Книга пяти колец. Том 9

Глава 13

Сделав первый шаг к стражу Востока, я почувствовал, как мир вокруг меня начал изменяться. Воздух словно стал гуще, в нем все сильнее ощущалась разлитая вокруг ярость. Мои шаги были подобны камню, брошенному в озеро; они распространяли за собой волны невидимой энергии, и лагерь этих отвратительных сумасшедших начал меняться под ее воздействием.

Стоило мне сделать четвертый шаг от своего укрытия, как раздался грохот. Не бессвязный рев обезумевших ублюдков и не рокот боевых барабанов. Нет, это было нечто иное — низкое, пульсирующее урчание самой земли. А через миг оно изменилось, и тут же ему начал вторить гул тысяч глоток, сливающихся в один первобытный вопль восторга и ярости. Воздух дрожал от напряжения. Казалось, даже эта пепельная земля вибрирует в такт этому грохоту, а ее мелкие частички поднимались густой красноватой взвесью.

Я спускался с холма, оставляя за спиной острые клыки разрушенной башни, и чувствовал, как этот гул входит в резонанс с чем-то внутри. С той самой темной струной, что дрожала при виде Мародеров.

Они начали двигаться. Не как армия, скорее как муравьиное гнездо, потревоженное палкой любопытного ребенка. Из хаотичного месива лагеря вытягивались потоки, стекающие в одну сторону. Никаких знамен, никаких командных криков. Их гнала слепая, звериная тяга к источнику шума, к обещанию новой крови. Ярость вела их за собой, она обещала им новую возможность лить кровь и рвать плоть врагов.

Я чувствовал, что мне нужно было это увидеть. Увидеть не сумасшедший ритуал самоистязания, а то, ради чего они существуют. Почувствовать их стиль боя вблизи, и я последовал за этим зовом своего инстинкта.

Укрывшись в тени гигантского обломка скалы из полированного обсидиана, я вжался в бок, чувствуя приятный холод среди всей этой жары и духоты круга огня. Его тень даровала мне защиту от чужого взгляда. Отсюда, с возвышения, все, что происходило на равнине, было видно как на ладони. И то, что я увидел, больше походило на форменное безумие, а дирижером был страж Востока, что спустил своих подопечных словно голодных псов.

Противниками были такие же, как они, мародеры. Такие же злобные и жестокие, они рванули вперед с дикими воплями. Ни строя, ни тактики, только тупая злоба и жажда убийства. Две волны безумцев попросту врезались друг в друга, чтобы рвать на куски того, кто ближе.

Клянусь всеми демонами Дзигоку, как же это все отвратительно. Война — это всегда грязь. Я лил много крови, убивал людей, тварей и демонов, но тут было гораздо хуже всего, что я видел. Даже когда по армии, осаждавшей крепость журавлей, ударили ракеты, мне не было так противно. Их вопли обрушились на меня почти физически, как волна бесконечного гула.

Не крики командиров, ведущих в бой своих бойцов, не боевые кличи кланов. Это был сплошной, бесформенный вой. Хриплый рев ярости, сливающийся с визгом боли, лязгом железа о железо, тупым глухим стуком кулака по плоти, влажным хрустом ломаемых костей. Какофония ада, не имеющая мелодии, только один бесконечный, раздирающий душу диссонанс.

Никакой тактики, никакой защиты, только первобытная ярость. Мародер с окровавленным топором бросался на копья, лишь бы дотянуться и всадить свое оружие в лицо противнику. Его протыкали насквозь, он падал, но его последним движением был удар топором в пах того, кто его убил.

Добить противника, чтобы он не встал и не нанес удар в спину, — этому учил меня Тинджол. Сражайся безжалостно и точно. Но здесь они не добивали. Они истязали. Ломали конечности упавшим, выбивали зубы тупыми рукоятками, рвали клочьями одежду и кожу. Видел, как здоровяк с лицом, искаженным не то экстазом, не то судорогой, методично долбил обезглавленный труп своего врага тяжелым камнем, пока от груди не осталось кровавое месиво. Это было отвратительно в своем безумии.

Эти идиоты гибли без цели. Не чтобы удержать фланг, пока их собратья ломают фронт. Нет, они просто дохли без цели. Под ногами своей же бегущей толпы. От ударов своих же соратников, ослепленных безумием ярости. Один, с горящими глазами, бросился на группу противников с факелом, поджег их и себя, слившись в один горящий комок воплей и трескающегося жира.

Я видел их лица. Великое Небо, да даже гоблины выглядели более адекватно. На этих нечеловеческих мордах не было никаких эмоций, кроме безжалостного огня ярости. Их гримасы напоминали судорожные сокращения покойников, которые еще не понимают, что они трупы. С выпученными глазами они не видели ничего, кроме того, кого они хотели убить.

Волна этой энергии ударила в меня. Я почувствовал это внутри: какая-то часть меня откликалась этому безумию, мне хотелось рвануть туда и уничтожать их. Подкатывающий ком тошноты боролся с чем-то иным. С волной адреналина, горячей и сладкой. Мои кулаки сжимались сами собой. Мускулы на руках напряглись, будто готовясь к удару. В висках застучал знакомый ритм — ритм моей собственной, сдерживаемой ярости. Она откликалась на этот хаос. Шептала: «Отдайся… Разбей… Уничтожь…» Мне пришлось с силой вдавить спину в камень, чтобы не сорваться с места, не влиться в эту кровавую реку. Но стоило мне на пару мгновений удержаться, как эта волна словно отхлынула. Ворон — это контроль, а я истинный Ворон.

Путь этих бесславных ублюдков не для меня. «Сражающийся ради сражения не знает греха», — так говорилось в древней литании Справедливого Судьи, но здесь я ощущал греховность этого пути. Здесь нет пути воина, и тем более это не путь к Небу, которым я иду.

Глядя на это отвратительное зрелище, я осознал, что должен принести всему этому покой. Не ради себя, ради них. Очистить их разум, освободить их души и дать шанс на новое перерождение. И тогда я шагнул вперед. Потому что я не могу по-другому, потому что я — это я.

Волны их гнева били в мою душу, но мне уже было плевать. Их путь — ошибка, и мне придется им это объяснить. Когда-то я считал, что боль достаточная плата за уроки, которые я преподаю, но здесь ее будет слишком мало. Им придется отдать свои жизни, чтобы осознать собственную глупость.

Красный песок, больше похожий на пепел, поднятый этими безумцами, хрустел на зубах. С каждым шагом я все сильнее слышал их дикую какофонию из воплей, лязга железа и предсмертных хрипов. Армия мародеров, буйная, грязная, пахнущая потом и кровью, клокотала передо мной, как раскаленный котел. Они рвали друг друга и все вокруг в слепой ярости, даже не заметив, как я вошел в их адский круг. Пока я не шагнул внутрь.

Первый, косматый, с окровавленным топором, рванулся ко мне с животным ревом. Его глаза были мутными, лишенными разума, только безумие голода и разрушения. Я не сдвинулся с места; сегодня мне предстоит создать в этом хаосе островок порядка.

Внутри меня звучала древняя песнь, и улыбнувшись, я ей ответил. Ладони сжались на моих верных братьях. Тяжелые шуаньгоу дрожали от нетерпения; они хотели сражения, а мне нужен был лишь покой. И я его принесу.

Косматый занес топор. Время сжалось в точку. Мой левый меч-крюк скользнул вверх, легким движением запястья отведя тяжелый удар в сторону. Правое лезвие, описав короткую, смертоносную дугу, вонзилось ему в горло чуть ниже кадыка. Клинок, выглядевший словно сделанный из цельного куска нефрита с обсидианово-черной заточкой, пробил кости и плоть, будто бы их и не было. Горячая струя хлынула мне на руку, липкая и соленая.

И тут же по спине пробежала такая привычная холодная исцеляющая волна. Она пробежала от кончиков пальцев, сжимающих рукояти клинков, вверх по рукам, вдоль позвоночника — жгучий холод, выжигающий усталость, стягивающий края мелких царапин, наливая свежей силой мышцы. Эхо смерти — мое исцеление. На краю сознания я услышал нечестивую литанию моих вечных спутников — голодных духов.

Косматый рухнул, захлебываясь. Его падение стало сигналом. Еще двое, почуяв кровь, но не видя угрозы, ринулись ко мне. Один с кривой саблей, другой с дубиной, утыканной гвоздями.

Танец смерти начался.

Я не бежал, не метался, пытаясь спастись от множества атак со всех сторон. Я просто шел. В самую середину этого безумия. Сегодня я воплощал истину великого Отца Штормов: в любом урагане всегда есть око, где царит покой. И этот покой зовется Ву Ян, чемпион великого клана Воронов.

Литании стали все громче, они звали меня, они призывали убить их всех, и я призвал моих верных братьев. Чужая сабля просвистела мимо — я скользнул под удар, корпус развернулся, и правый крюк, используя инерцию, прочертил молнию по внутренней стороне руки нападавшего. Сухожилия, артерия, а следом и кость. Поворот: шип на рукояти второго клинка пробил висок глупцу, заставляя утихнуть его крик отчаяния.

Голодные духи вопили от счастья; закончились игры с сознанием. Здесь и сейчас наступило наше время. Время крови и смерти.

Дубина с гвоздями опустилась сверху. Левый крюк взметнулся, словно прыгающая змея, вверх. Шаг на сближение, и полумесяц рукояти захватил древко. Рывок вниз и на себя. Мародер потерял равновесие. Шаг вперед и чуть в сторону, развернуть корпус. Второй крюк со свистом прочертил короткий полукруг. Лезвие вошло в бок, под ребра, с хрустом рассекая хрящи и перерубая позвоночник.

Рывок — и мой клинок снова свободен. Мародер осел, с неверием глядя на меня своими стеклянеющими глазами. Покойся с миром.

Они начали понимать. Рев сменился натянутым рычанием. Круг сузился. Пять, шесть фигур. Больше оружия. Больше безумия в глазах. Но их стиль… это был хаос. Размашистые удары, построенные на грубой силе и ярости. Пена на губах. Спотыкающиеся шаги.

Я всегда считал, что мой стиль боя это техника мясника, грубая и жестокая. Но в сравнении с ними мой стиль был настоящей математикой смерти. Крюк цеплял запястье, выворачивал сустав, открывая горло или подмышку для второго лезвия. Лезвие скользило по шее, как по мокрому камню. Мне было плевать на их жалкую защиту. Я лишь делал то, что нужно. Перерезал связки, сухожилия, артерии. Точные, жестокие удары, несущие покой.

Один попытался ударить сзади. Я даже не оглянулся. Левый крюк за спиной, короткий удар назад локтем — лезвие вошло в пах. Уши заложило от дикого визга боли.

Правый шуаньгоу в это время описывал плавную дугу, перерезая горло другому, рванувшемуся спереди. Кровь брызнула веером, теплые капли на лицо. Я слизнул одну с губ.

Эти выродки начали понимать, что меня надо уничтожить любой ценой, и их единственный способ был завалить меня телами. Но они просчитались. Ведь я был не один.

— Жрать! — Короткий приказ сорвался с моих губ, и голодные духи с диким хохотом рванули вперед.

Острые как бритва клыки рвали тела на части. Они были похожи на хорька, забравшегося в курятник и обезумевшего от желания убивать. Словно потоки ветра, нефритовые черепа кружили вокруг меня, убивая всех, до кого могли дотянуться, а исцеляющая сила смерти наполняла мое ядро все новой мощью.

Я шел через них. Через рвущую плоть сталь, через вопли, через хлюпанье крови под сапогами. Я был не воином. Я был стихией. Хладнокровным тайфуном из плоти и нефрита. Каждый шаг — новая смерть. Каждый взмах моих крюков, наполненных энергией воды, забирал очередную жизнь. В моей голове всплыли картины, которые когда-то транслировали мне голодные духи, призывающие к могуществу.

Там я танцевал на груде тел, а все новые и новые враги лезли вперед, чтобы отдать свою жизнь и стать еще одной ступенькой к моему могуществу. И здесь было так же.

Еще один мародер, молодой, с безумными глазами, замахнулся на меня обломком меча. В его взгляде промелькнул миг чего-то человеческого — страха? Я встретил его взгляд. Без ненависти. Без гнева. Только холодная констатация факта. Мой левый клинок отвел удар. Правый, развернутый крюком вверх, плавно вошел ему под челюсть, пронзил язык, мягкое небо и вышел в основание черепа. Хруст. Тело обмякло, насаженное на лезвие. Я резко дернул гоу вниз — труп рухнул. Очередной прилив ледяной силы ворвался в меня, заставляя сердце биться ровнее, а раны — стягиваться. Над головой нефритовые челюсти сомкнулись с тихим, довольным щелк.

Передо мной дрогнул строй. Безумие в их глазах начало замещаться первобытным ужасом. Я сделал еще шаг вперед. С шуаньгоу в моих руках каплями стекала алая роса. Духи замерли в ожидании следующей жертвы. Музыка смерти только начиналась.

Тишина, обрушившаяся на мое сознание, была внезапной. Не настоящая тишина, а отсутствие того безумного гула, что раздирал небо и землю. Теперь воздух вибрировал от другого — от хриплого предсмертного бульканья где-то слева, от натужного скрипа доспехов под телом, медленно оседающим в кровавую грязь, от жадного, влажного чавканья где-то над головой.

Армия мародеров была уничтожена до последнего человека, и теперь голодные духи витали над этим полем битвы, добивая тех, кто был еще жив. Каждый щелчок их челюстей, каждый глоток угасающей жизни посылал мне столь сладкую энергию смерти. Она пьянила, как самое лучшее вино, застилала сознание, но усилием воли я отбросил это наваждение и прислушался к своим ощущениям. Ядро внутри было под завязку заполнено энергией, в моем теле образовалось множество новых каналов.

Осмотрев дело своих рук, я шагнул вперед. Сапог погрузился не в песок, а во что-то теплое, липкое, по щиколотку. Кровь была повсюду, пропитав эту проклятую землю. Равнина, еще недавно дрожавшая от ярости тысяч, теперь была ковром из тел. Я больше не мог называть их мародерами гнева. Сейчас это было просто мясо. Искалеченное, изрубленное, растерзанное.

Кишки, похожие на синевато-серых змей, выползали из распоротых животов и тонули в алом месиве. Пустые глазницы смотрели в пепельное небо, застыв в последнем моменте безумия или ужаса. Кто-то застыл в вечном броске, кто-то — в попытке подползти; оторванная рука все еще сжимала зазубренный нож. Воздух стоял неподвижный, густой и сладковато-тошнотворный от запаха свежей крови, разорванных внутренностей и внезапно освободившегося содержимого кишок.

Я шел. Не спеша. Методично. Как жнец смерти, завершающий свою мрачную жатву. Мои шуаньгоу, верные братья, тяжело висели в руках. Лезвия, еще недавно сиявшие зеленью нефрита и обсидиановой чернотой, были покрыты коркой запекшейся крови и чего-то более светлого — мозгов? Жира? Рукояти из темного нефрита липли к ладоням. Каждый шаг сопровождался мерзким хлюпающим звуком. Чвак-хлюп. Чвак-хлюп. Ритм похоронного марша по этому новоявленному аду.

Голодные Духи следовали за мной, как преданные, жуткие псы. Они уже не метались, не рвали тела с диким хохотом. Они паслись. Нефритовые черепа скользили над грудой тел, их пустые глазницы выискивали еще теплые, еще трепещущие искры жизни. Иногда один из них опускался, клыки впивались в шею или глазницу едва дышащего тела, и слышалось короткое, влажное всхлипывание, а затем — лишь жадное чавканье. Волна насыщения, чуть теплее прежней, омывала меня изнутри.

Выйдя за пределы этого жуткого поля, я развернулся и низко поклонился лежащим телам со словами:

— Покойтесь с миром. Пусть эта смерть очистит ваш разум, и вы сумеете найти свой путь к перерождению.

Отпустив шуаньгоу, я медленно шел, глядя прямо на темную фигуру Стража Востока, аура которого пыталась давить на меня. Терзал ли меня факт, что только что я уничтожил тысячи живых существ? Когда-то давно мне было бы не по себе, но сейчас мне было все кристально ясно.

Я принес им покой. Освободил от безумия, что пожирало их изнутри хуже моих духов. Их души, вырванные клыками нефритовых черепов, теперь получили шанс вырваться из порочного круга насилия. Возможно, в следующем перерождении им повезет больше. А мне предстоит очень тяжелый разговор…