Истинные (не) изменяют в марте (СИ)

Бонус. Тень марта. Финал

– Гейден, очнись. Ты же у нас судья, да? Мы не можем решить, что с ними делать. Мнения разделились.

– С кем?..

Первые секунды я, забывшись, пытаюсь открыть глаза. Потом вспоминаю про вспышку и уже не удивляюсь черноте под веками. Интересно, это навсегда?

Пытаюсь сесть – кажется, я лежу на полу в башне Хранителей – но твердые руки целителя укладывают меня обратно.

– Лежи.

Юджин объясняет ситуацию: битва закончена, демон Валлафар и ведьма Адалена захвачены в плен. С Хранителя Января, Араса, спали зомбирующие чары, и он рассказал, как все было. Еще немного добавили пленные демон и ведьма. Особенно Валлафар. Кажется, это даже доставило ему какое-то мрачное удовлетворение.

Ну, рассказать нам, как Хранители древности позволили обвести себя вокруг пальца.

Потому, что легенды врали. Конкретно вот эта часть, где:

«В один прекрасный день демон из Эббарота Валлафар со своей армией явился в Томхет и решил посягнуть на священный Камень.

Вдобавок он выкрал могущественную ведьму Адалену, намереваясь сделать ее своей женой и сильной союзницей, ведь Адалена владела могущественным артефактом – чашей Аллесат.

Однако Адалена отказала Валлафару. Оскорбленным отказом, демон убил ее.

В ярости он попытался завладеть Интерумом, но в битву вступили все двенадцать Хранителей, чтобы дать отпор демону.

Битва была нелегкой, но Хранители победили. Интерум был возвращен в Башню, Валлафар навечно заточен в Эббароте, а чашу похоронили вместе с Адаленой».

Это оказалось чушью. На самом деле, Валлафар не собирался ничего захватывать. Он просто полюбил ведьму Адалену и хотел быть вместе с ней. Но в нее еще был безнадежно влюблен тот Хранитель Января – не выдержав отказа, он убил ведьму, подставил демона, обвинив в ее смерти, и натравил на него Хранителей.

Спустя двести лет демон Валлафар нашел способ воскресить возлюбленную. При этом он манипулировал нынешним Хранителем Января, Арасом, чтобы оживить Адалену, вернуть ей память, магические силы и мощный артефакт – чашу Аллесат. Но получилось так, что при этом оставшийся в башне Хранителей камень Интерум был уничтожен, что запустило цепочку событий: начиная от того, что случилось с нашими кристаллами, и заканчивая влиянием на климат и появлением во многих мирах монстров из Эббарота из-за хаотично открытых порталов.

И… я там немного потерял нить, но по итогу эти влюбленные еще и захватили мир Января. Не знаю, зачем. Марианна сказала бы, что Валлафар, видимо, стресс так снимает.

И, конечно, на этот раз демон не собирался сбрасывать нас со счетов. Когда плененный и лишенный собственной воли Январь получил сигнал от кристалла, демон и ведьма устроили засаду. Мы могли сколько угодно запечатывать портал в Эббарот – это уже ни на что не влияло, потому что они находились в мире Января. И пришли оттуда по сигналу зомбированного, Араса – как только тот убедился, что все Хранители в сборе.

Валлафару и Адалене удалось блокировать часть наших сил – особенно пострадали оборотни и драконы – и нагнать к башне монстров. Как я понял, монстры просочились в Томхет еще раньше, магия демона и ведьмы просто заставили их собраться у башни. А там они увидели много вкусных Хранителей и напали. Дальше демон и ведьма рассчитывали выбивать нас по одному, пока мы тратим силы на монстров.

И этот план почти удался. Почти.

Пара неучтенных факторов, вроде военных талантов Фридмунда и организованной им обороны – Валлафар и Адалена рассчитывали, что мы, почти не знающие друг друга лично, будем сражаться поодиночке – и пробудившегося у Августа ледяного дракона переломили ход событий. Ведьму и демона взяли в плен.

И что с ними делать – не понятно. Одно дело – убить противника на поле бое, а совсем другое – расправиться с безоружными пленными. Такое убийство неизбежно запачкает, а палача среди нас нет.

Зато вспомнили про судью. Надо же. Ну, делать нечего, придется работать.

В памяти всплывает Уголовный кодекс. Нашего мира, конечно, какой же еще. Тут дело даже не в том, по какой статье судить и какой срок давать. У нас в Томхете даже каторги нет.

Я вспоминаю именно так называемую «Общую часть»: принципы назначения наказания. Смягчающие и отягчающие обстоятельства, умысел, вину и последствия.

– Никто из наших не погиб?..

– Нет. Почти все ранены, многие тяжело, но выкарабкаются.

Уже не так скверно. Интерум разрушен, но Хранитеом целы. И катастрофических последствий для миров – уточняю у наших магов – тоже не произошло. А что касается чего-то там захваченного в мире Января, так это его личное дело. Внутреннее.

А что там предлагают остальные? Выслушиваю варианты, прикидываю, взвешиваю и решаю:

– Мне нравится план со ссылкой в Эббарот. Навсегда. Выдайте Адалене и Валлафару оружие, но запечатайте магические способности сроком на десять лет. Пускай им будет, чем заняться.

Объясняю, что десять лет ведьма и демон будут заняты выживанием в сумрачном мире – только с оружием, без магии. Выживут ли? Это их проблемы, не мои. Но я могу гарантировать, что все это время им будет точно не до планирования мести и захвата мира.

– Но что, если они… – звучит громкий голос… кого-то.

Я не настолько хорошо знаю Хранителей, чтобы отличать их по голосам или по запаху. Поэтому просто лежу на полу, а месяцы что-то обсуждают. Не вслушиваюсь. Мое дело – предложить. Дальше пусть голосуют, как присяжные.

От потери крови знобит и ужасно хочется пить. Кажется, даже галлюцинации появляются – слышу, как женский голос спрашивает, где портал в ее мир. Или это сон?

В какой-то момент на лоб ложится рука Юджина. От целителя пахнет кровью – он тоже ранен.

– Гейден, я, наверно, зря не сказал сразу. Зрение восстановится через несколько дней. Постепенно. Сейчас я отдохну и еще немного подлатаю тебя. Когда почувствуешь себя лучше, Февраль отведет тебя в твой мир.

Киваю. Да, это хорошо. Марианна, тепло и коты. Кажется, сейчас я готов обрадоваться даже Кейндагелю с наклеенными бровями. Еще чуть-чуть – и моривильских уголовников буду встречать, как родных.

Но есть еще вопрос. Пока не забылось.

– Кто такая Тефания? Она сказала, что застряла здесь и не может умереть.

Разговоры вокруг меня обрываются молчанием. Потом слышу голос Января: впервые за эту встречу не «замороженный», а взволнованный. Подробностей хочет? Сейчас. Когда Февраль оттащил меня в кусты и накрыл дохлым волком, я потерял сознание. Но в какой-то момент очнулся, и в бесконечной мгле перед глазами вспыхнуло нечто белое, яркое. Контур женской фигуры. Я подумал, что это галлюцинация, но эта Тефания попросила о помощи и путано рассказала, что закрыла кого-то собой, «а потом там была вспышка, и она оказалась тут, в Томхете». Без тела, но и без возможности умереть.

Дальше там было какое-то трогательно-романтическое послание для… кого-то. Как раз для Араса, вроде. Но я уже почти ничего не запомнил.

Жесткие пальцы вдруг стискивают плечо, встряхивают – больно – и резкий голос Января просит, нет, требует найти и спасти Тефанию. Якобы там, в его мире, ее убили. Адалена пыталась воскресить ее своей силой, но не смогла. Видимо, ничего не вышло как раз потому, что душа Тефании оказалась в Томхете. И ясно, что никто ее не видит. Очевидно, по принципу «ты видишь или Тефанию, или все остальное».

Вот только как я ее воскрешу? Я что, маг? Впрочем, у меня есть целых два знакомых некроманта, один из которых – лич. Января устроит, если Тефания будет жива не совсем?

Я, может, и озвучил бы эту идею, но мысли путаются. Арас продолжает трясти за плечо, требуя… чего-то. Не понимаю. Не могу сосредоточиться. Больно. Слабость накатывает тяжелой волной.

– Ты не видишь, он ранен?! – вопит целитель.

И это последнее, что я слышу перед тем, как снова потерять сознание.

Хотя нет. Предпоследнее. Последнее больше похоже на экзотические иномирные ругательства.

***

Сколько-то дней мы проводим в башне Хранителей, восстанавливая силы после битвы. За это время маги делают мне новый артефакт для кристалла, позволяющий снова ходить через миры. Вот уж не знаю, кто из наших такой умелец, но спасибо.

Юджин отпускает меня домой, лишь убедившись, что раны зажили, а зрение постепенно восстанавливается. Я уже вижу тени и очертания предметов, но целитель все равно заставляет надеть черную непроницаемую повязку. Это в мире Томхета всегда сумрак, а в обычном мире придется еще с неделю беречь глаза, снимая повязку только по вечерам и постепенно, по несколько часов в день, привыкая к дневному свету. Как же хорошо, что я взял сейчас пропущенный в марте отпуск – как чувствовал. Секретарю не придется зачитывать мне процессуальные документы вслух.

Прощаюсь с Хранителями. Часть уже разошлись по своим мирам, но маги ожидаемо задерживаются. Насколько – неизвестно, но обещают дать знать.

Меня провожает Фридмунд. Он по-прежнему суров и немногословен, и, разумеется, я не могу относиться к нему с прежней неприязнью после того, как он спас мне жизнь.

Кристалл переносит нас в ту же точку, откуда мы переместились в Томхет – ко мне домой. В прошлый раз я оставил Уллера в холле, быстро достал из сейфа кристалл, взял плащ с арбалетом, вернулся и мы переместились. И сейчас мы снова возвращаемся в холл.

Я сразу же чувствую знакомый запах и слышу голоса.

– …конечно же, выживет. Знаешь, Айк, вот нисколько не сомневаюсь, – звенит голос Мари. – Оно же непотопляемое, как…

Ничего себе.

Айк… и Марианна? У меня дома? Она же избегает тут появляться. Опасается, что мои сестры начнут требовать отозвать заявление на Реналя, хоть я им и запретил.

Но сейчас она тут. И явно не потому, что ждала меня. Она же не может позволить себе надолго оставить приют, а точное время возвращения, конечно, никто не знал. Даже мы с Фридмундом.

Неужели что-то случилось?

– Марианна…

Впрочем, плевать. Я просто хочу обнять ее. Прямо сейчас.

– Гейден!.. – чувствую, как Мари прижимается ко мне, хватается дрожащими руками, тревожно спрашивает. – Ты ранен? Вы… что вы с ним сделали?!

О, это уже в сторону Уллера. Ощупью нахожу руки Марианны.

– Все хорошо. Хранитель Февраля, Фридмунд Уллер, спас мне жизнь. А глаза – это ерунда, все пройдет. Просто придется ходить в повязке несколько дней, только и всего. Главное, я чувствую твой запах.

Потом мы с Февралем сдержанно прощаемся, и через секунду портал вычеркивает его из нашего мира. Следующие полчаса – это ванна. Айк помогает не утопиться и переодеться в чистое, а Мари крутится за дверью и засыпает вопросами. Отвечаю, рассказываю, снова отвечаю. Потом Марианна еще и к Айку цепляется, требуя, чтобы он осмотрел меня и убедился, точно ли не нужно звать ветеринара лечить мои раны.

– Мари, все в порядке. Юджин – отличный целитель.

– Да? Тогда почему ты выглядишь как жертва некромантии? И шатаешься? – возмущается она из-за двери.

Успокаиваю Мари. На самом деле, это просто усталость – и немного слабость после ран. Пройдет за несколько дней.

Потом я выхожу, и Айк помогает дойти до дивана в кабинете. Есть не хочу, и он обещает принести чай.

Марианна тоже забирается на диван и прижимается ко мне. Продолжает расспрашивать, и я рассказываю… но потом все-таки наступает моя очередь задавать вопросы.

– А все-таки, почему ты тут, а не в приюте? Что-то случилось?

Мари отнекивается, но я снова вспоминаю: холл, Айк, странные слова. Обрывок фразы про то, что не тонет.

Пожалуй, это даже немного напоминает Реналя – о чем я ей и говорю.

Марианна смеется. Но как-то странно, с ноткой неловкости. В чем дело?

– Знаешь, над этим, конечно, нехорошо смеяться, но… Реналь пытался покончить с собой. Оставил записку, что жить не может без Виолетты. Ты знал, что она подала на развод?

– Нет.

С чего бы? Она же не со мной собралась разводится. Все это теперь проблемы племянника. И он мне с суда по делу Мари ни о чем не пишет.

– В общем… Виолетта подала на развод, и он…

Марианна рассказывает, что почти безжизненное изуродованное огнем тело Реналя нашла тушившая его дом пожарная дружина. В портсигаре племянника оказалась записка: он писал, что не может смириться с потерей любимой и выбирает смерть в огне. Когда его в тяжелом состоянии доставили в больницу, в крови обнаружили следы редкого быстровыводимого яда. Доза оказалась почти смертельной.

Так что Реналь…

– Поджег дом и выпил яд? Надо же. А зачем? Для гарантии, что ли?

Я лично считаю, ему надо было еще повеситься и проткнуть что-нибудь кинжалом. Только не голову, там все равно нет мозгов.

– Тетки выехали в больницу, прислали записку, что он все еще не пришел в себя. И что у него ожоги по всему телу. Ветеринар говорит, если он выживет, то будет выглядеть страшнее Кейндагеля. Кстати, Айк видел записку и подтвердил, что это почерк Реналя.

Ну, это не проблема. Почерк можно подделать. А если и нет, то Реналя нельзя назвать смельчаком, готовым выдерживать пытки.

Нет, я, конечно, надеюсь, что он поправится. Но где-то это даже забавно. После всего.

– Сдается мне, мы все-таки пропустили настоящее мошенничество. У себя под носом.

– Если и так, я не расстроена, – бурчит Марианна, вставая с дивана. – Проморгали и проморгали. Плевать я хотела.

Слышу минорные нотки в ее голосе. И нет, она не за Реналя переживает. Похоже, ей просто обидно, что на нее тогда все накинулись, а насчет Виолетты никто даже и не подумал, что она может быть не просто смазливой актриской, а аферисткой, крутившей моим племянником и добившейся своего.

Тянусь к любимой – обнять, утешить. Я не вижу ее, но слышу дыханье, чувствую запах. Этого достаточно.

– Марианна. Ты всегда была особенной. А что интересного можно было найти в Виолетте, я до сих пор не могу понять. Я думал, что у Реналя просто нет вкуса.

Марианна снова доверчиво прижимается ко мне. Гибкое, нежное тело в моих руках. Ее волосы щекочут мне кожу, а потом я ощущаю прикосновение мягких губ любимой к моим губам. Скольжу рукой вверх по ее спине – тонкая ткань летнего платья – очерчиваю линию плеч и вплетаю пальцы в волосы. Привлекаю к себе, ближе – отвечаю на поцелуй. Дыхание перехватывает.

Восхитительно.

В какой-то момент приоткрытые губы Мари оказываются на моей шее.

Жар от ее дыхания – больше, чем я могу вынести. Только не с завязанными глазами, когда остальные чувства обостряются и невыносимо хочется – еще. Больше. Сейчас.

– Мари… слишком близко, не нужно.

Ее пальцы скользят по моим плечам. А мои руки у нее на талии. И не отпустить.

– Точно не нужно? – шепчет Марианна. – Ты плохо себя чувствуешь? Давай я все-таки приглашу…

– Не нужно звать ветеринара. Я в порядке. Просто хочу, чтобы все было как положено.

Мне важно, чтобы она не чувствовала себя сиюминутным увлечением, как с Реналем. Чтобы это было по-другому. Серьезно. По-настоящему. А не просто «они потеряли контроль и бросились в объятия страсти».

– Что-то вы, господин судья, никак не можете определиться, чего вы хотите, - шепчет Мари, и ее горячие губы снова едва не касаются моей шеи. – И не раздеваете, и не отпускаете.

– Я обязательно соберусь с силами и отпущу. Через минуту.

Просто сейчас это невозможно. На том же уровне, как было тогда, с этими балами и письмами. Когда я был Анонимом. Мне самому уже становилось смешно от этих бесконечных «последний раз, еще один последний раз, самый последний раз», но это не поддавалось никакой логике. И контролю.

Я знаю, как терять голову от страсти. Но это только иллюзия – на самом деле, всегда можно остановиться.

Но не с Мари. Я ощущал это так, будто пытаюсь отказаться от половины своей души. А когда – после судов и разговоров у Дагеля – она отшатывалась в ужасе, я чувствовал, как мое сердце замерзает и разбивается на куски. Каждый раз.

Так что сейчас я могу не переходить черту, да. Подождать свадьбы.

Но разжать руки, или хуже – оттолкнуть Мари, когда она тянется целовать меня, когда обнимает, не вдыхать запах ее волос и кожи, встать и уйти – невозможно.

И даже отпустить сейчас…

Я зря попросил всего минуту, чтобы взять себя в руки. Ее совершенно не хватает.

Мари отстраняется, и я понимаю, что ее тонкие пальцы расстегивают мою рубашку. Скользят по коже. Как же это… как же…

– Ты зря надел домашнее, – шепчет Марианна, прижимаясь ко мне. – Будь ты в мантии, я, может, еще подумала бы.

От этих прикосновений я теряюсь в реальности, в мире, где повязка на глазах мешает увидеть Мари, и поэтому обязательно нужно прикоснуться. Погладить. Очертить ключицы, шею, линию подбородка. Поцеловать. Касаться сначала сквозь тонкую ткань платья. Потом – кожа к коже.

– Я собираюсь проверить одну теорию, – шепот Мари между поцелуями звенит любопытным нетерпением. – Не хочу больше откладывать, вдруг с тобой опять что-то случится. Ах… Гейден… ты… ты же слушаешь?

– Разумеется.

Всегда слушаю. И сейчас тоже. Не только мое имя, срывающееся с ее губ, но и все остальное.

– И для этого мне придется укусить тебя, – теперь ее губы почти касаются моей ключицы. – Можно?

Истинность? Я думал об этом. Пожалуй, это могло бы многое объяснить. Но…

– Мари, можешь проверить, но результат ни на что не повлияет. Я все равно уже никогда не отпущу тебя. Никогда.

И снова постскриптум

Мы сидим у костра, двенадцать Хранителей, двенадцать месяцев. Как в сказке не из нашего мира, рассказанной Марианной – иногда она вспоминает что-то такое. Правда, месяцы там, кажется, не хранили осколки кристалла и ничего не спасали. Мари, во всяком случае, об этом неизвестно.

Наша с Марианной свадьба состоится через неделю. Забавно даже, что это так совпало с общим сбором. Я ведь убеждал Мари, что Хранители собираются крайне редко, а бродить из мира в мир без крайней необходимости нежелательно – и надо же, сбор. Чуть ли не на следующий после этого разговора день.

Причина сбора прозаична: маги наконец-то устранили последствия нашей битвы, подводят итоги и объясняют новые правила игры. Меняются они, впрочем, совсем незначительно. Вахты остаются, необходимость поддерживать огонь остается – теперь все завязано непосредственно на пламя, а не на Интерум.

Что еще? У нас новый Январь. Предыдущий, Арас, добровольно-принудительно отправлен на покой за профессиональную непригодность. Было бы удивительно, останься он исполнять обязанности после всего, что было. Впрочем, ему грех жаловаться: магам удалось вернуть душу Тефании в тело, и возлюбленные воссоединились в мире Января. Чем теперь собирается заниматься Арас, останется ли он править в своем королевстве (или что там у него), мне плевать. Слишком много хлопот у нас в Моривилле, чтобы еще и переживать за чужие миры.

Во-первых, свадьба. Когда женишься на истинной, процедура чуть сложнее обычного. Но когда твоя невеста сначала считалась истинной другого, и это зафиксировано во всех документах, и нужно записать ее как свою, поневоле порадуешься, что получил юридическое образование.

Во-вторых, Реналь, который проблема сам по себе. Он выжил и медленно поправляется, но, по словам врачей, былую привлекательность ему уже не вернуть. Шрамы от ожогов останутся у него на всю жизнь. Мари считает, что ему придется ходить в парике и гриме, как Кейндагелю – чтобы народ на улице не шарахался. Но это потом. Сейчас Реналю не до грима – он остро переживает предательство Виолетты, отвлекаясь от страданий только на два уголовных дела. То, в котором он обвиняемый, и то, в котором он потерпевший.

Мы думаем, что Виолетту, в принципе, устроило бы замужество с богатым, знатным и перспективным красавчиком. Но потом она обнаружила себя женой рассорившегося с семьей раздолбая с уголовным делом в Моривилле, не желающего и не умеющего зарабатывать, без карьеры и перспектив. Виолетта поняла, что в будущем, когда у Реналя кончатся деньги, его ждет судьба мелкого мошенника.

А у нее уже был один такой: племянник рассказал, что за пару дней до пожара к ним в гости приехал тот самый татуировщик, улизнувший от Дагеля в Моривилле. Потом Виолетта попросила Реналя снять деньги со счета в банке, мотивируя это тем, что следствие в Моривилле может прислать постановление на арест счетов. И… все.

Записку его заставили написать под угрозой пыток. Потом насильно влили яд. Планировалось, очевидно, что он не выживет, а следов яда уже не останется – но недооценили местных пожарных.

Зато следственные органы соседней страны они оценивали трезво. Искать сбежавших с деньгами Виолетту с татуировщиком там даже не начинали. Два месяца не могут решить, возбуждать ли уголовное дело или передать его в Моривилль.

И, в-третьих, Натаниэль решил оставить затворничество, переехать в столицу и возобновить практику частного детектива. Брат признается: то, что историю с изменой Реналя и фальшивой меткой расследовала Мари, все же задело его профессиональную гордость. А ситуация с Виолеттой окончательно заставила его взять себя в руки.

После представления нового Января и короткого, но бурного обсуждения судьбы Валлафара и Адалены – да, их все-таки оставили в живых и вместе закинули в Эббарот, хотя кто-то до сих пор считает, что нужно было убить – общие темы для обсуждения заканчиваются, и Хранители стихийно разбиваются на группки по интересам. Мне нужен Февраль, но он занят обсуждением чего-то с Декабрем и только отмахивается: потом.

И тогда я поворачиваюсь к Августу:

– Знаешь, мне все же не нравится, что Февраль плохо заполняет журнал. И вахта у него короче всех. Сдается мне, это подозрительно…

Август не ведет и бровью, а вот Фридмунд Уллер вскакивает с места. На суровом лице Февраля ясно читается что-то вроде «и чего я тебя, сволочь, спасал?!».

Выдерживаю паузу, чтобы он как следует проникся. И осознал, что спасение моей жизни не отменяет то, что документы должны быть в порядке.

И только потом позволяю себе слегка улыбнуться:

– Можешь расслабиться, это шутка. Знаешь, у меня к тебе дело. Это, конечно, против правил, но моя невеста желает видеть тебя на нашей свадьбе.

Конец.