Кальдур Живой Доспех II

Виденье 14. Сила пламени

Первые схватки с небесными левиафанами обернулись потерями, но не напрасными — ценой нескольких жизней зерафитов было знание о том, что эти чудовища уязвимы и смертны, пускай и убить их и непростая задача. Небесные киты и не думали соревноваться с зеркан в скорости и способности разить огонь и молнии — вместо этого их основной задачей было переносить войска. Несколько сотен отборных воинов-темников или чего более неприятного, могли вдруг оказаться далеко в любой точке королевства и нанести там удар. Сжечь порт, разрушить мост, опустошить город, перехватить обоз, убить командующих или взять заложников.

Эта новая тактика, вместе со всё более наглеющими разведотрядами темников, делала Небесный Дворец и его страшное оружие практически бесполезным. Дворец и Госпожа могли оказаться только в одном месте, а удары могли быть нанесены сразу по нескольким целям. И если поначалу они были лишь раздражающими, как укусы комаров, то ближе ко дню Шестой Битвы, они наносили всё больше урона и хаоса.

И из этого хаоса и родилось их поражение.

Розари пришла в себя через час. Попила воды, перекусила и стала выглядеть куда лучше. Они двинулись неспешно и стараясь сберечь её силы. Дукан пребывал в задумчивости.

— Кальдур.

— Да, старик.

— Ты же прожил в этих местах, сколько, десять лет?

— Да, около того.

— Что здесь происходило?

— Да ничего особого. Как мои раны затянулись, дядя начал учить меня возделывать землю и ухаживать за скотом. Этим занимались большую часть времени, а зимой… ну зимовали.

— Нет, дубина, что происходило в окрестностях деревни?

— Я не интересовался и не покидал её пределы особо. Старался держаться тише воды, ниже травы и не выделяться.

— Ну ты же слышал что-то хотя бы! Разговаривал с людьми. Или хотя бы слышал что говорят.

— Хм. Первые годы после падения Дворца помню смутными и голодными. Армия забрала много что для своих нужд у местных. Много кто пропал, но много кто вернулся... кто-то пришёл жить из других деревень, которые не уцелели. Фронт и горы были достаточно далеко. Иногда были слухи о том, что темники шастают туда-сюда, но к нам они до того дня не заглядывали. Деревня-то моя на отшибе стоит, далеко от тракта. Бывали у на конечно путники и соседи, но ничего такого они не говорили. Армия Госпожи разгромлена, уцелевшие бежали вглубь страны. Армия темников осела у горы, укрепляет свои позиции и не двигается. Потом было лет пять спокойно и только в последние пару лет опять поползли всякие слухи.

— Кто-нибудь из местных хотел… ну отыграться… дать сдачи? За поражение.

— Не. Народ у нас был мирный. Кредх служил в армии, забрали его ещё до того, как я появился. Он прям с поля брани домой вернулся. Когда пил лучше к нему было не подходить. Бранился и кричал. Спал плохо.

— Понятно. Может, что-то и поменялось в сердцах.

— Может, — вздохнул Кальдур и поднял глаза на горизонт.

Чуть дальше виднелись холмы и мельтешила дымка от просыпающийся Явор, где-то там, чуть дальше были места ставшие ему родными. Он не выдержал и призвал часть доспеха, чтобы зрение его стало лучше. Остановился и замер.

— Что там, Кальдур? — тревожно спросил Дукан.

— Там, за холмами, моя деревня.

— Сейчас не время для ностальгии. Чего встал? Пойдём.

— Я вижу дым. Чёрт, я хотел пройти мимо. Вряд ли бы меня там приняли, после того что устроили темники. Но там дым. Там… дым. Не могли же её сжечь дважды?

Дукан что-то говорил ему, отговаривал, ругался но Кальдур уже не слушал. Натянул лямку сумки, пошёл быстрым шагом и почти сразу сорвался на бег.

***

По всей деревне горели костры. В каждом дворе и по всему берегу. Каждая печь в доме смолила дымом, и от каждого порога взметался столб подметаемой пыли.

Никто и не помнил откуда пошёл этот обычай, но все знали, что он связан с весной и обновлением. Всё старое и ненужное надлежало отправить в огонь. А всё что огня не заслуживало, надлежало прибрать, подкрасить, починить и обновить.

— Вернулся, значит? — дядя не сдержал радостной улыбки, снял шляпу и облокотился на свою тяпку. — А я всё поле перекапываю. Ох и лютая же была зима! Не помню такой. Всё никак почва не отойдёт от хватки. Тяжёлая такая и непокорная. Все руки себе сорвал до мяса. Изругался весь, да почти проклял её, как ты каждый год проклинаешь. Ну? Чего стоишь? Помогай.

— Да чистое ж и ровное оно, как доска полированная, дядь... В том году его всё вылезали и перекопали... — прошептал Кальдур, не в силах отвести от дяди глаз. — Какой смысл?..

Дядя утёр пот со лба, посмотрел на горизонт и покачал головой, улыбнувшись юноше.

— И когда же ты повзрослеешь, Кальдур?.. Вы, молодежь, всегда хотите обмануть весь мир и пойти самым коротким путём, получить результат здесь и сразу, но так это не работает. Земля, Кальдур… земля — это всё что у тебя есть. И то, что у тебя никогда не отнимут. На ней стоит мир, и она всегда будет у тебя под ногами. Сколько бы не было у неё хозяев, она всегда найдёт для тебя клочок, она даёт существовать тебе и всему живому вокруг тебя. Уважай её, люби, возделывай — и она будет кормить тебя весь год. Мы делаем её мягкой дважды, чтобы она дважды была мягкой с нашей едой, Кальдур. Так делал мой отец, и мой дед, и мой прадед. И будешь делать ты. Когда наберёшься ума.

— Но наши соседи так никогда не делали... У них такой же урожай…

— Не такой, юноша, — дядя рассмеялся и зычно крикнул на всё поле: — Ой, не такой! Ты бы попробовал их репу… и самогон, прежде чем говорить так. Хочешь жрать досыта, Кальдур, и не голодать зимой — дай своей земле всё, что сможешь. И в ответ она так же — даст тебе всё.

— Не даст она мне ничего…

Виденье из прошлого растаяло. Ветер зачерпнул с пустого поля земли, превратил её в пыль и унёс прочь.

Сердце его не билось, пульсировало сжимающей болью, которую он сам не ожидал от себя. И совсем остановилось и замерло, когда он прошёл поле и увидел вдалеке пепелище, оставшееся от деревни.

Не было тут больше жизни.

Женщины не пели песни на берегу, рыбаки не готовили лодки, никто не чинил дома и не готовился к посевной. В звенящей тишине лишь иногда слышался ветер.

Их дом ещё тлел и дымился, крыша и стены обрушились и внутри не осталось ничего целого. Он нашёл дядю на заднем дворе, сидящего, прислонившегося к забору.

— Обещай мне, — услышал он голос.

— Да, дядя.

— Обещай мне, что оставишь всё это и найдёшь покой. Не было у меня жены и не было сына. Но в один день, ты упал с небес и стал мне больше, чем родной кровью. Обещай мне, что продолжишь наш род и отдашь этой земле хотя бы одно семя.

— Обещаю.

Слова прозвучали у него в голове ясно и чётко, словно дядя ещё был здесь. Его тело давно остыло, глаза успели выклевать вороны, а кровь от раны на животе спечься. Его дядя был мёртв уже несколько дней.

***

Доспех сам выбрался наружу.

Холодная ярости кипела внутри их обоих, заполняла внутренность неотвратимостью и льдом. Он не сдерживал крика.

Ему не нужно было искать следы на земле или поломанные ветки. Он уже чуял. Вдалеке за несколько горизонтов, было нечто тёмное, тяжёлое и клубящееся, жаждущее крови и мечущееся.

Он сразу же устремился туда.

Гончие тоже учуяли его, завыли так, что кровь у их хозяев стыла в жилах, а потом разразились лаем, полным злобы и ожидания.

Он ворвался в их ряды, застал врасплох, озадаченными и неготовыми, только-только развернувшими построение. В прошлом доспехе, он бы расправился с ними за несколько минут, изрубил бы их клинками, нарезал, что колбасу, залил бы всё вокруг кровью, но у Мрачного Колосса клинков не было.

Были у Колосса тяжёлые кулаки, и они пришлись как раз кстати. Он смотрел в лицо каждому. Удивлённые, непонимающие, потом охваченные страхом и паникой, потом ужасом неотвратимости, а потом охваченные злостью и ненавистью от того, что их зажали в угол и убивают. Лица его врагов трескающиеся и ломающиеся от чудовищных ударов.

Гончие поджали хвост и ссались под себя в последние секунды своей жалкой жизни, как и многие из отряда Стражей. Смелый десятник понял, кто перед ним, отбросил топор и щит, крикнул клич и достал из-за пояса чёрный кинжал, бросился на нёго как бешеный пёс. Был так отчаян и быстр, что смог уклониться от первого удара Кальдура, пробил ему шлем, оцарапав щёку чёрным лезвием, но пал от второго удара. Локоть настиг в его грудную клетку с разворота, и пришиб его к земле, переломив спину.

Ему что-то кричали, били его копьями и топорами, пускали в него стрелы почти в упор, бежали, прятались, но ни у кого из них не было и шанса.

Закончив работу, он ещё долго стоял посреди поля и смотрел в землю. Пока на поверхность его не вернуло движение.

— Что ты делаешь, Анижа?

Искажённый доспехом голос заставил её вздрогнуть. Но она не бросила зажимать кошмарную рану у ещё живого молодого парня с торчащими во все стороны рёбрами.

— Отойди от него, Анижа, — процедил он. — Он враг.

Она даже не повернулась, всё зажимала рану. Он подошёл и наступил ему на голову. Она вздрогнула и задрожала, подняла на него испуганные глаза.

— Зачем?.. — прошептала она.

— Потому что он враг.

***

— Не гони так, парень! Мелкая за нами не поспевает, — окликнул его запыхавшийся Дукан.

Кальдур остановился и посмотрел назад, едва повернув голову. Анижа отстала от них метров на сто, торопилась, стиснув маленькие кулачки на верхней части подола юбки, тяжёло дышала, спотыкалась в ямах и неровностях поля и не поднимала глаз.

Розари тут же использовала передышку и расстелилась на клочке едва пробившейся травы.

— Дай ей минутку. Не спеши, — бросил ему Дукан, положив руку на плечо, и нашёл в себе смелость встретится с его взглядом. — Хочешь поговорить об этом?

— О чём? — злобно выплюнул Кальдур. — О том, что я был дураком? О том, что я всё проспал? О том, что я не уберёг единственного человека, который принял меня и любит таким, какой я есть? О чем поговорить?!

— Да, об этом самом, — спокойно кивнул Дукан и улыбнулся ему. — Если бы ты мог поступить по-другому, ты бы поступил, но всё сложилось именно таким образом. Кости брошены и уже приземлились. О того, что ты будешь сверлить их взглядом, расклад не поменяется. Тебе нужно лишь проглотить его, каким бы он не был горьким.

— Проглотить?! — рявкнул Кальдур.

— Тем более, что ты не виноват, — Дукан всё ещё улыбался. — Ты ведь не хотел сделать ничего дурного. Ты не мог знать, как выпадут кости.

Анижа уже была рядом и она всё так же не поднимала глаза, держала их подальше от Кальдура. Не могла смотреть.

— Я мог…

— Что ты мог? Стоять и сторожить эту деревню до скончания веков? А если бы туда монодон упал? Её должны были сжечь ещё в первый раз, как за тобой пришли. Ты вообще не мог знать, что она всё ещё стоит на своём месте и что твой дядя пожил ещё какое-то время... Как уж вышло, парень. Жаль мне твоих близких, тебя жаль, людей жаль, но это совсем не то, про что я сейчас должен думать. И ты тоже.

— И про что же я должен думать?

— Как не допустить того, чтобы это вышло с другими людьми. С людьми, которых ты никогда не встретишь, на которых тебе наплевать, совершенно чужих тебе людей, — Дукан взмахом руки очертил круг. — Они повсюду. Всё ещё живые, но жизнь которых будет зависеть от тебя. Ты…

— Пошёл ты, старик.

Кальдур развернулся и широкими шагами рванул к горизонту.

***

Розари нагнала его, тяжёло дыша, резко схватила за плечо, развернула с силой и залепила пощечину.

Он едва не упал, запутавшись в рыхлой земле, схватился за щеку одной рукой, выставил вторую, опасаясь новых ударов и не нашёл глазами Дукана и Анижу.

— Не туда идёшь, ишак! Слишком влево дал, — крикнула она.

Он хотел рявкнуть на неё в ответ, но заткнулся и моргнул, когда она снова занесла руку для удара.

— Ну? Полегчало? — спокойно спросила она. Удара не последовало.

— Не особо, — Кальдур сплюнул кровь с треснувшей губы.

— А тебе ведь повезло. Сразу всё решил, — холодно сказала она, смотря ему прямо в глаза.

— Что решил?

— Нашёл сразу. Тепленькими взял. А люди годами о мести думают. Или умирают вообще без неё. Беспокойными. А ты взял всё и проглотил.

— Ты думаешь это меня успокоило? — процедил сквозь зубы Кальдур.

— Да. Просто ты этого ещё не понял. Оставь прошлое в прошлом, иначе оно утащит тебя на дно.

— Многое то ты понимаешь!

Он снова развернулся, чтобы зашагать прочь. Она снова схватила его за руку и дёрнула на себя.

— Думаешь, ты один всё потерял? А? Думаешь, один не сделал важного? Только ты один во всём мире дров наворотил?

— Отпусти, — прошипел он. — Не сейчас!

— А когда? Когда?

Он развернулся к ней и сам занёс руку, чтобы ударить. Злоба его подошла волной к краю и уже готова была выплеснуться. Она стояла напротив и ждала удара. Расслабленная и с лёгкой улыбкой. Думала, что так ему полегчает.

Он выругался, развернулся и пошёл прочь. Уже спокойно и взяв вправо. Дукан и Анижа показались далеко позади и начали нагонять их.

***

— Вот же ж громадина! — Дукан улыбнулся хищно и холодно, с нескрываемым удовольствием от увиденного.

А видёл он Опалённую Твердь.

Древняя крепость стояла на вершине высокого холма, с трех сторон закрываемая останками скал, похожими на исполинских размеров валуны с почти отвесными стенами. Её форма напоминала приземистый кулич, толстые и высокие стены нависали над холмом, и казалось, что они вот-вот рухнут вниз, как когда-то рухнула скала, что была раньше на месте крепости. К крепости вела извивающаяся восьмёрками тоненькая дорожка, и это был единственный правильный путь на вершину. Поверхность холма была настолько пересечённой и богатой ямами, что Опалённую Крепость ни разу не удалось взять за всю её историю со времён основания, после Третьей Битвы.

При виде дороги, петляющей по всему склону, даже Кальдур застонал и остановился. Два дня он шёл молча, словно заведённый, и после Дукана, больше никто не пытался привести его в чувство.

— Вот только сейчас понял, как у меня ноги болят, — нарушил молчание Кальдур и сам скривился от натянутости своего голоса.

— Ха! — гаркнул Дукан. — А ты представь, как заболят ноги у темников, если они захотят денёк другой побегать на осаде этой крепости! Вот уж отрадное зрелище. Видеть кусок, которым они уж точно подавятся. И не просто подавятся, а который им все зубы пообломает.

— Это всего лишь крепость, старик, — Кальдур мрачно покачал головой. — Их больше сотни. Эта неплохая, но зубы их и о Дворец не сломались.

— Ещё посмотрим, парень, — Дукан улыбнулся. — Предчувствие у меня хорошее.

— Хорошее… — Кальдур скривился. — Как пробираться будем?

Вся извилистая дорожка, была заполнена нескончаемым потоком людей и телег, пытающихся штурмовать размытый весенним дождём склон. Слышался смех, ругательства, смачные проклятия, шум десятков ненапряжённых разговоров, скрип колёс и ржание коней.

— Легко. Просто поднимемся. Проследи-ка, парень, за жричкой, чтоб не отстала и не отбилась. И старайся не выделяться из толпы. Мы просто местные крестьяне, которые ищут спасения в стенах этой твердыни.

От слова "крестьяне" Кальдура перекосило, кулаки его сами сжались, но он попытался расслабиться, кивнуть и не пускать в голову лишнего.

Розари закатила глаза, поправила сумку и энергичными шагами начала восхождение. Телеги успели прорыть колею, идти по которой было невозможно. Остальная поверхность дороги то и дело превращалась в грязную жижу, то скользкую, то наоборот пытающуюся поглотить ногу. Каменистая обочина была покрыта первыми ростками, которые ещё не просохли от росы и делали её поверхность похожей на лёд. Первые метров двести большая часть их попутчиков расступалась, пропуская вперёд щуплую девочку из вежливости, но скоро она начала браниться так, что дорогу ей освобождали заранее. Кальдур не торопился, следил за Анижей, плетущей сзади и не переставал удивляться Дукану, садистская улыбка которого расцветала всё больше.

Им удалось дойти почти до самого верха без происшествий и почти не вызывав раздражения несоблюдением очереди.

— Эй! Мужик! Может, поможешь? Не шмотки свои спасаем. Провизию везём наверх, — окликнули Кальдура.

Телега, мимо которой они шли, не просто застряла, а почти что утонула в мокром грунте у самых ворот. Вокруг неё копошилось несколько крепких мужчин, но их усилий было явно недостаточно.

— Конечно, — кивнул Кальдур. Улыбка Дукана померкла, он пожал плечами, ничего не сказал и присоединился.

Розари молча встал с ними. Кальдур упёрся, начал качать и толкать. Даже в сокрытом состоянии доспех давал ему толику своей силы. Тяжёло, но телега пошла вверх.

— О! А ты сильный как бык! — крикнул ему извозчик. — Молодец, нам такие тут очень нужны!

— Ты сказал, что вы не вещи свои спасаете, — окликнул его Дукан, обтирая руки об одежды. — От чего спасаете?

— А, батька, не слыхал ещё что ли? Марширует сюда чёрная армия. На днях тут будет. Хош в крепости отсидись, но я бы на твоём месте когти к Соласу рвал, пока есть такая возможность.

— А вы чего сами не рвёте?

— А нам оно надо? Тут наша земля. Никуда с неё не уйдем. Так порешили.

Извозчик махнул им рукой на прощанье, остановился у ворот, показал содержимое телеги и поехал. Сопровождавшие его крестьяне посмотрели вниз со склона, закатали рукава и пошли помогать телегами ниже. Дукан внимательно посмотрел на работу стражника и только потом пошёл вперёд.

— Оружие есть? — спросил стражник.

Дукан отодвинул полу плаща, показал ему меч и кивнул на короткий лук, торчащий из сумки. Стражник посмотрел на Кальдура, но тот лишь покачал головой.

— Сражаться будешь, парень? — спросил второй стражник.

— Если придётся, — абсолютно спокойно ответил Кальдур.

Стражник снова оглядел их, кивнул и освободил проход.

— Там что-нибудь острое и для тебя найдётся. Проходите, — стражник снова оглядел их, кивнул и освободил проход.

Во внутреннем дворе было не протолкнуться. Сзади уже напирала новая телега, гружёная вещами и для вида оружием, которую хозяева настойчиво уговаривали пропустить. С ней пыталась разъехаться выезжающая пустая телега, из которой извозчик не стесняясь крыл всех матом, восклицая, что не успеет вернуться до темноты. В них чуть не врезалась компания бесящихся сорванцов, выбежавших из-за угла, они вынуждены были прижаться к крепостной стене, пропуская отряд стражников, и едва не прошли по головам людей, которые расселись у этой самой стены и уже не собирались искать себе другого места.

После затора у входа дела внутри крепости обстояли не лучше. У стен, старых каменных зданий и разноцветных, словно на рынке в Соласе, шатров сидели и стояли люди всех возрастов, богатые и бедные. Между их пристанищами были протоптаны узенькие тропинки, на которых не всегда могли разойтись даже два человека. Поток людей постоянно перемещался, напоминал бурлящую реку.

Самым большим зданием внутри стен был храм. По ошибке они сначала пошли туда — Дукан искал власть и центр всего происходящего. Ворота храма были открыты настежь. Скамейки были превращены в больничные койки, их ровные ряды уходили вглубь помещения. Раненых и больных было много, части из них приходилось сидеть снаружи. Между ними бегали и хлопотали жрецы, целители и просто неравнодушные. Они обрабатывали раны, кормили несчастных и пытались облегчить их их страдания, но рук им явно не хватало.

— Что такое, Анижа? — спросил Дукан, перехватив её взгляд.

— Я пойду туда, — сказала она устало. — Если будете уходить, найдёте меня здесь.

— Но Анижа… — взмолился Кальдур.

— Нет, парень, — Дукан остановил его жестом. — Пусти её. Дай в себя прийти. Там ей как дома будет.

Дукан пошёл вслед за ней, проводил немного, отстал, остановился у входа в храм и потрепал за рукав солдата с перебинтованной головой и рукой. Спокойный и сосредоточенный взгляд, кинжал на поясе, несколько шрамов на лице и груди выдали в нём человека опытного.

— Эй, солдат! Тут живёшь?

— Да, — сухо ответил раненный. — Больше-то негде особо.

— Видишь вон ту барышню тонюсенькую. Она всегда с платком на руке ходит. Заметил?

— Ну.

— Запомнил её? Платок на руке.

— Ну.

— Присмотри за ней по-братски. Ну, чтоб никто не обижал. А если увидишь такое — найди меня или вот этого смуглого парня с лицом ишака.

— Лады.

— Вот. Возьми, — Дукан снял с пояса и протянул ему свою фляжку. — Крепкая. Много не пей. Только на ночь, чтоб не так больно спать было.

— Спасибо, дед.

— За девчёнкой присмотри. Ещё чего принесу. Лады?

— Ага.

Солдат спокойно спрятал флягу за пазуху и снова слился со стеной. Дукан вернулся к остальным. От бесконечных поток людей, снующих туда-сюда, они встали под защиту небольшого деревца, которое только-только стало обрастать листьями.

— Что ищем? — спросил Кальдур, увидев, как Дукан приподнялся на носках и стал похож на крысу, пытающуюся унюхать вдалеке сыр.

— Командиров этого бедлама. Нужно получить информацию из первых рук.

— Какую?

— Ну например, какого чёрта вообще происходит и что намечается. Можем, конечно, расспросить всех земледелов в округе, которые никогда дальше ворот своих не видели, как ты, но это будет долго. Нашёл, похоже.

Удалённая часть внутреннего двора располагалась на небольшом возвышении, вход туда был огорожен острым забором заостренных брёвен, перевязанных между собой, его охраняли несколько стражников. За забором расположились большие белые шатры, немного подлатанные и грязные, но точь-в-точь, как были у командиров армий, когда служил Кальдур.

Дукан распрямил спину и важной походкой пошёл прямо туда. Розари со скучающе-мертвенным лицом и Кальдур поспешили следом.

— Я бы хотел видеть командиров, — Дукан вытянулся по струнке и отсалютовал стражнику. — Я барон Шевонар, офицер Тайной Службы короны.

— Крыса что ли шпионская? — буркнул стражник, оглядел Дукана с головы до ног. — Тогда тебе точно туда не можно. Там совещание идёт. Не пущаем никакого. Даже шишек столичных. Пшёл прочь.

— Ты не понимаешь, солдат, — тон Дукана стал властным. — Я могу помочь.

— Это ты, дедок, не понимаешь. Мы тут страсть как графобаранов не любим, что всю войну на виллах у себя отсиделись, а со шпионами у нас вообще разговор короткий. В этом месяце уже троих изловили и колесовали. Ты без акцента говоришь, верю, что столичный и из наших. И поэтому даю тебе шанс уйти отсюдова и не показываться в моей видимости, ну скажем, никогда. Потому что если я ещё раз тебя увижу, то кивну вон тем славным парням и они потащат тебя в темницу. Где будут допрашивать и скорее всего прирежут там на всякий, шпион ты или нет. Кем бы ты там ни был, иди-ка ты лучше храм посети, покайся в грехах своих, прощения попроси за крысятничество, и сложи голову, как мужчина, когда сюда ворвутся чёрные. Всё, пшёл нах. Считаю до трёх.

Дукан боролся с ним взглядами, но при цифре три молча развернулся и пошёл назад к Розари.

— Документы бы ему показал, — буркнула Розари ему в спину.

— Документы?! — глаза Дукана полезли наверх, он развернулся, посмотрел в лицо Розари, но вдруг он рассмеялся, а Розари заулыбалась. — Хорошая шутка. Вот мои шпионские документы… Ха. Ну ты даёшь. Надо было ему каким-нибудь сержантом представиться... Ладно. Отойдём подальше отсюда. С какого расстояние сможешь подслушать?

Розари кивком головы показала на сапожника, стоявшего на краю лагеря, в пределах видимости, стучавшего молотком и пытающегося справится с подошвой для сотен сапог, лежавших рядом кучей.

— Понял.

Они подошли к сапожнику, Дукан расстегнул рубаху, выпятил кошель на поясе и сделал совершенно непробиваемое и тупое лицо.

— Эй, дружище! Не посмотришь мой ботинок, что-то он натирает?

От наглости и удивления молоток замер в воздухе. Сапожника перекосило от злости.

— Ты что? Охренел?

Дукан развел руками, выпятил пузо и кошелёк, и дал понять, что не собирался уходить. Сапожник проскрежетал зубами.

— Закончу работу затемно, часов в десять вечера. За бутылку вина, буханку хлеба и колбасу, я, возможно, смогу посмотреть твой ботинок, приятель. Но только когда стемнеет и мне нужно будет идти спать, чтобы встать ещё до первых лучей солнца и продолжить работу. Меня на дереве повесят, если солдаты отправятся в бой босыми. Понял меня?

— Да понял, понял, не кипятись. А давай я тебе монет отсыплю, возьму у тебя пару твоих инструментов и сам его подремонтирую. Я сам рукастый и всё умею. Вон там в уголке постою. Идёт?

— Рукастый он, ха. Ну давай, попробуй. Только быстро. Сопрёшь что-нибудь — пеняй на себя. Руку отрубят как минимум.

Они отошли в сторонку, Дукан снял ботинки, размотал тряпки, с ног, прошёлся по уже нагретой травке, взял в руки клещи и вытащил из подошвы пару гвоздей, делая вид, что внимательно их осматривает. Розари ушла в тень постройки, накинула сверху плотный капюшон, чтоб не было видно вспышки и призвала часть доспеха.

— Ну. Что там? — Дукан для вида стукнул молотком по подошве и вернулся к внимательному и неторопливому изучению ботинка.

— Говорят о Избет. Ха. Тоже у них непопулярная особа. Ничего нового. Беспокоятся. Говорят, что призывает в армию и мужчин и женщин. Собирается вступить до начала лета. Смеются нервно. Говорят, что вряд ли тут что-то останется к тому времени. Выпили. Обсуждают.

— Ну?

— Темники выдвинули в эту сторону три ударных крыла, пока идут одно за другим, но они думают, что будут разделяться.

— Сколько их?

— Непонятно. Они говорят о тысячах и десятках тысяч. Скорее всего одно крыло в районе десяти тысяч. Грубят в подсчетах, рассчитывают на худшее. Спорят. Пока у них два варианта: три крыла полностью окружат крепость и окрестности и будут штурмовать, пока не падёт. Либо для этого хватит всего одного крыла, а остальные два нанесут удары дальше по стране.

— Куда?

— Спорят. Один говорит, что будут захватывать оставленные крепости. Третий считает, что сожгут все города на пути. Обсуждают возможности быстрого удара по Соласу. Говорят, что важных укреплённых пунктов, с которыми бы враг мог считаться по пути в Солас просто нет. Они последние.

— Что ещё?

— Обеспокоены. Говорят, что в ночных схватках с диверсантами и разведчиками уже несколько раз видели чудовищ. Скорее всего, они будут и при осаде крепости.

— Монодоны? Они знают о Дворце?

— Ничего такого не упоминали. Думаю, обсудили бы. Говорят, что крепость в любом случае переживёт первую атаку. А вот насчет длинной осады, они не уверены. Склады провианта заполнены не заполнены и на треть, хватит до зимы, но это если количество защитников будет планомерно сокращаться с каждым приступом. Глубокий колодец под крепостью вроде в порядке, но просят, чтобы чародеи проверили ещё раз, будет ли он давать воду и не осыпался ли. Обсуждают возможность его отравления, но уверены, что если организовать охрану, то даже предатели изнутри, если таковые найдутся, ничего не смогут сделать. Но боятся фокусов со стороны чёрной армии и бледных колдунов. Они непредсказуемы. Спорят.

— Понятно.

— Они. Хм. Они не обсуждают победу. Они уверены, что крепость падёт. Но они готовы стоять насмерть. Буквально. Их основная задача — задержать армию противника как можно дольше, нанести ей потери, желательно такие, чтобы она отказалась от похода на Солас и снова отступила зализывать раны.

— Хорошо... Хм. Всё завязывай. Пойдём отсюда, девочка. Час уже стоим. Несколько парней из стражи уже косятся на нас. Не надо вызывать лишних подозрений.

Дукан обулся, сложил инструменты на место, и положил рядом несколько монет. Розари кивнула, они отошли и встали у стены, подальше от глаз стражников, под защитой одинокого деревца. Под тяжёлым взглядом Дукана Кальдур отошёл подальше и дал им с Розари поговорить с глазу на глаз.

— Что будем делать, старик?

— Помнишь, девочка моя, я говорил тебе, что рано или поздно настанет время для открытой битвы.

— Помню.

— Так вот, похоже, оно настало.

— Хочешь, чтобы я сражалась за Твердь? — Розари криво улыбнулась и нахмурилась.

— Да.

— Разумно ли это? — её голос был абсолютно спокойным и отдавал льдом. — С залпом чёрных стрел я ничего не смогу сделать. Просто погибну.

— Нет, девочка. Не смей погибать. Я о другом.

— То, что мы делали раньше… удары в спину, убийства и разрушение важных звеньев цепи снабжения, командования и прочего… это работало. И может сработать очень хорошо, если мы доберёмся до Алазама. Просто отлично может сработать.

— Да. Ты права. Но нельзя упускать рыбу, которая сама выскочила к тебе в руки.

— Нельзя упускать возможность погибнуть напрасно?

— Нет. Нельзя упускать возможность сдвинуть махину, которая сейчас застряла, как та телега у входа. Раньше эта махина своим весом неизменно раскатывала армию зла. Будет неплохо помочь ей снова поехать. Я не прошу тебя рисковать жизнью. Просто когда настанет миг сражения — стань символом надежды в нём. А потом не умирай.

— Хочешь, чтобы я появилась в доспехах? Возглавила битву?

— Да. И нет. Просто явись, как луч надежды для этих людей. Они будут сражаться страшно, зная, что обречены, но не будут беречь себя для следующей битвы. Я хочу, чтобы они сражались хотя с щепоткой надежды внутри. Так уж вышло, что мы может дать им это.

Розари задумалась, отошла к дереву и несколько раз пнула его носком ботинка.

— А ты? Что будешь делать ты, старик? — спросила она.

— Я уже немолод, да и моя жизнь не так важна. Встану рядом с ними. Буду орудовать мечом и луком так, как умею. Потому что у нас не будет никакого другого способа уйти из этой крепости, кроме как победить.

— Даже если мы станем сражаться, то я не вижу причин оставаться в этой ловушке, если дела пойдут плохо. Я могу открыть портал в хижину на болоте, старик, я не настолько слаба. На счет Кальдура и жрички я ещё подумаю, но тебя переносу точно.

— Перенесёшь, — Дукан вздохнул и улыбнулся ей грустно. — Только я никуда пойду. Пока мы не выиграем эту битву. Нам всем… всем этим людям и всём кто далеко отсюда, в Соласе, очень нужно поверить… Им нужна одна маленькая победа…

— Мы можем дать им эту победу по-тихому дойдя до горы и срезав голову Алазаму. Мы готовились к чему-то такому, старик. Ты меня готовил.

— Лучше синица в руках, чем журавль в небе.

Розари усмехнулась и снова несколько раз пнула дерево. Дукан подозвал Кальдура, слышавшего лишь обрывки их разговора.

— А от меня-то вы чего хотите? — опередил его Кальдуру.

— Просто спросить как ты, — спокойно ответил Дукан.

— Отвратительно. Но мне уже не хочется крови, если ты об этом. Мне хочется, чтобы меня оставили в покое и не трогали лишний раз. Перспектива бойни в узком пространстве меня мало прельщает. Я согласен с Розари. Глупо будет остаться тут, под ударом темников.

Дукан хотел ему ответить, но Розари остановила его жестом руки.

— Собираются выходить. Будут объявлять народу. Заканчивай спектакль, старик, — Розари отошла за дерево, снова закуталась в капюшон и убрала доспех.

Стражники устремились от командирского шатра лёгким бегом, побрякивая кольчугами и крича об общем сборе в центре крепости, у внутренней укреплённой дозорной башни. Дукан дёрнул за собой Кальдура, и троица поспешила туда же, заняла место на отшибе, чтобы наблюдать и слышать, что будет дальше.

Плотный мужчина с солидной бородой и шрамами на лице вышел на небольшой пяточек у башни донжона, который освободили от толпы стражники, и поднялся при их помощи принесённый ящик, чтобы его было видно.

— Братья и сёстры! — крикнул он, когда установилась относительная тишина. — Храбрецы и отчаявшиеся! Я принёс вам вести! Два года мы портили кровь поганым захватчикам, и они, наконец, нас заметили!

Толпа ответила ему парой одобрительных выкриков и ругательствами.

— Из Чёрной Крепости выдвинулась армия и шествует в сторону нас. Будут они жечь нашу землю, истязать её и сыпать на неё солью. Скоро мы встретим дорогих гостей!

Крики разделились на одобряющие и испуганные, но оратор тут же продолжил:

— Я Воким Твердолобый, был я генералом и командовал Первым Корпусом армии короны. Десять лет назад я не бежал и сейчас не побегу. Десять лет назад искал я смерти на поле брани, но волей Госпожи, я пережил раны и стою пред вами, снова готовый сложить голову. Жалею ли я о такой судьбе и о своём выборе? Нет. Не жалею. Будет у меня такая же жизнь, и проживу её так же. В отваге, а не в трусости. Теперь я брат ваш и батька. Я ходил с вами в набеги и гонял тёмных по всему плато, я жёг их лагеря и резал глотки их шпионам и разведчикам. И я благодарен, что вы стояли рядом. Но теперь всё будет иначе. Зову я вас в настоящую битву.

Толпа замолчала. Он подождал немного и продолжил.

— Кто знает, почему эта твердыня зовётся Опалённой?

Несколько голосов ответило ему неуверенно. Воким подождал пока они затихнул, набрал в грудь побольше воздуха и повысил голос:

— В чернейшую ночь Битвы Четвёртой была она одна из немногих, что устояла. Не было тут нашей Госпожи, не было её зеркан, големов и чародеев. Сражение увело её к Соласу, и она не слышала молитв. Были тут только люди и жрецы храма. Сорок дней шла осада, орды чудовищ в кромешной тьме без передыха лезли на стены, кровь их и наша лилась рекой, а из их тел можно было сложить новые стены. Отважно сражались наши братья и сёстры, но всё меньше становилось защитников, и все быстрее приближался момент, когда стены перестанут быть помехой для Мрака и его порождений. И тогда святая Сафир, что была настоятельницей в то время, взяла всех своих послушниц и жрецов, которые не были обучены сражаться, только лечить, и произнесла всего одно заклинание. Это стоило жизни всех их. Всех их сорока. Слишком много они отдали сил. Но волею их жертвы, в же ту секунду кровь чудовищ и людей, живых и мёртвых, та, что смешалась с проливным дождём и та, что ещё текла в жилах, стала гореть как масло. Сила пламени была таковой, что во тьме расцвело новое солнце. Порождения Мрака не смогли выносить вида чистого и белого огня, и дрогнули под мечами защитников, что сражались и горели заживо в пожаре, что объял этот холм целиком. Ещё не скоро солнце расцвело солнце над этой крепостью, но чудовища уже не пытались её взять — не было за её стенами, тех кто сопротивлялся, и не было в их чёрных сердцах желания атаковать эту твердыню. Только лишь страх перед силой воли верных воинов Госпожи. Серая гарь на стенах этой крепости, которую не удалось отмыть за столько веков, которая въёлась в сам камень — это прах великих героев, что в битве с Мраком стояли тут насмерть. Поэтому эта крепость называется Опалённой Твердью. Крепостью, что никогда не была взята. И я Воким, клянусь — таковой она и останется!

Воким развернулся и пошёл прочь. Толпа мрачно молчала и переглядывалась, но не расходилась. Пока первый голос из неё не разорвал тишину.

— Я Канид, клянусь, что таковой и останется!

Кто-то ещё выкрикнул слова клятвы. Затем ещё и ещё, и спустя минуту толпа кипела сама по себе. И стихла лишь когда к ней вышла женщина лет сорока, с длинными чёрными прямыми волосами, от взгляда которой хотелось спрятаться даже самым отчаянным храбрецам.

— Всё вы знаете, кто я, — сказала она в воцарившейся тишине. — Я Мирам, вдова генерала Голгота, многие из вас называют меня Матерью, хотя я не просила. Десять лет назад муж мой сгинул где-то на полях Шестой Битвы, а я не смогла найти его тело, чтобы похоронить. Я тогда с ним умерла, только ещё не поняла этого. Я хочу к мужу, но торопиться не буду. К Вратам Её Царства я пойду по ступеням, что выложу из трупов его врагов. Помогите мне в последний раз напоить меч Голгота!

Резким движением она высвободила из ножен клинок, подняла его к небу, и он засверкал в лучах солнца. Много кто отдал ей честь, прислонив кулак к груди. Толпа проводила её молча. Вышел высокий мужчина с широкой улыбкой, словно услышавший только что прекрасную шутку.

— Ну, а я Шалан, тоже генерал, развелось тут нас, хоть полк отдельный формируй, — от слов мужчины и насмешливого расслабленного тона толпа рассмеялась. — Честно могу вам сказать, друзья, спать не могу по ночам, страсть как охота затолкать топор в глотку этой заразе. И не могу я по-другому. Так что расходитесь, обнимите жен и детей, выпейте со мной вина вечером, выспитесь за всю жизнь, а завтра повеселимся!

— Да!

Толпа ответила ему одобрительными криками, ещё немного покричала и стала расходиться.

— Эх, сынки, хорошо! — заулыбался Дукан, почувствовав вкус отваги в воздухе, махнул Розари и Кальдуру, и стал прорываться сквозь потоки людей. — Та женщина, Мать. Похоже, я знал её мужа. Попробуем поговорить с ней.

Они почти догнали её, но Мать Мирам вдруг остановилась и резко преградила путь тройке бойцов, идущий ей навстречу. От её вида они вздрогнули.

— Ты! Сколько тебе лет? — прикрикнула она.

— Шестнадцать, — выпалил солдат тонюсеньким, ещё не сломавшимся голоском.

— А если я тебя велю выпороть? Не ври мне!

— Двенадцать, госпожа… — прошептал юнец. — Я могу держать меч.

— Прочь! Прочь отсюда, дети! Сейчас же бегите домой.

— Да! Бегите! — крикнул солдат с забинтованной рукой, стоявший у стены. — Здесь вас ждёт только смерть. Когда придёт Морокай мы…

Звон пощечины прервал его речь. Мать Мирам стояла над ним, и под её пылающим взором он виновато опустил глаза к земле. Дукан терпеливо ожидал окончания сцены.

— Вот эти.

Слух Кальдура вырвал эти слова из общего шума, он напрягся и развернулся. Дукан положил ему руку на плечо, предостерегая от поспешных решений. Мать Мирам скрылась в шатре, а их со всех сторон окружили с десяток стражников. Тот, с кем повздорил Дукан чуть ранее, вышел вперёд.

— Да, вот эти ребята, — сказал он, оглядев Дукана с головы до ног. — Вынюхивают тут что-то. Крысы. Задержим их. Стоц, дуй за сержантом, он вроде как освободился. Пускай сам их допрашивает.

Дукан спокойно улыбнулся и поднял руки вверх, подальше от рукояти своего меча и возможности получить нервный укол копьём. Розари устало опустилась на корточки, игнорируя напряжённые взгляды воинов, скучающе вырвала травинку и вставила себе в рот. Кальдур вздохнул и тоже поднял руки. Оружия у него не было, но стражники об этом не знали. Слишком уж часто его пытаются бросить в темницу, последнее время.

— Что тут происходит?

Властный голос раздался сверху. По узкой тропе, где едва могли разойтись два человека, вдруг въехал всадник на крупном белом жеребце. Было ему от тридцати до сорока, его лицо было обрамлено плотной щетиной, которой не было и дня, одежда его была дорогой, гладкой и свободной, рубашка имела вырез на груди. Внутренний свет могущества, уверенность в своих силах, страсть к кричащей одежде и общая надменность, выдали в незнакомце чародея.

— Поймали ещё шпионов, господин Улан. Хорошо, что вы успели вернуться. Чёрная армия на подходе.

— Знаю, — Улан смерил стражника таким взглядом, что тот съёжился.

Белый жеребец дёрнулся, едва не снёс стражника. Улан успокоил его шпорами, посмотрел Кальдуру прямо в глаза и от его взгляда у Кальдура волосы зашевелились по всему телу.

— Это не шпионы. Отпустить, — небрежно бросил чародей.

— Но, господин Улан…

— Не шпионы, сказал же. Увидел бы, если б было так. А я смотрел внимательно, — он подарил Кальдуру ещё один многозначительный взгляд. — Отпустить.

Чародей спешился, кинул поводья жеребца стражнику, дождался пока воины уберутся с поля зрения, подошёл к Кальдуру ближе и спросил тихо:

— Прячетесь?

Кальдур и Дукан удивлённо переглянулись, но ничего не ответили.

— Если вы не погибли, значит и Госпожа жива. Как же я рад вас видеть, Избранные. Я Улан, Плеть Юга, боевой чародей из Саррана, возможно последний, как и вы. Так вы прибыли прятаться или сражаться? Увы, для первого времени у вас уже не осталось, — он махнул рукой на небо.

Далеко у линии горизонта по облакам плыли четыре точки. Монодоны. И часть Небесного Дворца.

— Есть где ночевать? Предложу вам свой шатёр. Нам многое нужно обсудить до завтрашнего дня.