски кладки с оглушительным грохотом.

— Взгляни на себя, — продолжал я, нанося один точный удар за другим, находя слабые места в его броне из плоти и ярости. — Ты стал именно тем злом, что поклялся искоренять.

— Я СТАЛ ОРУДИЕМ ПОРЯДКА!

— Нет. Ты стал воплощением скверны и я приговариваю тебя к смерти.

Это окончательно сорвало с него последние покровы человека. Наружу вылез полноценный демон. Нобу издал рев, от которого задрожали стены и посыпалась штукатурка с потолка. Он атаковал с абсолютной, самоубийственной яростью, забыв о защите, желая лишь разорвать, растерзать, уничтожить.

Но слепая ярость — худший из советчиков. Особенно в схватке с тем, кто не потерял голову.

Я выждал его очередной безумный бросок, ушел в низкое скользящее движение и нанес два удара одновременно. Оба крюка, с перекрестным движением, вонзились ему в шею с двух сторон с таким усилием, что лезвия сошлись где-то в глубине, разрезая все на своем пути.

На миг воцарилась тишина. Затем хлынул фонтан черной, едкой крови. Демон Нобу рухнул на колени, потом навзничь, судорожно бьется в предсмертных конвульсиях, издавая булькающие, хрипящие звуки.

— Понимаешь теперь? — я стоял над ним, глядя, как из его рта вытекает темная жижа. — Абсолютная уверенность в своей правоте — это и есть конец человека. Начало монстра.

Тварь попыталась что-то просипеть, но из ее горла вырвался лишь пузырящийся хрип. Потом ее тело затрещало, стало чернеть и рассыпаться, превращаясь в груду тлеющего, зловонного пепла, устилающего пол.

В воздухе повис тяжелый, сладковато-трупный запах, который вскоре вытеснил свежий утренний ветерок из окна. От второго стража Круга Воздуха не осталось ничего, кроме памяти о его падении.

Остался последний. Самый опасный. Тот, кто прятался за маской добродетели. Тот, чьи руки оставались чистыми, пока другие пачкали их в крови ради его «высших» целей. Тот, кто возвел лицемерие в систему и ложь — в добродетель. После нападения Нобу я был абсолютно уверен, что последний страж сам господин Фан.

Пришло время побеседовать с ним один на один….