Истинные (не) изменяют в марте (СИ)

Глава 41

За два дня до суда курьер приносит мне повестку из суда с требованием явки в судебное заседание. Весь двор приюта завален снегом, метель не прекращается, и мы с Джади не успеваем убирать, так что бедолаге курьеру приходится идти по узкой тропинке. Стоит сойти с нее – и он проваливается по щиколотку в сугроб.

Я выскакиваю из приюта в распахнутой дубленке и получаю под нос распахнутый планшет:

– Госпожа, распишитесь вот тут, дата и время, – курьер сует мне повестку и трясущимися руками ищет ручку.

Скептически рассматривают эту красно-белую физиономию под зеленой шапкой:

– Уважаемый, не хотите зайти и выпить чаю?

– Нет, я на службе! – чеканит курьер и протягивает мне автоматическую ручку. – Распишитесь!

Ага, как же. Во-первых, чернила замерзли, бедолага, видимо, пешком добирался.

Во-вторых, а с чего это меня начали обвинять в четырех убийствах? Мой максимум – это Реналь с Виолеттой! И то в последней я не уверена.

Нахожу на повестке имя адресата и уточняю:

– Уважаемый, а вы уверены, что я – Джон Феррейт?

Слышали мы об этом Джоне. Это владелец типографии, и, говорят, в том году он убил топором четырех писателей. Были у них какие-то творческие разногласия насчет того, что книги злосчастной четверки плохо продавались.

– Ой, простите, – судорожно извиняется курьер. – Сейчас найду вашу.

– Нет, вы все-таки зайдите в приют! Я не хочу, чтобы в следующую повестку мне вписали замерзших сотрудников суда!

Затаскиваю дрожащего от холода курьера внутрь и веду на кухню, чтобы наливать ему горячего чаю:

– Как добрались, уважаемый? Вы похожи на большой сугроб!

– Ужасно снежно, госпожа, – клацает зубами курьер, снимая шубу и сапоги и засовывая ноги в гостевые тапочки с мехом. – Зима в этом году суровая, всю дороги перемело. Карета не проехала, оставил у кладбища. Надеюсь, никто не уведет казенную лошадь!..

– У кладбища? Они решат, что это лошадь Летификуса или госпожи Эрмины, хозяйки сиротского приюта. Никто не рискнет связываться. Так что полчаса на чай у вас точно найдется. А вообще да, у нас тут зимой по короткой дороге не проехать, только пешком. Вы пока тут сидите, грейтесь, я быстро.

Ставлю на плиту чайник, вытаскиваю из шкафа вазочку с печеньем и зову на чай Джади, убирающего снег на заднем дворе. Лиска зимой ходит реже, так что мы все больше проводим время вдвоем с рыжим помощником.

К моему возвращению курьер как раз находит повестку. Так, все стандартно: имя, фамилия, адрес, номер статьи, по которой меня обвиняют, с изложением сути обвинения, и требование явиться на судебное заседание.

Еще замечаю карандашную приписку летящим острым почерком судьи:

«Г-жа М., это заседание по продлению срока следствия и меры пресечения по Вашему делу».

Сразу становится спокойнее. Я ведь уже подумала, что все, это окончательный суд, а я еще ничего не нашла и не доказала! Впрочем, тогда повестка была бы не от Гейдена Ауруса, а от королевского судьи, а тот еще до Моривилля не доехал.

Расписываюсь в журнале выдачи повесток своей автоматической ручкой – ручка курьера замерзла и до сих пор не оттаяла – наливаю им с Джади чай и прошу не кормить печеньем орущих котов. А то тут уже пять морд собрались, вьются под столом: Месяц, Грибо, Дилайла, Пингвин и Чайка.

Оттаявший курьер допивает чай и жалуется, что сейчас поедет в тюрьму вручать повестку Джону Феррейту, а это на другой конец города.

– А что там судья? – уточняю я, выбрав удобный момент. – В обмороки, говорят, на судах падает? Это он после болезни совсем обозлился и гоняет вас туда-сюда в такую метель?

– Да нет, вроде такой же, как был. Я, по крайней мере, не вижу разницу. Может, Феррейт увидит, со второго-то раза…

После недолгих расспросов выясняется, что эпический судейский обморок как раз на процессе по Феррейту и был. Так рассказывает секретарь. Но он, курьер, ничего удивительного в этом не видит: судья тоже человек, и ему нужно отдыхать, а не чередовать работу с библиотекой, пытаясь разобраться в деле об убийстве четырех писателей. По словам Феррейта, в состоянии необходимой самообороны!

А по словам допрошенных с помощью некроманта писателей, они напали на Феррейта в состоянии аффекта из-за того, что он не желал тратить деньги на рекламу, заявляя, что книги не продаются по причине плохого качества текста. А вовсе не потому, что их продвижением никто не занимается!

Еще немного поболтав с курьером, посылаю Джади проводить его до кладбища. В смысле, до лошади. Как бы бедолага не заблудился в метель!

Следующим утром приходит еще одно письмо, на этот раз от Петрикора Дагеля: следователь на полтора листа разъясняет, что завтра у нас будет судебный процесс, в основном технического характера, где он будет ходатайствовать о продлении срока следствия по делу. И если не случится ничего ужасного и непредвиденного, Гейден Аурус этот срок продлит, сохранив прежнюю меру пресечения в виде подписки о невыезде.

Ну, я же вела себя хорошо, так что почему бы не сохранить? Но Петрикор Дагель все равно просит проявить осторожность, чтобы в последний момент ничего не сорвалось.

Вспоминаю собственную отменившуюся в последний момент свадьбу и думаю: пожалуй, он прав.