Стрельчатый зал казался пустым. Тонкие колонны его отдалились, слились с туманными стенами.
Я стоял на чаше весов, и под моей тяжестью она опускалась всё ниже.
Наконец я увидел знакомых призраков, глядящих из-за колонн.
Спрыгнул. И тут же чаша, где я стоял, стала заполняться кровью. Так заполняются водой следы на песке.
— Почему там кровь? — спросил я у призраков.
Ко мне приблизился тот, знакомый, длинноволосый.
— Мир жив, пока он истекает кровью, — произнёс он. — Кровь — это память мира.
— А что было во второй чаше? — спросил я.
— Молоко, — пояснил призрак.
— То самое молоко, которое Дьайачы давала волчатам?
— Да, воин.
— А добро? — я огляделся. — Есть чаша, в которой добро?
Колонны задрожали, и тихий смех потёк ко мне со всех сторон.
— Нет никакого добра, — сказал призрак. — Ты рассмешил даже стены.
— А что же тогда есть?
— Равновесие. — Он указал на весы. — Равновесие между кровью и молоком.
— И что это всё значит? — ему таки удалось меня запутать. Про добро и зло я бы понял, но почему — молоко?
От колонн снова плеснуло смехом.
Призрак молчал.
— Что было со мной? Это был всё-таки бред? Умер я наконец?
Меня охватила злость на призраков, что прятались между колонн. Издеваются они, что ли?
— Нет воин, — вздохнул длинноволосый призрак. — Ты не умер. Твоя душа всё ещё слишком тяжела, чтобы умереть. Даже весы не ожидали, что ты так изменишь мир.
— Ну так верните меня обратно!
Кажется, я закричал. Потому что мои слова вернуло эхо.
— Обратно! Обратно — понеслось от стен.
— Но ты же видел, что чаша весов заполнилась кровью, — нахмурился призрак. — Если ты вернёшься, равновесие снова будет нарушено, и мир опять окажется на краю гибели.
Я закрыл глаза и как наяву увидел древо, расстроенных зайцев, Шасти, плачущую над телом Камая. И чистое-чистое небо, как купол, возвышающийся над ними.
Нет, разрушить всё это я не мог. Не для того мы пролили столько крови.
— Ну а тот парень, которым я был? Что будет с ним? — спросил я призрака.
— Он, как и было обещано, очнётся в твоём теле. А вот тебе больше нет места ни в одном из знакомых тебе миров.
— И что мне теперь делать?
Тень задумчиво пожевала губами. Присмотревшись, я различил лицо старика: морщинистое, волевое.
— Умереть ты не можешь — ты слишком тяжёл, — констатировал он. — Ты не можешь стать одним из нас: ты воин, а не мудрец. Встань перед весами, и они сами найдут для тебя дорогу.
— Опять в никуда?
— Я не знаю этого, воин.
— А я могу взять кого-то с собой?
Обидно было жениться и даже не узнать, как оно, это тёплое…
Призрак подумал и развёл руками:
— Только преданный друг, не имеющий собственного пути, способен встать рядом с тобой на весы. У тебя таких спутников не было.
Я вздохнул. Наверное, он был прав. Шасти ещё не доросла до любви, она раскрывалась тихонько, как цветок на заре. А Нишай её слишком любит, чтобы ломануться куда-то за мной.
У всех моих друзей и соратников — свои дороги и цели. Но они живы, и для меня этого достаточно.
Я обернулся к весам, примериваясь шагнуть на чашу. Она снова стала пустой.
— Подожди! — спохватился призрак. — Есть одна душа, которая видит путь только рядом с тобой!
— Кто это?
Неужели я ошибся и Шасти?..
— Посмотри вверх!
Я поднял глаза и увидел Мавика.
Видно, время в зале с весами текло иначе, чем в мире, который я покинул. Волк потерянно бродил у кургана, который воины и охотники насыпали над телом Камая.
— Его душа не человеческая, но и уже не звериная, — пояснил призрак. — Её тяжесть вселенские весы даже и не заметят.
— И что с ним будет?
— Он умрёт в этом мире. Но может стать твоим спутником в мире ином.
— Как волк?
— В ином мире у вас будут иные облики. Важно лишь то, что он спутник. Может, он станет конём или птицей, но не утратит памяти и будет сопровождать тебя. Ты согласен?
— Да, — кивнул я.
Всё отдалилось вдруг, и зал растаял.
Но прежде, чем сознание моё померкло, я ощутил жёсткую шерсть Мавика, боднувшего меня головой.