Касатоныч. Забытые Острова. Одиночное плавание

День Шестой. Часть 1. Ох рано встает… «орава»!

(Следующий день, раннее утро)

Обоснулся. Темень — хоть глаз коли! Слышно как рядо м сопит Настя. Где это мы? Ах да, точно — в одной из комнат подвала.

Вечером по-быстрому разок осмотрели помещения, прилегающие к залу. Много непоняток… Прачечная с тремя рядами стеллажей со стиральными машинами, стоящими друг над другом. Стояли в недоумении, что за здание должно быть сверху, если в подвале ТАКАЯ прачечная⁈ Гостиница, что ли?!! Или?

Смежная с ней комната, скорее всего гладильня. Утюги, доски и т.д., дальше — что-то вроде кладовой — уж больно много шмоток…

Вот верхнюю одёжку оттуда мы и растащили по обследованным комнатам, пока накидали её вместо матрасов на пол, кстати, и насчет них надо будет продумать что лучше — или заказывать, или сделать чехлы да травой набить. А может — мешки? Спальные⁈ И, прибывая в таких совместных раздумьях, быстренько устроились на ночлег. Если и есть здесь пять звёзд, не убегут — все наши будут…

Торкнувшая иглой мысль — разбудила окончательно. А потом ещё нахлынули чувства — неловкости, смущение, даже стыд.

— Вот же ш! «Богатыря» нашла!

Тоже мне — «Илья» Касатоныч… Впрочем, меня всё на нравоучения тянет, стало быть — «Добрыня».

А Тофик? Он, конечно, добрый, но не силён физицки. Жилист — да. Но и не Поддубный. Оно конечно, у него не отнять — характер есть. Коли что — тонну поднимет. На кишках вытянет! А потом что⁈ Посему нечего пыжится — быть ему «Поповичем»!

Осталось «Иваныча» найти… в общем — ещё одного или больше! А что — мечтать так мечтать!

И, кстати. Насчёт «Добрыни». Чего это я всех поучать взялся? Менторский тон — проскакивает. Нужно придержать эту бяку в себе. Пень с бугра, а туда же! «Мэтр» нашёлси. Или у них батыры? Точно, как же я сразу не вспомнил! Ох, Гульнара — заварила кашу…

По-тихому выбрался с накидушек, заменивших нам матрас. На четвереньках, добрался до двери. На кой вставать, если ориентироваться можно только на ощупь? Нашёл дверь, встал на ноги. Поднять правую руку. Во, есть! На вешалке нащупал автомат со сбруей. Дверь выпустила не скрипнув.

На улицу никто не выходил — задвижка заперта.

Рассвет только занимался. Алело справа от меня.

Как там Любэ поют? «Заря, заря, заря — занималась алая…!» Ну, как-то так. А тут — что день грядущий мне готовит? Прогуляться пойти по утренней зорьке, что ли?

Всего несколько шагов и о, ботинки уже мокрые от росы! Противно будет, если вода доберётся до носков. Поскорее выбраться на ощипанное место. Наши мохнатые «газонокосилки» небось ещё спят все: умаялись, да и просто рано, да и день для них вчера выдался ещё тот… Стрессовый… Да, многих из них мы потеряли. Не, не стоит о грустном!

Вот эта травка мне точно знакома. Только не спрашивайте названий! Они у меня в голове не задерживаются — почему-то. А травку точно знаю! На тонком стебле — куча веточек с мелкими семенами, в разные стороны. Немного похожа на ёлочку, ну с очень «редкими звеньями "веток». С ней игру можно устроить — угадайку. «Петух или курица». Зажать стебель двумя пальцами, и потянуть в верх, срывая веточки. Если сложится в аккуратненький небольшой пучок, значит «курица». А если с выступающей в верх веточками — «петух».

А вот у этой — съедобная сердцевинка. Если потянуть за похожую на камыш метёлку, вытягивается верхнее звено травинки. И внизу будет два или три сантиметра мягкой части. Вполне съедобно…

Крутилось в голове одно название — тимофеевка. Но скорее и здесь путаю чего-нибудь…

Кстати, у этой травинки бывает иной раз сложно ухватиться за метёлку. Верхний лист примыкает к самой шишке камышика. И тогда, чаще всего, звено вытягиваемой травины попросту ломается. А может это две травки, поэтому и ведут себя по разному?

И ещё, если съел — выбрасывать не спеши: с травиной в зубах думается сподручнее…

Бывает такое — задумаешься, а ноги сами несут по знакомой дороге. Очнёшься только когда руками начнёшь что-то делать. Оглядишься, а ты уже совсем не там где себя помнил. Вон, к примеру, Некрасовские семь мужиков из поэмы «Кому на Руси жить хорошо?» — «За спором не заметили, как село солнце красное, как вечер наступил…» А меж тем они только что отмахали сколько-то там вёрст, как бы не тридцать, а то и больше, да так, что оказались не просто в глухом лесу, но ещё и в соседнем уезде. Там дальше в следующей строфе вообще полная веселуха: « За водкой двое сбегали, ведерко принесли.». Это ж какое чутьё надо иметь чтобы вот так вот с бухты-барахты, ни с того ни с сего ведро водки в ЛЕСУ отыскать! Не иначе как и им по полтора кило на рыло причиталось — другого объяснения я не знаю. Никто и нигде из литературных персонажей любых зарубежных писателей на такие подвиги не способен — только наши. Видать с натуры писал…

Вот и я теперь, как и они, осознал себя открывающим дверь овчарни.

Впрочем, «открываю» — громко сказано. Я только-только дотронулся до ручки двери. Слева, в неплотно прикрытую калитку на меня смотрел Август.

— О! Брат, привет! Проснулся уже? Как ночь прошла?

Август молчал, а глаза печальные-печальные…

— Ты чего, обиделся что ли⁈ С чего бы? Ты ж сам сетовал на тесноту в первые дни. А теперь — мол, скучно стало?

— Беее! — вот не поверите, а в этот раз он бэкнул как-то с укоризной.

— Ну-у прости, друг… Ну да, понимаю — своих вспоминаешь, печалишься. Всё, нет их больше, в бою пали. Надо жить дальше! Не смотря ни на что! В качестве извинений — предлагаю совместную прогулку. Ты тут абориген — вот и покажешь мне ближние окрестности. Лады? Так, кстати, как ты относишься к утреннему моциону? Прошвырнёмся «по бырому»?

— Беее, — согласился баран.

— Тогда попёрли. Только куда? Во, точно! Прогулка для тебя, ты и выбирай маршрут.

— Бее, — как ни странно, Август меня послушал, согласился (!) и вышел «на улицу».

— Вперёд! Веди меня мой Проводник! А я в твоём кильватере пристроюсь — оп-па, это я что стихами заговорил?

Настроение у меня великолепное, погода прекрасная. Маршрут знакомый. Рядом проверенный в бою друг, который меня внимательно слушает и не перебивает, иногда даже что-то своё добавляет, причём и я его прекрасно понимаю! Балагурил вплоть до «каменной бутылки» — выхода на косу.

В нескольких метрах от него на траве, вытянувшись в струнку, припав животом к траве, с пробитым черепом лежал труп собаки. Похоже она приползла с «бутылки» — кровавый след тянулся оттуда. И я точно помню — вчера в нападавшей стае этого не было! Значит не всех мы вчера, или что?

— Ээ, братуха, кто ж тебя так⁈

Рыжий, гладкошёрстный, не особо крупный дворовый пёс. Не знаю почему, но я перевернул «друга человека». И увидел — впалый живот, с донельзя оттянутыми сосками. — Сука! Причём кормящая…

— Прости, «подруга», обознатушки-перепрятушки… Но вот вопрос! Куда ты так старалась добраться! Да с такой раной⁈ Щенят где-то оставила? Логово недалеко? — Я невольно осмотрелся вокруг. — И что у нас тут за Вильгельм Тэлль с пращёй завёлся, понимаете ли. Да ещё на моём огороде!! Или Давид?

Нарисовалась дилемма. Кого искать первым? Неизвестного, и тем опасного «пращника»⁈ Или последовать зову сердца павшей! Получила смертельную рану и всё равно рвалась к малышам! Весомый аргумент…

— Август, мне тут как-то говорили, что у овец нюх хороший. Врали небось? Короче, можешь найти, куда рвалась эта псинка?

Август молча фыркнул. Я так для себя понял — «и ты ещё во мне сомневаешься?» В раздумье я почесал жидкую бородёнку. Блин. Бритвы нужно взять сегодня! Типа того, что для мужчины нет….

И мы двинули в обратном направлении вдоль ручья.

Минули поворот к нам, Август уверенно пошёл дальше. Ручей разделился на два рукава. Точнее сказать, они здесь соединялись. Один бежал от нас, от подвала с овчарней и здесь впадал в другой, что тёк почти прямо вдоль весьма высоких кустов. Именно в эти заросли, флегматично перепрыгнув наш ручеёк, Август и полез. А мне что делать? Последовал за ним…

Интерлюдия — Катя

Лето, солнце, тепло, лёгкий ветерок… Катя так любила играть с летними солнечными зайчиками! Зимние — они не те, слишком уж робкие и пугливые, зато летники — такие радостные и горячие!

Утро начиналось с того, что она тихонечко заходила в спальню родителей, специально оставляла дверь в комнату открытой, чтобы создать сквозняк. Мало того, подпирала дверь своими тапочками, чтобы та не захлопнулась.

Закрыв глаза, босиком на щелястых досках пола — ей так это нравилось! Замерев стоять перед дверью на балкон, и прятать глаза от солнца, в широких полосках тени от тюли. Ветерок играл занавеской и то и дело весёлые зайчики попадали на лицо девочки. И ещё она вставала так, чтобы в самый пик порыва ветерка занавеска, поднимаемая ветром, могла коснуться её колен.

Катя могла стаять так очень долго.

Но чаще всего она слышала шуршание одеяла. Затем сонное бурчание папы. Дело вот в чём. Ветерок будил маму, так как она спала с краю кровати. Просыпалась — открывала глаза и видела счастливую дочурку, и локтем толкала мужа. Дескать, «Посмотри что делается!»

Когда Катя слышала что со стороны кровати наступала тишина, она поворачивала голову, и видела улыбки папы с мамой.

Дальше? Бурное вставание. Шум, гам, тарарам! Весёлые завтраки… Как же давно это было…

Когда Кате исполнилось восемь лет — их не стало… Что уж там случилось — ей не рассказывали, только оба — сразу… И как холодом пахнуло…

Уже позже, когда Катя подросла, по маленьким обрывкам разговоров, которые она слышала, сложилась картинка — родни у неё не много. Бабушка очень хотела её взять, но не могла по здоровью. И служба опеки не позволила, сказали «условия не те». А сестре папы она оказалась не нужна…

Зато шикарная родительская квартира отошла ей… Но от квартиры — ни горячо ни холодно! Её дадут в восемнадцать, а до того дожить надо! Интернатским всем дают. Чаще всего… Ещё два года…

Выросла в детдоме. Разное случалось — и хорошее и дурное. Было и было. Люди и события. Было и прошло. Важно то что здесь сейчас!

Ссоры? Их и не было как таковой. Первые — давно забылись. Девчонки из параллельного класса гнобили её давно. За то что тянула руку на уроках, и часто отвечала верно. За то, что голову держала прямо. За то что красива — как говорят. Сама-то она себя не считала красивой. Ну коса, ну фигурка округлилась. Ну а так — ничего особенного… Ну чего они взъелись-то⁈

Драться научилась — хоть и не любила… Пришлось. В фильме «Расмус-бродяга» интернатские дети хором поют «Хорошо живется нам, детям из приюта — нет у нас ни пап ни мам, но полно уюта». Ага, как будто про их детдом спето! Подружки есть — вот уже несколько лет вместе. С ними давали отпор. Если могли.

И ещё момент. В интернате хоть и «одна семья», и старшие за младших заступаются, а Катя стеснялась старшакам признаться, что её в школе обижают. Должно быть не хотела. Гордость — может и излишняя.

А сегодня училка послала её к техничкам на первый этаж. Понадобилось чего-то. В коридорах встретилась с тремя «гончими»! Старше всего-то на год. А гонору! Как же — выпускницы! До «дембеля» им два месяца осталось! Почему вдруг в школе армейские понятия-словечки? Катя тоже не понимала…

Катя рванула от «гончих». Их так звали потому что бегали хорошо, в спортивных командах за город от школы выступали. А догнав били! «Гончие» — из спорткласса. Сейчас модно такие заводить, как поветрие — типа гармоничное развитие, ага. Школам престиж, директорам почёт. Вот они и стараются. Или математические или языковые, или вот такие, как в их школе. Ребята-то и девчонки там сильные, но слишком уж недалёкие, так скажем. Но как-то их тянули, не исключали, вы что, разве ж можно? Да на спорткласс оценки не больно-то нужны, кому поступать — в институт физкультуры только айда пошёл возьмут. Ну и ребятам в армии спортподготовка пригодится. Вот и эти — мымры тупые, а гонору — у каждой на десятерых хватит. Что бог не додал, в магазине не купишь!

Тёлки — одним словом. Чуть заколосилось, сразу в утреннюю гимнастику включают упражнение. Раз, два — ноги врозь. Ни ума, ни чести!

Заводила у них — Люська. Низкого роста, круглолицая, с вечной паклей вместо причёски. Не повезло ей с волосами — жёсткие, непослушные. К тому же рябая. То ли от ветрянки оспины, то ли ещё что — одна щека дуршлагом, вся в мелкую дырочку. Короче, отсюда и характер — дрянь девка…

Погоня продолжалась недолго. Загнали!

И вот — сортир, кабинка. Дальше бежать некуда! Единственное, что осталось от защиты — это шпингалет, и обрезок трубы в руках. Нужник воняет — а «подружки» за фанерной дверью.

Закрыла глаза. Глубокий вдох-выдох. Задёшево она не проиграет! Как бабушка говорила — «Нас не купишь за рупь двадцать!»

И тут — зайчики!

Ощущения детства — солнечные зайчики сквозь закрытые веки, и по коленкам плещется занавеска — щекочет.

Открыла глаза.

Перед ней стояли высокие кусты и сквозь листву, пробивается жаркое солнце. А под ногами — куча разномастных щенков. Первые уже тычутся ей в колени носами, лижут её, отсюда и щекотка.

Ничего не понимая Катя опустилась на корточки. А щенкам того и надо. Полезли на неё. Повалили на спину. Передние радуются, задние напирают.

Да сколько ж вас тут⁈

Всё это вместе взятое — и налетевший ветерок и языки щенков! По лицу, рукам! Пробило Катю — покатились слёзы. Труба куда-то делась. Она лежала на траве и гладила собачат. Солнце сквозь листву играло с ней в прядки, и ему помогал слегка прохладный ветерок.

Касатоныч — «лыцарь на белом…Августе»

Пробираясь вперёд я услышал человеческий плач. Рыдания навзрыд!

Хорошо что Августу не нашлось места для разбега!

Посередь кустов он вдруг скакнул вперёд, и! Раздался пронзительно плачущий скулёж собаки! Который тут же перерос в ор. Так как к обиженной присоединилось невесть сколь голосов. Разбираться после будем, главное гладиатора унять! Догнал быстро, а вот оттащить… Ага! Поди справься с эдакой тушей, рвущейся в бой! Моих сил явно не хватало. Мне пришлось на него сесть, и держать за рога, чтобы хоть немного унять. И только тогда удалось оглядеться.

Доложу я вам — таки было на что посмотреть!

Юная деваха, с красной моськой от слёз.

Две взрослые собаки, явно находившиеся не в форме. Худющие донельзя. Явно не знавшие что им делать. То ли бросаться в бой, или тикать без оглядки сломя голову. Для атаки у них явно не хватало сил. А от бегства их останавливали находящиеся здесь кучка щенков. И, единственное, что они себе позволяли, это скалится на пришельцев.

И все они. Деваха, собаки и щенки — жались теперь друг другу. С абсолютно одинаковыми ворожением «лиц»… Страх! Шок! Недоумение. Непонимание, что от него ждать!! И это всё, относилось ко мне. Ко мне! Можно сказать народному спасителю. Рыцарю, в рыцарских… ой, форме российской армии! Верхом на белом рыса… пардон, не очень белом баране!

— Спокуха, ребята! Всё в поряде! Обещаю, он больше не будет! — заявил я. — И вообще, мы хорошие — чес слово.

И… я начал ржать…

— Кто вы? — спросила спасаемая.

— Мы? А что именно вы, барышня, имеете в виду? Вы столь вежливы и обращаетесь к человеку старше Вас летами на Вы. Или ваше Вы — множественное число? И вы имеете в виду нас с моим другом?

— Ммнее… — протянула спасаемая.

— Отвечаю по всем пунктам сразу. Я — местный лыцарь. Это мой Росинант. Не видишь? Белый! Правда его зовут Август. Подтверди!

— Беее!

— Вот, видишь, — он так и сказал, — моим словам можно верить! И я на нём сижу. Чё, не похож? Ну извини! Каков лыцарь, таков и скакун под ним… А Вы, барышня, стало быть моя блинцесса, и я вас спасаю. Или ты предпочитаешь Македонского? Тогда он Буцефал. Слышь, Буцефал Росинантович, ты как? Плечо-то болит небось?

— Бее!

— Буянить не будешь⁈ Слезу! — баран мотнул башкой. И я сполз с него на траву, но всё же обнимая барана одной рукой.